Обрывки мыслей и воспоминаний – шаг за шагом 3 страница

Я, после удачной атаки по Мe-109, который начал падать, оказался в почти вертикальном пикировании, был атакован другим Мессершмитом. В районе педалей самолёта появилось пламя. Что-то горело и языки его уже доходили до пояса. Принимаю решение прыгать с парашютом, ремни расстёгнуты, но что это? – не могу подняться с сидения. Соображаю, самолёт слегка вращается на пикировании – глубокая спираль, перегрузка, так; не покину самолёт, надо его вывести из спирали и, хорошо бы, в горизонтальный полёт.
Выполняю задуманное, но пламя исчезло. Видимо, его сорвало, так бывает. Тогда торопиться незачем.
Осматриваюсь. Подо мной море, хотя на мне надувной жилет, высота около 3000 м, двигатель почти не работает, отдельные очереди, как из пушки. Хорошо, что ещё слушается управления самолёт. Разворачиваюсь на восток, справа горы, там не сядешь, левее река Кубань, здесь можно и нужно подобрать площадку для посадки «на пузо». Высота падает. Вот подходящая площадка для посадки. Самолёт посадил удачно, но от трения о грунт самолёт снова вспыхнул.
Выскакиваю из кабины и отбегаю подальше, смотрю, как лижет пламя дарственную надпись на борту фюзеляжа самолёта. Жалко – теперь я безлошадный.
Ко мне подходит пожилой солдат, видимо из какой-то команды обеспечения. Видит моё удручённое состояние и говорят: «Что, сынок, сбили?» Я отвечаю – да, сбили, давай отойдём подальше, а то сейчас начнёт рваться от сильного огня.
Мы отходим и тогда я замечаю, что на мне парашют. Снимаю его и вижу – из него торчат лохмотья. Оказывается, в него попало четыре пули, парашют уложен в свой ранец во много слоев и в результате – многие сотни дыр и разрывов в его куполе. Вот, если бы я с ним выпрыгнул, как хотел, над морем. Судьба! Не смог – и к лучшему, а парашют не пробивается – броня, хотя и из шёлка.
Мой единственный собеседник – солдат говорит: «Сынок, наверное, надо пойти в наш штаб и составить акт, что самолёт сгорел?» Я отвечаю: «Не надо, так поверят, а хотят – пусть посмотрят».
Но солдат был прав, когда я вернулся в свой полк, а это было недалеко, Конечно же, мне поверили, что сгорел самолет, стоивший 300 000 рублей. Но я горел, обгорела гимнастёрка и брюки. Я пошёл к начальнику вещевого снабжения. Он потребовал акт и, только после того, как командир полка высказал ему несколько крепких слов, он прибежал сам и принёс новое обмундирование. Интендант одним словом, ещё Суворов их недолюбливал.
Так как я имел некоторое количество ожогов, особенно на правой ноге, да к тому же на спине и шее обнаружены мелкие, но многочисленные осколки, пробившие только кожу, командир полка с комиссаром сказали: ты хорошо повоевал, имеешь ряд сбитых самолётов немецких, награждён за это двумя орденами, да к тому же теперь «безлошадный», поедешь на 10 дней в дом отдыха ВА в Ессентуки, отдохнёшь и немного подлечишься».
Оставалось только подчиниться, хотя мне очень хотелось еще поучаствовать в боях, уж очень я был зол на фашистов. Но я понимал, что самолётов мы потеряли больше, чем лётчиков.
Попав в Ессентуки, даже было как-то страшно, совсем не чувствовалось войны. А, может, ее и действительно нет? Но мы, конечно, знали, что идут бои очень тяжёлые и жестокие, что до Победы ещё очень далеко, что не вся наша территория освобождена, а враг еще силён. Мы все хорошо знали, что перелом в войне наступил, что враг всё равно будет разбит, он уже слабее нас, хотя в своей агонии еще очень страшен.
Вернувшись через 10 дней в свой родной полк, я узнал, что имеется приказ, в котором сказано, что мы свою задачу выполнили полностью и с честью. Перелом на Кубани достигнут, что фашистская авиация уже не господствует в воздухе и нам надлежит сдать оставшиеся самолеты на пополнение другим полкам, а самим отправиться на формирование и получение новых самолётов.
Вот настал день нашего отлёта на транспортных самолетах типа Ли-2, хотя их еще иногда называли Дугласами.
Но так как лётный состав с других полков ещё не прибыл для перегона наших самолётов на свои аэродромы, то мне с моим напарником необходимо остаться на несколько дней, организовать боевое дежурство для охраны самолётов и аэродрома. Возглавлял всю эту группу техников и других специалистов, всего около 15 человек, начальник штаба майор Полосухин.
Мы вдвоём с утра и до вечера сидели в кабинах, готовые взлететь для охраны аэродрома. Иногда взлетала ракета «Взлёт». Мы взмывали в воздух, по радио нам сообщали: «15 бомбардировщиков врага идут курсом 90°, будьте готовы встретить их». Но последующая команда говорила – «Проходят мимо, вам посадка».
Через три дня нас сменили другие лётчики и мы всей группой улетели на Ли-2 догонять свой полк.
Садился на аэродроме Химки, что на окраине нашей столицы Москвы. Москва всегда прекрасна во все времена.
Разместили нас в домах местного населения, тоже неплохо. Оказывается, здесь собралась вся наша 287 Сталинградская истребительная авиационная дивизия, все три полка.
Мне дают трёхдневный отпуск, уезжаю в Москву. Почти два года не видел родителей и сестру. Трогательная встреча, воспоминания, рассказы. Всё очень приятно.
Отец очень много работает в своём оборонном министерстве, ежедневно возвращается домой только под утро. Но так надо, идёт война. Мать и сестра тоже работают.
Москва спокойна и величава. Временами даже забываешь, что идёт тяжёлая война и только режим светомаскировки, да редкие воздушные тревоги напоминают об этом.
За эти три дня дважды сходил в театр. Посмотрел в оперетте «Марицу» и в Большом театре балет «Лебединое озеро».
На четвёртый день возвращаюсь в полк. Получаем новые самолёты Як 9т. Прекрасные самолёты с пушкой 37 мм калибра, установленной так же в развале цилиндров двигателя, стреляющей через вал редуктора и некоторые другие новшества. Боекомплект 28 выстрелов. И крупнокалиберный пулемёт БС, калибра 12,7 мм. Прекрасные самолёты – грозное оружие для врага!
Полностью получив все самолёты и пополнив личный состав недостающими лётчиками, ожидаем приказ. Куда пошлют, где теперь предстоят крупные операции по разгрому врага? Мы ведь РГК.
Приказ получен, мы уже недалеко от города Орел. Начинается Орловско-Курско-Белгородская битва.

Mы, конечно, не знали всего масштаба предстоящей битвы, но чувствовали, что будет грандиозное сражение, так как непрерывно идет сосредоточение войск и техники, особенно танков и артиллерии. Мы это видели на земле и особенно с воздуха. Сосредоточение шло не только на фронте, но и глубоко эшелонировано в прифронтовом тылу.
Началась боевая работа: сопровождаем бомбардировщиков, штурмовиков, прикрываем поле боя, выполняем задачи разведки. Ведём многочисленные воздушные бои.
Я назначен заместителем командира эскадрильи.
Хотя враг ещё очень силен, но уже чувствуется меньшая его наглость, осторожность, чувствуется появление лётчиков на стороне противника с меньшим опытом.
У фашистов появился новый истребитель ФВ-190. Еще не все из нас встречались с ним. Это самолет, имеющий двигатель воздушного охлаждения, хорошо вооружен, способен брать даже одну бомбу (280 кг) под фюзеляжем для выполнения штурмовых операций.
Вспоминается выполнение ряда боевых заданий, в которых мне довелось принимать участие, каждое из которых имеет ряд своих специфических особенностей.
Так, например, сопровождение дальних бомбардировщиков ДБ-3ф (Ил-4). Они вылетели где-то из-под Москвы колонной по 9 девяток (81 самолёт), проходили над нашим аэродромом, где мы, взлетая, пристраивались к ним для сопровождения в количестве 80–100 самолётов типа Як-9 и направлялись к цели в районе Брянска для бомбометания по железнодорожному узлу или аэродрому.
К моменту нашего подхода к цели этот район прикрывало около полусотни истребителей типа Ла-5.
К такой армаде, естественно, немецкие истребители и не пыталась приблизиться. Результаты бомбометания были отличные, командование было довольно.
Таких вылетов было выполнено три. Однако в третьем вылете погода в районе цели сильно ухудшилась, появились мощные кучевые и грозовые облака, которые вынудили наших бомбардировщиков менять направление захода на цель, обходя грозы.
Всё это усложняло сопровождение и надёжное прикрытие.
В конце концов после бомбометания колонна распалась на отдельные девятки и даже одиночные самолеты. То же произошло и с сопровождавшими истребителями.
Замелькали немецкие Мессершмиты и Фокевульфы. Появились сбитые бомбардировщики, постепенно мы удалялись на свою территорию. Немецкие самолёты исчезли, но погода оставалась сложной. Я оказался в паре с ведомым около одного Ил-4. Уточнив на карте, что мы движемся несколько другим маршрутом, нежели намечалось, и, уточнив запас топлива для возвращения на свой аэродром, я в определённой точке отвернул от Ил-4 и пошёл на свой аэродром.
В этом вылете часть наших истребителей не вернулась на свой аэродром, частично были сбиты истребителями противника или огнём зенитной артиллерии, некоторое лётчики возвратились, но оказались уже безлошадными, а некоторые прилетели на второй-третий день, так как надеясь, что наши бомбардировщики пойдут через наш аэродром, не следили за маршрутом и оказались вынуждены сесть на других аэродромах, а потом после дозаправки и необходимой подготовки возвращаться домой.
Еще одна нестандартная боевая задача была у нас – это сопровождение и прикрытие самолёта-корректировщика артиллерийского огня. У них было 4-е самолёта Ил-2, оборудованных для выполнения этой задачи.
Мы их называли мушкетёрами. Они летали по одному, а мы их сопровождали обычно четверкой.
Корректировщик Ил-2 – «мушкетёр» начинает ходить галсами вдоль линии фронта, обычно в течение 15–20 минут. Мы тщательно следим за воздухом. Естественно, немцы по радио вызывают с ближайшего или даже находящихся в воздухе своих истребителей.
Как только появляются немецкие истребители, наш «Мушкетер», как они говорили сами, «газ от себя, ручка от себя» – это значило на полной скорости переходят на бреющий полёт и на восток, на свой аэродром. Обычно двое из наших истребителей следуют за корректировщиком, сопровождая его, двое стараются связать немецких истребителей и, если не удается сбить их, то оторваться и уйти также на свой аэродром – такова боевая задача.
В один из дней меня вызвал командир полка и сказал – приказано выделить свободную пару для «охоты», я назначаю тебя ведущим, ведомого выбирай сам. Моим ведомым стал мл. лейтенант Сопрыкин Александр.
Командир полка пояснил боевую задачу – летаешь куда хочешь и когда хочешь, два-три вылета в день. Бить фашистов в воздухе и на земле. На земле особенно не пропускать легковые автомашины. Всё ясно? – спросил он. Мне всё ясно, ответил я, благодарю за доверие.
Работа действительно предстояла интересная. Свои боевые задачи на «свободную охоту» мы разработали сами и старались их разнообразить (не повторяться). Обычно мы уходили в сторону от всех и старались все до мелочей продумать и предусмотреть. Среди таких заданий были следующие: вылетаем рано утром, еще в сумерках, идём на бреющем полёте к немецкому аэродрому и несколько в стороне ожидаем. То взлетает какой-либо самолёт связи, типа Хенкель-126 или Фюзелер-Шторх – это наша добыча. Если никто не взлетает в течение определённого времени, выполняем атаку по стоянке самолетов и уходим на свой аэродром.
Другой задачей было, как мы называли между собой, вылет «к шапочному разбору». Это означало, что мы, зная какое-либо задание для остальных самолётов нашего полка, например, сопровождение штурмовиков, прикрытие поля боя и др., вылетали на 15–20 минут позже в тот же район, но несколько западнее. Приходили на несколько большей высоте, постепенно снижаясь и наблюдая за полем боя. Если какой-либо из немецких самолётов истребителей поднимался выше, считая, что отсюда он может атаковать наш самолёт, наша задача – уничтожить его, или какой-либо из самолётов немцев сильно напуган или повреждён и уходит в одиночку на запад – наша задача его добить. В течение небольшого промежутка времени мы парой уничтожили 8 самолётов противника в воздухе, ряд на земле и много другой техники на дорогах.
После боевого дня вечером на ужин обычно нам давали по 100 грамм водки и плитку шоколада, свободным охотникам – по 200 грамм водки. Некоторые сетовали на такую «несправедливость», говоря, – человек совсем не пьёт, а ему дают 200 г водки и с удовольствием выменивали шоколад на водку.
Нашей свободной паре приходилось выполнять полёты на разведку в целях обеспечения более эффективного вылета штурмовиков. Выполнялось это обычно так:

Цель для штурмовика была уже известна и отдан приказ о времени вылета. Например, штурмовка ж.-д. станции и подходов к ней. Наша задача была доразведка – сколько, какие и где находятся эшелоны и ряд других моментов. Мы парой на высоте 3–4 тысячи выполняли заход, обычно с запада, на эту станцию, вводили самолёт в пикирование и в процессе пикирования уточняли необходимые данные, с 2000–1000 м открывали огонь из пушек и пулемётов и на бреющем полёте пересекали линию фронта в направлении своего аэродрома. Такая разведка у нас называлась «разведка уколом».
После посадки я подбегал к ведущему самолетов штурмовиков, которые уже с запущенными двигателями, готовые к взлёту, ждали нас для уточнения обстановки в районе цели. Уточнения я давал на планшете ведущего.
В один из таких дней, а этот день мне запомнился крепко, было это 17 августа 1943 года, в канун дня авиации, произошло вот что. Я со своим ведомым Александром Сопрыкиным выполнил уже два вылета на свободную охоту и, надо сказать, довольно успешно.
В первом вылете нам удалось уничтожить самолет Хеншель-126, рано утром взлетевший с одного из аэродромов немцев, и проштурмовать этот аэродром, на котором возник очаг пожара в районе стоянки самолётов Ме-109 и ФВ-190.
А во втором вылете мы удачно атаковали колонну бронемашин, которая после нашей первой атаки уже горела, уткнувшись носом в кювет дороги. Во втором заходе по этой колонне загорелось еще несколько автомашин, а фашистские солдаты были рассеяны, но сумели организовать стрельбу из пулеметов и автоматов по нам.
Мы благополучно вернулись, но в моём самолёте имелось ряд пулевых и некоторые незначительные повреждения. Я отдал указания своему механику устранить неисправности и готовить самолёт к очередному вылету, а сам прилёг отдохнуть тут же под крылом самолёта в тени от маскировочных веток.
Через некоторое время прибежал запыхавшийся сержант-посыльный и сказал:
– Товарищ лейтенант, вас вызывает командир полка.
Я отпустил сержанта и пошел на командный пункт полка. Доложил полковнику Кетову, что я прибыл и жду его указаний.
Он подвёл меня к карте, лежавшей на большом столе, со всей обстановкой на линии фронта в настоящий момент и сказал, что необходимо выполнить разведывательный полет для уточнения ряда моментов в районе укреплений вдоль реки Болва, что течёт севернее г. Брянска по болотным местам с многочисленными торфоразработками. Данные необходимы самые свежие, так как намечен к исходу дня удар по этому району групп штурмовиков типа Ил-2.
Надо сказать, что к этому времени был создан II специальный авиакорпус (САК), состоящий из двух авиационных дивизий: нашей родной истребительной авиационной дивизии и штурмовой авиационной дивизии. Командовал этим смешанным авиакорпусом наш бывший комдив генерал Данилов.
Я ответил командиру полка, что мне все ясно и я готов выполнить этот полет, но мой самолёт будет готов через 2–3 часа по моим соображениям, и что точнее сможет доложить инженер эскадрильи.
Командир полка сказал:
– Возьмешь мою машину.
Я повернулся и пошёл готовиться к вылету со своим напарником.
По дороге мелькнула мысль, летчики любят шутить, что нехорошо летать на чужом самолете, если свой цел и стоит на стоянке. Но эта мысль тут же исчезла, так как другие более важные мысли, связанные с уточнением различных деталей предстоящего полёта заполнили голову. Подготовка закончена, мы в воздухе, я на самолёте командира полка, курс на запад. Предстоит разведка «уколом» с последующим пролётом на бреющем вдоль укреплений по реке Долва.
Заходим с запада, высота 4500 м., всё спокойно, даже зенитного огня нет. Вот момент для перевода самолётов в пикирование, и, вдруг, вижу со стороны солнца два немецких самолёта Ме-109, несколько выше нас. Наша задача – разведка. В надежде, что они нас не видят, я перевожу свой самолёт в пикирование, напарник несколько оттянувшись, как и было договорено, следует за мной.
Наблюдаю за мессершмиттами: они, немного довернувшись, тоже начали пикирование за нами. Так вот почему не стреляли немецкие зенитчики, – на нас наводили истребителей.
От них не уйти, у них преимущество в высоте. Надо принимать бой. Два на два – это не ново, у нас опыт. Сейчас мы с ними разделаемся или они отвяжутся и уйдут, ведь наша задача разведка, Выход из пикирования, разворот в сторону противника, схватка, короткие скупые очереди. Но в воздухе появляются ещё 4-е самолета Ме-109. Видимо, они находились недалеко и их вызвали и навели по радио.
Пытаюсь связаться со своим КП, доложить, что разведка сорвана, попросить помочь. Связаться не удается, видимо уже далеко, да и высота не большая, ведь мы уже пикировали, около 1000 м.
Тем временем бой осложняется – шесть на два, над их территорией.
Это бывает просто только у корреспондентов газет. Передаю своему напарнику – понемногу оттягивай бой на восток, на свою территорию. Противнику удаётся нас разъединить, я против четырёх, напарник против двух. Пулеметно-пушечные очереди и трассы от них непрерывно рассекают воздух.
Обнаглевшие фашисты, чувствуя своё преимущество, уже не осторожничают. Один из мессершмиттов, выходя из очередной атаки, перед моим носом вышел в разворот. Небольшой доворот, фашист в перекрестии, дистанция небольшая, очередь (пушка калибра 37 мм – это пушка!), фашистский самолёт буквально развалился на части и отдельные горящие обломки полетели к земле. А, гад, есть один!
В следующий момент, чувствую, что второй мессершмитт у меня на хвосте, резко даю ногу, чтобы создать скольжение и не дать хорошо прицелиться. Но одна из трасс прошила мой самолёт, он вспыхнул, и пламя в кабине, дышать нечем, огонь. Прыгать, Фонарь открыт, ремни и я вне самолёта. Падаю, хорошо можно дышать, не жжёт пламя. Мелькает мысль – парашют! Дёргаю кольцо парашюта и в этот же момент – треск веток, вода в болоте. Вскакиваю. Все вроде цело – руки, ноги, подальше от парашюта – могут стрелять по мне. И – точно, два захода по парашюту – он горит. Меня они не видят. Спасло то, что я открыл парашют на слишком малой высоте, практически не спускался. Раскрытие парашюта совпало с ударом о землю, хорошо ещё что болото – вода. Я жив!
Слышу рев двигателей и очереди – это мой ведомый теперь ведёт бой один против пяти. Это очень трудно! Гул моторов стихает.
Осмотрелся – кругом болота, мелколесье, отдельные островки сухой земли. Осмотрел себя. Всё обмундирование обгорело – одни лохмотья. Лицо и руки болят от ожогов. Пистолет висит на ремне, но взять в руки не смогу – больно. Интересно, чья территория, не ошибся ли я, должна быть наша. На всякий случаи пробираюсь на восток. Временами ополаскиваю руки и лицо болотной водой, так легче – не до стерильности.

Постепенно земля всё суше, выхожу из болот. Вдали вижу: идет группа людей, не немцы ли? Впервые в жизни ползу по-пластунски, поближе, чтобы разглядеть, а сам прячусь за кустарником. Люди подходят всё ближе. Меня не видят. Всё, наши солдаты, даже медали на гимнастёрках. Встаю и выхожу им навстречу. Короткие взаимные расспросы. Они видели наш бой частично, о судьбе моего напарника ничего сказать не могут. Оказалось – это наши артиллеристы. Линия фронта в нескольких километрах на западе, но здесь сплошные болота, там нет никого. Я в лазарете у артиллеристов. Доктор осматривает меня:
– Ну разделали тебя! Сейчас будем обрабатывать, водку пьёшь? – спрашивает доктор.
– Нет, не пью.
– Это хорошо! – говорит он, тогда на стакан и пей, лучше подействует, как анестезия.
Через некоторое время я обработан – лицо забинтовано, только амбразура для глаз, они у меня не тронуты – были надеты летные очки, они спасли глаза. Руки замотаны бинтами, как култышки.
– Раз вы хотите добраться в свой полк, то я могу дать машину. Она довезет до г. Карачев, а далее на попутках. Регулировщик поможет сесть.
По дороге от Карачева я увидел два самолёта По-2, стоящих на небольшой поляне. Водителя попросил остановиться и немного подождать. Подойдя к лётчикам, сидевшим около своих самолётов, я объяснил, что я тоже лётчик истребитель, что только 1,5–2 часа назад в воздушном бою был сбит и сейчас добираюсь на свой аэродром. Спросил их, не могли ли они меня перебросить на мой аэродром, так как всё сильно болит. Они прекрасно всё поняли и согласились выполнить мою просьбу. Они куда-то позвонили, видимо, согласовав своё решение, а я отпустил водителя, поблагодарив его на прощание.
Через несколько минут мы с одним из лётчиков в воздухе. Я объяснил и показал на карте, куда мне надо. Через 35–40 минут мы были над аэродромом. Мне показалось очень долго, но ведь это По-2, а не истребитель Як-9. Посадка, я дома. Прошу лейтенанта подрулить поближе к своему самолёту, ведь он же на земле.
Механик моего самолета не узнает меня, я в таком виде. Ой, командир, как же так, самолет ведь наш на месте.
Спрашиваю, вернулся ли Сопрыкин. Говорят – нет. Ждем ещё несколько дней самого или сообщений – ничего нет. Очевидно, погиб.
Так окончился этот неудачный боевой вылет.
Около месяца в своем полковом лазарете, немного подлечили и отправили на долечивание в Москву.
Многие месяцы в госпитале в Теплом переулке, около Крымского моста. Сделано четыре пластические операции на лице и физиотерапевтическое лечение. Но в Москве все же это хорошо, часто навещают родители и знакомые.
Лечение окончено. Направляюсь в кадры ВВС за назначением, но мне предлагают путевку в санаторий в Сочи. Отдыхаю, лечусь. Война как-то далеко, даже не верится, что она есть. Но война идёт, такая же жестокая и кровопролитная.
Наши войска продолжают теснить врага все дальше на запад. Ежедневно слушаем сводки Совинформбюро по радио и радуемся каждой новой победе.
Наш полк воюет где-то уже в Белоруссии, подходит к Латвии.
Получаю назначение вернуться в свой полк. Он уже воюет на 2-ом Прибалтийском фронте. Прибываю туда, на наш очередной аэродром. Сколько их уже прошло, что и не упомнишь, все они в основном полевые, временные, подготовленные БАО (батальон аэродромного облуживания). Вот и этот около большого красивого озера Лубана.
За мое долгое отсутствие мало что изменилось. Все и все знакомо, разве что появились новые лётчики.
На наш аэродром садится дивизия пикирующих бомбардировщиков Пе-2.
Эта дивизия отлично обучена для бомбометания с пикирования, как наиболее эффективного и точного бомбометания, особенно по малоразмерным целям. Лётчики этой дивизии имеют огромный опыт боев на других фронтах.
Нашей истребительной авиадивизии, в том числе нашему полку предстоит сопровождать и надёжно прикрывать все их вылеты от истребителей противника. Как выразился командующий воздушной армией, который ставил нам эту задачу, чтобы ни один волосок от них не был потерян от истребителей.
Началась боевая работа – боевые будни.
Выполняем 2, а то и 3 боевых вылета ежедневно.
Сопровождаем наших подопечных на различные цели, как-то – ж.-д. станция Эргли, мосты через реки, колонны танков и скопления автомашин, аэродромы врага и другие цели и задачи. Не каждый вылет, но достаточно часто в воздухе появляются немецкие истребители Ме-109 и ФВ-190. Появляются они большими группами, нападают осторожно на входе, то на выходе из пикирования наших «пешек».
Обычно наш полёт строился так: 2-е девятки (18 шт.) Пе-2 в сопровождении 12–14 истребителей Як-9т подходили к цели на заданной высоте и с заданного направления (высота и направление менялись от полёта к полёту) иногда 2–3 раза менялся курс полёта по маршруту, дабы ввести в заблуждение немецкую службу обнаружения и наведения.
Истребители наши обычно делились на две группы: например, 8 самолётов шло непосредственно около бомбардировщиков – группа непосредственного прикрытия, и вторая группа – 6 самолётов на 600–800 метров выше – ударная группа для сковывания истребителей противника, прорвавшихся к Пе-2. В таком боевом порядке мы подходили к цели.
Если на маршруте начинала бить зенитная артиллерия, то мы – истребители – отходили несколько в сторону от Пе-2 или увеличивали высоту полёта, зная, что когда бьет немецкая зенитная артиллерия, истребителей нет. При стихании огня, вероятно, появились истребители их. А во время обстрела безопаснее идти в стороне, зенитчики бьют по бомбардировщикам.
Перед самым подходом к точке начала пикирования, самолёты Пе-2 перестраивались в пеленг звеньев, а для нас это тоже было сигналом к перестроению. Ударная верхняя группа наших истребителей, убедившись, что всё спокойно, переходила в пикирование с опережением бомбардировщиков и выходила там, где надо было прикрыть их на выходе из пикирования, когда они наиболее беспомощны, так как их внимание отвлечено только что выполненным бомбометанием, плюс большая перегрузка на выходе из пикирования, большая скорость и не у всех ещё убраны тормозные решётки.
Вторая группа, группа непосредственного прикрытия, пикирует вместе с Пе-2, иногда открывает огонь из пушек и пулемётов для подавления огневых точек, но не расходует весь боезапас до конца – может пригодиться на обратном пути.
Так было выполнено много десятков боевых вылетов. Командование фронта и ВА было довольно нашей совместной работой.
Расскажу о нескольких эпизодах, не укладывающихся в стандартную схему.

В одном из таких вылетов мы уже приближалась к цели. Истребителей противника не было видно. Всё было спокойно и, казалось, все так же спокойно окончится. Однако видимо где-то в стороне одиночный Ме-109, других никто не видел, а наблюдали за воздухом 64 пары глаз, разогнал огромную скорость и пошел почти вертикально в атаку под ведущий самолёт Пе-2. Когда его увидели, то было поздно, сделать что-либо было уже нельзя. Длинная пулемётно-пушечная очередь с мессершмитта и самолёт ведущего вспыхнул, повалился на левое крыло и начал падать, А у немецкого аса, как мы все считали, была столь велика скорость, что он выскочил ещё выше ударной группы, выполнил переворот и на пикировании ушёл на запад.
Наши бомбардировщики после некоторой паузы перестроились, место ведущего занял его заместитель и задание было выполнено полностью, как обычно. Да, это была тяжёлая потеря, но война есть война, потери были неизбежны. Несколько ПЕ-2 потеряли от огня зенитной артиллерии.
В другом полёте после выполнения бомбометания на выходе из пикирования все Пе-2 имеют большую скорость и за ними только успевай, даже на истребителе. Но одна из Пе-2 начала сильно отставать от основной группы. Она-то и доставила нам много хлопот. Немецкие истребители, увидев это, считали, что вот лёгкая добыча, немедленно начали сближаться с ней для последующей атаки. Нашим четырём истребителям, взявших на себя заботу о бедствующей пешке, пришлось немало попотеть, отражая одну атаку за другой заградительным огнём. Неплохо потрудился и стрелок-радист, израсходовав для этой цели весь боезапас. Хотя сбить ни один самолёт противника не удалось, но они отвязались от нас. Все благополучно вернулись на свой аэродром, когда все самолёты сидели уже на аэродроме. Все были целы, задача выполнена, а это главное. При техническом осмотре отстававшего самолёта было установлено, что на нем отказала система автоматической и ручной уборки тормозных решёток для пикирования.
Самолет шёл всю дорогу с выпущенными решётками.
Обычно в таких вылетах участвовал еще один самолёт Пe-2 – это фотограф. Этот самолёт оборудован специальными аэрофотоаппаратами и шёл он в 3–4 км позади основной группы, иногда на другой высоте. Его задача – получить аэрофотоснимки, после их дешифрирования составлялись боевые донесения для высшего командования фронта.
Вот эти-то самолёты для нас истребителей составляли особую заботу и трудности.
Их обычно сопровождали два, а иногда четыре самолёта Як-9т.
Но так как они шли позади основной группы, то и являлись предметом внимания и атак для немецких истребителей. Часто происходили воздушные схватки с мессершмиттами, чтобы отбить их атаки.
В одном из таких боевых вылетов я находился в ударной группе, то есть в группе наших истребителей, шедших вне основной группы и несколько сбоку. В тот момент, когда бомбардировщики перестраивались в пеленг звеньев для начала пикирования, я вместе с остальными самолётами ударной группы начали пикирование к точке выхода бомбардировщиков, чтобы обеспечить прикрытие на выводе. Но что это? Какие-то маленькие чёрные точки обгоняют меня. Я не сразу осмыслил это. Они, эти точки проносились и слева и справа и над головой, И вдруг меня осенило, так это же бомбы, сброшенные нашими Пе-2. Мне стало жутковато, а вдруг зацепят. К счастью всё обошлось благополучно, но я получил ещё один урок. Жизнь и война всё время нас учит, иногда очень жестоко. Люди расплачивались жизнью за свои ошибки. И тогда учились другие на ошибках своих боевых друзей.
В этот период к нам в полк, как и в другие полки нашей дивизии, поступали молодые лётчики на пополнение, так как потери всё-таки были. Таких лётчиков мы вводили в строй боевых обстрелянных очень осторожно. Когда убеждались, что в очередных вылетах более или менее спокойная обстановка, то принимали решение взять с собой одного из молодых лётчиков.
Так было и в этот раз. Задачу ему ставили на первый вылет только удержаться в строю, в паре с ведущим и смотреть за обстановкой, все видеть, потом расскажешь и проанализируешь весь боевой вылет. Но, вопреки нашим предположениям, обстановка осложнилась и довольно сильно. Еще на подходе к цели появилась большая группа истребителей противника типа Ме-109 и ФВ-190. Завязался воздушный бой. Немцы пытались прорваться к группе бомбардировщиков, снопы трассирующих пуль и снарядов прорезали пространство. Уже два немецких самолёта, задымив, уходили из боя. Мы пока потерь не имели. В это время наши бомбардировщики выполняли доворот по курсу примерно на 60°. И вся эта масса дерущихся самолётов следовала за Пе-2. Молодой лётчик, которого мы взяли с собой в этот боевой вылет, видимо, будучи заворожён всей обстановкой, потерял своего ведущего, а на развороте всей группы пошёл по внешнему кругу и начал отставать.
Не сразу заметили это опытные лётчики, бой отвлекал внимание, а когда увидели, то у него на хвосте уже висел мессершмитт, он этого не видел, его внимание было сосредоточено на том, чтобы догнать основную группу.
В эфире послышались многократные возгласы: «Мессер в хвосте», но молодой лётчик не реагировал. Это плохо кончится, нужен был любой резкий манёвр. Последовала длинная очередь из всех пяти стволов Ме-109. Трассы потянулись и прошили самолёт нашего товарища. Он погиб, видимо, так и не поняв, что произошло.
Это очень опечалило всех нас, но мы в этот момент были бессильны помочь ему.
Много ещё произошло событий, воздушных боёв. Наша Советская армии теснила врага. Уже были освобождена вся советская территория. Бои шли за освобождение стран Европы от фашистского рабства. И лишь в Латвии в районе Либавы немцы цепляются, видимо, думают использовать порт для эвакуации своих войск на случай окончательного разгрома.
Шли последние месяцы 1944 года. Командование приняло решение, а мне оставалось только выполнить, направить меня на краткосрочные курсы командиров эскадрилий в Высшую офицерскую школу в городе Липецке.
И вот я в Высшей офицерской школе, где собрался цвет фронтовой авиации. Все без исключения имеют большой боевой опыт и награждены многими орденами и медалями.
Из нас сформировано 4-е учебные группы по 35–40 человек. Группы сформированы по типам самолётов, на которых летал и воевал: группа Як, группа Ла, группа Ил-2, группа Пе-2.
Нам предстоит прослушать, изучить и сдать экзамены по аэродинамике, самолётовождению, воздушной стрельбе и бомбометанию и основам тактики ведения боевых действий авиации.
Через день с учёбой полёты, связанные с дальнейшим совершенствованием лётного мастерства – здесь и полёты различными строями, воздушные учебные бои, воздушные стрельбы, полёты на отработку элементов навигации и тактики.
Идёт размеренная интенсивная учёба. На всё это отпущено 4-е месяца.

Свободного времени практически нет. Помогаем друг другу в теоретической учёбе. Хорошо организованы курсы, много нового, но в основном хорошо систематизированы знания, полученные раньше и частично утраченные. Останутся хорошие конспекты лекций и методические разработки. Всё это пригодится, когда разъедемся по частям и будем воспитывать своих подчиненных, молодёжь.
Получили хороший налёт на все необходимые элементы боевого использования самолёта. Лётчики обменивались личным опытом боевых полётов.
Вот и подходит конец нашей учёбы, идут экзамены и зачёты, подводят итоги учёбы. Все лётчики, а нас около 150 человек, сдают успешно.
Я оказался в числе лучших, таких нас три человека (всё на «отлично», и теория и практика). Сфотографированы у знамени Высшей офицерской школы, объявлена благодарность.
Разъезжаемся. Многие уже сдружились, не хочется расставаться. Попадаю в распоряжение ВВС.
Чувствуется близкое окончание войны, бои уже идут на подступах Берлина. Мелькает мысль: «Власть переменилась, а были бои на подступах к Москве».
А в Москве война уже почти и не чувствуется. Это хорошо!
В кадрах ВВС с моим назначением не торопятся. Предлагают месячный отпуск и путёвку в санаторий ВВС в Алупке. Использую предложение, еду в Крым. Алупка, рядом Воронцовский дворец. А отдыхать неплохо, прекрасная природа, море, красивые дворцы и парки.
Возвращаюсь в Москву в управление кадров. Говорят, ждите, пока нет запросов, что-то подберём.
Тем временем окончилась война. Победа! Всеобщее ликование и радость. Парад Победы на Красной площади.
Прошу в кадрах оставить меня где-либо под Москвой, ведь война окончена. Обещают подобрать. Проходит ещё 1,5–2 месяца – всё ещё в резерве ВВС. И вдруг, неожиданно предлагают демобилизовать, если я желаю. Столь неожиданное предложение и заманчивое. Даю согласие. Ждите.
Еще через месяц в августе 1945 г. вызывают в кадры ВВС, объявляют приказ о моей демобилизации в запас. Вручают необходимые документы и желают дальнейших успехов.
Оформляюсь в райвоенкомате, сдаю личное оружие – пистолет ТТ-АГ649, он со мной был всю войну. Жалко расставаться, номер его до сих пор помню.
В милиции получаю паспорт, прописан у родителей, там же, откуда 5 лет и 8 месяцев назад уходил в ВВС СА.
И так, я снова на «гражданке», а что дальше? Еще не успел подумать, хотя мыслей разных много.
Хочу летать, хочу продолжить учёбу в Московском авиационном институте и много других планов и задумок.

Подводя итоги моего личного участия в Великой Отечественной войне можно сказать следующее:
Принимал участие в качестве лётчика-истребителя в воздушных боях и в выполнении других боевых заданий на Волховском, Сталинградском, Степном, Северо-Кавказском (на Кубани), Брянском и Втором Прибалтийском фронтах. В воздушных боях лично уничтожил 11 (одиннадцать) самолётов противника, среди них 6 Ме-109, 1 Ме-110 и 4 Хе-III, один самолёт подбит: Ю-88, горящий, ушёл на запад. Разведки, штурмовки, сопровождения. В воздушных боях был четыре раза ранен, лежал в госпиталях и возвращался на фронт.
За всё это награждён тремя орденами: «Красное знамя», «Отечественная война 2-ой степени» и «Красная звезда» и многими медалями.
За период войны летал на самолётах И-I6, ЛаГГ-3, Як-I, Як-7б, Як-9т.
По должности прошёл путь от рядового лётчика до заместителя командира эскадрильи, а в воинском звании от сержанта до лейтенанта. Всего прослужил в армии 5 лет и 8 месяцев.

Я живу в Москве. Много планов, много желаний. Но как их осуществить? С чего начать?
Хочу по-прежнему летать, но не в гражданском воздушном флоте. Говорят, туда не берут лётчиков– истребителей – они «хулиганы». Мне не очень нравятся такие полеты – «утюжить» воздух. Вот, если попасть работать в авиационную промышленность лётчиком-испытателем. Наверное, все полёты интересные, разнообразные, а некоторые и с «огоньком». Но как туда попасть? А ещё очень хочу учиться в институте. За годы войны и службы в армии у меня не пропало желание познания нового.
После некоторого периода хождений и волнений, меня принимают на работу лётчиком-испытателем в одно центральное конструкторское бюро (ЦКБ) авиационной промышленности. Это верх моих мечтаний, хотя я ещё не знаю что за работа, где находится аэродром. В сентябре 1945 г. я уже зачислен в штат.
Оказалось, что лётно-испытательная станция (ЛИС) при этом ЦКБ только организуется и я один из первых лётчиков-испытателей в этой организации. Надо ждать, надо помогать решать многие организационные вопросы.
К моменту оформления ЛИСа, нас четыре лётчика-испытателя. Двое из нас опытные лётчики ещё с дореволюционным стажем полётов, а двое молодые – у нас за спиной только опыт полётов на фронтах Отечественной войны. Но мы полны энергии и энтузиазма.
Сбылась и вторая моя мечта – я снова поступил учиться в Московский авиационный институт, факультет самолётостроения, на первый курс заочного отделения.
И вот я работаю лётчиком-испытателем – летаю на разных самолётах, а вечером учусь в институте – это нелегко и не просто. Свободного времени совершенно нет, сильно устаю, но я молод и здоров, а самое главное, всё очень интересно и именно то, к чему стремился, о чём мечтал ещё во время войны.
Впереди ещё шесть лет учёбы, если укладываться год в год. Но время летит быстро, я втянулся в учёбу, выработал свои приёмы изучения предметов и все экзамены сдаю успешно и точно по графику. Надо сказать, не всем заочникам это удаётся по различным причинам.
Женитьба мне не помешала, так как моя супруга работала там же, где и я, и так же вечерами училась. Мы отлично понимали друг друга и это помогало в учёбе и работе.
В начале 1952 года я приступил к диплому, который осилил за два отпускных месяца. Диплом у меня был – истребитель-перехватчик, как раз тот самолёт, на котором я летал в это время по работе.
22 листа чертежей, пояснительная записка, отзыв и рецензия были готовы.
Защита дипломного проекта прошла успешно и я получил диплом с отличием.
В это время я был одним из немногих лётчиков-испытателей с высшим инженерным образованием, а это серьёзно помогало в работе. Помогало лучше и быстрее осваивать всё более усложняющуюся реактивную авиационную технику, помогало правильно принимать грамотные решения в различных сложных ситуациях, помогало правильно и грамотно давать оценки различным моментам полётного задания на испытаниях.

В первый период испытательной работы мне довелось встретиться и вместе работать и даже летать на одном самолёте, учась у него, с одним очень интересным лётчиком. Это Алексей Константинович Туманский. Он задолго до Октябрьской революции летал на всех самолётах тех времён. Так, например, во время первой Мировой войны 1914 года он воевал на самолётах «Илья Муромец», бил немецкие позиции, осуществлял воздушную разведку. Туманский был одним из немногих русских лётчиков, не имевшим офицерского звания, но отличался личной храбростью и высокой профессиональной выучкой.
Несколько слов о самолёте «Илья Муромец». Это 4-х моторный тяжёлый самолёт, спроектированный и построенный коллективом инженеров и рабочих в Петрограде, являлся единственным в мире многомоторным самолётом в то время.
А.К. Туманский за личную храбрость и выполнение боевых заданий в период первой Мировой войны был награждён четырьмя Георгиевскими крестами.
С первых дней Советской власти А.К. Туманский оказывается в авиации Красной армии, активно участвует в воздушных боях Гражданской войны, на различных типах самолётов тех времён.
В период Великой Отечественной войны Туманский работает лётчиком-испытателем на одном из заводов авиационной промышленности. За этот период он дал путёвку в жизнь многим сотням боевых самолётов, в том числе пикирующим бомбардировщикам Ту-2, на которых наши боевые лётчики громили успешно фашистов на фронтах войны. За участие в боях Гражданской войны и за лётно-испытательную работу Туманский награждён многими советскими орденами.
Наша лётно-испытательная станция значительно разрослась и по количеству самолётов и по численности личного состава – лётчиков, штурманов, б/радистов и б/механиков, в связи с чем была преобразована в летно-испытательную базу.
Большинство пришедших лётчиков имели большой опыт, в том числе на фронтах Великой Отечественной войны. Среди них такие лётчики как Лунц Борис Григорьевич – ГСС, Куликов Сергей Иванович – ГСС, Митюшкин Л. Абрамов И., и др.
Работа наша была интересной – приходилось проводить всесторонние лётные испытания на различных типах самолётов, вновь создаваемых различных систем оборудования и вооружения самолётов и многое другое. Всё это требовало от нас, лётчиков-испытателей, самого тесного взаимодействия с инженерами, разработчиками этих систем, глубокого проникновения в принципы и конструкцию этих объектов. К этому времени мне, в числе первых трёх человек с нашей базы, представилась возможность освоить полёты на одних из первых советских реактивных самолётах.
На моём счету появились такие типы самолётов как МиГ-15, МиГ-17, МиГ-17п, МиГ-19, Як-25 и опытные самолёты СП-5, СП-6, Сп-7, Як-120, МиГ-355 и др.
Летать приходилось в различных метеорологических условиях, не только днём, но и ночью, если это требовалось по условиям испытаний, в различных частях Советского союза. Иногда летали над морем, горами, пустынными районами, тайгой.
Вспоминаются многие эпизоды, отдельные полёты и просто сложные ситуации, возникавшие в полёте, из которых удавалось найти удачный выход.
Как-то с Борисом Григорьевичем Лунц (Кстати, это тот лётчик Лунц, о котором писал Б. Полевой в своей повести «Люди с чистой совестью») мы проводили лётные испытания специального радио-прицела на самолёте Б-17. Это 4-х моторная тяжёлая машина, которую американцы называли «Летающая крепость», с большим экипажем и сильно вооружённую. Мы же её использовали для испытаний как аналог будущего боевого самолёта.
Полёты были тяжёлые – на практическом потолке этого самолёта, над морем с боевым бомбометанием по морской цели (специально оборудованная баржа-мишень).
Брали мы в свои бомболюки 20–22 авиационные бомбы типа ФАБ-100, а сбрасывали по одной штуке. Результаты попаданий фиксировались с помощью засечений пеленгов со специальных наблюдательных пунктов. Первое время работа не очень ладилась и бомбы ложились на значительных расстояниях от мишени.
В составе нашего экипажа был борт-радист Иван Дроздов – балагур и весельчак. Как-то вечером за ужином он и говорит в шутку: «Что они там с берега видят? Давайте мне I/2-литра водки, колбасы и хлеба, я сяду в центре баржи и буду точно сообщать результаты падения и разрывов бомб». На следующий день, когда мы полетели и начали свою работу, сбрасывая по одной бомбы, то третья бомба попала точно в цель и мишень затонула. Вечеров этого же дня мы спросили Ивана: «Сколько тебе нужно, чтобы ты сел на эту баржу?» Он только отмахнулся от нас.
В лётной работе, а тем более в лётно-испытательной, надо быть очень внимательным, помнить, что любой мелочи есть своя причина, которая может развиваться и усугубить положение многократно. Как-то, работая на одном их серийных заводов, мне предстояло испытать первые 10 самолётов МиГ-17п, в части проверки и отладки на них специального оборудования. Так вот, возвращаясь после выполнения задания и выполняя посадку, я обратил внимание, что мне не удалось создать посадочного положения самолёта. Я тогда подумал, что возможно я подошёл к ВПП на несколько уменьшенной скорости и рули глубины были недостаточно эффективны. В очередном полёте я отнёсся к этому более придирчиво, но посадка получилась такая же – была неясна причина и я доложил это ведущему инженеру ЛИСа.
Он немедленно остановил все полёты на этих 10 самолётах, отдал распоряжение о нивелировке всех самолётов и проверки угла отклонения рулей глубины. В результате оказалось, что на пяти самолётах руль при отклонении вверх не доходит на 5°, последующий анализ показал, что каким-то образом в систему проводки тяг управления рулём высоты попали наконечники тяг от другой серии самолётов. Попади эти самолёты в войска, где лётчики могли быть несколько слабее в своей подготовке, все их можно было побить на посадке из-за возникающего прогрессивного «козла», если допустить преждевременное касание ВПП передним колесом шасси.
А ведь на этих самолётах уже летали заводские лётчики– испытатели, но не обратили на эту «мелочь» внимания.
Как-то, летая в одной из воинских частей на самолётах МиГ-17 по проверке специального оборудования этих самолётов в порядке оказания помощи войсковым лётчикам в освоении этого оборудования и правильного его использования для решения боевых задач, на очередном самолёте при заходе на посадку я обратил внимание на падение давления топлива менее 4-х атмосфер. Это совершенно недопустимо, так как может не обеспечить необходимый распыл топлива на форсунках в камерах сгорания и двигатель может остановиться. Когда я об этом сказал инженеру эскадрильи, он ответил, что это давно на этом самолёте и что все лётчики знают и не обращают внимания. Видимо, неисправен датчик давления топлива, а вас просто забыли предупредить.
Пришлось объяснить всем, что такое положение не допустимо, что мелочей в авиации нет и что все законы и правила написаны кровью летчиков. В этот же день эта неисправность была устранена.

Дата добавления: 2015-09-06