Несговорчивые

На станции Вулька Антопольская при гитлеровцах работало четыре стрелочника. По национальности один из них был русский, два белоруса и один поляк. Двое жили при станции, один на хуторке поблизости от станции и один в деревне, расположенной в трех километрах.

Мои хлопцы начали «воспитательную работу» со стрелочниками этой станции с человека, которому дальше других надо было ходить на работу. Но чело­век этот оказался весьма несговорчивым. Сначала он ссылался на разные объективные причины, затем на­чал обещать, что подумает и даст свой окончательный ответ в следующий раз, а при очередной встрече сно­ва отлынивал от задания. Отобрать же от этого чело­века подписку наши новички не додумались.

Стрелочник из Вульки Антопольской оказался пре­дателем своего народа. Он под разными предлогами тянул переговоры до того времени, когда ему удалось продать свой домишко в деревне и переселиться на жительство в поселок у станции. После этого стрелоч­ник совсем отказался от встреч с нашими представи­телями, а, во избежание неприятностей, старался не отлучаться далеко от пунктов, охраняемых гитлеров­цами.

Взялись ребята за второго. Этот оказался совет­ским человеком и был очень рад, что его нашли и с ним связались. Но все попытки склонить на выполне­ние наших поручений остальных стрелочников этой станции оставались безрезультатными. Очевидно, остальные два человека находились под влиянием пер­вого, переселившегося из деревни на станцию Три че­ловека из четырех не желали принять наших предло­жений! Такое явление к осени 1943 года было исклю­чительным.

Василий Афанасьевич Цветков доложил мне об этом лично и попросил моих указаний — как посту­пить в данном случае.

Как правило, давая поручения стрелочнику пустить состав на занятый путь, подложить мину под стрелоч­ные перекрытия или совершить какую-либо иную ди­версию, мы накануне выводили его семью в лес, в наш семейный лагерь. Сделав свое дело, исполнитель уходил в условленное место, встречался с нашими людьми и уже потом сопровождался к нам. Но здесь была более сложная обстановка. Три стрелочника хо­тели показать себя надежными гитлеровскими служа­ками. В этом случае оккупанты не остановились бы перед тем, чтобы применить свои репрессии не только к родственникам, но и к знакомым «преступника». А всех в лес не выведешь.

Мы вынесли этот вопрос на обсуждение «совета старейшин»: Дубова, Рыжика, Пахома и других. Там было решено: боевые действия на этой станции прово­дить так, чтобы за них отвечали предатели. В нашу мастерскую был сдан заказ на изготовление мин с большим замедлением. Изготовленные взрыватели мы проверили на точность срабатывания по времени. Смонтированные снаряды были переданы нашему че­ловеку.

Взрыв стрелочных перекрытий давал весьма эффек­тивные результаты. Выведенные из строя стрелочные механизмы гитлеровцам приходилось привозить из Вильно или Гродно. А это вызывало простой колеи иногда больший, чем при обычном крушении эшелона. Поэтому первый взрыв стрелочного перекрытия, орга­низованный с помощью нашего стрелочника на стан­ции Вулька Антопольская 12 декабря 1943 года, вы­звал остановку движения на двадцать четыре часа. За три происшедших взрыва стрелочных перекрытий в течение десятидневки гитлеровцы арестовывали од­ного за другим дежуривших стрелочников, в смены которых происходили взрывы.

За первый взрыв гестапо отправило «виновника» в концентрационный лагерь. За второй и третий взрывы двух стрелочников расстреляли на месте. Но наш че­ловек, ставивший эти мины так, чтобы они взрыва­лись в другую смену, остался неразоблаченным.

Последнюю мину, он поставил с замедлением на двенадцать часов. А январский мороз еще увеличил это время. Семья исполнителя накануне взрыва была переправлена нашими людьми в безопасное место. Патриот советской родины в 22 часа 30 минут принял воинский поезд на занятый путь и ускакал к нам в лес на заранее подготовленной лошади. Гестаповцы поставили на охрану и обслуживание стрелок саперов, но взрыв стрелочного перекрытия произошел и в этой смене.

Поняли ли гитлеровцы после этого, как это просто делается, или нет, неизвестно. Но это уже, в сущности, нас и не интересовало. Стрелочник был зачислен в одну из групп, работавших на железнодорожном транспорте, и сделал еще немало таких боевых дел, за которые гестаповцы арестовывали и расстреливали своих верных прислужников или собственных солдат и офицеров.

«Невеста»

В районе Ивацевичей помощником бургомистра работал местный белорус Алексей Иванович Белый. Этот товарищ с самого первого дня прихода оккупан­тов был связан с Колтуном. Он не ушел в лес только по настоянию Николая Харитоновича. Оставшись ра­ботать при гитлеровцах на железнодорожной линии, в Михновичах, Белый оказывал нам огромные услуги в деле сбора необходимых сведений о железнодорож­ных перевозках противника. Донесения Алексея Бело­го содержали в себе не только точные данные о про­изводимых нами крушениях и о точном количестве поездов, проходивших на восток и запад, но и сведе­ния о количестве орудий, танков и самолетов, перевезенных на открытых платформах, и примерном коли­честве войск, проследовавших в закрытых вагонах.

Однако этот материал, представлявший исключи­тельную ценность для Верховного командования Красной Армии, передавался нами в Москву с опоз­данием на трое-четверо суток. Михновический заме­ститель бургомистра пересылал нам материал окруж­ными, хорошо замаскированными путями, Пути эти были вполне надежны, но время, которое терялось на доставку к нам сведений, значительно обесцени­вало их.

Перед нами была поставлена боевая задача: орга­низовать в Михновичах радиоточку. Эта радиоточка должна была иметь связь с нами, но в случае необхо­димости сноситься с Москвой непосредственно, минуя нас.

Задача организации радиоточки в населенном пункте, из которого почти не выезжали гитлеровцы, была нелегкой. Наилучшим кандидатом на должность радиста подошла бы в данном случае женщина, но где.ее взять и как устроить на жительство в этом на­селенном пункте — так, чтобы ее общение с помощни­ком бургомистра не вызвало подозрений у гестапо?

Алексей Белый в свои тридцать восемь лет оста­вался холостяком, а во время такой войны об измене­нии своего семейного положения он и не думал. Мы не нашли ничего более подходящего, как устроить к нему радистку посредством фиктивного брака. Этот план был предложен Белому, и он в принципе согла­сился на «женитьбу», но указал на большие трудно­сти, с которыми могли столкнуться наши «сваты». У Алексея были еще живы отец и мать. Вместе с ним жили братья и сестры, и сыграть свадьбу в такой семье было делом далеко не простым. С невестой, по обычаю, должны были предварительно познакомиться родители жениха, затем ее нужно было представлять родственникам. Потом должен состояться какой-то семейный совет и вынести решение, и- только после этого можно было говорить о свадьбе. На все это тре­бовалось время, а оно было самое ценное из всех других накладных расходов. Кроме всего этого, у нас еще не было и невесты, так как Москва медлила с выброской на парашюте запрошенной нами «краса­вицы».

В нашем отряде были радистки, но одни из них не подходили по разным соображениям, а другие... Когда наши сваты обратили внимание на одну и предложи­ли ей немедленно готовиться к свадьбе, мне сообщи­ли: «Девушка разливается-плачет. Любит одного из наших боевых командиров, который тоже пытается за­вести разговор о нецелесообразности посылки девушки на такую ответственную работу». Я объяснял, угова­ривал и, наконец, приказал, хотя по-человечески мне и жалко было обоих.

Так или иначе, но «невесту» с заплаканными гла­зами удалось уговорить на встречу с «женихом». Как и полагалось в старину, они до обручения и в глаза не видели друг друга. Но так как их супружеские от­ношения должны были быть строго ограничены пере­дачей секретных данных, то мое «родительское серд­це» могло быть спокойным.

Чтобы «невеста» не была раскрыта гестапо, не погибла вместе с «женихом» и многочисленными сво­ими родственниками, активными участниками в добы­че и обработке данных о железнодорожных перевоз­ках противника, нам пришлось немало поработать.

К тому времени в наш район гитлеровцами был доставлен эшелон «беженцев» с востока. В эшелоне были семьи полицейских, бургомистров и прочих пре­дателей, но были и насильно эвакуированные гражда­не, главным образом женщины. Среди этой разнород­ной публики мы нашли одну гражданку из-под Смо­ленска и уговорили ее поступить к нам в семейный отряд. По ее документам был выправлен паспорт с фотографией нашей радистки.

Надо было мне, хотя путь лежал неблизкий и не­безопасный, самому проводить «дочку». И вот мы — просватанная радистка, три бойца, Харитоныч и я — верхами выехали на встречу с Алексеем Белым забо­лоченным, глухим лесом. Девушка еще изредка всхли­пывала, но уже сами приготовления к встрече с «же­нихом» начинали, видимо, увлекать ее своей роман­тичностью, Девушка была переодета пареньком: на коротких волосах — лихо сдвинутая набок кубанка. Но в дорожном мешке она везла широченный сара­фан и всю полную «справу» белорусской молодухи. В пути ей еще предстояло переодевание.

Утром мы въехали в глухую деревню, стоявшую на краю болота, на самой границе нашей лесной дер­жавы. Здесь были наши посты, здесь многие жители знали в лицо наших командиров. Слух о том, что при­ехал «сам», быстро облетел деревню. Но не это меня беспокоило, хотя, разумеется, в деревне были геста­повские шпионы. Гитлеровцы прекрасно знали, что в болотах находится полковник Льдов, схватить которо­го им пока что не удается. «Ну и пусть себе знают,— думал я,— важно скрыть от них девушку и ее назна­чение», Поэтому «парнишку» в кубанке мы поместили в хате надежного человека, и до ночи он не показы­вался из отведенной ему горницы.

Наконец наступила долгожданная ночь, и мы по­ехали дальше. Теперь надо было держать ухо востро: мы пересекли границу партизанских болот и вступали на территорию врага. К утру достигли леса, с опушки которого виднелось местечко. Спешившись и замаски­ровавшись в частом кустарнике, мы установили наблюдение за дорогой,— на ней должен был по­явиться «жених».

В назначенный час на дороге показался крестья­нин. На правом плече он нес вилы и грабли, в левой руке — кувшин. Раздался крик совы,— крестьянин бы­стро переложил вилы и грабли на левое плечо, а кув­шин взял в правую руку. Стало ясно: это он, «же­них». Сова прокричала еще раз, и Алексей быстро свернул в лес. Мы познакомили его с «невестой». Де­вушка успела уже переодеться: на ней был цветастый бабушкин сарафан, платочек, завязанный под подбо­родком, а ноги — босые. Москвичка никогда не ходи­ла босиком и жаловалась, что трава колет ей ноги.

Сорок минут длилась наша «семейная» беседа. Мы, насколько позволяло время и место, подробно обсудили все детали «свадьбы» и дальнейшей жизни «молодоженов». Глаза у девушки уже окончательно просохли и блестели, щеки пылали, Алексей был взволнован не меньше. Я видел, что обоих увлекала и волновала борьба с захватчиками, полная опасно­стей и большого смысла.

Теперь «жениху» и «невесте» предстояло пойти в местечко вдвоем. Алексей объяснил девушке, как пройти к месту явки, и, дав ей вилы, грабли и кув­шин, вышел на дорогу. Через несколько минут ра­дистка последовала за ним. Я смотрел из-за кустов, как она удалялась, осторожно ступая босыми ногами и таща на плече непривычный «инструмент», и, право же, моя тревога за эту смелую девушку, уходившую в неизвестное, была не меньше, чем испытывает настоя­щий отец, отдающий любимую дочь в чужедальнюю сторону.

Вот она уже поровнялась с часовым, стоявшим у переезда через железную дорогу. Сердце у меня за­билось тревожно. Но часовой не обратил внимания на крестьянскую девушку: мало ли их тут ходит! Вот она прошла мимо часового и скрылась за поворотом.

Все. Надо было ехать. Я верил, что эти двое нас не подведут. Мое предположение сбылось. Десантница со своей рацией благополучно работала в подполье до радостного дня прихода Советской Армии.

Дата добавления: 2015-10-13