Голодовка

Лучше быть счастливым, чем превращать свое тело в могилу для животных. Поэтому апостол Матфей отдавал предпочтение семенам, орехам и овощам, избегая мяса.

Святой Клемент Александрийский

В июле 1996 года 44-летннего Барри Хорна арестовали за хранение и размещение -- он был как раз в процессе, когда его задержали -- зажигательного устройства карманноо размера в магазинах в центре Бристоля. Это входило в кампанию ARM. Магазины были неотъемлемо связаны с вивисекцией и другими формами угнетения животных. На протяжении нескольких лет Барри то оказывался за решеткой за тот или иной поступок, то выходил на волю. Полиция неоднократно устанавливала наблюдение за ним. Барри узнал правду об угнетения животных девять лет назад и пришел на митинг в Нортхэмптоне, где почувствовал себя в хорошей компании. Среди присутствующих на мероприятии была большая доля радикально мыслящих активистов, действовавших в этой местности; людей, которых не волновало, что скажут другие; людей, готовых идти ради животных на риск.

С течением времени Барри познал преимущества одиночной работы, не учитывать которые при большом интересе полиции к местным активистам он не мог. Вокруг хватало надежных людей, но полиция знала их и легко могла установить за ними слежку. Барри нравилось трудиться одному. Он считал, что так у него больше шансов безнаказанно "делать свое дело". Мы обсуждали наши свершения, обычно в пабе. Как правило, это были общие и коллективные разговоры, с несколькими упоминаниями чего-то конкретного, но каким-то образом все были в курсе, кто чем занимался. Это было важно: знать, что твои друзья -- по-настоящему преданные идее люди, стремящиеся облегчить страдания животных, нанести их угнетателям урон и, возможно, вдохновить других на совершение собственных набегов. Испытываешь какое-то чувство комфорта, осознавая тот факт, что вы вместе стараетесь ради общей цели.

Барри мог снискать себе славу отшельника, но ему все равно нужны были единомышленники, движимые неприятием страданий животных. С ними он мог делиться кошмарами, свидетелем которых он был. Многие люди не хотят слушать подобное, но ты чувствуешь, что должен выпустить это из себя, поэтому мы неизбежно перебрасываем друг на друга этот груз. Потом Барри мог насладиться кружкой пива и рассказать пару анекдотов. Он не был стеснительным, но был скрытным. Он не задавал темп беседы, но умел ее поддержать, а кружка пива высвобождала превосходное чувство юмора, которое в нем мало кто замечал. Порой он бывал угрюмым, но это случается со многими мужчинами, когда у них начинают выпадать волосы в молодом возрасте. Барри не был тщеславным, но расстраивался из-за того, что лысел. "Бесполезно что-либо с этим делать, -- говорил он. -- Выглядит по-идиотски".

Но было немало других вещей, портивших ему настроение куда сильнее. Либо неописуемая жестокость, о которой ты узнаешь, выедает тебя изнутри, либо ты начинаешь ее игнорировать, либо приступаешь к активным действиям, чтобы с ней покончить. Мы вместе смотрели видео и читали ужасные истории. Нет лучше способов прекратить все разоворы в комнате, полной веганов. Барри всегда держал в голове то, что узнавал о жестокости к животным.

Барри не пытался проявлять силу или добиваться материальных ценностей. Ему было достаточно жить как живется. Это не касалось только угнетения животных: оно привлекало его пристальное внимание. Он поздно начал, но начал, и это было важно. Он был старше, чем большинство активистов ФОЖ в период, когда они наиболее храбры и самоуверенны, но ему было нечего терять.

В какой-то момент полицейские сделали вывод, что Барри что-то замышляет, и они не ошиблись. Тут не требовалось знание высшей математики: он всегда что-то замышлял. Детективы не спускали с него глаз, подозревая в предыдущих атаках ARM с применением зажигательными бомбами. Они знали, что он специально держится в тени, не показываясь на многочисленных демонстрациях и митингах. Они не могли его арестовать только потому, что подслушали чью-то болтовню о том, что "Баз работает один". У них было описание того, кто им нужен, но Барри не подходил под него на все сто, если не читать того, что он был белым мужчиной. Конечно, это немного помогло сузить круг подозреваемых, но куда более важную роль играло то, что число людей, которые могут изготовить зажигательное устройство и правильно разместить его в магазине, не так широк даже в кругах ФОЖ. В ходе плодоносной антимеховой кампании 1984 и 1987 годов небольшая группа активистов оставила в магазинах лишь около 40 устройств.

Менее сложные технические устройства шли в ход куда чаще, но все равно пользовалось ими небольшое число людей. Проще говоря, к атакам с зажигательными устройствами прибегают немногие, но тот, кто сделал это единожды, со временем теряет страх и продолжает выполнять большую часть подобной работы до тех пор, пока не случится неизбежное. Такие люди, как правило, либо совсем не известны полиции, либо известны очень хорошо.

Барри арестовали вместе с другими активистами в Ланкастере в 1987 году, когда они пытались освободить дельфина Рокки. Несколько лет спустя Барри задержали в составе команды хорошо известных местных активистов. При них нашли коллекцию зажигательных устройств. В округе имели место и другие аресты при менее драматичных обстоятельствах -- за любым ужином у активистов таких историй хоть отбавляй -- но проблема заключалась в том, что Барри выделялся своими поступками из общей массы и всегда был на виду. Он не подходил под стереотип идеально, но по мере роста любого движения подходящих под стереотип людей всегда становится все меньше и меньше. Угнетателям животных, которые расслабились из-за обещаний государства ввести ужесточения против протестующих и пересажать ключевых активистов, есть чего опасаться, потому что широкие объятия движения сплотили самых разных людей, готовых сделать шаг за черту и совершить самый неожиданный поступок, не опасаясь того, что их смогут вычислить и покарать.

Но Барри это не касалось -- его знали. Чувство, какое испытываешь, когда тонешь, начало охватывать его в момент, когда мужчина крепко схватил его за руку на выходе из магазина Halfords в центре Бристоля. Внезапно, за один короткий миг, весь его мир обрушился. Барри полагал, что никто не знает о его деятельности, но он ошибался, трагически ошибался. В тот момент, когда он услышал слова "Барри Хорн, вы арестованы по подозрению в...", он уже знал, что его жизнь не просто драматически и надолго изменится -- что она приблизилась к концу. Его быстро окружили детективы. На него надели наручники. Они явно очень хотели до него добраться и знали, что он затевал. Внезапно это стало до боли очевидно.

Теоретически, принимая во внимание прошлое Хорна, он не должен был быть слишком активен после предыдущих проблем с законом хотя бы какое-то время, и он прекрасно знал, что если его арестуют снова за что-то серьезное вроде поджога, его карьера активиста будет серьезно испорчена. Но у него имелись более серьезные планы. Он заготовил нечто, чему суждено было затмить даже пожары в универмагах на главных улицах городов.

То ли слухи, то ли чей-то длиный язык, то ли подозрительные действия самого Хорна привели к его аресту, но это не имело уже ровным счетом никакого значения, потому что у детективов были все необходимые доказательства, и его не выпустили под залог, как заключенного Категории А. После ареста с зажигательными устройствами в 1990 году, который обернулся для Хорна вполне скромным трехлетним сроком заключения, он решил, что больше не будет сидеть так долго -- слишком большая трата времени. Ему было неуютно от того, что он подводил животных, пока отбывал предыдущие сроки. Он не боялся того, чем являлась тюрьма сама по себе. Он мог справляться с нудной рутиной и отсталым мировоззрением тех, кто управлял системой. Его беспокоила вынужденная бездеятельность: для него было невыносимо никак не улучшать жизнь страдающих животных.

Он хотел делать больше. Он хотел, чтобы все делали больше. Будучи немногословным человеком, он четко давал это понять. Его обвинили в хранении зажигательных устройств и поджогах на острове Уайт в августе 1994 года. В тюрьме Хорн понял, что сильно ограничен в возможностях, но кое-что сделать он мог всегда, а именно объявить голодовку. Тот факт, что для изменения общества не нужно много людей, был хорошо известен в кругу общения Барри. Многочисленные инициативы были делом рук одних и тех же деятелей. За громкими делами стояли одни и те же активисты. Перебирая в памяти самые значительные рейды и мероприятия, можно было представлять себе одни и те же лица, зачастую скрывавшиеся за масками. Много людей никогда и не требовалось: история вновь и вновь доказывает, что именно единицы с всей их решимостью способны двигать горы. Безусловно, должна быть и воля народа, чтобы изменить общество к лучшему -- именно она добавила движущей силы, когда одиночки сражались с работорговлей и добивались права голоса для женщин -- но искра, из которой получалось огромное пламя, эффективный катализатор, запускающий химическую реакцию, всегда был результатом усилий храбрых личностей, дразнивших, обходивших, дискредитировавших и нарушавших существующие правила.

Тридцать лет назад запрет на глубоко укоренившуюся и любимую истеблишментом охоту воспринимался как сумасшедшая идея, которую проповедовала горстка несогласных людей, готовых нести наказание за попытки нарушать статус-кво, однако сегодня подавляющее большинство политиков и простых граждан возмущенно требуют неукоснительного соблюдения этого запрета.

Запрет на вивисекцию воспринимался еще менее осуществимой целью ввиду мощи фармацевтических гигантов, но именно этот запрет может быть введен в ближайшей перспективе. Это худшее проявление человеческого поведения. Это не необходимое зло, как его характеризуют те, кто в нем участвуют -- это просто зло. Это пытка для каждой белой мыши, впихнутой в пластиковый контейнер вместе с множеством других. Ее топят в жидкости, отравляют ядом или жгут на раскаленной тарелке. Барри Хорн как-то сказал мне, что единственное благо этих экспериментов -- это вдохновение, которое они дарят тем, кто с ними борется. "Нас не вдохновляют общественные деятели. Другое дело -- маленькие забранные жизни. И неважно, одну или трех убивают каждый год. Важно, что они истязают животное". Он мог наворчать на кого-то, кто приводил цифры убитых животных в той или иной области. Его раздражал тот факт, что мы превращаем жертв в единицы статистики. Он не надеялся сократить число пыток в течение какого-то времени, он хотел остановить эти пытки немедленно и не мог найти общий язык с кем-то, кто жаждал иного. Некоторые и не жаждут: они просто требуют, чтобы угнетатели увеличили размеры клеток или просят кого-то присутствовать при пытках, чтобы потом можно было считать, что те или иные акты жестокости "держатся под контролем" и "проверяются". "Да какого черта они называют себя активистами за права животных", -- возмушался Барри.

В Фулл-Саттоне над ним насмехались, узнав, что он попал туда "из-за нескольких животных", а не в наказание за воровство или наркоторговлю. Он парировал, что сделал бы то же самое даже ради одного животного. Для него это было войной -- войной, в которой жертвами были только бесчисленные миллионы живых существ, подвергаемых ужасным страданиям, миллиарды созданий, чьи жизни беззаботно отнимаются. Барри был готов стать жертвой этой войны, хотя его амбиции толкали его на то, чтобы нанести врагу как можно более тяжкое поражение. У него была долгосрочная стратегия. Он сфокусировался на вивисекции и всячески стремился причинить ей максимум ущерба до тех самых пор, пока его не арестовали.

Кто-то скажет, что больше Барри ничего не мог поделать и должен был ждать освобождения в 2006 году, но он был готов отдать борьбе все и даже самое большее, что у него было -- жизнь. Разве не этого мы ждем от нашей молодежи? То, что он сделал, он сделал не для себя. Это был жест, который нашел отражение в известной строчке: "Нет больше той любви, как если кто положит душу за друзей своих" (Евангелие от Иоанна 15:13).

В январе 1997 года, будучи в предварительным заключении, Барри Хорн начал серию самых зрелищных протестов, какие мир видел в нашей борьбе. Американские активисты, осужденные за пикетирование меховой индустрии в предыдущие годы, прибегали к голодовкам и добивались с их помощью большой огласки. Другие освободители животных в тюрьмах использовали голодовки для улучшений веганского питания в пенетенциарной системе. Барри Хорн хотел донести до людей правду про судьбу лабораторных животных, вдохновить других уделять борьбе чуть больше, чем пару часов, а, главное, заставить правительство отказаться от поддержки вивисекции и выполнить обещанное. По его собственным словам, это был "протест против поддержки и поощрения правительством индустрии опытов на животных в этой стране и призыв к правительству ответить за свои слова -- за поддержку вивисекторов, как финансовую, так и моральную, которую оно оказывало в течение пяти последних лет".

Он загадал желание, но не учел, что имеет дело с тем же самым правительством, пусть уже и без Маргарет Тетчер во главе, которое было счастливо позволить десяти североирландским заключенным умереть от голода, вместо того чтобы уступить их требованиям. Этого Барри Хорн не учел, но движение сплотилось, чтобы гарантировать, что правительству, вивисекционному сообществу и простым гражданам придется считаться с его протестом, и это должно было вполне удовлетворить Барри.

Лишь несколько близких доверенных лиц знали о его планах. Его идея была не из тех, что стоило подолгу обсуждать с кем-попало, но он мог обмолвиться в разговоре. Люди склонны обсуждать голодовки и то, насколько далеко они готовы зайти. Некоторые продолжают голодовки непродолжительное время, некоторые держатся чуть дольше, но мы редко ожидаем, что кто-то доведет дело до смерти у нас на глазах. Голодовка -- это нечто, к чему люди прибегают, дабы привлечь внимание к проблемам и себе, и когда они добиваются желаемого или им кажется, что все безнадежно, или когда их нервы уже на пределе, протест заканчивается. Как правило, это происходит до того, как здоровью будет причинен серьезный физический вред. Но бывают исключения. Когда люди начинают голодовку и не доводят дело до победного конца, встает неминуемый вопрос о серьезности намерений протестующих. Я вовсе не ставлю под вопрос то или иное решение людей в подобных случаях, но для Барри это было так же серьезно, как и все, что он делал в жизни, и его никто не мог отговорить. В приоритете у него было служение животным, права которых ущемляются жульническим, преступным миром вивисекции.

Хорн не собирался следовать чьему-либо совету относительно того, чтобы воспользоваться для активных действий свободой, которая была ему уготована по прошествии нескольких лет тюрьмы. Все, что его интересовало -- это поддержат ли люди выдвинутые им требования. У руля стояли консерваторы. Казалось, что это навечно. Они редко снисходили до того, чтобы даже притворяться, что им не все равно, но их дни могли быть сочтены -- надвигались выборы. Это делало любой спорный политический шаг с их стороны еще менее возможным, потому что из-за гибели Барри они рисковали не быть избранными на следующий срок.

У Хорна ушло время на то, чтобы добиться от скептически настроенного движения энтузиазма для поддержки первой голодовки. По счастью, Барри находился в Баллингдонской тюрьме в Оксфорде, когда перестал есть, а Оксфорд сегодня -- уже синоним вивисекции. Это сыграло Хорну на руку, потому что в окрестностях хватало работы для активистов за права животных. Голодовка Хорна обретала дополнительный смысл. Когда движение узнало о его идее, многие увидели в ней еще один ловкий трюк, пришедший на смену безнадежным методам борьбы. Активисты организовали серию пиктов -- как у здания тюрьмы, так и перед входом в местные лаборатории и центры разведения животных. На первой же демонстрации у здания тюрьмы в тринадцатый день голодовки собралось свыше сотни человек, пришедших выразить поддержку. Акции вдохновляли на акции.

Чтобы не мешать обеденным посещениям заключенных, после короткого утреннего мероприятия активисты отправились к зданиям двух центров разведения за городом -- в Харлан-Олак в Блекторне и на кошачью ферму в Хилл-Гроув рядом с Уитни. В ходе акции у первого комплекса, до отказа набитого всевозможными грызунами, скромное присутствие полиции воодушевило людей пробраться на территорию предприятия. Периметровое ограждение было разрушено в трех местах. Кроме того, активисты выбили двери, поколотили окна и так далее.

Полицейские видели, как полетели кирпичи, но ничего не смогли сделать -- толпа рассеялась. Но власти уловили общее настроение: вскоре в воздух взмыл вертолет, дороги были перекрыты, но это случилось слишком поздно, чтобы предотвратить аналогичный выплеск ярости в нескольких километрах от первого места -- на кошачьей ферме Хилл-гроув, принадлежавшей Кристоферу и Кейтлин Браун, куда направились некоторые из участников предыдущего погрома. Когда полицейские туда прибыли, они застали развороченные двери и выбитые окна. Ущерб исчислялся тысячами фунтов. Из одного сарая пропали 14 кошек. Полицейские бросились в погоню. Им удалось поймать трех человек и вернуть нескольких животных. Людей арестовали, а кошек вернули фермеру. Озадаченный Кристофер Браун, разводивших кошек с 1970-х и переживший последний рейд в 1980-х, сказал об активистах: "Они совершенно неверно информированы и введены в заблуждение. Они довольно злые и думают, что люди, проводящие медицинские исследования, не уважают животных. "Вивисекция" -- плохое слово. Правильный термин -- это "медицинские исследования". Кошек сейчас используют как лабораторных животных только для ветеринарных опытов". На самом же деле мистер Браун не знал и не заботился о судьбе своих кошек, вне зависимости от того, оставались ли они в Британии или покидали страну после того, как он их продавал. "Вивисекция" -- это действительно плохое слово, равно как и плохое дело. Оно плохое и для животных, и для медицинского прогресса.

К моменту, когда короткая, спонтанная атака на ферму Хилл-Гроув завершилась, всем стало предельно ясно, что полицейское начальство координировало соответствующим образом свои силы, и новые попытки растормошить вивисекционное сообщество Оксфорда пока придется отложить. Большая часть оксфордской полиции подстерегала активистов на контрольно-пропускных пунктах на дорогах и в лабораториях, в частных домах и центрах разведения. Для обеспечения дополнительной защиты были вызваны полицейские из соседних графств. Все эти меры стали неадекватно серьезной реакцией на пару разбитых окон. Всего было арестовано 26 человек. Некоторых продержали в участках всю ночь, после чего отпустили. Так прозвучал сигнал того, что последует вскоре новая волна акций противодействия чудовищу по имени Вивисекция. Или, если вы предпочитаете интерпретацию одного из атакованных бизнесменов, близилось "не что иное, как анархия. Разгул банды бездумных отморозков, жаждущих разрушений".

Через несколько дней был намечен пикет при свечах у здания тюрьмы. Полиция не захотела позволить чему-то подобному случиться и применила Параграф 60 Закона о криминальном правосудии, который позволял останавливать, обыскивать и беспокоить людей, которые вторгаются на ту или иную территорию. Многие, кого считали веганами, развернули на дороге с угрозой арестовать в случае, если эти люди воспользуются своим демократическим правом на протест. Но пятьдесят человек все равно сумели пробраться. Они зажгли свечи на ветру к открытому презрению полицейских, которые не желали общаться с активистами по-человечески, даже притом, что они проделали вместе с некоторыми из них долгий путь через несколько графств, следуя за их машинами от самого порога дома в сотнях километров от тюрьмы.

На другой демонстрации, у конур центра разведения Consort в Россе-он-Уае в Херефорде, полицейские были очень возбуждены и обеспечены всем необходимым, но, тем не менее, упустили важный момент. В этом они были не одиноки. Новая команда охраны отгоняла толпу демонстрантов, но несколькие из них обнаружили, что находятся вне зоны видимости блюстителей, у них за спиной, и пробрались в загон с щенками, откуда беспрепятственно вынесли десятерых биглей -- средь бела дня! Даже новоприобретенное радиолокационное оборудование не сумело засечь освободителей с их бесценными трофеями, которые они вынесли под куртками.

Рано утром на следующий день зажигательные устройства вызвали возгорание семи холодильных фургонов на стоянке фабрики по переработке курятины Buxted Chickens в Брэкли, графство Нортхэмптоншир. Компания понесла убытки в размере десятков тысяч фунтов. Вслед за этим была совершена акция на севере. Из лаборатории Университета Центрального Ланкашира были вынесены несколько сотен дождевых червей. Компьютеры и другое оборудование активисты безжалостно поломали. Все эти и многие другие акции люди посвятили Барри Хорну. Он сам незримо участвовал во всех этих рейдах, неважно, видел он это или нет, и это вдохновляло его голодать до самой смерти.

Голодовки, пользующиеся все большей популярностью отчаявшихся людей, часто воспринимаются тщетной формой протеста. Пытаться заставить консервативное правительство в капиталистическом обществе расправиться с угнетением животных -- это действительно тщетно, но Барри Хорн так не считал. Он напоминал обществу о зоозащитном движении и неустанно выносил вопрос о вивисекции на повестку дня, с которой она ушла в виду роста протестов против экспорта скота. Министерство внутренних дел было откровенно ошеломлено реакцией движения на его протест и, не зная, как реагировать, решило наказать Хорна, заодно переместив проблему из Оксфорда в другое место, где потенциал для нарушения общественного порядка на протяжении недели напролет намного меньше. Прожив четыре недели без пищи, Барри Хорн сумел не только упаковать свои вещи, но и донести их вплоть до своей новой камеры в тюрьме Бристоля, будучи при этом в наручниках.

Национальная пресса отмалчивалась о голодовке и сопровождавших ее протестах, но за пределами страны, где проводились акции солидарности, началась совсем другая история. Люди жгли флаги Великобритании у зданий ее посольств. Восемнадцать тюремных заключенных из числа активистов за освобождение животных провели в стране 48-часовую голодовку, Джефф Шеппард продолжал ее 21 день. Как человек, с которым лучше не иметь дело, если его регулярно и обильно не кормить, я был не в себе уже к полудню первого дня. По истечении 48-го часа меня можно было видеть жадно поглощающим чапаттис с карри камере. Я сфокусировал все внимание на желудке, потому что 48 часов для него было тяжким испытанием: картошка со шпинатом, рис и чапаттис -- я до сих пор чувствую этот вкус...

ARM пригрозила, что если Барри Хорн умрет, за ним последуют пять вивисекторов. Правительство предсказуемо никак себя не проявило, разве что пообещало сделать все необходимое, чтобы люди тихо сидели по домам. Но чертенок уже выскочил из табакерки и наделал немало шума. Администрация консерваторов доживала последние дни, и представители Лейбористской партии связались с организаторами кампании и напомнили движению о своей выдуманной поддержке. Все выглядело так, словно лейбористы возьмут бразды правления после майских выборов. Они пообещали учредить Королевскую комиссию по вивисекции и запретить различные практики тестирований на животных; это касалость табака, алкоголя и оружия. Барри Хорн сделал тактическое отступление.

Через неделю после его политически мотивированного переезда в другую тюрьму, который привел все движение в двойное возбуждение и придал ему дополнительных сил, а правительство и вивисекционное сообщество убедил в потенциальном риске более масштабного бунта в случае, если Хорн умрет, Барри приостановил свою акцию. Он провел без пищи 35 дней. Он сделал больое дело, вселившее уверенность во многих, притом, что это был лишь пробный ход. Все равно как опустить палец в воду, прежде чем в нее войти. Барри знал, что мог поднять ставки.

Не испытывая чувства стыда за недостаток экстремизма в этой кампании, я очень захотел узнать, каковы планы Барри, как человека, который всегда будет пользоваться глубочайшим уважением всего движения. Мне было не до шуток, потому что голодание -- это не менее опасно, чем рак. Я думал: а что, если он собрался идти до конца? Этот вопрос донимал меня с каждым днем все больше и больше. Барри был серьезен. Чертовски серьезен. Лишь немногие понимали, что совершенно не удовлетворен, несмотря на резонанс, который ему удалось создать. По сути, его жизнь и жизни животных снова оказались в руках политиков, которые вроде бы готовы были сделать важный шаг, но замерли и попятились.

Дата добавления: 2015-09-03