Можете про нее рассказать?

Попробую. Где-то за месяц до конца войны нам приказали штурмовать немецкий аэродром под Кенигсбергом. Немцы там сидели без горючего, поэтому мы там гуляли как они у нас в 41-м. На эту штурмовку должны были вылететь 16 наших самолетов и 16 Яков из другой дивизии. Вечером накануне вылета огласили план операции, показали фотографии, рассказали, где зенитки.

Но когда утром начали садиться по машинам, поднялась суматоха: "Быстрее, Яки уже над нами". Сажусь в свою, а техник мне говорит: "Машина не готова". Быстро пересел в свободную, а нас все подгоняют: "Быстрее! Быстрее!" Первые уже побежали взлетать, а у меня еще двигатель как следует не прогрелся, и я все-таки думаю, что он видимо был после большой неисправности. Я заторопился, потому что уже опаздывал, но все-таки пошел на взлет. Взлетел, но самолет трясет, потому что двигатель нормально не прогрелся, в общем никак. И самым правильным в этой ситуации было бы сразу сесть, но у меня же две бомбочки, и я решил все-таки лететь до конца, думал, разогрею двигатель в полете. Но в полете начал отставать от своих, и решил, что нужно избавиться от бомбочек, а то точно не догоню, ведь меня никто не ждал.

Дошел до линии фронта, и когда по мне начали лупить зенитки, то я сделал на них заход и сбросил обе бомбы. Попал, не попал, не знаю, и повернул назад, потому что чувствую, что двигатель не тянет, а я от своих уже совсем отстал. Но по дороге назад попал в туманчик, немного заблудился, и еле дотянул до своего аэродрома. И еще вдобавок ко всему, когда садился, сильно разбил самолет и чуть не сбил зенитку…

Вот после этого случая меня совсем заклевали. К тому же я и сам такой психованный, за словом не лез… А ведь нужно было сразу сесть, и тогда бы после осмотра двигателя все стало бы понятно. Но меня сбили с толку эти бомбочки, и я принял неверное решение. Стали меня обвинять во всех грехах, даже дело завели о невыполнении задании, а фактически о трусости. Но меня же все ребята знали, и так мне стало обидно, прямо до слез. Скажу без ложной скромности, что я на фронте не трусил и летать никогда не боялся. Не потому что я такой герой, совсем нет, просто, когда садишься в самолет, сразу столько забот, что обо все забываешь и бояться просто некогда. Как во время работы, - если начал работать, то о разных глупостях нет времени думать.

В общем, весь полк улетел на Зееловские высоты, а меня оставили под Кенигсбергом и отстранили от полетов. И такая меня обида взяла, что просто слов нет, ведь ни за что ни про что… Но и я тоже добавил огня, гонор такой пошел, стал психовать, даже погоны с себя срывал… И что самое главное как назло в этот момент Яманов, с которым у меня сложились отличные отношения, куда-то уехал и характеристику на меня писал Калмыков. И не только я, а все наши ребята посчитали, что он просто свел со мной свои личные счеты, потому что меня ведь все знали, и поверьте, что никто и никогда не подозревал меня в трусости. На наших послевоенных встречах со мной все прекрасно общались, и когда видели, что я спокойно общаюсь с Калмыковым, даже спрашивали меня: "Чего это ты с ним еще разговариваешь?", по правде говоря, Калмыкова у нас ребята не особенно жаловали. Ну да, не сложились у нас отношения, так не драться же теперь. А когда Яманов вернулся, то так удивился: "Что же это вы тут натворили без меня?", но что-либо сделать уже не мог. После войны мы с Валерианом Александровичем прекрасно общались, долго переписывались.

И сразу после Победы ему удалось разрешить эту ситуацию, меня допустили к полетам, но тут уже я из-за этой обиды так заупрямился, что решил уйти из авиации. Правда, была у меня возможность пойти в ГВФ, но я как посмотрел на эти "Дугласы", и решил, что это не по мне.

Дата добавления: 2015-09-06