Уикем: заговор против ботокса

Почему люди смеются над тем, что политики все время лгут? Мы должны быть злы на них.

Барри Хорн во время голодовки в 1998 году

И снова Уикем!

Со временем здешняя лаборатория стала считаться неприступной из-за ее известности, статуса и мер безопасности. Комплекс располагался в центре изящной, консервативной хэмпширской деревушки Уикем и был жертвой ранних рейдов в 1980-е и мишенью протестов позднее. С течением времени лаборатории суждено было послужить причиной крупнейшего скандала.

О ней узнали в 1981 году, когда активисты ФОЖ освободили свору биглей из конур однажды вечером. Снятое в ходе акции видео впоследствии стало мощным документальным свидетельством против вивисекторов. В следующий раз о лаборатории заговорили после рейда SEALL в 1984 году, когда активисты расследовали использование вивисекторами украденных домашних животных. В начале 1990-х в лабораторию устроился работать зоозащитник. Он собрал достаточно сведений, чтобы впоследствии уличить персонал в зверствах и преступной халатности, которые на этом предприятии были обычным делом.

Руководство компании ничего не делало, чтобы улучшить свое положение. Сотрудники купировали хвосты на территории комплекса, регулярно атаковали протестующих, раздававших листовки, и обращались к RSPCA с просьбой передавать им на опыты бродячих собак, обреченных на усыпление, чтобы они принесли хоть какую-то пользу, а не были убиты просто так! Вдобавок ко всему глава лаборатории Уильям Картмелл предлагал юридическую помощь людям, обвиняемым в жестокости к животным или пренебрежительном отношении к их содержанию. Более того, в 2003 году пошли слухи, что в Уикеме на зверях тестируют косметику, что в Великобритании было к тому времени уже запрещено. Зоозащитный мир жаждал разоблачения негодяев.

Мы с одним коллегой решили осмотреться на местности и с наступлением темноты проехались по деревне. Мы быстро поняли, что репутация лаборатории была куда страшнее, чем ее меры безопасности. Нам требовалось доказать, что вивисекторы применяют запрещенный тест ЛД50, и сделать это было нашей самой большой проблемой. Мы начали с того, что принялись следить за тем, как сотрудники приходят и уходят в разные часы. Пару раз нам посчастливилось пробраться по крышам зданий ко Второму виварию рядом с местом, где персонал появлялся среди ночи, чтобы убивать маленьких грызунов, а потом уходил. Мы были так близко, что могли слышать, как они разговаривают и смеются. Они были прямо под нами. Если бы мы были такими людьми, какими угнетатели животных нас представляют обществу, мы могли бы без особого труда нанести этим людям тяжкие телесные повреждения -- например, аналогичные тем, что они наносят другим существам, куда менее способным защититься.

Но вместо членовредительства мы сосредоточились на сборе сведений и спасении животных. Мы сели составлять план проникновения, решив, что, как и прежде, пройдем по крышам, когда все покинут территорию, и исчезнем до того, как сотрудники вернутся. Выбрать подходящее время для прорыва оказалось самой большой головной болью, потому что график работы в лаборатории был беспорядочным. Мы могли заполучить два часа или даже шесть, в разгар которых заявился бы полицейский патруль. Впрочем, волноваться об этом не стоило, потому что они просто подъезжали ко входу, разворачивались и уезжали.

Стояла середина декабря 2003 года. "Том", "Джерри" и Кит были наготове. Мы оставили машину для погрузки в надежном месте, заранее изучив все варианты. Нам требовалось поработать над оградой, чтобы обеспечить уход с территории вместе с животными. Этим местом было пространство за старым зданием ветеринарной лечебницы Уикема, на которое не открывался вид ни из одного из соседних домов. Стоянку и лабораторию на нашу удачу разделяли сенокосные угодья, откуда можно было следить за происходящим и спокойно уйти, не будучи замеченными.

Нам нужна была ночь с "бурной" погодой, чтобы закамуфлировать шум, который мы неминуемо собирались создать, проделывая дыру в торце крыши посредством демонтажа деревянной панели. Проникновение через крышу -- это всегда вопрос удачи. Однажды я снял кровельное покрытие, но не смог проникнуть внутрь здания из-за того, что здание было до отказа набито старыми клетками, и сдвинуть их, чтобы нормально пробраться внутрь, не представлялось возможным. В другой раз под деревянной кровлей оказалась кирпичная кладка! Выяснить, все ли в порядке у нас с этим в Уикеме, нам предстояло в последнюю минуту. Крупнейшей трещиной в довольно хорошо продуманном плане был тот факт, что я уже стал приметной фигура. Я был под наблюдением, и меня видели в этих местах накануне назначенного прорыва.

Том, Джерри и я прошли по крыше со всеми необходимыми для взлома инструментами (гаечными ключами, фонариками, ломом, отвертками, кусачками, пилой и так далее) и тремя рюкзаками, полными больших мешков, в которых мы собирались унести животных и все ценное, что обнаружим внутри. Для животных уже было заготовлено безопасное укрытие. Погода стояла хорошая. После трех часов выжидания в поросли на лугу наши нервы были на пределе. Мы постоянно шептали пожелания нашим бесшабашным объектам наблюдения: "Гасите свет и проваливайте домой". Мы слишком долго наблюдали за их презренным миром; миром, где маленьких живых существ травили до смерти.

На публике я часто заявляю, что ненавижу не этих людей, а то, что они делают, но это не совсем правда. В тот вечер я очень быстро пропитался именно ненавистью к этим тупым, бритым наголо кретинам, пока мы наблюдали за тем, как они ведут свои отвратительные делишки среди ночи. Газовая камера в Уикеме пользуется особенной популярностью. В нее попадают выжившие после опытов животные. Здесь они колотятся в агонии, пока не умирают. Еще есть вариант смертельной инъекции, а также смещения шейных позвонков (сворачивания шеи, проще говоря), когда затылок животного свисает со стола, за чем следует сильное нажатие на голову и хруст). В любом случае животные умирают -- вопрос лишь в том, какой способ убийства выберут палачи. А палачам плевать, пока их не заставляют обращать внимание на детали.

Мы знали, что нам очень повезет, если нам никто не помешает и не испортит жизнь последующим расследованием, потому что я был вероятным подозреваемым, жил в одном графстве от этого и имел соответствующую репутацию. Но это не могло нас остановить: мы должны были хотя бы попытаться. Мы разработали пару маршрутов отхода и совсем не опасались возможного появления вивисекторов. Едва ли кто-то из них осмелился бы напасть на людей в черном на темной аллее. Наемные убийцы не так храбры, когда сталкиваются с кем-то, кто может за себя постоять. Одно дело маленькие грызуны и совсем другое освободители животных в вязаных масках с пугающим реноме и опасными инструментами под рукой.

Но ничего не произошло. Убийцы животных так и не покинули лабораторию в полном составе, поэтому нам пришлось уезжать порожняком. Мы решили припрятать инструменты и вернуться через 24 часа. Впоследствии из полицейских документов я узнал, что мою машину видели подъезжающей к дому моей девушки поздно ночью. На этом слежка в тот день закончилась, и все разошлись по спальням.

И здесь для меня кроется самый большой вопрос. Этот факт всплыл позднее и до сих пор не дает мне покоя: как рейд вообще удалось провести? Для большой и дружной полицейской команды, державшей меня под наблюдением и неизбежно знавшей о том, что я присматриваю подходящий случай угнетения животных, чтобы с ним покончить, упустить меня из виду в самый важный момент между пятницей и субботой было довольно постыдно. Я уехал из дома рано утром в субботу и отправился по своим делам, как и остальные. Слежка за мной не велась.

Вечером мы встретились и поехали в деревню. Мы припарковались, подождали и, стоило лишь один раз механически прошептать им, чтобы они, черт подери, убирались оттуда, как они немедленно "послушались". Мы надели маски, перебрались через ограду и прокрались по пустынным дорожкам к торцу комплекса и залезли по пожарной лестнице на крышу. Я разложил инструменты на крыше и начал проделывать дыру в кровле. Ох, как же дерево визжит, когда его расщепляют! В такое время в сельской местности расщепление дерева звучит, как чертова ракета. Мне пришлось в очередной раз в этом убедиться. Я изо всех сил старался не шуметь, но даже от вытаскивания гвоздей приходилось ежиться. Но никто ничего не услышал, и через полчаса доступ через крышу был открыт.

Не увидев на чердаке камер и вспотев в процессе работы, я снял маску и соскользнул вниз. Ко мне присоединились остальные. Учитывая тесноту и клаустрофобную обстановку, двигаться было непросто, но мы сумели найти путь к помещениям под нами, сдвинув чердачную плиту и оглядевшись. И что же я увидел в первую очередь, осматриваясь на предмет наличия камер наблюдения? Камеру наблюдения! Я смотрел прямо в объектив, нацеленный на меня! Помимо того, что меня здесь как бы вообще не должно было быть, я еще и снял маску! Я очень разволновался, подумал секунду над тем, что делать дальше, после чего надел маску и взялся за работу, пообещав себе прихватить пленку с записью перед уходом.

В десяти комнатах были мыши, в одной -- клетки. Также имелись туалет, оборудование для убийства и документы. Изначально мы намеревались поместить животных в мешки и передавать на крышу, но из-за ограниченного пространства нам приходилось транспортировать их в клетках (маленьких пластиковых контейнерах с проволочной крышкой). Перемещать десятки таких клеток на крышу через лабиринты препятствий было утомительной работой. Как мы и ожидали, местный полицейский патруль подрулил в момент, когда мы были внутри уже на протяжении часа, но офицерам не на что было смотреть. У всех остановилось сердце, когда дозорный сказал о приближении патруля. Машина блеснула за окном в свете уличных огней и уехала.

Мы проверили все помещения и вывели из строя камеры. Нам удалось забрать с собой более 700 мышей, а также различные инструменты и документы. За дверями лаборатории скрывались куда более ценные файлы, но на входе стояла сигнализация. Мы решили, что займемся ею чуть позже.

Провернув все дела за час-другой, в полночь мы решили, что я увезу животных, чтобы не подвергать их опасности в случае нашей поимки, а Том и Джерри заметут следы нашего пребывания, на этот раз зайдя в лабораторию и забрав оттуда все бумаги и пленки камер наблюдения, после чего спешно ретируются, пока из-за сигнализации не прибыла полиция. Однако все эти ценности нам не достались, потому что после моего отъезда вернулись несколько сотрудников, которые быстро поняли, что в лаборатории не одни. Зоотехник, приехавший исполнять свои садистские обязанности, увидел Тома и Джерри, и они немедленно удрали. Он позвонил в полицию, и машина прибыла через девять минут. Впечатляюще, но на девять минут позже, чем требовалось: Том и Джерри сумели унести ноги, чтобы завтра снова пойти в бой. Я же попал в большую беду. Убийца мышей, позвонивший в полицию, оказывается, приехал на работу с женой и ребенком: они ждали в машине, пока он занимался забоем маленьких грызунов.

Национальная команда по борьбе с преступностью (NCS) и местные детективы опечатали лабораторию для проведения криминалистической экспертизы. Сотрудника допросили и отпустили (чтобы он и его коллеги продолжили представлять очень серьезную угрозу всем формам жизни).

В убежище, куда я отвез 700 мышей, мы обнаружили, что они переживают последствия различных экспериментов по отравлению ботоксом. На их хвостах имелись пометки, позволявшие определить введенные дозы токсина. Мы вымыли животных, накормили и уложили спать, после чего сели читать захваченные бумаги. Это было обязательное чтение даже для четырех часов утра. Документы представляли собой настоящее сокровище, информация в них содержалась поистине жуткая. Одно дело слышать о том, что люди настолько бессердечны, а опыты -- иррациональны, но получать сведения из первых рук -- это совсем другое. Мы листали страницу за страницей, где были указаны даты, животные по номерам, видам, половой принадлежности и возрасту. Множество сотен особей (в основном самки), ни одной из которых не исполнилось больше шести недель, получали уколы ботокса в желудок. Мыши медленно задыхались, пока их мышцы и легкие разбивал паралич. Редких выживавших ликвидировали. И так по шестьсот душ в день: кто-то умирал от отравления, кого-то казнили за живучесть. В экспериментах использовали крыс, мышей, кроликов и морских свинок -- десятками тысяч в год. Мы рассортировали файлы, сделали копии и разослали их всем, кого они могли заинтересовать.

Два дня спустя, в понедельник рано утром, я заметил, что меня вновь взяли под наблюдение. Чуть позже в тот же день меня арестовали, когда я мыл машину в гараже. Меня внезапно окружила дюжина детективов, одетых, как черные тучи. Мою машину конфисковали как улику. Поначалу я слышал версию, что меня случайно выследили на парковке в Уикеме за ночь до рейда, но позднее выяснилось куда больше интересных фактов. Через десять часов меня выпустили под залог. У полицейских осталась вся моя одежда, обувь, электронное оборудование и автомобиль. Им понадобилось восемь месяцев разбирательств, чтобы собрать достаточно косвенных улик, позволявших посадить меня.

В ночь рейда я выгрузил мышей в их клетках на ферме в Нью-Форесте, в 80 километрах в соседнем графстве, где многих из них впоследствии обнаружили гиперактивные госслужащие. Это стало для меня болезненным ударом, но еще печальней было то, что полиция вернула мышей в лабораторию, где, как выяснилось в суде, их быстро использовали для других жестоких и бессмысленных отравляющих опытов.

The Daily Mail опубликовала материал под заголовком "Праведный гнев из-за мышей, которые умирают за каждую партию ботокса". В качестве источника информации не был указан ФОЖ, но в статье рассказывалась правда о ботоксе и количестве животных, умирающих в ходе теста ЛД50, частота проведения которого резко возросла в связи с повысившейся популярностью ботокса в косметической индустрии (не все знают, что его также используют как медицинское средство). Лаборатория, разумеется, отрицала, что проводила опыты для косметической индустрии. Представитель предприятия сказал: "Это противозаконно, и мы такими вещами не занимаемся. Но я отказываюсь продолжать это обсуждать". По иронии судьбы, именно The Daily Mail была той самой национальной газетой, которая в ходе последовавшей пропагандистской войны с протестами против вивисекции назвала меня "чудовищем" и "одним из самых опасных людей в Британии" после того, как я признался, что совершил этот рейд и разоблачил лабораторию.

Улики против меня включили записи телефонных разговоров с номера, которым я пользовался несколько месяцев назад, а также письма в электронной почте на моем компьютере. Было доказано, что телефон побывал в районе Уикема в ночь рейда, и с него отправлялись текстовые сообщения моим сообщникам, ни одного из которых обнаружить так и не удалось. Равно как и содержимое сообщений, отправленных с телефона. Было необычно, сказал мне мой адвокат, что местонахождение телефона было установлено из-за кражи нескольких сотен белых мышей и кое-каких документов с коммерческого предприятия. Как правило, такие меры применяются при расследовании убийств. Еще было возможное совпадение волокна кровельного покрытия на моей одежде и (опять же возможное) совпадение следа шины моего автомобиля с тем, что остался возле лаборатории. Команда детективов следили за мной после моего освобождения под залог и преследовали меня всякий раз после того, как я приходил отмечаться в участок. А еще они прослушивали мои телефонные разговоры. Для полиции Хэмпшира мое дело представлялось чем-то очень важным.

Правительство не уставало твердить, что вивисекция жизненно необходима, что альтернативы животным и тесту ЛД50 будут использованы там, где это возможно. Ну что же, использование ботокса в косметической отрасли далеко от обязательного, да и альтернативы существуют. Чиновники утверждали, что ЛД50 будет применяться "исключительно в научных целях". Лжецы! Моя защита строилась на Параграфе 2.3 Закона о кражах, который предоставляет свободу действий тому, кто преследует благие намерения, чтобы предотвратить преступление, совершая тем самым преступление, если проступок исполнен подлинной честности. Мои аргументы строились на том, что правительство не действует адекватно происходящему, что оно должно перестать выдавать лицензии на проведение теста ЛД50 с ботоксом и что среднестатистический гражданин должен узнать о том, что ботокс проверяется на животных в Уикеме столь безобразным образом.

Восемнадцать месяцев спустя Мелвина Глинтенкемпа, жителя фермы, на которой обнаружили часть мышей, и меня судили за преступный сговор с целью совершения кражи со взломом. Он отрицал свое участие в этом деле, я тоже твердил, что он ни при чем, и доказательства подтверждали наши слова. Я признавал свое участие в рейде, но отрицал вину на том основании, что лаборатория проводила нелегальные и аморальные опыты. Я отталкивался от того, что тест ЛД50 примитивен и несостоятелен, упоминал о добровольном отказе косметической индустрии от опытов на животных, а равно и о том, что существуют куда более точные методики тестирования ботокса.

Портсмутский королевский суд выяснил, что ботокс вызывал у животных "нежелательные" побочные эффекты при уколах (опыты проводились на обезьянах и мышах), которые описывались как "ощутимые с коммерческой точки зрения" и оспорил лицензию, выданную на его продажу. Маркированное изделие диспорт содержит человеческий белок, который, согласно внутренним документам, несет в себе риск развития вирусной инфекции, на который всем участникам рынка наплевать, учитывая прибыли, которые приносит ботокс. Один сотрудник лаборатории поначалу отрицал факт применения ЛД50, но был вынужден сознаться в ходе перекрестного допроса после обнародования информации, содержавшейся в документах, которые мы похитили. Лаборанту пришлось сказать правду: они предпочитали проводить именно ЛД50.

Однажды судья оставил меня и второго подсудимого в заключении, когда машины в районе суда были забросаны листовками в обеденный перерыв. Нас выпустили, когда детективы просмотрели запись, сделанную камерой наблюдения на парковке, на которой было ясно видно, что листовки разбрасывает неизвестная женщина. Судью также раздражали наблюдатели в зале суда, которые делали заметки в ходе судебных слушаний. Однажды он конфисковал конспекты двоих людей, включая управляющего уикемской лабораторией Криса Бишопа, проведшего все восемь дней суда за бумагомаранием и нервным ерзаньем. Он постоянно озирался.

Судья отнесся с большим скепсисом к моим заявлениям о том, что я руководствовался благими намерениями. Он открыто заявил с самого начала, что собирается публично реабилитировать лабораторию и донести мысль о том, что она не делала ничего противозаконного. Игнорируя тот факт, что официально никто не следит за тем, как вивисекторы убивают ботоксом животных в местах, подобных лаборатории в Уикеме, а также линию моей защиты, судья суммировал все, что сказал прокурор присяжным об анархии, которая может начаться, если меня оправдают. Обвинитель также напомнил жюри, что в глазах правительства лаборанты не делали ничего дурного, потому что власти "контролировали" происходящее.

Подведение итогов по мнению всех объективных наблюдателей было не чем иным, как позором, превосходившим даже то, что говорила сторона обвинения. Присяжных заставили единодушно объявить нас обоих виновными. Против второго подсудимого имелись только косвенные улики, я протестовал, заявляя о его невиновности, так же, как и свидетели, сообщавшие о наличии у него алиби, но это никого не волновало. Судья описал рейд, который принес минимальный физический ущерб и спровоцировал скандал вокруг ботокса в СМИ, как "очень серьезное преступление", куда более страшное, чем обычная кража со взломом! Он неохотно согласился отпустить нас под залог вплоть до вынесения приговора, предупредив, что тюремные сроки очень вероятны. Через несколько недель мы явились в суд, и я всецело был готов получить два-три года тюрьмы, но ввиду смягчающих обстоятельств (моя девушка была нездорова, а я значился ее официальным опекуном), а также потому, что, как признал судья, он не хотел, чтобы я становился в глазах зоозащитного движения мучеником, и создавать еще большую огласку, он согласился приговорить нас к общественным работам. Потрясающе, нас отпустили на все четыре стороны!

Выходя из зала суда, я перекинулся парой слов с Бишопом. Это стало нормой после недели, совместно проведенной в суде. Я жил в той же деревне, что и он, несколько месяцев и даже ни разу не сказал ему ни слова. Теперь же он бормотал что-то и выглядел несчастным, видя, как я иду домой. Я сказал ему, что неприятности для него только начинаются. Он резко подпрыгнул так, словно кто-то приложил раскаленную железяку к его заднице и завопил: "Манн, ты не имеешь права мне это говорить!" Он начал размахивать руками, как тряпичная кукла, объевшаяся ЛСД. Я продолжил свой путь, спеша отпраздновать освобождение.

Судья, еще не покинувший зал суда, подозвал меня обратно и созвал мини-процесс, чтобы выяснить, что произошло. Все смотрели на него настороженно, испытывая неприятное чувство опасности. Судья допросил свидетелей, которые, так же, как я, сообщили о незначительном инциденте, но пришел к выводу, что я выказал неуважение к суду! Этому во многом поспособствовал Бишоп, заявивший, что я сказал нечто вроде "Тебе придется проверять, нет ли кого у тебя под кроватью". Я не говорил ничего подобного. Это была ложь, прозвучавшая от человека, для которого врать -- это будничное занятие. Весь бизнес лаборатории в Уикеме строился на лжи.

В момент необъяснимой истерии я заполучил всю ту огромную огласку, которой судья так хотел избежать. Мне вынесли пересмотренный приговор, добавив к общественным работам шесть месяцев тюрьмы. Сначала я думал о двух годах, потом уже шел домой и, не успев покинуть зал суда, был препровожден в фургон, направлявшийся в Винчестерскую тюрьму. Это был незабываемый день!

Как выяснилось, короткие тюремные сроки не менее утомительны, чем продолжительные. Нет времени взяться за что-то и чего-то добиться -- ты всего лишь убиваешь время, пока тебя не выпустят. Чтобы исправить это упущение, за две недели до моего освобождения власти прислали мне уведомление. Новости нельзя было назвать хорошими. Меня проинформировали, что настоящая дата моего освобождения переносится с конца июля на конец следующего января. Апелляционный суд удовлетворил заявку генерального прокурора лорда Голдсмита (того самого человека, который состоял в сговоре с Тони Блэром, дуря людей, чтобы только ему позволили начать нападение на бесчисленных беззащитных мужчин, женщин и детей в Ираке), утверждавшего, что общественные работы -- это слишком мягкое наказание за совершенное мной преступление. В результате мне добавили к сроку еще 12 месяцев.

Мне нанесли еще один ощутимый удар, но я его выдержал. Я провел несколько недель в классе брайлевской печати, учась переводить для слепых, побыл пассивным курильщиком, прошел курс обучения основам бизнеса, выиграл забег на 800 метров в состязаниях среди заключенных, распространял зоозащитную пропаганду и помог трем тюремным кухням с веганским меню. Меня выпустили условно-досрочно через шесть месяцев, еще три я был на испытательном сроке. Я хорошо себя вел и в настоящее время занимаюсь пиаром фильма "Под маской" в кинотеатрах Великобритании и континентальной Европы.

Я допустил ошибку и заплатил за это, но ворваться в лабораторию в Уикеме -- это все, что можно было сделать, чтобы разразился ботоксный скандал. Какие у нас имелись альтернативы? Написать члену парламента? Мой парламентарий сказал, что тестирования на животных для косметической отрасли запрещены. Лжец.

Наибольшее сожаление у меня вызывает то, что часть спасенных мышей подверглись новым опытам и погибла. На лабораторию в Уикеме оказывается растущее давление, и вопрос о том, когда начнется выдача судебных предписаний в ее защиту -- это лишь вопрос времени. А что будет дальше, мы уже знаем. Автомобили сотрудников уже переживают акты вредительства, сама лаборатория -- рейды, а поставщики -- постоянное преследование. В угоду моде на сайт предприятия совершаются хакерские атаки, телефонная линия парализуется регулярными блокадами и так далее. Тем не менее, начальники трудятся, не покладая рук, и открыли превосходящую уикемскую размерами лабораторию в новом месте, чтобы пытать и убивать еще больше маленьких животных.

Полиция так и не вернула мне автомобиль, но возвратила одежду и другие вещи два года спустя. Тем временем правительство настолько обеспокоилось нашими усилиями в борьбе, что хочет протащить закон, который приравнивал бы нас к людям, пилотирующим самолеты в небоскребы и взрывающим пассажирские поезда. Они хоть когда-нибудь слушали, что мы им говорили? Нет, потому что они сами никогда не затыкаются.

Меня периодически спрашивают, испытываю ли я раскаяние. Я отвечаю: "Конечно. Я бы столько всего еще сделал, если бы мне не мешали".

Дата добавления: 2015-09-03