Ополченская деревня

Мы договорились с сорочинским председателем колхоза и Садовским о том, что они соберут припис­ных окруженцев и, снарядив исправные подводы, пошлют их по дороге на Замощье, а мы встретим их где-либо в пути и проводим в лес. Начало сбору окруженцев было положено. Так я намерен был действовать и в других деревнях, расположенных поблизости.

Меня продолжала неотвязно преследовать мысль об ополчении, и вскоре решение созрело: попробовать организовать ополченскую деревню. Деревня должна быть глухая и немноголюдная, — крепче сохранится в ней тайна, да и люди в такой деревне все на виду друг у друга. Народ должен быть дружный, гитлеров­цами не разоренный и ни в чем подозрительном не замеченный.

Я посоветовался с Зайцевым, и мой выбор остано­вился на небольшой — всего дворов двадцать пять — деревне Московская Гора. Стояла она близ могучего хвойного леса, — мой отряд затеряется в этом лесу, не сыщешь. С трех других сторон возвышались холмы, с них далеко были видны все подходы к деревне.

Ночью мы вошли в Московскую Гору, и я прика­зал занять все входы и выходы из деревни, чтобы ок­купанты не захватили нас врасплох. Народ в Москов­ской Горе был простой, дружелюбный, не пуганый: каратели тут еще ни разу не побывали. Днем мы по­грелись, помылись в банях, поели вкусных домашних щей, а к вечеру устроили собрание в школе. Я вошел со своим штабом, когда небольшой бревенчатый домик до отказа заполнился людьми. Оглядел собравшихся. Лица тревожные, внимательные. Народ знал: время серьезное, немец не шутит, и мы не шутки шутить приехали. Без всяких речей, лишь с небольшим всту­пительным словом начальник штаба отряда зачитал приказ. В нем говорилось:

1. Из мужчин призывного возраста в Московской Горе создается группа народного ополчения для борь­бы с немецкими оккупантами.

2. За выполнение приказа командования люди не­сут ответственность по всей строгости законов воен­ного времени.

Приказ был подписан командиром особого парти­занского отряда, комиссаром Кеймахом и начальни­ком штаба Архиповым.

Во время чтения я всматривался в лица граждан, скупо освещенных керосиновой лампой, наблюдая за тем, кто и как принимает слова приказа. Я старался угадать также, кто из присутствующих товарищ Ермакович, местный коммунист, о котором мне гово­рил Зайцев как о человеке деятельном и честном, пользовавшемся большим уважением у своих одно­сельчан. Но ни один из людей, что были передо мной, не привлекал моего внимания чем-либо особенным: на меня смотрели простые лица белорусов. Преобла­дали светлые глаза, русые волосы. Одежонка на лю­дях была немудрящая: что получше, видно, попрятали от оккупантов. Я решил, что Ермакович должен был сесть впереди, как обычно садятся активисты, и стал пристально вглядываться в тех, кто находился передо мной, у самого стола.

Чтение кончилось. Приказ был ясен, вопросов ни­каких.

Я закрыл собрание, приказав остаться в помеще­нии только мужчинам призывного возраста. В школе осталось четырнадцать человек. Тогда я обратился к небольшому, щупленькому мужчине, который сидел передо мной, навалившись на стол, и смотрел не отрываясь в мое лицо внимательными серыми глазами:

— Вот вы... ведь вы — Ермакович?

Мужчина вздрогнул.

— Я! — и встал, одергивая пиджак и неловко переступая с ноги на ногу. Он оказался немного хромым.

— Вы будете командиром группы народного опол­чения.

— Да что вы, — заговорил Ермакович негромким голосом, — какой из меня командир?.. Видите вот... — и он указал на свою вывернутую ступню.

— Разговоры отставить, — прервал я его. — Будете командовать группой. Перепишите людей.

— Ну что ж, так или не так, а коли ж нужно, так нужно, — бодро, с легкой усмешкой сказал Ерма­кович и тут же обратился к присутствующим: — А ну, прошу по очереди к столу!

Ермакович распоряжался без шума и спешки, но в несколько минут люди были переписаны, и командир зачитал состав группы. Я приказал ополченцам вы­ступить на первое боевое задание: срезать телеграф­ные провода вдоль шоссе между Краснолуками и Добромыслыо на протяжении пятисот метров и разру­шить там же два небольших моста. Сроку для выпол­нения задания дал тринадцать часов.

— Не надо думать, — сказал я ополченцам, прово­жая их в путь, — что гитлеровцы — кошки, а вы—мы­ши и вам нужно от них спасаться. Наоборот, вы хо­зяева, вы дома, а они воры, и им жутко на чужой зем­ле, где каждый куст — им враг. Бейте их, вредите им, и они будут вас бояться. В восемь часов вечера было дано задание, а в де­вять ополченцы, вооружившись пилами, ломиками, топорами, выступили на шоссе.

Еще не светало, когда ко мне постучали. Вошел Ермакович и спокойным, негромким голосом доложил, что задание выполнено. Мои люди проверили работу группы: сваи мостов были аккуратно подпилены и должны были рухнуть под тяжестью первой же ма­шины, телеграфные столбы срезаны, изоляторы по­биты, провода ополченцы смотали и спрятали в лесу. Мне оставалось только поблагодарить ополченцев. Теперь это уже была настоящая боевая группа, спаян­ная общим успехом и взаимной ответственностью. На­чало выполнения нашего плана, таким образом, было и здесь положено.

Позже мы организовали народное ополчение в де­ревнях Липовец и Терешки. Там, как и у Ермаковича, мужчины призывного возраста, записанные в группу ополченцев, выполнили данные им боевые задания по уничтожению линии связи и разборке мостов на шос­се. С чисто военной стороны это были небольшие и не­сложные диверсии, но их политическое значение было огромно. Противник в этих деревнях не мог больше рассчитывать на пособников. Эти деревни стали пар­тизанскими.

* * *

В Московской Горе отряд простоял пять суток. Люди днем приводили в порядок оружие, обувь, оде­жду, вечерами ходили в гости. Молодежь быстро пе­резнакомилась. Москвич-десантник, восемнадцатилет­ний Саша Волков, любил и умел петь. Только поже­лай слушать, и он готов был ночи напролет петь хо­рошо знакомые всем, любимые песни. Вокруг него собрался народ, его наперебой звали из дома в дом. В тылу у гитлеровцев в год народной печали он пел «Чапаевскую», и о том, как лихо мчится конница Бу­денного, и белорусскую застольную: «Так будьте здо­ровы, живите богато!» И люди плакали и подпевали ему потихоньку.

Спустя несколько месяцев гестапо сделало попытку насадить в этой деревне своих агентов. Но эта попытка позорно провалилась. За время пребывания в ополченской деревне мы ввели строгий воинский порядок, организовали правильное несение карауль­ной службы. Приток людей в отряд продолжался. Приходили окруженцы из лесов, просились в отряд. Тем временем стало теплее, и мы решили перебираться в лес.

Ночью с 20 на 21 октября мы благополучно прибы­ли на облюбованное глухое место и принялись рыть землянки. Но и здесь, в медвежьей глуши, нас нахо­дили товарищи, желавшие бороться с врагом. В пар- вый же день нашего пребывания в лесу к нам при­соединились двадцать пять бойцов и командиров, в их числе, с небольшой группой, — батальонный комис­сар Брынокий. В числе присоединившихся было от­деление младшего лейтенанта Немова, сохранившее организационную структуру Красной Армии, все до­кументы и оружие. В этом отделении были такие за­мечательные бойцы, как Виктор Сураев, Леонид Ни­китин, Миша Горячев, Александр Верещагин, Нико­лай Михайлкж, ставшие впоследствии командирами и показавшие образцы боевой работы в тылу против­ника.

Устройство базы было в полном разгаре, когда произошел случай, заставивший нас прекратить все работы. Один из наших бойцов еще в Московской Го­ре был уличен в мародерстве. Он отобрал у одной девушки флакон одеколона и карманные часы, а потом стал хвастаться этим перед товарищами. Я немедлен­но вызвал парня к себе и стал его стыдить. Он стоял вразвалку, переминаясь с ноги на ногу, и со скучаю­щим видом посматривал в сторону. А я глядел на не­го и раздумывал, где я видел это тупое лицо, не вы­ражавшее ничего, кроме ожидания: когда же пре­кратится неприятный шум, который я производил, ста­раясь его усовестить. Я понял, что слова мои пропа­дают даром, и отослал парня, предупредив, что если он попадется еще раз, то пусть пеняет на себя.

Утро началось неприятностями: начпрод сообщил мне, что опять пропало несколько буханок хлеба.

А снабжение печеным хлебом было очень трудным де­лом. Отряд разросся, и не так-то просто было обеспе­чить его продовольствием, — ведь ни пекарни, ни за­пасов муки у нас не было. В пути мелкие недостачи хлеба и сала случались частенько. Я решил пресечь воровство в самом корне. Приказал немедленно вы­строить отряд и перед строем объявить о пропаже.

— Тот, кто это сделал, пусть сознается и вернет похищенное, — оказал я. — Три минуты на размыш­ление.

Наступило тягостное молчание.

— Ну, я жду, — напомнил я.

В строю произошло легкое замешательство. По­том из рядов вышел небольшого роста белесый па­рень и дрожащими руками протянул буханку. Он вы­тащил ее из-под шинели; Парень покраснел до кор­ней волос, и на глазах у него выступили слезы. Я приказал начпроду принять буханку и спросил:

— А еще? Тут только одна.

Парень забожился, уверяя, что не он взял другие буханки.

— Значит, не ты? А кто же?

— Не знаю, — еле слышно ответил боец.

— Ну, стань на место. Так кто же еще?

Все молчали. И вдруг из-под шинели парня, уже уличенного в мародерстве, выпала буханка и пока­тилась к ногам бойцов. Я посмотрел на побелевшее лицо вора и вдруг вспомнил встречу в лесу с этим пар­нем в день выброски десанта, когда он бежал от меня в деревню, где была полиция. Должно быть, он при­стал к нам вместе с окруженцами. Я приказал разору­жить негодяя, очевидно подосланного в отряд гит­леровцами.

Во мгновение ока парень вскинул руки и, оттолк­нув стоявшего с отобранной у него винтовкой бойца, метнулся к лесу. Произошло короткое замешатель­ство, затем раздались одиночные хлопки выстрелов. Ребята бросились в погоню за предателем. Но опас­ность придала ему силы и проворства. Он скрылся в направлении деревни, где были гитлеровцы и куда наши бежать за ним не могли. Он мог вернуться и привести с собой карателей. Нужно было немедленно сниматься и уходить как можно дальше.

Недаром прошли мои одинокие скитания: я пре­восходно изучил местность. Это и помогло мне быстро принять решение перебазироваться в район Нешкова.

Через полчаса отряд был в походе.

Повалил мокрый снег, сквозь крупные хлопья гля­дели нахмуренные лица бойцов. Настроение почти у всех было подавленное. Шли с возможной быстротой, без привалов. Я старался, где только можно, вести 'людей лесными тропами, подальше от селения. Но не­погода почти исключала встречу с противником на дорогах. Только в деревне Реутполе, стоящей на пу­ти нашего следования, оказалась какая-то кавалерий­ская часть противника. Наша разведка в этой дерев­не была обстрелена. Мы обложили этот населенный пункт с трех сторон засадами, но нашлись предатели из соседней деревни Красавщина, которые вывели гитлеровцев по единственной свободной дороге, и про­тивник отбыл безнаказанно в город Лёпель.

Поздно вечером мы благополучно перебрались че­рез Эссу по тому самому мосту, который я переходил когда-то один, пересекли шоссе Лепель — Борисов и в полночь подошли к деревне Терешки. Люди, не при­выкшие к большим ночным переходам, при каждой остановке ложились прямо на мокрую, холодную зем­лю и мгновенно засыпали. Надо было дать им осно­вательно передохнуть.

Дата добавления: 2015-10-13