Глава 15. При свете дня Поттер смущался еще больше, чем ночью — хотя

При свете дня Поттер смущался еще больше, чем ночью — хотя, казалось бы, после вчерашнего вряд ли на его теле осталось место, которого бы я не видел. На несколько секунд я показался себе старым развратником, забавляющимся с молоденькой девочкой — если, конечно, у молоденьких девочек бывает такое жесткое, жилистое тело квиддичного игрока. И если девочка сможет так сильно, почти до хруста в ребрах, прижать меня к себе, кончая.

— Синяки оставишь… — прошипел я, выползая из захвата и принимая более-менее комфортное положение, которое только мог обеспечить диван в гостиной, занятый Поттером.

— Экскуро, — Поттер, не глядя на меня, дотянулся до палочки и теперь сосредоточенно накладывал очищающие чары. На скулах у него расцвел румянец, и он таким неловким, стесненным движением сдвинул колени, закрывая от моего обзора пах, что, не будь я уверен в обратном, решил бы, что еще пару минут назад подо мной стонал и едва ли не рычал совсем другой человек.

Каково, интересно, Поттеру понимать, что он занимается сексом со своим бывшим школьным врагом и получает от этого удовольствие? Несмотря на его кажущееся спокойствие, думаю, принять этот факт ему было не так уж и легко.

С другой стороны, он же гриффиндорец — а у них стойкость к неожиданным переменам в жизни, наверное, передается через Распределяющую шляпу в момент оглашения факультета.

Я призвал сигареты и закурил. Поттер, чуть помедлив, присоединился ко мне, и какое-то время мы дымили, выравнивая дыхание и успокаиваясь.

— Не хотелось бы показаться совсем грубым, — сказал я, когда сигарета закончилась, — но у меня, в самом деле, есть дела.

— Чудо господне, — усмехнулся Поттер, призывал одежду, повернулся ко мне спиной и принялся одеваться, — деликатный Драко Малфой.

Против воли пришлось отметить, что со смущением он справляется великолепно. Румянец никуда не делся, но спину Поттер держал прямо, плечи расправил, а голову гордо вскинул. Сейчас я верил, что сломить этого человека не сможет ничто и никто.

— Наслаждайся, пока можешь.

— Всенепременно, — он застегнул джинсы, натянул футболку и быстрым жестом пригладил волосы, словно это могло превратить воронье гнездо на голове в прическу. — Будешь вечером у Андромеды?

— Андромеды?.. — я недоуменно проговорил имя, пытаясь вспомнить, где же его слышал. — Я не знаю никакой… ах, ты про сестру моей матери? Разумеется, нет.

— Ты совсем с ней не общаешься? — Поттер внимательно на меня посмотрел, наблюдая за реакцией. Надо же, каким способным оказался этот львенок — всего ничего в аврорате, а взгляд уже заставляет поежиться.

— Не твое дело, — ровно и спокойно ответил я, подавляя в себе мимолетное напряжение, возникшее, стоило только вспомнить об аврорате и тюрьме. — И не смотри так на меня, я не на допросе.

— Как скажешь, — Поттер зашнуровал кроссовки, огляделся, проверяя, не забыл ли чего, и наклонился ко мне, целуя — быстро и властно, словно не прощаясь, а ставя клеймо. — До завтра?

— До завтра, — задумчиво произнес я, глядя на обтянутую футболкой спину Поттера, уже шагнувшего к камину. Переступив через низкую кованую решетку, он назвал свой адрес, и пару секунд спустя я остался в одиночестве.

Я просидел на диване еще минут десять, разглядывая горящее в камине пламя и перебирая в памяти все ключевые моменты утра. Несмотря на то, что я был сверху, на разведенные колени Поттера и на румянец, заливший его лицо после того, как мы оба кончили, мои мысли занимал весьма насущный вопрос — кто же, в самом деле, кого сегодня поимел?

* * *

Провести выходные в лености и спокойствии не удалось. Распрощавшись с Поттером, я отправился на встречи, которые были жизненно необходимы для подготовки к Турниру.

Хогвартский юрист, чье предвзятое отношение ко мне явственно сквозило в письмах, при личной встрече и вовсе держал себя нагло, даже не пытаясь скрывать свое отвращение от того, что ему приходится работать со мной. Сначала он вызывал просто легкую неприязнь, потом начал раздражать, а через полчаса и вовсе взбесил своим козлиным блеянием и демонстрацией полного презрения, и я с таким трудом держал себя в руках, что готов был взорваться. Обсуждая деловые вопросы, я держался вежливо и корректно только благодаря тому, что мысленно представлял себе, как выпускаю в Альберта Крофтона Круцио или как его раздирают на части гиппогрифы.

У меня чесались руки не только ответить хамством на тщательно завуалированные оскорбления, но и добавить еще парочку проклятий. К сожалению, Крофтон был слишком важной птицей, чтобы так себя с ним вести. Так что пришлось улыбаться и делать вид, будто я совершенно не понимаю оскорбительных намеков на мою причастность к Пожирателям Смерти, Волдеморту и убийству невинных магглов в прошедшей войне. Неудивительно, что недолгая, всего часа на полтора, встреча выжала из меня все соки. Когда, уладив вопросы с документацией, я отправился в типографию, чтобы лично проконтролировать выпуск пригласительных карточек, то распугал всех эльфов, с порога наорав на управляющего.

Пригласительные мне не понравились, слишком вульгарные и вычурные, так что в типографии я отвел душу и выпустил пар. Подозреваю, работники меня теперь тоже возненавидели — но они не были Альбертами Крофтонами, и им моя семья платила деньги, так что возражать никто не посмел. Надо думать, как только за моей спиной захлопнулась дверь, тут же начались пересуды. Впрочем, меня они интересовали мало — увольняться все равно никто не стал, за неплохие деньги работники готовы были терпеть и более серьезные истерики.

Зато на следующую встречу в этой бесконечной череде, на этот раз с представителем питомника редких животных, которого мне нужно было всеми силами уговорить пойти навстречу, я явился полностью спокойным и собранным. И смог убедить сухопарого пожилого волшебника в исключительности его заповедника, безбожно подлизываясь и льстя. От его ответа зависела судьба первого испытания, и старик, к сожалению, это понимал, а потому напропалую торговался, постоянно поднимая ставки. Я усиленно блефовал, делая вид, что у меня в запасе есть еще как минимум два варианта развития событий, а внутри обмирал от страха и молился всем известным богам, чтобы все получилось. Не думал, что директор заповедника окажется настолько принципиальным и въедливым — он раз пятнадцать перечитывал контракт, составленный лучшими юристами Лондона и разобранный на косточки Крофтоном, который даже не нашел, к чему придраться. Но, наконец, все было согласовано, я с удовольствием полюбовался на размашистую подпись и личную печать, и тут же отослал документы в Хогвартс. С одним делом было покончено, а остальные по масштабности ему сильно уступали, так что можно было немного перевести дух.

Когда я ввалился домой, уже ближе к вечеру, перед глазами плясали черные мошки, голова гудела, а язык заплетался — и это при том, что за всю субботу я позволил себе выпить только бокал вина. Вилла, накрывающая стол к обеду, только испуганно пискнула, посмотрев на мое лицо, и робко предложила вызвать лекаря, но я отмахнулся и упал на диван, больше всего на свете желая провести на нем остаток жизни. От запаха жаркого, плывущего в воздухе, мутило, но я вспомнил, что за весь день почти ничего не ел, и заставил себя пообедать.

День выдался таким насыщенным, что утро теперь казалось куском из какой-то прошлой жизни, но расслабляться было рано — следовало еще зайти в галерею, а потом хотя бы на полчаса забежать к Гойлу, празднующему сегодня день рождения. Сову с поздравлением и подарком я отправил, пока Поттер отдыхал в гостевой спальне, и искренне находил свой долг исполненным, но не посетить дом Гойла, который считал меня своим хорошим другом, было бы невежливо. Скандалы с бывшими однокурсниками мне, определенно, не нужны — большинство и так после войны относится ко мне уже не настолько дружелюбно, как раньше.

В галерее, к счастью, почти не оказалось народа — выставка длилась уже вторую неделю и такого ажиотажа, как раньше, не вызывала. Зато писем или, как выразился Патрик О’Халливан, “записочек от поклонников” накопилось столько, что брови у меня сами поползли вверх, стоило только посмотреть на груду конвертов. Я вскрыл несколько и прочел, наслаждаясь похвалой. Жаль, очень жаль, что нельзя открыть свое истинное лицо — представляю, какой бы это вызвало резонанс. Может быть, спровоцировало бы даже несколько скандалов…

Но, к сожалению, такая слава мне сейчас была не нужна. Прошло то время, когда я старался заработать внимание любой ценой.

И следующее письмо убедило меня в правильности своего решения. Разорвав конверт, я развернул послание, приготовившись к очередной порции восхваления, но вместо этого моим глазам предстал текст, полный такой искренней и неприкрытой злобы, что я даже не стал дочитывать его до конца, а только пробежался глазами по диагонали. Почерк был мне незнаком, подписи не было, но я догадывался, кто мог мне прислать подобный опус — скорее всего, кто-то из бывших Пожирателей или их детей. Подобные заявления о предательстве, попытке обелить себя и выставить мучеником я уже слышал — на приеме у Нотта, где Булстроуд поливала работы Октавия Краста грязью, даже не догадываясь, кто на самом деле является художником.

Конечно, письмо писала не Булстроуд — оно было слишком грамотно составлено для этой свиньи, которая за всю свою жизнь не прочитала и десятка книг, — но я поежился, представив, сколько человек могут разделять подобную точку зрения. Армия Волдеморта была отнюдь не мала, и, несмотря на то, что аврорат работает, не покладая рук, еще многие остаются на свободе. И фанатиков среди них хватает.

Я скомкал письмо и бросил его в камин, радостно сожравший подношение, но спокойствия это не принесло. По спине пробежала дрожь, стоило только подумать, что, возможно, сможет найтись человек, способный сопоставить мою историю и историю Октавия Краста — может быть, на первый взгляд это и казалось сложным, но, на самом деле, провести аналогии не составило бы большого труда. Во всяком случае, тем, кто хорошо меня знает.

Да и потом, даже если никто не озаботится подобным сравнением — как знать, не последуют ли за письмами еще и угрозы? После войны многие оказались в опале — и они, озлобленные и потерявшие все, вряд ли когда-нибудь простят тех, кому удалось отделаться малой кровью. Ко мне эти люди, вроде Забини, всерьез не суются — помнят, что по какой-то причине Темный Лорд наделил меня своей меткой. К счастью, они всерьез полагают, будто я обладаю какими-то особыми знаниями, из-за которых со мной лучше не связываться. К тому же, я сижу довольно тихо и не потрясаю общественность злободневными картинами — я просто пытаюсь выжить, любой ценой, и остаться на плаву. Ну а тот факт, что я не оказался в тюрьме, объяснялся просто — все знают, что у Малфоев потрясающие связи. Были, по крайней мере.

Но Октавий Краст — другое дело. Октавий Краст рисует и выставляет будоражащие разум картины. Он показывает историю осознания своей неправоты и заблуждений. Для выигравшей стороны это выглядит раскаянием и обращением к свету, для проигравшей же — грязным и подлым предательством. Отрицанием всех убеждений и лидера, которому когда-то была дана клятва верности. Если бы Белла Лестрейндж, дорогая тетушка, была жива — она стала бы первой, кто нанес бы визит в галерею и высказал свое почтение сильнейшим Круциатусом. А фанатичкой в армии Волдеморта была, к сожалению, не только Белла.

От этих мыслей меня мороз продрал по коже. Только сейчас, всерьез задумавшись о ситуации, я осознал, с каким огнем играю и чем мне может быть чревата подобная популярность.

Проклятое письмо.

Чувствуя, что кровь начинает закипать от смеси ярости и страха, я кинулся вскрывать оставшиеся письма, хотя сначала вовсе не собирался все их читать. Через полчаса пламя в камине приняло очередное подношение и сыто затрещало, вгрызаясь в бумагу — я отправил туда скопом всю корреспонденцию. Злобных писем оказалось еще несколько штук, впрочем, довольно безобидных — всего лишь яростные излияния чересчур эмоциональных посетителей, — и это меня немного отрезвило и успокоило.

Сеять панику рано. В конце концов, это всего лишь письма, нападать на меня еще никто не собирался. Но нельзя терять бдительность и расслабляться — мало ли что. Пожалуй, нужно приобрести несколько защитных амулетов. Лучше уж перестраховаться, чем потом получить в спину проклятие.

Интересно, Поттеру и его дружкам тоже приходит подобная почта? Читают они ее или сразу уничтожают, не пытаясь вникнуть в содержание?

Помнится, на четвертом курсе, когда Поттер стал чемпионом в Турнире, грязнокровку Грейнджер прямо-таки заваливали письмами от его ревнивых поклонниц, однако к открытому противостоянию никто так и не перешел. Конечно, дело было в Хогвартсе, где чревато швыряться друг в друга проклятиями, однако есть шанс, что и в моем случае угрозы так и останутся угрозами.

Успокоив себя подобным образом, я решил, что буду действовать по обстоятельствам и решать проблемы по мере их поступления. Сейчас мне хватает проблем с Турниром, чтобы переживать из-за каких-то записочек.

Тем более что на горизонте маячила еще одна, гораздо более насущная проблема — прием у Гойла.

Мерлин, дай мне сил пережить очередную встречу со своими бывшими сокурсниками, не подраться ни с кем, не сорваться и не сойти с ума…

Глава опубликована: 18.12.2012

Дата добавления: 2015-09-06