Противостояние

Изменения – источник всего сущего в мире, всех действий и даже самой жизни, и чудесный остров постоянно перемещался и оказывался в самых удивительных местах.

Жители острова уже давно привыкли к перемещениям и принимали их как неотъемлемую данность их жизни, но Том все изменения переживал мучительно, с тоской вспоминая родной Саад и думая лишь о том, далеко или близко забросила его на этот раз судьба.

И в этот вечер, когда пейзаж за окном опять изменился и в лучах закатного солнца появился парящий в облаках иной берег, сердце его дрогнуло, а в голове вновь возникли мысли о побеге, ведь незнакомый берег был так близко, и, возможно, сулил свободу.

Том все еще был подавлен впечатлением от прошедшей ночи и утра. Он, конечно, догадывался, что потребует колдун за освобождение Марисы, но и предположить не мог, как унизительно и гадко будет чувствовать себя на следующий день.

Его гнев был лишь способом защититься от болезненного осознания, что его телом воспользовались вопреки его воле, однако стоило гневу на колдуна уйти, как остались только непонятная пустота и обреченность. Дело было даже не в том, что он испытал настоящее наслаждение в объятьях колдуна – иного он и не ожидал от близости с Вильгельмом – его потрясло, как коварно тот украл его сны и желания, как воспользовался его беспомощностью. Никто опять не спросил его мнения и не осведомился о его желаниях.

Так было всегда: братья и отец знали, как и что для него лучше, и ставили его в известность о важных и значимых для него вещах в самый последний момент, когда уже все решили, а Тому оставалось только смириться. Он бунтовал против такого контроля и абсолютного недоверия, пытался все делать по-своему и всеми силами доказать свое право на самостоятельность – и в результате оказался на этом проклятом острове, где опять никто не желал с ним считаться.

Том чувствовал себя игрушкой в руках колдуна, но он дал обещание, а отказаться от своего слова было бы еще унизительнее, чем осознавать себя марионеткой.

Произошедшее прошлой ночью не было ни отвратительным, ни болезненным, лишь унизительным. Впервые Том почувствовал свое унижение так остро, и впервые у него не осталось надежды сохранить самого себя. Поэтому он даже не повернулся, когда понял, что уже не один в комнате.

- Мне, наверное, стоило лечь спать, чтобы не заставлять тебя ждать? – невесело усмехнулся Том. Он хотел произнести это язвительно, но в его голосе слышалась лишь крайняя усталость.

- Прости меня, – вздохнул Вильгельм совсем неожиданно для Тома. – Я поступил некрасиво, сам того не понимая. Я просто не хотел сопротивления.

- Я бы и так не стал сопротивляться. Я же дал тебе слово, – юноша, наконец, обернулся и взглянул на колдуна.

- Но и отвечать бы так страстно не стал, – тот склонил голову. – А я хотел всего и сразу… - мужчина несмело улыбнулся и приблизился, глядя Тому в глаза, обнимая, притягивая к себе и, когда уже казалось, что их губы вот-вот встретятся, тихо прошептал. – Можно?

Вместо слов согласия, Том преодолел разделяющие их миллиметры и несмело коснулся губ колдуна, а иного разрешения и не требовалось. Поцелуй вышел нежным и немного неуклюжим, как будто каждый ожидал, что поведет другой, и не решался взять инициативу в свои руки.

Наконец, Вильгельм принялся подталкивать юношу, которого сжимал в объятьях, в сторону кровати и совсем осмелел, когда почувствовал, что тот улыбается, отвечая на поцелуй, и послушно отступает в нужном направлении. Мужчина взял на себя смелость избавить их обоих от ненужных рубашек и со стоном прижался к обнаженной коже, впитывая в себя ее жар, целуя изгиб плеча и поднимаясь губами вверх по длинной шее, доверчиво подставленной для чувственных ласк.

Том волновался – хотя он уже смирился с тем, что произойдет, но беспокойство не оставляло его, заставляя острее реагировать на прикосновения. Он позволял колдуну прикасаться, а сам прислушивался к себе, все отчетливее осознавая, что происходящее нравится ему. Уже давно он не испытывал такого шквала чувств, когда касания пальцев обжигали кожу, а голова кружилась от поцелуев.

Вильгельм опрокинул Тома на кровать и, любуясь рельефными мышцами, провел ладонью от паха вверх. Прежде чем наклониться за новым поцелуем, он взглянул Тому в глаза и не увидел там ничего, кроме робкого, светлого желания.

Опьяненный страстью, он почти что содрал с себя брюки, тогда как одежду с юноши снимал бережно и медленно. Том был благодарен ему за эту заботу, за чуткие ласки и нежность. Очень скоро Вильгельм, на коленях устроившись между разведенных ног, растягивал узкий проход, заставляя юношу краснеть от острого ощущения открытости и подчиненности. Том чувствовал себя уязвимым и неуверенным, но стыд и беспомощность оказались лишь приправой к желанию, которым пылало его тело. Он хорошо помнил вчерашний сон, и в тот момент, когда пальцы колдуна проникли достаточно глубоко, чтобы проехаться по особенно чувствительному месту внутри, его пронзила молния удовольствия, а бедра рывком приподнялись.

Вильгельм, подпихнув под его ягодицы подушку, склонился над задыхающимся юношей и, глядя прямо ему в лицо, медленно проник в его тело плавным и долгим движением. Глаза Тома широко распахнулись, он ухватился руками за предплечья любовника и, закусив губу, тихо простонал. Тот же ласково гладил его по бокам и водил губами от виска по скуле, успокаивая, давая привыкнуть к себе. Вильгельм не отдавал себе отчета, но это был именно тот первый раз, о котором он мечтал – Том отдавался сам, пусть и не до конца отпуская себя, но самостоятельно решая, что позволить.

Вильгельм начал размеренно двигаться, постепенно ускоряясь, с удовлетворением чувствуя, как Том подстраивается под него и все сильнее подается навстречу. Оба были охвачены магией этих движений: один, погружаясь в желанное тело, чувствуя, как мышцы расступаются, принимая его все глубже, а второй отдаваясь, позволяя до конца проникать в него, и наслаждаясь этим проникновением. Колдун положил одну руку на член Тома, несильно лаская его, скорее, просто поглаживая в такт своим движениям, второй же взял юношу под коленку, немного развернув и еще больше открывая для себя.

Спальня наполнилась звуками влажных шлепков и рваных стонов, которые Вильгельм выбивал из мечущегося по простыням Тома.

Юноша пришел к финишу первым – он выгнулся всем телом, сжимая в себе колдуна и изливаясь, чувствуя, как взведенная до предела пружина наслаждения распрямляется, все тело сотрясает мощная волна удовольствия, а за ней еще и еще одна в такт рывкам продолжающего двигаться в нем Вильгельма.

Тот уже ничего не соображал, мир для него сжался до одного-единственного человека, а потом взорвался, на мгновение лишив и этого ориентира, и вновь собрался, сливаясь в одно целое. Открыв глаза, Вильгельм обнаружил, что лежит на Томе, а тот замер в неудобной позе, боясь пошевелиться и побеспокоить его.

Мужчина аккуратно вышел из жаркого тела и перекатился на бок. Том отвернулся от своего любовника, остро нуждаясь в одиночестве и покое после той бури, которую колдун учинил в его душе и его теле. Но Вильгельм, казалось, не понял этого – он придвинулся ближе, прижимаясь грудью к взмокшей спине, обнимая и благодарно целуя в предплечье, плечо, а затем принимаясь щекотно вылизывать шею. Его ладони скользнули по влажной коже, разнося волны тепла по еще не отошедшему от оргазма телу. Юноша изначально напряженно терпел эти ласки, а затем расслабился и немного откинулся назад, прижимаясь к колдуну – не было причин сопротивляться неизбежному. Вильгельм был прав с самого начала: их страсть – данность, пока было трудно смириться с этим, но и противиться не стоило. И Том повернулся лицом к колдуну, и подставляя губы влажным тягучим поцелуям.

Совсем скоро юноша узнал, что колдун обожает ласкаться после пламенных соитий, и эти ласки часто перерастают в новый, не менее жаркий танец двух распаленных желанием тел.

Том думал, что страсть со временем утихнет, и он перестанет желать колдуна так сильно, но ошибся: его тело, как будто распробовав удовольствие, требовало больше и больше. Он стал зависим от Вильгельма, мучительно переживая ночи, когда тот не приходил к нему.

Весь мир сместился, и жизнь била ключом, только когда колдун находился рядом. Том сопротивлялся своей слабости из последних сил и, боясь нечаянным словом выдать себя, сводил все их встречи к любовным ласкам.

Они практически не разговаривали, предпочитая жаркие объятия, и, сами того не понимая, скучали друг по другу, ошибочно пытаясь заменить разговоры и душевную близость близостью телесной.

Оба страдали: Том – все больше уходя в себя и теряя к себе уважение, а Вильгельм – чувствуя, что юноша отдаляется от него, питаясь только его страстью и не давая ничего взамен.

Теперь, сидя за столом среди любовников колдуна, Том старался лишний раз не поднимать головы – он чувствовал себя одним из них, таким же жалким, потерянным и ожидающим внимания непостоянного и непонятного мужчины с глазами, меняющими цвет. Он смотрел в них и никогда не мог угадать, о чем тот думает или чего хочет, а иногда Тому приходило в голову, что когда-нибудь на его месте будет сидеть кто-то другой, и он, наконец, будет избавлен от постоянного внимания, но эти мысли почему-то не приносили желаемого облегчения.

Юноша все больше замыкался в себе, а Вильгельм теперь часто думал, что поторопился тогда, сразу потребовав расплаты, ведь цена, которую уплатил Том, видимо, оказалась слишком высока. Это было вовсе не то, чего на самом деле хотел колдун.

Но время шло, жизнь текла своим чередом. К Вильгельму часто наведывались знатные гости, и обычно в такие вечера все, населяющие покои колдуна, ужинали в своих комнатах, а после сами распоряжались освободившимся временем, ибо увеселения и танцы были предназначены лишь для высокопоставленных гостей.

Но в этот раз визитеры были настолько знатными и важными, что богатый ужин, столовая и парадная зала для приема были приготовлены заблаговременно. Том не спрашивал у Вильгельма, кто приедет, да ему это и не было интересно – он лишь кивнул, когда, уходя от него поутру, колдун долго целовал его и строго-настрого запретил покидать покои вечером.

На Тома слова любовника подействовали, как хлесткая пощечина: он подумал, что колдун стесняется его присутствия, но уже к вечеру уговорил себя, что это всего лишь оборотная сторона его положения, и ему надо свыкнуться с мыслью, что он всего лишь временное развлечение. В последнее время Тома часто одолевала несвойственная ему меланхолия, когда совсем не хотелось ничего делать, и тогда он долго гулял, жалея себя и проклиная свою судьбу.

Вечерние сумерки наполнили его комнату красноватыми тенями, и юноша с тоской посмотрел на малиновый диск, плавно утопающий в туманно-розовых облаках, скопившихся вдалеке над морем. Юноша знал, что сегодня его любовник, скорее всего, не придет к нему, и ощутил острое, тянущее одиночество. Он вышел из своей комнаты, желая лишь немного прогуляться, уверенный, что в темноте его вряд ли кто-то заметит.

Совсем скоро он оказался в своем любимом месте и опустился на садовые качели. После знойного дня прохлада вечера освежала, и Том вдыхал полной грудью ароматный воздух, вспоминая, как, будучи мальчишкой, тренируясь держать равновесие, играл в короля горы на точно таких же качелях, как шумной оравой дети бегали на песчаные дюны Саада, изображая войну и обороняясь друг от друга.

Он так ушел в себя, что не замечал ничего вокруг, а когда услышал голоса, оказалось уже слишком поздно: его увидел один из гостей, которому хозяин дома разрешил развлечься с любым рабом, которого тот выберет для себя. И выбор его пал на сидящего на качелях Тома. Красивый, задумчивый юноша тут же очаровал принца Ашура, прибывшего как раз с того берега, которым еще с утра любовался Том.

- Твой господин разрешил мне провести ночь с тобой, – мягкая улыбка коснулась губ мужчины и прочертила лучики морщинок от глаз к вискам. – Я долго искал тебя и буду рад, если ты последуешь за мной.

Том некоторое время непонимающе смотрел на богато одетого мужчину вдвое старше себя, а потом, когда смысл сказанного дошел до него, подскочил, гневно сверкая глазами:

- У меня нет такого господина, который бы мог выбирать, с кем мне проводить мои ночи! – выпалил он.

- Ты отказываешь мне, раб? – вмиг сжав губы в тонкую линию, прошипел гость.

Том не собирался отвечать, он развернулся, собираясь немедленно найти Вильгельма и высказать ему все, что думает о его душевной щедрости и гостеприимстве, но был тут же схвачен за руку:

- Не смей уходить, когда я разговариваю с тобой, – раздраженный возмутительным поведением раба, принц не желал оставлять это без внимания. Но юноша вырвался и, бросив:

- Отпусти, – направился прочь.

Его схватили сопровождающие принца и, не давая сопротивляться, поволокли к покоям для гостей. Том дергался, грязно ругался и вырывался, но получал лишь затрещины. Юношу втащили в просторную богатую комнату, швырнули на пол, и тот, ударившись, зашипел от боли.

- Я научу тебя послушанию, – принц, дождавшись, пока руки непокорного раба привяжут к решетке кровати, отвесил ему такую оплеуху, что у Тома потемнело в глазах, а во рту появился металлический привкус крови.

Его перевернули, больно перекрутив руки, и, разрывая ткань рубашки, по спине полоснула плеть. Юноша стиснул зубы, боль и сознание того, что колдун распорядился им, как вещью, пробудили в нем гнев и отчаянную решимость не подчиняться больше никому – лучше умереть. Он отчаянно извивался, пытаясь освободиться от ремней, связывающих его запястья, и, когда жесткие руки стянули с него штаны, извернувшись, лягнул насильника, за что получил страшный удар по голове и потерял сознание.

Дата добавления: 2015-10-13