Глава 21. Глупо, конечно, было надеяться на то, что Гарри Поттер обойдет турнир своим вниманием

Глупо, конечно, было надеяться на то, что Гарри Поттер обойдет турнир своим вниманием — но я надеялся. До последнего, даже прекрасно зная, что приглашение ему отправлено и получено в срок.

После того, как Поттер меня выставил, я не хотел его видеть. Вернее, видеть-то еще как хотел, но умом понимал — лучше этого не делать. С лихвой хватало снов, пробивавшихся даже через зелье, приходящих под утро, заставляющих просыпаться с бешеной пульсацией в висках и взмокшим лбом, а иногда и во влажной пижаме. В этих снах не было кошмаров, но я бы многое отдал за то, чтобы вместо них снился Волдеморт — он, по крайней мере, не вызывал никаких чувств, кроме отвращения, и был уже как-то странно привычен. Лучше уж так, чем раз за разом переживать во сне то, чего в жизни я теперь оказался лишен из-за дурацких поттеровских принципов.

Рассказал бы мне кто еще год назад, из-за чего я стану переживать — и я рассмеялся бы этому человеку в лицо. И представляю, как бы повеселился Темный Лорд, обожавший препарировать чужое сознание, приди мне такие мысли в голову прошлой зимой.

Все-таки хорошо, что родители во Франции. Моя мать слишком проницательна и слишком хорошо меня знает, чтобы от нее укрылось изменение моего поведения — правда, думаю, она списала бы все на влюбленность в какую-нибудь прекрасную юную девушку, отвергшую мои ухаживания. Иногда Нарцисса, несмотря на всю ту жестокость и грязь, с которой ей пришлось столкнуться в жизни, бывает на редкость романтичной, либо просто старается не замечать тех вещей, которые не вписываются в ее идеальную картину мира. А в том, что ее сын, мечтающий о бьющемся под ним далеко не в агонии Гарри Поттере, не вписывается в материнскую картину мира, я был абсолютно уверен.

К тому же, если бы родители остались в Англии, сейчас на ступенях Хогвартса, улыбаясь гостям, стоял бы, полагаю, вовсе не я.

Может быть, это было бы и к лучшему — тогда бы я оказался лишен возможности увидеть Поттера, с беззаботной улыбкой идущего к замку в компании своих верных друзей. Он выглядел довольным — по крайней мере, улыбался во весь рот, потягивался, лохматил волосы, и я поймал себя на том, что с удовольствием наблюдаю за этими действиями. Нахмурившись, я тут же отвел взгляд и уткнулся в бумаги, очень надеясь, что ни грязнокровка, ни Уизел не заметили моего чересчур пристального внимания к своему обожаемому герою. Я так вцепился в документы, которые держал в руках, сделав вид, будто чрезвычайно увлечен списками гостей, что едва не порвал плотную бумагу, исписанную ровными черными строчками. И неважно, что сейчас я не смог бы разобрать ни одной, даже самой простой фразы, главное было сделать вид, будто у меня все в порядке, я занимаюсь своими делами, жизнь идет своим чередом, и я не думаю, ни о чем не думаю и ничего не вспоминаю.

Вновь я поднял голову от свитка очень не вовремя — оказалось, что Поттер меня уже заметил, и посмотрел так пристально, будто хотел прожечь взглядом дыру. От этого взгляда мне показалось, что желудок сделал сальто и рухнул куда-то вниз, а по позвоночнику пробежала волна мурашек. Я поспешно отвел глаза, снова прикинувшись жутко увлеченным делами, и все то время, пока Поттер шел к замку, приветливо обнимался и шутил с Макгонагалл, я старательно смотрел мимо, сделав вид, будто не замечаю ни Поттера, ни дружную чету Уизли. Потом я заприметил заместителя министра магии и поспешил к нему, радуясь, что получил вполне официальную причину покинуть свой пост.

Зато после того, как Поттер вместе со свитой прошел внутрь замка, я смог расслабиться и перевести дух — самое страшное оказалось позади, и теперь можно было с улыбкой встречать остальных приглашенных, не гадая, появится или нет из следующей кареты или дилижанса знакомая долговязая фигура. По крайней мере, я предпочитал утешаться этой мыслью — думать о том, как теперь прожить два с лишним дня в одном замке с Гарри Поттером, сохраняя хладнокровие и трезвый ум, мне сейчас не очень хотелось. Поразмыслю об этом потом, когда останусь в одиночестве и смогу перевести дух перед торжеством. К счастью, там уже можно будет просто немного выпить и отдаться веселью, ну и, конечно же, мимоходом дать несколько интервью. Открывать Турнир положено, разумеется, директору Хогвартса, от меня же потребуется лишь приветственно махнуть рукой и улыбнуться фотографам, а к середине ночи я и вовсе планировал сменить личину — Октавию Красту тоже пришло приглашение. Несмотря на то, что открываться в качестве художника я перед миром не собирался, немного рекламы Красту все же не помешает — деньги и слава никогда не бывают лишними. Если на службе у Волдеморта я чему и научился, так это тому, что совсем отбрасывать свои планы нельзя. Никогда не знаешь, где могут пригодиться старые наработки.

— Мистер Малфой, — сказала Макгонагалл, стоило мне вернуться, поздоровавшись с заместителем министра. — Надеюсь, сегодняшний вечер обойдется без стычек с мистером Поттером?

— Не понимаю, о чем вы, — пожал я плечами. Надо же, старая кошка все еще на удивление проницательна. Остается только надеяться, что среди гостей такими талантами обладают немногие.

— А мне кажется, мы друг друга прекрасно поняли, — хмыкнула она. — Сколько еще осталось?

— Двадцать человек, не считая студентов из Шармбатона и Дурмстранга, но они появятся к самому началу церемонии, со всей помпезностью, на которую только способны, — я скривился, вспоминая предыдущий турнир и тот спектакль, что разыграли обе школы. — Вернее, девятнадцать. Мистер Краст приедет только к середине вечера.

— Вы что же, общаетесь с ним? — неподдельно изумилась Макгонагалл.

— Нас связывают деловые отношения, и я, разумеется, не мог не спросить его о Турнире.

— Можете передать мистеру Октавию Красту мое искреннее восхищение его картинами, — серьезно сказала Макгонагалл, и я едва сдержал довольную улыбку, явно бы вызвавшую вопросы. — Ему удалось показать другую сторону изнутри, во всей ее неприглядности.

— Жаль, что никто не возьмет на себя смелость показать во всей неприглядности победителей, — заметил я, не без содрогания вспомнив допросы в аврорате. Макгонагалл тут же сдвинула брови, нахмурилась и уже, наверное, собиралась разразиться возмущенной тирадой, но я поспешно добавил: — Ничего личного, госпожа директор. Но вам, вероятно, известно выражение, что у каждой монеты две стороны?

— На вашем месте, мистер Малфой, я бы радовалась, что в решающий час вы, вместе с вашей семьей, оказались на нужной стороне монеты.

— Не совсем, профессор. Если желаете знать мое мнение, я оказался на ребре.

— Никогда бы не подумала, что вы настолько поднатореете в риторике, — покачала головой Макгонагалл, то ли с осуждением, то ли с сочувствием.

— Предпочту считать это комплиментом, если вы не против, — отозвался я и углубился в просмотр списка гостей.

* * *

Торжество разыгрывалось, как по нотам. Ровно к восьми часам вечера появились студенты из Дурмстранга и Шармбатона. Макгонагалл выдала длинную прочувственную речь о традициях, победе над Волдемортом, сложностях, с которыми пришлось столкнуться в войне, несколько минут распиналась о том, как важна в наше смутное время сплоченность, потом вызвала Поттера, заставив и его произнести несколько важных слов, а в конце даже похвалила меня за неоценимую материальную помощь, которую я оказал школе.

В Большой зал был внесен Кубок, памятный мне еще с прошлого турнира, и Макгонагалл во всеуслышание зачитала новые коррективы в правилах — к состязанию в этом году допускались все студенты шестого и седьмого курсов, сдавшие С.О.В. выше среднего уровня. У Шармбатона и Дурмстранга была своя система оценок, но и их удалось более-менее подогнать под британские стандарты, хоть для этого и пришлось, по словам Макгонагалл и министра, спорить с главами школ до хрипоты.

Студенческий хор исполнил гимн Хогвартса, следом за ним спели свои гимны шармбатонцы и дурмстранговцы; директора, как и Макгонагалл, тоже произнесли по целой речи; каждая школа отыграла по представлению-визитке, а затем все были приглашены на улицу, в огромный крытый павильон, где уже были расставлены накрытые столы к праздничному ужину. Все утопало в цветах, между колонн были развешены флаги школ-участниц, а на сцене, к которой примыкал пока еще пустующий танцпол, играли лирическую балладу «Ведуньи» — не мудрствуя лукаво, я воспользовался идеями Дамблдора, три года назад воплотившимися на святочном балу, и уверен был в том, что не прогадал. Помимо «Ведуний» и накрытых столов повсюду были расставлены палатки, в которых каждый желающий мог сразиться в волшебные шахматы, плюй-камни, поучаствовать в магической лотерее или шуточной дуэли на игрушечных волшебных палочках, заказать свой карикатурный портрет или купить сувениры с символикой Турнира.

Уже через час, насытившись, студенты и преподаватели потянулись танцевать, кто-то направился к палаткам/ Ведуньи, почувствовав общее настроение, заиграли веселую, полную жизни песню, я же удовлетворенно выдохнул и позволил себе откинуться на спинку стула, радуясь, что мои усилия оказались не напрасны. Если не случится какого-нибудь катаклизма, об открытии Турнира завтра напишут во всех газетах.

Теперь можно было похвалить себя за упорные труды, стоившие огромного количества нервов, терпения и денег, и отдаться на милость журналистам, непременно желающим узнать, почему же я вдруг решил выступить в качестве спонсора такого крупного события. Надеюсь, я показался достаточно искренним и убедительным, чтобы малолетние романтичные девушки всерьез поверили, будто этим жестом я стараюсь искупить свою вину перед семьями, пострадавшими от террора Волдеморта.

Зная, что где-то совсем рядом бродит Гарри Поттер, я готов был общаться с корреспондентами хоть до самого утра, только бы оказаться чем-нибудь занятым, чтобы не представлять, как хорошо было бы затащить его в темный угол, и… О том, что произошло бы дальше, я старался не думать, иначе в лицо сразу же бросалась кровь. Да, никогда бы раньше я не смог себе представить, что буду так беситься из-за разрыва отношений с совсем чужим мне, в сущности, человеком, что буду хотеть кого-то так отчаянно и сильно, до пресловутого шума в ушах и бешеного стука сердца, неизменно учащающего ритм, стоило лишь заметить среди гостей знакомую взъерошенную макушку.

Алкоголь не помогал — наоборот, немного выпив, я понял, что еще чуть-чуть, и я совсем перестану себя контролировать. Это было недопустимо — еще не хватало начать пялиться на Гарри Поттера при таком скоплении народа.

Время, как назло, тянулось слишком медленно. На танцы у меня настроения не было, из моих сокурсников никому приглашения не отправляли, а общаться с теми самыми победителями, которые до сих пор относились ко мне с презрением, даже не пытаясь его скрыть, желания не возникало. Едва дождавшись, пока пробьет половина двенадцатого, я пожаловался Макгонагалл на плохое самочувствие и отправился в замок якобы для того, чтобы отдохнуть и поспать. Миссию я свою выполнил, турнир открыл, в газеты попал, а больше от меня сейчас ничего не требовалось.

Несмотря на то, что мне казалось, будто я мало пил, в голове шумело, и, наверное, именно поэтому я не успел среагировать, когда кто-то резко схватил меня за запястье и втянул в закоулок за статуей Бесноватого Хельдрика.

Темно было, хоть глаз выколи, но эти руки, этот запах и нетерпеливые, жадные губы я узнал бы, даже потеряв зрение — сложно не узнать того, кто снится тебе каждую ночь. Поттер не разменивался на нежности: он вжал меня в стену, буквально впечатывая своим телом в холодный шероховатый камень; целуя, словно в последний раз, будто прощаясь перед тем, как пойти на смерть. От него пахло табаком, ромом и почему-то полынью, а его руки и губы, казалось, были везде — целуя, лаская, с такой жадностью, с таким отчаянием, граничащим с безумием, будто он ставил клеймо, старался присвоить, подчинить и подмять под себя, снося все барьеры. Я почувствовал, что у меня начинает кружиться голова от осознания того, что это не сон. Что вот он, здесь и сейчас, одна рука в моих волосах, вторая на талии, губы скользят по ключицам, чуть прихватывая кожу, едва не вырывая стон. Никогда еще на моей памяти Поттер не был таким — диким, растерявшим всякое стеснение и скованность, с прорывающимися наружу рыками. Настоящим гриффиндорским львом — горячным, неуправляемым, жестким. Я, предпочитавший всегда брать инициативу на себя, сейчас готов был растечься в его руках лужицей воска, повиснуть у него на шее и упрашивать не останавливаться, не уходить, не бросать меня в темноте и одиночестве. Позабыв обо всей гордости и чести, о которых я так много думал в последнее время, я был готов упасть перед ним на колени и просить прощения за все обиды, которые вольно или невольно ему нанес, только чтобы он остался здесь и сейчас, чтобы это безумие не прекращалось. Я готов был бросить к его ногам весь мир, сворачивать горы, совершать подвиги, готов был даже взять его за руку и выйти во двор, и целовать его там на глазах у всех, готов был ходить с ним ужинать хоть каждый вечер, поддерживать любые, самые дурацкие темы разговоров — сейчас я бы даже жизнь свою отдал, если бы Поттеру пришло бы в голову ее попросить.

И это пугало.

— Поттер… — проворчал я, пытаясь вывернуться из его стальной хватки, — что ты делаешь?

— Я соскучился, — уха коснулось горячее дыхание, и я укусил себя за губу, стараясь вырваться из того слепящего наваждения, в которое меня опрокидывало присутствие Поттера.

— Черт возьми, ты пьян! Отпусти меня немедленно! — я бы закричал на него, но боялся, что нас могут обнаружить. — Я не хочу, чтобы ты потом бросался на меня из-за того, что поддался сиюминутному желанию!

— Ты прост-то боишься, — пьяно выговорил Поттер, даже и не подумав ослабить хватку. — Боишься ответственности.

— Да хоть бы и так! Ты меня послал! Вышвырнул!

Да, Поттер, я боюсь ответственности. А еще я боюсь своих мыслей, которые захлестывают с головой, стоит остаться с тобой наедине. Ты сводишь меня с ума, подавляешь волю, заставляешь прогибаться под свои желания и свое видение жизни. Рядом с тобой я теряю свою личность, превращаюсь в бесхребетного слизняка и, быть может, даже если становлюсь чуть честнее, благороднее или чище — я так не хочу. Если я и способен измениться к лучшему, то хочу пройти этот путь сам, а не из-за того, что мне приходится подстраиваться под чужие желания. Я хочу сам понять, нужно ли мне это, а сейчас, когда голову кружат гормоны, я над собой не властен — и от этого мне просто страшно.

— Тем более, ты сейчас пьян, а протрезвеешь — и пойдешь мне бить морду. А мне, видишь ли, моя морда еще дорога, — взяв себя в руки, негромко произнес я. — Конечно, я понимаю, что истина в вине, но давай мы лучше поговорим, когда ты протрезвеешь — если ты еще захочешь поговорить.

Кажется, я привел его в замешательство. Хватка тут же разжалась, и Поттер отступил на полшага. Глаза уже привыкли к темноте, и я различал теперь его лицо, смутно виднеющееся в полумраке — закушенная губа, сведенные брови, съехавшие на нос очки.

— Попроси у Слизнорта отрезвляющее. Кажется, у него было, — посоветовал я, прежде чем протиснуться мимо Поттера и вылезти назад в коридор.

До своей комнаты я почти бежал, постоянно прислушиваясь к шуму за спиной, словно в надежде, что Поттер не внемлет моим доводам и позовет назад или хотя бы выйдет из-за статуи и кинется следом. Но, кроме эха моих шагов, в коридорах не было слышно ни звука.

Очутившись в своей комнате, первым делом я кинулся к двери в ванную. Подождав, пока наполнится раковина, я окунул в нее голову, и вздрогнул, когда холодная вода коснулась разгоряченной кожи. Я держал голову в воде, пока не закончился воздух, и только тогда выпрямился. Капли тут же потекли за шиворот, заставив передернуться, но мне как раз сейчас это было нужно — холод отрезвлял, успокаивал, возвращал в реальность. Я еще раз окунул голову в воду и повторил это трижды — пока пульс не угомонился, а ко мне не вернулась ясность рассудка.

Через пару минут начало казаться, будто сцена за статуей была еще одним сном, просто нереальной фантазией, но казалось так ровно до того момента, пока я не встретился взглядом со своим отражением. Глаза до сих пор лихорадочно блестели; губы, всегда бледные и тонкие, распухли и налились цветом; на скулах выступил румянец, а около ключицы виднелся явственный след зубов. Я коснулся его и зашипел от боли, но сводить не стал, хотя и умел.

Кто бы мог подумать, что Поттер окажется способен на такое… Надо же. Гриффиндорец, пикси его раздери.

— Забудь про Поттера, — строго сказал я отражению. — По крайней мере, пока он не протрезвеет.

Слабое утешение, если вдуматься. Протрезвевший Поттер сделает все, что угодно, кроме повторения этого безумия. К тому же, сомневаюсь, что он станет со мной разговаривать — слишком он гордый для того, чтобы менять свои решения. Ну а я за ним бегать не стану. Хватит того, что я и так, оказываясь с ним рядом, начинаю себя вести как озабоченный пятнадцатилетний ребенок.

К тому же, до завтрашнего утра никакого Драко Малфоя в Хогвартсе больше не будет. Драко Малфой спит спокойным сном в своей комнате, выпив зелье от мигрени — по крайней мере, по официальной версии.

А утром, я думаю, и у меня, и Поттера будет достаточно других дел, кроме как бегать друг за другом по замку в тщетной попытке поговорить.

В любом случае, буду решать проблемы по мере их поступления. Надеюсь, к Октавию Красту пьяный Поттер приставать не станет — хотя бы по той причине, что он не знаком с ним лично.

Вернувшись в комнату, я достал из сумки фляжку с оборотным зельем и парадную мантию Краста, разделся и, собравшись с силами, сделал внушительный глоток.

Глава опубликована: 06.01.2013

Дата добавления: 2015-09-06