Тогда начнем!

POV Хоро

Оказывается время скоротечно. Никогда раньше не задумывался о таких вещах, но в последнее время я только и делаю, что думаю. Все чертовы пять лет.
Разумеется, сейчас все намного проще. Время не лечит, но помогает смириться. Порой только смирение и помогает. Есть, конечно, другие варианты, но Йо не дал мне удариться во все тяжкие. Я оказался куда слабее, чем мог подумать. Сегодня двенадцатое мая, двенадцать тридцать шесть, если кому интересно. Почти пять лет прошло с тех пор, как я потерял желание улыбаться.
Многое изменилось, как и я сам. Забрав документы из университета, я поступил в спортивную школу, но отказаться от музыки так и не смог, хотя стараюсь не петь. Сейчас я уже профессиональный сноубордист, но на жизнь предпочитаю зарабатывать только концертами. Почему? Когда я потерял надежду на то, что ко мне вернется любимый человек, я начал искать разряд, который поможет сердцу биться. Со временем, я даже научился получать от этого удовольствие.
Мне двадцать четыре года и у меня есть все, что нужно для жизни в этом возрасте. Образование, интересы, друзья, деньги. Но держусь я только на адреналине, от концерта к концерту, где за барабанной установкой могу избавиться от всех накопившихся эмоций. В остальное же время я ищу разряд. Я уже бросался с канатом в пропасть, прыгал с парашютом, сел на скоростной байк, не говорю уже о сноуборде и прочих прелестях, которые смог найти в этой жизни. Однажды мне удалось уговорить Йо на подобную авантюру, а точнее я не оставил ему выбора. Мы ехали в Киото, навестить его родителей, на поезде, как вдруг я почувствовал, что сердце снова начинает останавливаться. Но мы в поезде, что тут можно сделать? Встать, размахивать руками и орать «Это террор, всем лечь на пол!»? Я схватился за подлокотники и попытался сосредоточиться на дыхании. Экстрим и адреналин – только они поддерживают мою жизнь в последние пять лет. И мне срочно нужен этот адреналин, потому что я стал зависим от него, как диабетик от инсулина.
- Хоро? – Йо тронул мое плечо.
Я перевел на него мутный взгляд. Я бесконечно рад, что мы все еще вместе. Что все еще рядом, и никогда Йо не бросит меня, не предаст нашу дружбу и не оставит в одиночестве. Он так же, как и я, изменился, но даже внешне. Длинные волосы собирает в хвост, глаза потемнели, улыбка почти не затрагивает тонкие губы, она вообще пропала и появляется очень редко. В основном, когда он играет. Его спасает музыка, а мне нужен разряд.
Не отдавая себе отчета, как наркоман ищет дозу, я вскочил и открыл окно. Тугой ветер сразу ударил в лицо, и я получил возможность дышать. На меня стали оборачиваться пассажиры, но мне было все равно – я должен схватить этот ветер, иначе я просто не доживу до Киото. Я никогда не проверял, действительно ли у меня остановится сердце, и не собираюсь этого делать. Я собирался на крышу.
- Хорокей! – в ужасе заорал Йо, пытаясь за меня ухватиться, но я уже подтянулся, схватившись за гладкие поручни на крыше. Интересно, с какой скоростью несется этот поезд? В салоне поднялся кипиш, но мне было все равно. Я выбрался оттуда, я почти не могу дышать из-за скорости, с которой несется состав, на глаза наворачиваются слезы, но сердце начинает биться все быстрее и быстрее, словно заведенное. Цепляюсь руками за поручни, сажусь, поворачиваю голову набок, чтобы хотя бы приоткрыть глаза. Повязку с волос сорвало.
- Ты идиот, Хоро?! – кричит Йо, высунувшись в окно. – Слезай сейчас же!
Смотрю на него устало, делаю вид, что не слышу. Удивленно распахиваю глаза, когда мой друг хватается за поручни и подтягивается ко мне. Легкое тело чуть не снес ветер, но состав начинает тормозить, очень медленно, но все же. Хватаю Йо за запястье, помогаю забраться ко мне. Он хватается за поручни, смотрит вокруг дикими глазами, и вдруг широко улыбается. Мне даже на миг показалось, что я вернулся на пять лет назад.
- Чума! – перекрикивая ветер, орет Асакура.
Потом мы, разумеется, огребли по полной программе, нас спас только наш продюсер. Иногда хорошо быть узнаваемым. А еще добавили родители Йо, но ладно, признаю, справедливо. Друг мой тогда трясся как осенний лист на ветру, еще пару дней в шоке ходил на негнущихся ногах, но это нормально – я первое время тоже долго отходил, а теперь от каждого такого поступка заряда хватает совсем ненадолго, поэтому приходится искать все новые. Зато впечатлительный Йо написал новую песню, вдохновившись, так что потеряли мы только деньги, которые заплатил за нас полиции продюсер, и обрели новые вздохи-ахи на фансайте.
Но вернемся к тому, что происходит сейчас. Сегодня у моего лучшего друга день рождение, и празднует он его в своей манере – устраивает концерт. Мне необходимо подняться с постели и начать собираться, потому что всего через три часа у меня поезд, а я еще глаза не продрал. Вчера поздно вернулся, совсем не выспался, очень устал. Вообще-то я планировал сразу поехать в Токио, но у меня просто не осталось сил, поэтому я дополз до своей квартиры и сразу рухнул в постель. Ищу телефон под подушкой, тру глаза, заставляю себя собраться и набираю номер друга.
- Да? - сонный голос Йо подсказывает мне, что он сам только что проснулся.
- Ну что, именинник? – спрашиваю я. – Думал, никто тебя нахрен в твой день рождение не пошлет? – пауза. – Ну, слушай…
Я не продолжил, но добился того, чего хотел – Йо засмеялся хриплым, но вполне искренним смехом. Я знаю, что он не любит этот праздник, но никуда от него не денешься. Договариваемся через два часа встретиться у него дома и вместе отправиться на вокзал, валяюсь еще несколько минут и заставляю себя встать. День будет тяжелым, но многообещающим. Сегодня мы впервые выступаем в Токио.
После душа соображать становится легче, но каждый год в этот день я возвращаюсь на пять лет назад. В те дни, когда чувствовал тепло Рена. В те дни, когда был бесконечно счастлив и беспечен, когда ничто не могло убить улыбку на моем лице. Вот и сейчас, сидя за столом с кружкой крепкого кофе, я мысленно возвращаюсь в те дни. Если закрыть глаза и выкинуть из головы все лишнее, я могу даже почувствовать его прикосновения, а по ночам даже слышу его голос и дыхание. Мне хотелось его забыть, я многое для этого делал, а потом понял, что не получится и меня все устраивает. Я пытался переключиться на кого-то другого, крутил какие-то интрижки, как и он когда-то, но они не приносили мне даже каплю удовлетворения. Я сразу чувствовал себя таким мерзким, что хотелось повеситься.
Вроде я взрослый человек, вполне состоявшийся в жизни, но я – наркоман. Во многих смыслах. Я не могу начать день, если не выпью кофе, не могу жить без адреналина и у меня есть личный наркотик – Рен Тао, который никак не может выйти из моей крови, и вывести его не может абсолютно ничего: ни алкоголь, ни адреналин, ни кофе, ни музыка, ни секс с другими. День изо дня я вкалываю себе в сердце наркотик из воспоминаний, и каждый раз новых, хотя за пять лет должен был все перебрать, но неизменно кровь густеет и разум сваливает, когда я вспоминаю любимые глаза, голос, тело, руки на своем лице. Помимо этого, я не скрываю того, что люблю его до сих пор, и всегда буду любить. В отличие от Йо, который никогда не скажет вслух о своих чувствах больше никому. Он будет заменять слова, писать песни и музыку, но никогда больше вслух не произнесет этих слов. И я его понимаю. Ему, наверное, пришлось сложнее, чем мне, потому что в свое время я смирился с тем, что никогда не буду с любимым, и на затворках моего сознания это осталось. Я просто снова научился делать вид, что меня ничего не волнует. А Йо… Йо чуть не сошел с ума. Он перестал улыбаться, есть, даже не спал, потому что ему постоянно снились сны, где он потерял свое счастье, но каждое утро просыпался, вскакивал и понимал, что это вовсе не дурной сон, а реальность. В то время мы стали друг для друга маяком, постоянно говорили об этом, оправдывали себя и их, старались во что-то верить, но время дает нам смирение. И мы смирились с тем, что будем любить тех, кто рядом никогда не будет.
- То неловкое чувство, когда ты любишь того, кого не существует, - один раз сказал я, когда пытался себя убедить, что ничего просто не было.
А Йо промолчал. Я знаю, что он все еще мысленно с Хао, потому что каждая его песня посвящена ему. И я не рушу его иллюзий - это жестоко. И все-таки он очень сильный, потому что смог научиться жить пусть и в замках глупой мечты, но все же. Научился улыбаться и не испытывать боли при любом упоминании о прошлом, а их было предостаточно. Возможно, в этом ему помогла Анна, которая заменила ему Хао. Ненадолго, правда, потому что это время равно, что выкинуть душу и заменить ее тряпичной игрушкой. Я наблюдал за тем, как она пытается заполучить его, сломанного и безвольного, и даже думал какое-то время, что оно к лучшему. Пока на выпускном, на который я был приглашен как бывший студент, не стал свидетелем потрясающей картины.
Гордая Анна, одна из лучших выпускниц курса, рядом с моим другом. На тот момент он уже стал любимым исполнителем и музыкантом в нашем городе и многих соседних, завидный жених, у которого, как оказалось, неплохое состояние в наследство от бабушки с дедушкой, красавец и просто хороший парень. И все бы ничего, сдавалось, за три года Анна добилась своего, заполучила того, кто будет исполнять каждую ее прихоть, обеспечит ее жизнь и проложит неплохую дорогу в будущее, но в тот день я понял, что все не так просто.
Ее, как и его, выбрали королями бала, что было вполне предсказуемо. И когда они поднялись на сцену, чтобы поздравить курс с окончанием консерватории, толпа ликовала и радовалась. Признаюсь, я был среди них. На тот момент все было не так плохо, как могло быть.
- Поцелуй! – вдруг закричала толпа.
Ну да, это вполне ожидаемо, так было всегда. Все же пришли парами. Анна уже повернулась к Йо, когда он вдруг улыбнулся и четко в микрофон произнес:
- Целуйте любимых! – и, не смотря на Анну, просто ушел со сцены.
В гробовой тишине я ожил первым. И медленно захлопал в ладоши. Меня поддержали Джоко и Морти, следом братья Дзен и постепенно все остальные. Никогда не забуду оскорбленную и удивленную моську Анны, но тогда и стало понятно, что при всем ее желании он никогда не сможет вернуться к ней, потому что с тех пор он целует только свою гитару. А я искал молочные, грубые губы, но это бесполезно. Поэтому с тех пор бросил это неблагодарное дело.
Делаю глоток кофе и силой воли заставляю себя выкинуть все из головы. Ох, как же первое время мне хотелось найти Тао и пристрелить его. Один раз даже сделал попытку его найти, но Йо отговорил меня, сказал, что они имеют право жить так, как хотят. Я согласился и в тот день впервые почувствовал зависимость от адреналина. Но пора собираться и надевать маску равнодушия. А в этом я теперь профессионал.
Я ударник нашей группы, поэтому вещей у меня, как всегда, больше, чем у остальных. Одеваюсь, пакую установку, допиваю кофе и вызываю такси. Йо живет в другом районе Киото, куда мы перебрались после окончания консерватории. Первое время жили вместе, пока не научились нормально дышать и я не накопил денег на собственный дом. А поезд уже через час, надо бы поторапливаться.

POV Йо

Все забыл, ничего не взял. Осматриваюсь, думая, что положить в сумку еще. Сегодня я уже буду в Токио, впервые в жизни, поэтому даже не знаю, что мне может пригодиться. Обычная сумка с зубной щеткой и прочими необходимыми вещами собрана, но мало ли. Звонок в дверь говорит о том, что Хоро уже приехал.
- Ну что, звезда, светить готов? – спрашивает он, заходя в мой дом, чтобы помочь мне с вещами.
- Готов, - с сомнением говорю я, закрывая сумку. – Слушай, может, к черту этот концерт?
- С высотки упал? Поднял свою задницу и понес вещи в такси!
Вздыхаю, одеваю сумку на плечо. Хорошо, пора.
Уже в поезде включаю плеер на всю громкость и закрываю глаза. Хоро рядом уминает фисташки, смотря какой-то фильм с ноутбука, а я стараюсь успокоить бешено колотящиеся сердце. Токио. Город, где родился Хао.
Почему-то мне кажется, что там все будет пропитано им. Возможно, сегодня я буду идти по улицам, по которым когда-то ходил он. Я с одной стороны радуюсь, потому что у меня появятся новые кирпичики мечты, а с другой мне дико страшно. Представляю раз за разом, как мы случайно встречаемся с ним прямо посреди дороги, замираем. В моей голове он совершенно не изменился – все те же потрясающие, длинные волосы, соблазнительная улыбка, черные глаза, глубокий смех, прямая осанка, сережки в ушах. Я вздрогнул, вспоминая его губы, да так, что Хоро снял наушник и поинтересовался, в чем дело. Все в порядке, просто я сумасшедший.
Говорят, визуализация помогает исполняться мечтам. Представляю все до самой мельчайшей детали. Его руки, жилистые, сильные, с выпирающими венами и длинными пальцами. Помню его кольцо с солнцем ацтеков. Сбиваюсь, чувствую эти пальцы на своих губах, ногти, царапающие мою шею и спину, закрываю рот рукой, выравнивая дыхание, но уже поздно. Как же я снова хочу дышать его запахом.
Одергиваю себя, как и всегда. Хватит, пора уже взять себя в руки и перестать думать о нем, но не получается. Смотрю в окно на мелькающий пейзаж, и в едва заметном отражении все равно вижу его глаза. Наверное, пора обратиться к психологу, потому что я уже сам понимаю, что это ненормально. Пытался научиться спокойствию Хорокея, но не смог, просто замкнулся и замолчал, стараясь следовать принципу, что чем меньше говоришь, тем спокойнее спишь. И все равно не получается. Если меня не мучают сны, то мучают призрачные руки, перебирающие шнурки на моей шее.
Перевожу косой взгляд на Хоро. Сегодня я сижу у окна, чтобы он не вылез в окно или не сделал еще какую-нибудь глупость. С другой стороны, не могу его винить, потому что он такой же сумасшедший, как и я. И если бы не он, я бы уже добровольно пошел в психушку и сдался, но Юсуи дает мне понять даже молчаливым присутствием, что я не один такой. Мы уже давно об этом не разговариваем, но неизменно молчим иногда, попивая кофе. И я знаю, о чем думает он, а он знает, почему я бессильно закрываю глаза. Прошло пять лет. И это так много, столько всего поменялось, но только не внутри меня.
Боже, какой огромный город. Неба же не видно за этими домами! Хао говорил, что любил сидеть на крышах и играть, но у меня голова начинает кружиться, как только я представляю, что забрался туда. А может он был на этой крыше? Или на той? Удивительно, как могут отличаться города друг от друга, люди, воздух. Пытаюсь вдохнуть полной грудью, но начинаю кашлять и, поправив ворот рубашки, иду за Хоро следом. Я проголодался, заскочить бы куда-нибудь перекусить, но у нас нет времени, скоро приедет Мортимер, надо настраивать инструменты. На саундчек нам дали всего два часа, за это время надо успеть подготовиться и хоть бутерброд заточить.
Сцена небольшая, именно то, что нужно, зато зал огромный. Интересно, сколько сюда придет людей. Наверное, должно быть много, по крайней мере хотелось бы. Я никому не рассказываю, о чем пишу, кому посвящаю, но мне становится легче, когда толпа повторяет мои тексты. Что еще нужно, когда люди подпевают хором?
Глоток виски за сценой и настраивать инструменты. Вокруг крутятся какие-то люди, рассказывая нам о настройках и прочих нужностях, но мы все равно толком не можем начать, потому что Морти задерживается. Уже решаюсь выйти из клуба в город, найти какую-нибудь кафешку, чтобы поесть, но звонок продюсера ломает мои планы. Хорошо, придется потерпеть. Терпеть и играть – это все, что я умею.

POV Рен

Как же я устал! Толкаюсь среди этих людей, которые якобы что-то понимают в бизнесе и музыке. Иногда мне кажется, что я выбрал неправильную дорогу в жизни, но сворачивать лавочку сейчас уже нет смысла, да и возможности – все идет отлично. Я хозяин школы пения, ее основатель и главный спонсор. Сейчас мне важно открыть филиал в Японии, желательно в Токио, найти себе спонсоров здесь, которые заинтересуются этим предложением, поэтому я присматриваюсь. Одна восторженная дамочка уже обещала поговорить со своим мужем на эту тему, но одной гарантии мне мало, именно поэтому я все еще здесь. Хочу отделаться поскорее, уйти отсюда, сесть в машину и укатить на другой конец города – мне еще нужно увидеть Хао, поздравить его с днем рождения и успеть на самолет в Китай.
Отдаю пустой бокал официанту, начинаю пробираться в другой конец зала, быстро осматривая людей. В который раз задумываюсь, что надо было сделать, как Хао – отказаться от всего, вести отшельнический образ жизни, зарабатывая себе на жизнь только преподаванием. Хотя я слишком нетерпелив, чтобы учить пению подростков. Это только Асакура так может.
Вкус нового шампанского, которое я схватил со стола, заставляет поморщиться и остановиться. Мне знаком этот вкус, таким же я чуть не отравился пять лет назад, когда закидывался любым алкоголем, пытаясь смириться со смертью любимого. То, что я не спился окончательно только заслуга Хао, поэтому я сейчас же забью на свои интересы и поеду к нему: уверен, он будет рад меня видеть, хоть и не любит свой праздник. Все же я залпом допиваю противный алкоголь, ставлю бокал на стол и пытаюсь понять, где тут выход. Не хочу оставаться среди этих праздных тел больше ни на минуту.
В сердце каждого человека есть кладбище, на котором мы хороним людей и воспоминания. Оно есть и у меня: маленькое, ухоженное, очень темное. Я заботливо создавал его, раньше оно было огромным, потому что мне приходилось закапывать туда кого-то почти каждый день. В то время, когда мне было плевать, кому я делаю больно и кем швыряюсь. Но теперь там только одна могилка, аккуратная, но горячо мною любимая. Заглядываю внутрь себя, вспомнив о ней, потому что чертово шампанское напомнило, мысленно прикладываю руку к памятнику и выдыхаю. Начинаю выбираться отсюда, расталкивая собравшихся. Если я не уйду сейчас, я снова приложусь к алкоголю и все равно ничего не добьюсь.
- Рен Тао? – вдруг слышу я и останавливаюсь.
- Мортимер? – не сразу узнаю я.
А он вырос, сильно изменился. Если бы не огромные глаза и дурацкая прическа, я бы его и не узнал. Внутри себя замечаю, что на моем кладбище одна могила пропала, потому что я закапал туда абсолютно все свое прошлое, включая и коротышку, разумеется. Рад видеть его, ничего не скажешь, только показывать этого я никак не собираюсь. Да и не смогу, потому что эмоции уже давно полностью покинули меня. Не могу чувствовать ничего, кроме раздражения и сосущей пустоты в сердце.
- Привет, - широко улыбается Оямада. – Вот уж кого не ожидал тут встретить.
- Я уже ухожу, - говорю я.
- Зачем? Давай поговорим! – Морти направляется к столу, берет два бокала и возвращается ко мне. – Пойдем. Может, я смогу тебе как-нибудь помочь.
- С чего это? – скептично интересуюсь я, но бокал беру и следую за ним.
- Вряд ли ты пришел сюда просто на людей посмотреть и себя показать. Пропал несколько лет назад, хочу знать, что произошло. К тому же, я в жизни тоже кое-чего добился, а помочь бывшему одногруппнику дело чести, - улыбается Мортимер.
Пожалуй, еще могу чувствовать удивление. Ничего себе, как жизнь все-таки может нас менять. Невольно вспоминаю себя, сравниваю с собой теперешним. А что, я не изменился? Еще как.
- Если хочешь поговорить, то не здесь, - говорю я, желая отвязаться. Вообще-то, я не хочу ему ничего объяснять. – Давай я оставлю тебе номер, созвонимся как-нибудь, и, может, тогда…
- Пойдем-пойдем, - настаивает Оямада. – Я все равно тебя не отпущу.
Делаю глоток и обреченно выдыхаю. Ладно, надо просто потратить немного своего времени и с чистой совестью свалить. Выходим на пустой балкон, Морти закрывает за нами дверь. В Токио не бывает темно, даже сейчас весь город в лампочках, как новогодняя елка, и небо кажется грязно-голубым. Коротышка становится рядом, ставил бокал на перила балкона и поворачивается ко мне.
- Ну, - произносит он. – Рассказывай, куда пропал.
- Я не пропадал, - грубо отвечаю я, но он не меняется в лице.
- Неужели? – усмехается он. – А мы всю голову себе сломали, где же ты и Хао, что случилось, почему телефоны недоступны. А оказывается, ты никуда не пропадал.
Меня удивляет его жесткий тон, разговор не нравится мне с каждой секундой все больше. Если он ждет от меня оправданий, то не дождётся. Я едва не впал в кому после случившегося, а сейчас чувствую себя как на допросе, причем я явно не просто свидетель, а обвиняемый.
- Я не обязан перед тобой оправдываться.
- Хорошо, расскажи тогда, зачем пришел, попытаюсь тебе помочь, - внезапно соглашается Мортимер.
А почему нет?
- У меня своя школа в Пекине, я хочу открыть филиал в Токио, - говорю я.
- Дело благое. Как школа называется? Подключу свои связи, что-нибудь придумаем.
Замираю, по известной мне причине. Смотрю на коротышку с подозрением, начиная сомневаться, что идея согласиться с ним на сотрудничество хорошая. Но вдруг и правда поможет, а других дел у меня сейчас нет, и свалить надо поскорее.
- Хоро, - говорю я.
На его лице проступает неподдельное удивление, а я усмехаюсь. Знаю, глупо, но ничего другого я не придумал, да и не хотел. В конце концов, это дело моей жизни, мое детище, и мне хотелось, чтобы любимый человек хоть как-то имел к этому отношение.
- Хоро? – переспрашивает он. – Интересно. Хорошо, дай мне свой номер, придумаем что-нибудь.
Диктую свой мобильный, допиваю шампанское и собираюсь уходить. Такое количество алкоголя не может дать мне в голову, но я все равно чувствую какую-то слабость. То, что я так глубоко закапывал, снова вылезло наружу, потому что воспоминания только беленят душу. Благодарю за участие, собираюсь уходить, но останавливаюсь в дверях.
- Хоро будет удивлен, узнав, в честь кого ты назвал свою школу.
Оборачиваюсь, смотрю на Оямаду с нескрываемой неприязнью. Интересно, а он думал иначе? Чего вообще от меня ждали? Что я вернусь в то захолустье после того, что произошло? Что буду поддерживать со всеми связь, искать поддержки и радоваться жизни?
- Издеваешься? – сквозь зубы интересуюсь я.
- Почему? Обязательно расскажу ему об этом занимательном факте.
Сейчас сорвусь и порву Морти на сотню маленьких коротышек. Я ревностно охраняю свою память и память Хорокея, никому не позволю засунуть туда свои грязные руки и не собираюсь трепаться об этом.
- Интересно, как? – голосом, пропитанным ядом, спрашиваю я.
Мортимер сделал глоток из своего бокала и посмотрел на наручные часы. Я невольно тоже взглянул, почти восемь вечера.
- Я теперь достаточно известный продюсер и аранжировщик, работаю с несколькими молодыми группами, в том числе с группой «Breath».
Хмурюсь, не понимаю о чем он, никогда о такой группе не слышал. Да и вообще я редко слушаю музыку, интересуюсь только определенными вокалами.
- И?
- Хоро там на ударных играет, Йо, кстати, гитарист и солист, Джоко на басах стоит. Как видишь, мы друг друга не потеряли.
Так. Стоп. Стараюсь понять, что происходит, но в глазах все плывет, стало очень жарко. Ищу рукой на что опереться, нахожу колону и опускаюсь прямо на пол. Ощущение, что мне полоснули ножом по венам. Не слышу ничего, кроме стука своего сердца. Готов истерично рассмеяться, и Оямада видит, как на моих губах появляется безумная улыбка, а из горла вырывается хриплый, прерывистый смех.
- Рен? – перевожу взгляд на испуганного Мортимера, что присел возле меня. Даже пытаюсь вспомнить. Кто это вообще такой. – Что с тобой?
- Хоро жив? – хрипло спрашиваю я.
- Ты с ума сошел? Жив, конечно! – почти с ужасом произносит он. – Рен, что произошло?
Закрываю лицо руками, глубоко дышу, стараясь переварить информацию. Вспоминаю тот день, когда Анна сказала мне, что Хорокея больше нет, когда эти слова подтвердил наш преподаватель, а потом я почти ничего не помню, потому что свихнулся, чуть не спился. Казалось, со мной никогда не может этого произойти, но я кричал, как резанный, бил руки о край кафельной раковины, забывался в алкоголе. Это продолжалось почти год, пока я, наконец, не смирился с тем, что его больше нет, пока не понял, что он бы не хотел такой жизни для меня. Моя жизнь просто потеряла смысл, но я никому этого не показывал, о том, что со мной происходит, знал только Хао, который насильно заставлял меня жить дальше и совершать механические движения.
Сглатываю, отнимаю ладони от лица. Пора понять, что вообще происходит. И проснуться, если нужно.
- Когда мы уехали в Венецию, случился пожар, - говорю я. – Наш дом сгорел, все сгорело дотла. Мы потеряли все контакты и не могли вырваться четыре месяца к вам. После осеннего бала, как только у нас появилась возможность, мы поехали в аэропорт и прилетели к вам. И встретили Анну в городе. Она сказала, что Хоро больше нет, и что Йо теперь с ней.
Морти в полном шоке садится рядом со мной. Хорошо, наверное, сейчас выглядим – двое взрослых мужчин, сидящих на мраморном полу в полнейшем шоке. Я смотрю на него, пытаюсь найти объяснения в удивленных глазах и не расплакаться. Только этого сейчас не хватало.
- Бред какой! – вдруг встряхивается Мортимер. – С ума сошли? Я помню тот день, мы читали статью о вашем бале, видели вас на фотографиях! А на следующий день у ребят был первый концерт на публику. Хоро жил тобой, Йо никогда не был с Анной. Рен, ты понимаешь меня?
Отстраненно киваю, но на самом деле нет.
- Хоро чуть с ума не сошел. Он ломал себе голову, боялся, что с тобой что-то случилось, а после той статьи все решили, что вы просто нашли себе других.
- Что? – моментально взрываюсь я.
- Успокойся! Вы пропали, ни звонка, ни письма, ничего. И Хоро, и Йо до сих пор тенями ходят. Хоро тогда перешел в другой университет, он теперь профессиональный спортсмен, но он вполне живой.
Как в бреду хватаю коротышку за ворот и встряхиваю. От злости скрипят зубы, чувствую, как безумный крик подкатывает к горлу.
- Так кто мне соврал: Анна или ты? – прошипел я.
Мортимер, не пытаясь высвободиться из моей хватки, достает из сумки небольшой ноутбук. Это на него похоже, всегда с ним ходит. Отпускаю его, жду, пока он что-то включает, ищет. Наконец, смотрю на экран. Вижу сцену, софиты, толпу и Хоро. А потом Йо. Глазам не верю.
Внутри меня все рухнуло. Не знаю, как снова не сошел с ума. Сжимаю ноутбук так, что кнопки скрипят, но его хозяин не пытается меня остановить. На записи, видимо, один из концертов, голос Йо приводит меня в чувство.
- Я убью ее…
- Анну? Обязательно, - интересуется Морти, пытаясь забрать из дрожащих рук свой ноутбук. – Я уверен, что тебе надо поговорить с Хоро.
- Где он?
Морти называет адрес и название клуба. Готов его удушить в объятиях, но у меня просто нет времени. Не помню, как оказался на улице, как сел в свою машину. Уже сидя в салоне прихожу в себя, включаю кондиционер на полную, чтобы мозг от холода замерз. Четко понимаю, что мне нужно делать. Называю адрес Хао и по пути придумываю самое жестокое убийство.

POV Хао
Токио совсем не изменился. Даже та официантка в моем любимом кафе все еще обслуживает посетителей, но меня, наверное, не узнаёт. Захожу сюда почти каждый день после работы, ужинаю, потому что дома готовить ничего не хочу. Сегодня очень сложный день, просто безумно сложный, но сегодня пятница, так что можно позволить себе немного слабостей.
Заказываю виски, выпиваю все залпом. Горло обожгло жидким огнем, он разливается по всему телу, и становится легче. Ненавижу этот день, проклинаю свое рождение, но никуда не деться. Мысленно поздравляю с днем рождения Йо и горько усмехаюсь, думая, что у него, наверное, уже свои дети родились. Прошло целых пять лет, а я все не могу забыть его.
Каждый год в этот день обещаю себе, что завтра проснусь и смогу дышать. И каждое утро понимаю, что это не так. Я купил себе маленькую квартирку недалеко от Токийского дома музыки, в котором работаю теперь преподавателем, забив на прекрасное будущее и красный диплом, и утром двенадцатого мая просыпаюсь с трудом. Кажется, что если я не заставлю себя встать, то не встану уже никогда. Но я должен, потому что когда я умру, я забуду о нем, а я не хочу. Я не хочу о нем забывать.
На работе слабо улыбаюсь своим ученикам, автоматически выполняю свои функции, но когда играю сам, отдаю все дыхание музыке. Хочу, чтобы она долетела до Йо, чтобы он услышал ее, перенял мое дыхание, забрал его у меня окончательно. Если это сделает он, мне не страшно.
И вот теперь пью уже второй стакан виски и стараюсь глубоко дышать, смотря в окно. Наверное, надо взять бутылку и поехать домой, посидеть в тишине, убить этот день на мечты. Тяжело мне становится только в этот день, а в целом живу я как обычно. Правда, как робот. Я не веду дневник, потому что больше ничего не может меня задеть или впечатлить. Мне нечего туда записывать. Я не гуляю по городу, потому что уже нечего искать в нем. Я не живу, но существую, и мое существование вполне меня устраивает. Так живет большинство.
Я уже не рву и не плачу. Уже давно. Почти не дышу, ничем не интересуюсь. Иногда мне хочется вернуться к тому, что было раньше, я даже делаю какие-то попытки, но потом все равно понимаю, что это бессмысленно. Я больше не могу. Остается только быть счастливым, заглядывая внутрь себя. Этим и собираюсь заняться.
Расплачиваюсь, беру бутылку виски и иду домой. В квартире холодно, потому что я не закрыл окна и не буду этого делать. Иду в душ, переодеваюсь, разливаю виски в стакан и выключаю свет. Сажусь на окно, выдыхаю и, сделав глоток, закрываю глаза. Я отключил все телефоны, не включал компьютер, поэтому никто не должен больше меня потревожить, а значит, у меня есть время побыть с тобой.
Твой образ отлит в моем сердце лучше, чем образ матери. Иногда я добавляю в него что-то, или убираю, меняю выражение лица. Неизменно мы каждый раз оказываемся очень близко в моей голове, и я рад этому, я уже совершенно не страдаю, представляя все это. Я привык думать, что мы вместе, привык закрывать глаза и представлять это раз за разом, и чувствую только радость. Шепчу, как люблю тебя, словно ты можешь это услышать, и в моих фантазиях твои губы отвечают «Дышу тобой». Мечты – это все, что у меня осталось, но теперь мне больше и не надо. Мне хорошо и так, я со всем смирился. Интересно, что ты сейчас делаешь? Наверное, празднуешь как обычно в шумной компании, или со своей семьей. Мои родители уже давно забили на причуды сына, только мама еще старается поддерживать, а я не огорчаю ее и улыбаюсь, радуюсь ей, но все равно возвращаюсь к фантазиям. Мне так хорошо в них, что они стали второй реальностью.
Но первая вырывает меня из иллюзорного замка звонком в дверь. Адрес мой знают очень немногие, поэтому я даже удивляюсь. Ставлю стакан на стол, провожу по лицу ладонью и иду открывать. Мелькает мысль, что это какие-то рекламщики, я даже недовольное лицо уже сделал, но искренне улыбаюсь, видя на пороге своего друга.
- Ну что, Асакура? – интересуется Рен, проходя в коридор. – Одевайся.
- Куда? – не понимаю. – Хоть поздоровайся, пару месяцев не виделись!
- Привет, рад видеть, - кивает Тао. – А теперь, одевайся.
Закрываю за ним дверь и вздыхаю. Не хочу никуда идти.
- Я не хочу.
- Я спрашивал тебя, хочешь ты или нет? – вдруг взрывается Ренни. – Если ты не сделаешь этого добровольно, поедешь прямо босиком!
Смеюсь. О да, это мой друг. Узнаю этот блеск в глазах и тон, удивляюсь, потому что давно его уже не слышал, но решаю, что сегодня можно уступить.
- Куда хотя бы?
- Сюрприз.
Послушно одеваюсь, расчесываю длинные волосы, беру сумку. На все сборы уходит не больше пятнадцати минут, но Рен и так поторапливает. Обычно мы встречались на выходных после моего дня рождения, выпивали, разговаривали, да расходились, но сейчас он явно что-то задумал. Выполняю все его приказания только потому, что уже и забыл, что он может быть таким упрямым и целеустремленным. Сажусь в его машину, едва успеваю пристегнуть ремень. Кто ж газует на такой скорости?
Уже спустя пятнадцать минут он тормозит, выходит из машины, а я следую за ним. Какой-то клуб. Дергаю бровью, не понимая, что вдруг заставило Рена Тао захотеть так провести время. Впрочем, если посмотреть на него, вопросов задавать не захочется, слишком уж маниакальный блеск в глазах. Пускать нас не хотят, но пара смятых бумажек из кошелька быстро решают эту проблему, нас даже проводят в зону для особых гостей. Сажусь за стол, смотрю вниз – народу уже битком, яблоку негде упасть, а сцена еще пуста.
- Ты сидишь здесь, а я скоро приду! – приказывает Ренни. – Никуда отсюда не уходишь, понял?
- Да понял я, - киваю, все больше поражаясь такой настойчивости.
Он уходит, скинув плащ на стул, а я провожаю его удивленным взглядом и обращаю внимание на официантку. Пока смотрю в меню, толпа начинает ликовать. Кричу девушке, что хочу зеленый чай и двести грамм виски. Она не сразу слышит, приходится повторить еще два раза, в итоге просто показываю на строчки в меню.
- Всем привет! Мы приехали взорвать ваш город, готовы?
Я узнаю этот голос из тысячи. Я могу забыть собственное имя, но никогда не забуду его. Медленно оборачиваюсь, смотрю на сцену и не могу поверить своим глазам. Время остановилось, я не замечаю ничего, кроме любимых карих глаз, обращенных к толпе. Его голос звенит в ушах как раскаты грома.
- Что ж, - улыбается Йо. – Тогда начнем!

Вдох.

В этой главе тексты все, кроме одного, скомунижжены, ибо не мастер я стихи писать. Наслаждайтесь.

- Туда нельзя.
Рен посмотрел на огромную лапищу, которая уткнулась ему в грудь, останавливая, и поднял золотые глаза на этого самоубийцу. Впрочем, обошлось без жертв, да и охранник был счастлив, получив на руки зарплату за два месяца сразу. Рен прошел по узкому коридору, заглядывая в каждую дверь. Кто ж мог подумать, что это закулисье такое длинное?
Сердце пропускало по удару, но зато затем выдавало бесперебойно сразу два. Чем дальше Тао продвигался по узкому коридору, тем больше он злился на самого себя – как он мог вообще поверить Анне? Сейчас последние пять лет, кошмарных, сложных, целых пять лет казались ему злой шуткой. Китаец чувствовал себя маленьким ребенком, который ночью пробирается к рождественскому дереву, чтобы посмотреть подарки и заодно поймать Деда Мороза. С каждым шагом злость в сердце теснил настоящий трепет, а в мозгу билась мысль «Сейчас! Уже сейчас!».
Одна из дверей оказалась запертой. Ренни нахмурился, и прошел дальше, но чуть не споткнулся на ровном месте, когда оттуда раздался до боли знакомый голос.
- Кто?
Рен выдохнул, сглотнул и, закрыв глаза, громко выдал:
- Фанаты.
Несколько секунд по ту сторону стояла гробовая тишина, но потом ключ в замке медленно повернулся, и дверь открылась. Рен, переведя дыхание, сложил руки на груди и молча уставился на того, кого последние пять лет считал мертвецом. Хоро же, потеряв дар речи, вцепился в дверную ручку. Рен изменился, вытянулся, отрастил волосы, хоть и собирал до сих пор на затылке странную прическу, но золотистые глаза до сих пор светились словно солнце. В них айну и смотрел, сжимая свободную руку так, что ногти впились в ладонь. Это отрезвляло, помогало вернуться в реальность и поверить в видение.
- Что ты здесь делаешь? – наконец, спросил он. Голос дрогнул, и Ренни это, конечно же, заметил.
- Стою, - ответил он. – Смотрю на человека, которого считал мертвым. Знаешь ли ты, каково это? Думать, что тот, кого ты любишь, погиб.
Хорокей пару раз моргнул и изменился в лице примерно на такое выражение: «Щито, простите?». Он явно очень быстро приходил в себя, как и сам китаец, впрочем. Боль из сердца куда-то делась и даже записки не оставила, зато откуда-то снизу поднимались совершенно другие эмоции.
- Приехал я пять лет назад в это захолустье, а мне сказали, что тебя больше нет. Потратил я эти пять лет на самобичевание. И тут мне заявляют, прямо час назад, что ты жив и вполне здоров. Что я, по-твоему, могу тут делать?
- Кто тебе сказал, что я умер? – тихо спросил Хорокей, до которого медленно начало доходить, что вообще произошло.
- Бесполезные разговоры! – почти со злостью, проговорил Тао и резко толкнул Юсуи в грудь, заставляя зайти в комнату.
Он вошел следом, захлопнул за собой дверь и повернул ключ в замке.
- Ты спятил? – поинтересовался Хоро, отступив на пару шагов. – Ты серьезно думаешь, что вот так просто придешь и?..
Рен резко приблизился, не давая договорить.
- Рискни меня разубедить!
Он не касался, но очень внимательно смотрел в почти напуганные синие глаза, пытаясь найти там что-то, что поможет ему понять, для чего он пришел. Найти ответ на этот вопрос было сложнее, чем сделать, но Ренни действовал по принципу – сперва делаю, потом думаю. Вот он, Хоро, здесь, дальше что? Кто сказал, что у него за пять лет ничего в душе не поменялось?
- Я думал, что ты там нашел… - начал Хорокей, не смея отвести взгляд.
- Мне никто кроме тебя, идиота, не нужен, - четко выговорил Тао, ворочая слова, как река камни. – И я здесь, потому что никто не нужен кроме тебя до сих пор.
Минута молчания затянулась, но никто из них даже не дышал почти. Рен, напряженный, как дикий кот, не сводил немигающего взгляда с айну, пока тот принимал услышанные слова, обрабатывал их, делал выводы. По спокойному лицу и не поймешь, о чем он сейчас думает.
- Ладно, - закрыв глаза, безмятежно проговорил северянин. – Поговорим об этом позже…
Когда Хорокей резко подался вперед, Рен сорвал с себя пиждак и бросил его в сторону. Холодные руки скользнули по кукольному лицу, запутались в длинных волосах, прижали к себе. Ренни до крови прокусил губу любимого, обнимая его за шею, и быстро слизнул языком теплую соленую жидкость. Живой, настоящий, невредимый. Кладбище внутри рушилось, осыпалось, как старая штукатурка, и сердце снова быстро билось, словно и не сидело в клетке горя и самоконтроля.
Тао, отбросив все церемонии к чертовой матери, зацепился пальцами за ворот майки северянина и сильно сжал его, разрывая, когда поцелуй стал еще глубже. Потом он еще получит от Хоро за то, что испортил любимую майку, но сейчас этого никто и не заметил. Рен скользнул руками по накаченной груди, прижался к ней, просто не веря в то, что все действительно происходит. Но настойчивые губы, сомкнувшиеся на тонкой шее, были реальны, как и тихий стон их обладателя. Китаец вцепился в синие волосы, коротко вскрикнул и почти расслабился, когда Хорокей, смахнув со стола какие-то вещи и бумаги, подхватил легкое тело и усадил его на деревянную поверхность.
Айну взял лицо возлюбленного в ладони, принялся покрывать их короткими поцелуями, постоянно шепча любимое имя. А Рен путался пальцами в синих прядях, и улыбался, даже не замечая, что прохладные губы собирают с щек слезы. Сейчас так неважно, как он выглядит и что Хоро о нем подумает. Главное, что он жив.
- Как ты мог подумать, что я с кем-то другим? – спросил Тао и сразу получил короткий поцелуй.
- Это важно? – прошептал Хоро, прижимая к себе любимого.
Сердце стучит, как бешеное, никакой адреналин не сможет дать такого эффекта полета. Айну старался не закрывать глаз, все время смотреть на Рена, только не упускать из виду, чтобы не разувериться в этом чуде, не проснуться снова в пустой квартире с пониманием, что это был всего лишь сон.
- Знаешь, за что я тебя люблю? – вдруг спросил Юсуи, заглядывая в золотые, влажные от слез глаза.
- За что? – слабо улыбнулся Рен, притягивая к себе северянина за шею.
- За всего тебя. Я всегда любил тебя, каким бы ты ни был.
- А я старался, - по-кошачьи фыркнул китаец, снова приникая к прохладным губам.
Хоро ответил, улыбаясь сквозь поцелуй, провел по черным волосам ладонью. Рен словно срывался с цепи, с каждой секундой его движения становились более резкими, грубыми, жадными. Хорокей уже почти потерялся в этом калейдоскопе чувств, которые вызывал у него Тао, и так легко было забыться в этом счастье, но пока нельзя.
- Рен, - тихо позвал Юсуи, когда острый язычок скользнул по выпирающим ключицам, да и сам он непослушными руками расстегивал белую рубашку. – Концерт, я уже должен быть на сцене, меня ждут…
- Подождут, - отвечает Ренни и сильнее сжимает ногами пояс айну, не давая отстраниться.
Хоро секунду думает, решает, что да, вполне смогут пока без него обойтись и закрывает глаза, уверенный, что когда он их откроет, Рен все еще будет здесь.
Обычно сдержанный и скупой на чувства Рен всегда словно преображается, стоит только коснуться его холодными губами. Вспыхивает от каждого движения, тихо стонет, когда сильные руки на тряпки разрывают на нем одежду. Никто в этом мире не может управлять им, подчинять его, только Хоро, который умеет быть и нежным и грубым одновременно. Жадные поцелуи и горящий взгляд никак не вязался с сильными, но ласковыми руками, скользящими по стройному телу. Это всегда заставляло теряться, именно поэтому Рен когда-то и уступил, но ничуть не жалел об этом.
Хорокей оставил единственный багровый засос на тонкой шее, покрывал влажными поцелуями часто вздымающуюся грудь, обводил языком темные ореолы сосков, медленно опускаясь на колени. Эти ощущения куда круче, чем то, что он испытывал, забираясь на высотку по тросу или при спуске с горы от лавины. Рен отзывчивый, и такой он только с ним – горячий, настоящий, нетерпеливый. Аккуратные пальцы китайца путались в синих волосах, сквозь приоткрытые губы вырывались звонкие, короткие стоны. Ощущений добавляло то, что никто из них не догадался погасить в гримерке свет, но Хоро был этому только рад, потому что сейчас как никогда не хотелось отводить от напряженного и такого желанного тела взгляд.
Юсуи медленно принялся расстегивать кожаный ремень, вернувшись к тонким губам. Рен слез на пол, прижался к холодной груди, отвечая на мягкий, почти ласковый поцелуй. Он резко, но совсем ненамного отстранился, приоткрывая рот для томного крика, когда прохладные руки скользнули за пояс. Кровь внутри кипит, мысли путаются, получается только податься к этим рукам и стонать, и еще раз стонать без перерыва. Хорокей как-то плотоядно улыбнулся, и снова коснулся жадным поцелуем губ китайца, ловя каждый стон. Остатки одежды он срывал нетерпеливо, а Рен помогал непослушными руками, уже совершенно не соображая.
Рен уперся руками в стол, когда айну заставил его развернуться. Подняв голову, Тао вдруг увидел свое отражение в зеркале, окруженном лампочками как рамой. Хоро положил подбородок ему на плечо и, смотря на любимого через отражение, улыбнулся.
- Ты потрясающе красив, - шепнул северянин.
Рен хотел грубо ответить, потому что такие слова всегда смущали его, хоть он и признавал их, но ему просто не дали. Он неотрывно смотрел в зеркало, стараясь избегать собственного пьяного взгляда, следил за действиями любимого, все сильнее сжимая руками столешницу. Облизав сухие губы, китаец вздрогнул, когда зубы слабо сомкнулись на мочке его уха, а затем прохладный язык скользнул по шее. Хорокей всегда изводил его, прежде чем окончательно взять, заставлял стонать, почти умолять, и сейчас даже не хотелось его торопить, хотелось только наблюдать за его действиями в отражении и наслаждаться близостью, которой, казалось, уже никогда не будет.
Широкая ладонь коснулась плоского живота и скользнула вниз. Рен вскрикнул, когда холодные пальцы сжались вокруг его напряженной плоти, и случайно поймал в зеркале свой же пьяный взгляд и маниакальную улыбку, сквозь которую вырывалось сбитое дыхание. Прикрыв глаза, он повернул голову и, схватив Хоро за подбородок, заставил его приблизиться к своему лицу. Тао медленно провел по прохладным губам языком, коснулся их коротким поцелуем и заглянул в синие глаза.
- Будешь тянуть, они без тебя концерт отыграют, - тихо проговорил он.
- Я все равно не планирую от тебя отходить, - горячим шепотом ответил Юсуи, мягко улыбаясь.
Рен усмехнулся и немного выгнулся в спине, прижимаясь бедрами к паху северянина.
- Как долго?
- Всю жизнь.
Рен тихо засмеялся, впервые в своей жизни не желая оставлять последнее слово за собой. Слова Хорокея вполне его устраивали. Он даже не пискнул, когда почувствовал в себе чужие пальцы, а только впился в тонкие губы рваным поцелуем, немного морщась от боли. Ее можно потерпеть, а вот дистанцию между телами уже невозможно. Впрочем, айну думал так же, поэтому больше мучать не стал.
Рен уперся руками в стол, опуская голову и давя внутри болезненный крик. Чувство жжения сменилось чем-то почти родным, горячими волнами, расходящимися по всему телу и бьющими в мозг, как шторм по волнорезу. Хоро был осторожен, почти пуглив, и резко замер, когда услышал первый стон. Рен поднял голову. Золотые глаза, в которых плескалась почти ярость от того, что любимый остановился, плотно сжатые губы, черные волосы, прилипшие к груди, тяжелое дыхание, красные щеки и дрожащая под тонкой белой кожей вена на шее - все это заставило Юсуи войти по основание, не отводя взгляда от медленно открывающихся для стона губ любимого. Двигался он медленно, тщательно контролируя каждый толчок, ровно до тех пор, пока Ренни не закрыл глаза, сдаваясь своим чувствам.
Кровь будоражили только эти стоны, а чувство тесноты и электрические заряды, обстреливающие все тело, вообще сводили с ума и заставляли терять контроль. А Рену это нравилось. Нравилась легкая боль от резких и глубоких движений, горячее дыхание северянина в своих волосах, его глухие, похожие на рычание стоны. Китаец отвел одну руку назад, обнимая возлюбленного и просто расслабился, забывая о последних годах. Их не было, это был просто плохой сон.
Звонкий крик прокатился по стенам и рассыпался иллюзорными стеклянными шариками. Ренни быстро задышал, получая такую возможность, и вдруг почувствовал под ногами холодный пол. Странно, он был уверен, что вокруг ничего нет, только внутри бьется пламя. Хоро прижал стройное тело к столу, пытаясь отдышаться, и слабо поцеловал острое плечо. Понадобилось несколько минут, прежде чем оба пришли в себя.
- Тебе пора, - напомнил Рен, когда Хорокей вышел из него и прижал к широкой груди.
- Ага, - согласился Юсуи, но только сильнее прижал к себе любимого и глубоко вдохнул его запах.

- Знаете, он у нас такой невнимательный, - улыбаясь, объяснял толпе Йо. – То время забудет, то носки перепутает. Один раз даже Джоко не заметил, но мы тогда пьяные были, так что он на него даже не дулся.
Многие в зале засмеялись, но только не Хао. Он медленно встал со стула и начал спускаться вниз, постоянно держась за перила лестницы, потому что ватные ноги вполне могли подставить и не удержать, да и ступени казались резиновыми, словно надутыми. Нет, он не шел к сцене, наоборот, ему хотелось выйти из этого клуба и бежать, бежать как можно скорее прочь. Не так давно он перестал чувствовать боль от воспоминаний, и не хотел зарабатывать новую, и тем более, не хотел приносить ее Йо; кто знает, что испытает юный музыкант, увидев того, кого когда-то в себя влюбил и бросил?
- Хорошо, - помявшись, произнес Йо, потому что Хоро до сих пор почему-то не появлялся. – Давайте я пока сыграю вам кое-что из того, что мы обычно не играем на сцене.
Парень зашел за кулисы и вышел уже с гитарой, завернутой в чехол. Зрители прямо из зала подали на сцену высокий стул. Хао смотрел, как Йо благодарно улыбается, садится и, продолжая оправдываться, расчехляет инструмент, и при этом не забывал медленно отступать к выходу, но взгляда все равно отвести не мог. Так сложно поверить в реальность, глядя на изменившуюся, но все же уже родную и любимую улыбку.
- В общем, - усмехнулся Йо, достав инструмент и устраивая его у себя на коленях. – Эта песня была написана около года назад человеку, который когда-то жил в Токио. Я, если честно, впервые тут, и раньше слышал о вашем городе только с его слов. Зато я тогда был в Париже, и знаете что? У вас лучше. Но все же.
Хао замер, и на это было две причины. Во-первых, его однофамилец держал в руках ту самую гитару, которую флейтист подарил ему на день рождения. Даже черная лента с его волос все еще висит на грифе. Во-вторых, не надо быть идиотом, чтобы понять, о ком говорит Асакура. Хотя, мало ли с кем Йо успел познакомиться за это время? И все равно, Хао остановился. Ноги словно приклеились к полу, по позвоночнику прошли холодные мурашки, сковывая, обездвиживая, да и сзади встал не малых размеров детина, будто преграждая путь флейтисту. Он, правда, всего лишь поближе к бару встал, желая добраться до бармена при удобном случае, но Асакуре казалось, что сейчас просто все против него.
Хао дрогнул, когда услышал мягкий перебор. Перед Йо поставили микрофон, и музыкант закрыл глаза, когда начал петь. Его голос…
Расскажи какой твой Париж?
Почему ты по ночам не спишь,
Его улицы рисуя на стекле,
Сидишь, мечтая, один в своём окне.
Танцевать и петь в его ручьях,
Поцелуй на Елисейских полях,
Любовью заниматься под дождём,
Ах, если б были мы с тобою там вдвоём.

Покажи мне, какой он - твой рай.
Быть со мной или быть там, выбирай!
Мурашки по коже, ведь мы не можем
Мечтать об одном и том же.

Так легко жить мечтами, и одной мечтой жизнь испортить,
Лишь один взгляд между нами, ведь ты сидишь в окне напротив.
Надеюсь, ты меня простишь.
Так отличаются мой и твой Париж.

Расскажу я о своих мечтах.
Мой Париж витает в облаках,
Вершиной башни задевая небеса,
Застыли стрелки на всех его часах.
По ночам слушать мартовских котов,
Пьяным петь, идя вдоль улиц и мостов.
Курить и сексом заниматься под луной.
Могли ли мы подумать об одном с тобой?

Какой он мой рай – дай же мне рассказать,
Быть здесь с тобой или там одному, не могу выбирать,
Рвусь на куски,
Если что меня прости.

По черепицам крыш, по тротуарам,
По улицам, переулкам и бульварам,
По трещинам губ, не жалеющих фраз,
Бегут, обезумев, ручьи твоих глаз.
А что я хотел? Мы разные люди.
Будем мы вместе или не будем,
Я вычитал это в своих глупых книжках.
Один рай на двоих – это слишком…

Так легко жить мечтами, и одной мечтой жизнь испортить,
Лишь один взгляд между нами, ведь я сижу в окне напротив.
Надеюсь, ты меня простишь.
Так отличаются мой и твой Париж.
Толпа начала хлопать, когда Йо еще даже не закончил играть. Музыкант мягко улыбнулся, поднимая расфокусированный взгляд на собравшихся зрителей и пару раз моргнул. Люди что-то кричали, и Йо их слышал, а вот Хао нет. В ушах бились только строчки песни и шум собственной крови.
- Хорошо, - взбодрился Асакура. – Раз у нас получается такое акустическое вступление, сыграю еще одну. Без Парижа, но тому же человеку.
Безучастный Джоко, который пока только опирался на свою гитару, поднес микрофон к губам и усмехнулся. О, он, пожалуй, изменился сильнее Йо. Флейтист узнал его по голосу.
- У тебя все песни этому человеку, Асакура.
- А пошел ты, - широко улыбнулся музыкант, глядя на друга.
Толпа засмеялась, а Йо усмехнулся, качая головой. Когда он начал играть, Хао сделал первый шаг к сцене, обходя людей. Мелодия была достаточно динамичная, Йо то и дело ударял по струнам и гладкой белой поверхности гитары, но голос его был очень ровным и даже печальным. Он снова закрыл глаза, отдаваясь тем чувствам, что вызывала у него песня. Хао чувствовал себя змеей, которой управляет дудочка. Он шел вперед, а хотелось назад, но он просто обязан подойти, услышать эту песню, запомнить этого человека. Побыть с ним еще немного. Убежать он всегда успеет.
Там, где близкий к берегу свет дрожит
В приливах и отливах океана,
Мы сияем в лучах восходящего солнца.
Пока мы плывем в этой синеве,
Я ненавязчиво наблюдаю за тобой.
О, Боже, твои глаза выдают огонь, что горит в тебе.
Что бы я ни чувствовал к тебе,
Ты, кажется, думаешь только о себе.
Есть ли шанс, что ты заметишь и меня тоже?
Потому что я люблю тебя.
Есть ли что-то, чем я мог бы,
Привлечь твое внимание?
Я потерял твои следы среди волн,
О, где же ты?
В конце концов, меня прибило к берегу
Океанскими течениями,
Шёпот развеялся среди песков.
Пока мы танцевали в синеве моря,
Я был на одной волне с тобой,
Но сейчас звук нашей любви звучит фальшиво.
Что бы я ни чувствовал к тебе,
Ты, кажется, думаешь только о себе.
Есть ли шанс, что ты заметишь и меня тоже?
Потому что я люблю тебя.
Есть ли что-то, чем я мог бы,
Привлечь твое внимание?
Я потерял твои следы среди волн,
О, где же ты?
Не смотря на то, что песня была достаточно печальная, многие вообще руки вверх подняли, зажигая огни, Йо в последний раз ударив по струнам, рассмеялся. Его смех подхватили аплодисменты и громкий свист откуда-то из толпы.
- Где Хоро? – резко перестав смеяться, крикнул Йо. Человек, стоящий за сценой, развел руками, а музыкант снова повернулся к толпе. – После концерта, сбросим его вам на растерзание. Так, еще?
Зрители согласно закивали и заголосили, поднимая руки. Йо понял, что хоть и играет на акустике, пора переходить на что-то более живое.
Сколько ждать? Сколько можно верить
Пустым словам?
Невозможно измерить
Пустоту, между первым и последним вздохом
Бьется сердце, но душа уже иссохла

Открывая глаза,
Освобождая заклеенные веки,
Замерзшие ресницы,
Разбить на осколки все,
Потом собирать себя по крупицам!

Вдох…
Вдох…
Вдох…
Слишком рано открыл глаза. Слишком, еще не произнеся последних слов. Поэтому голос сорвался, поэтому руки не попали по струнам, но толпа заликовала, думая, что песня просто закончилась. А он смотрел в черные глаза, в которых плещется огонь. Не смотря на то, что они далеко, музыкант видит каждый язык пламени, пожирающий его образ. В этой разношерстной и пестрой толпе просто невозможно не заметить Хао – напуганного, прекрасного, напряженного. Что-то подсказывало Йо, что он не просто так на концерт заглянул, и даже не специально это сделал. Но думать об этом не получалось.
- Хао, - словно выдох, сорвалось с тонких губ, когда на сцену, без майки и повязки на волосах, вылетел Хоро.
Он быстро подлетел к барабанной установке и, крутанувшись на стуле, сразу начал играть. Все остальные быстро подхватили, а Йо замер, хотя уже почти спрыгнул со сцены. Кто-то подошел к нему, осторожно забрал гитару, сунул в руки другую. Асакура понял, что если сейчас же не соберется, просто все сорвет. Он сглотнул и отступил от края.
И не закрыл глаз, когда начал играть свою партию. Он смотрел на блики света, гуляющие по агатовым длинным волосам, и не мог отвести взгляда. Спасало только то, что все эти ноты и тексты он писал сам, знал их наизусть, мог играть чуть ли не ногами. Йо пел, хрипло и эмоционально, срывающимся голосом, почти на одном дыхании.
Иду против Солнца, иду против Неба,
Враг сам себе, таким я не был.
Вновь в свои сны, мысли потеряны.
В безумном мире мы были первыми!
Иду против Солнца, не зная дороги,
Иду против Солнца, так делают многие,
На улице сумрак, и ночь за окном.
На улице холод, и снег здесь кругом!
Против Солнца, против Неба, иду за тобой, я так долго терпел.
Против Солнца, против Неба, жжет мне глаза бумажный пепел.
Иду за тобой, но там тебя нет.
Иду против Солнца, иду против Ветра,
Иду, спотыкаясь, потерянный где-то.
Я пленник Судьбы, я пленник дороги,
Рассыпаны мысли, истерзаны ноги.
А Солнце болит и обжигает.
Я выдержу бремя, я выдержу, знаю.
Иду против Солнца, забытый в неволе,
Иду против солнца, хватит боли!
Против Солнца, против Неба, иду за тобой, я так долго терпел.
Против Солнца, против Неба, жжет мне глаза бумажный пепел.
Хао, не дождавшись даже конца соло, сорвался с места и быстро стал пробираться к выходу, проворно обходя каждого человека. Он не поднимал от пола глаз, полных слез, он хотел только выйти отсюда, убежать, скрыться от всего мира и вдохнуть полной грудью что-нибудь кроме табачного дыма и такого яркого запаха клюквы. Он видел в зеркальной поверхности бара, как Йо метнулся за ним, но остался в итоге на месте. И Хао, перейдя на бег, вырвался из этого клуба прочь, и побежал на ту сторону, которую всегда раньше боялся и обходил – на сторону теней, которые скоро порвет его полный отчаяния и боли крик.

Дата добавления: 2015-10-13