Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

В руках карателей

Читайте также:
  1. В двух шагах от карателей
  2. ВОЛОСЫ НА РУКАХ
  3. Встреча Кальвина с Лефевром показала ему, что Бог держит его жизнь в Своих руках. Кальвин понял, что он больше не может идти на компромисс
  4. Встреча Кальвина с Лефевром показала ему, что Бог держит его жизнь в Своих руках. Кальвин понял, что он больше не может идти на компромисс.
  5. Женщина с ребенком на руках. Валеева Альбина 011 группа
  6. Журавль победы казался немцам синицей в руках

Наступила вторая половина марта.

Приближалось время Черной Тропы. НамбылоСлышно, как непрерывно круглые сутки происходило Движение немецких войск по Шоссе Лепель—Вегомль, в трех-четырех километрах от лагеря. По шоссе двигались танки, автотранспорт и еще какие-то части, а какие — по грохоту мы точно не могли опре­делить.

17 марта, в яркий солнечный день, мы с ординар­цем Сашей Волковым прошли на верховых конях че­тыре километра по метровому снегу и, оставив коней в кустарнике, подобрались вплотную к шоссе и за­маскировались.

Мы сидели неподвижно, осыпав шапки и плечи снегом, и смотрели, как мимо нас с тяжелым скри­пом шли осадные орудия. Сначала проплывало не­сколько чудовищ, далеко вытянув свои смертоносные хоботы в чехлах, а потом следовали санки с офице­рами и солдатами, потом — снова орудия.

Мы сидели и считали их и представляли себе раз­рушения, ужас и смерть, которые они несли нашим городам. Хотелось не считать, а рвать их, поднимать на воздух. Я увидел, как рука моего ординарца нача­ла дрожать, а потом вдруг потянула карабин к плечу. Не говоря ни слова, я с силой сдавил ему локоть, а плечом прижался к его плечу. Он понял и нехотя опу­стил оружие.

Я разделял его чувства, но убить одного-двух гит­леровцев из карабина было бы бессмысленно, а сде­лать что-либо более существенное мы не могли. У нас не было взрывчатки и боеприпасов. До весны остава­лись считанные дни, и нам необходимо было сохра­нять свои силы для более широких действий, которые открывала нам черная тропа.

Артиллерия шла около двух часов, а мы лежали — застывшие, не смея шевельнуться или отползти, пол­ные злобы и горьких мыслей, — фашистская армия все еще двигалась на восток!

Когда последние орудия скрылись за поворотом, мы встали и, похрамывая, разминая затекшие ноги, пошли к коням. Надо было ждать более подходящего момента. Но гитлеровцы ждать не могли. Они отлич­но понимали, какие возможности несла нам весна, и торопились с нами покончить, особенно после того, как все надежды, возлагавшиеся на «агронома», про­валились.

Мне нужно было более точно разведать, что зате­вали против нас каратели. Я решил лично побывать в Стайске, поговорить со своими людьми, организо­вать наблюдение за передвижением карательных от­рядов. 19 марта я выехал туда на двух подводах с десятком бойцов. В Стайске, по данным нашей разведки, уже больше недели гитлеровцы не по­являлись.

Поздно вечером мы подъехали к деревне.

Высланные вперед разведчики вернулись. По их словам, гитлеровцев в деревне не было, только в не­которых избах ночевали пришлые лесорубы. Но в двух километрах, в Веленщине, все еще стоял круп­ный карательный отряд.

Нам было известно, что гитлеровцы проводили лесозаготовки больше с целью наблюдения за нашим отрядом. Лесорубы эти жили в Стайске около двух месяцев. Добрая половина их состояла из тайных полицейских, связанных с гестапо, которые не столько рубили, сколько искали, что нужно «рубить». Мои люди не раз встречались с этими «лесорубами» и, сделав свое дело, исчезали.

Я решил, что большой беды не будет, если про­тивнику станет известно о нашем посещении Стайска. С нами были подводы, следовательно нетрудно было через наших людей внушить тайным информаторам гестапо, что мы приезжали реквизировать продоволь­ствие. Приказал выставить засаду с пулеметом на дороге, идущей из Веленщины, и посты на обоих кон­цах деревни. Все было сделано быстро и четко. Под­воды въехали в проулок.

Войдя в улицу, мы повернули направо. Метрах в тридцати впереди меня шагали Цыганов и Верещагин. В их обязанность входило вызвать нужных мне лю­дей на свидание в одну из хат, расположенную в кон­це деревни. Бок о бок со мной шел Миша Горячев, а сзади, метрах в пятидесяти, нас прикрывали Саша Волков и Виктор Сураев.

Ночь была темная и тихая. Своих людей я мог только слышать по звуку шагов.

За два двора впереди у колодца вспыхнул ого­нек и погас. Кто-то загремел ведрами.

— Товарищ командир, — донесся голос Цыганова от колодца, — это ведро здесь достают — оторвалось.

И в тот же момент где-то рядом во дворе раздался тревожный, приглушенный выкрик:

— Эй!..

— Что это?.. Слышал? — спросил я Мишу Горя­чева.

— Слышал, —ответил он тихо, — наверное, «лесо ­ руб» нас испугался.

Выкрик показался мне подозрителен, но я тут же подавил в себе всякие опасения. Карателей в дерев­не, как сообщили верные люди, не было, подходы со стороны Веленщины прикрывались надежной заста­вой, вокруг меня шагали боевые ребята, а если кто- то из явных или тайных полицаев невольно выдал себя, так пусть его, думал я, улепетывает.

Мы прошли еще три дома, пустую усадьбу и вошли в хату, которая была нам нужна. Хозяин оказался дома. Мы поздоровались. Хозяйка кинулась разжигать самовар.

Др-р... Др-р... Др-р...— глухо донеслось из-за хаты.

В одну секунду мы были снова на улице. Стрельба прекратилась. Подбежали Цыганов, Верещагин, посто­вые с правого конца деревни.

— Где стреляли? — спросил я у Цыганова.

— Вон там, — указал он в сторону заставы, вы­ставленной на дороге из Веленщины.

— Но почему же стрельба так быстро оборва­лась?..

Мы постояли еще с минуту, прислушиваясь.

— Ахтунг!.. Заходите... Тише... — донеслись отдель­ные слова людей из-за хаты, у которой мы стояли.

— За мной! — сказал я почти шепотом и по про­торенной дорожке побежал к ручью. Ручеек неболь­шой, но талая вода журчала в глубокой снежной тран­шейке, и перебраться через нее было не легко. Я как-то перескочил, перепрыгнул Верещагин и другие, но Анатолий Цыганов обрушился со снегом в воду.

— Давай руку, — сказал я негромко.

На звук моего голоса и булькание Цыганова в во­де раздалась очередь. Пули запели над нашими голо­вами. Вспышки выстрелов поблескивали в том самом месте, где мы стояли минуту тому назад.

Но гитлеровцы стреляли по звукам голосов и шо­роху. Ракет, к нашему счастью, у них не оказалось, и мы, выбравшись из ручья, стали отходить по глубо­кому снегу к опушке леса.

Гестаповцы начали стрелять по подводам, скакав­шим из деревни. Но подвод также не было видно, и стрельба по скрипу саней, без учета времени прохож­дения звука, оказалась тоже безрезультатной.

На дороге у леса, около подвод, собрались и под­жидали нас остальные бойцы. Не было среди них од­ного только Саши Волкова.

— Саша, наверное, тяжело ранен, — сказал Сураев, трудно выговаривая слова.

Мы ждали около часа. Волков не пришел... Охва­ченные тяжелым предчувствием, молча тронулись в обратный путь.

Нет среди нас Саши Волкова — это казалось всем невероятным, и все же это было так.

По пути в лагерь на хутор Ольховый я думал и поражался: как же могли оказаться в деревне карате­ли, как могло случиться, что наши люди не смогли распознать их, пусть даже они переоделись под лесо­рубов? Наши осведомители были люди проверенные, предательства с их стороны я не допускал, застава и посты, как я выяснил дорогой, оставались на месте до первых автоматных очередей, и потому появление ка­рателей в Стайске представлялось мне неразрешимой загадкой. Ясно было одно: мы почти были в руках карателей, но они не сумели нас взять. Лишь несколь­ко дней спустя, когда мне стало известно все, что про­изошло этой ночью, я понял, насколько трагично было наше положение в Стайске. Причиной всему была темнота.

Оказалось, что семьдесят пять карателей вошли в деревню со стороны Веленщины в белых халатах бук­вально за несколько минут до нашего появления и расположились в близлежащих к проулку дворах. Когда Цыганов окликнул меня от колодца, у которого уже была вражеская разведка, то Булай, находивший­ся вместе с карателями, издал предупреждающий окрик «эй!» со двора, но гитлеровцы в тот момент не были готовы к действию. Несколько человек из них выскочили вместе с Булаем на улицу и пошли следом за мной. Я слышал их шаги, но посчитал, что меня догоняют мои люди. Волков и Сураев тоже почув­ствовали, что я с Горячевым от них близко, и уско­рили шаги, чтобы присоединиться к нам. Гитлеровцы услышали, что наши идут вслед за ними. Сойдя с дороги метра на три-четыре, они подпустили их к себе вплотную и дали несколько очередей из авто­матов - Саше Волкову пуля попала в живот, он упал, как скошенный, потом в горячах вскочил и снова бросился бежать назад вдоль деревни. На другой день каратели нашли его, мертвого, на огородах, раздели донага и оставили на снегу, запретив крестьянам его хоро­нить. Бабушка Жерносечиха ночью пробралась к тру­пу и укрыла его рядном. На следующий день эсэ­совцы сорвали рядно, но сердобольные бабы снова тайком пробирались к покойнику прикрыть его наготу и оплакать его молодость, — далеко окрест любили бойца за его отвагу, веселый нрав и изумительный голос.

В лагере мы переживали гибель Саши Волкова как одну из самых тяжелых утрат. Мы много уже потеря­ли людей из десантников — славных боевых товари­щей, но этот юноша занимал в сердце каждого особен­но большое место. Никому не хотелось верить, что больше не будет среди нас боевого друга, умевшего в самые тяжелые минуты вносить в нашу жизнь отра­ду и успокоение. В углу над нарами висела его гита­ра. Товарищи, взглянув на нее, отворачивались с гла­зами, полными слез.

Есть старая пословица русских матерей, в которой о детях говорится так: «Какой палец ни порежь, оди­наково больно». В те дни эта пословица казалась мне не совсем правильной. Смерть Саши Волкова я пере­живал тяжелее, чем другие утраты. Мне было особен­но тяжело еще и потому, что эта смерть предназнача­лась в первую очередь мне. Каратели шли вслед за мной. Они это знали, и если бы они без выстрела по­дошли к хате, в которую я вошел, то мне оставалось бы только с достоинством погибнуть. Саша отдал свою жизнь за меня. Меня утешала лишь мысль о том, что, выйдя живым из этого исключительно сложного по­ложения, я смогу использовать весь свой опыт и упор­ство для нанесения мощного удара по врагу, к которо­му мы готовились всю зиму, для воспитания и подго­товки к этому всех подчиненных мне людей.

Война есть война, и без жертв не обойдешься.

Тяжелая, режущая сердце боль переполняла нена­вистью душу, но не могла затмить разум. Напротив, казалось мне: эта ненависть к оккупантам умножала наши силы и обостряла ум при решении боевой задачи. И я думал о том, как встретить врага, который, не­сомненно, придет теперь к нам на Ольховый, и мы вынуждены будем покинуть этот дорогой для нас пункт сбора десантников.

 


Дата добавления: 2015-10-13; просмотров: 104 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Последние поиски | Встреча | Выбор направления | Ополченская деревня | Еще одна встреча | Первый удар по врагу | Отступление | В поисках связи | Два бургомистра | Кто кого |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Подвиг Ермаковича| Партизанский рейд

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.015 сек.)