Ферма Хилл-Гроув

Еще один визит инспекторов из МВД. На этот раз я вижу их в коридоре. Зоотехник говорит мне подмести пол, я его подметаю, а инспекторы даже не заходят в мою часть лаборатории. Я вижу их уже второй раз, а они еще даже не взглянули на собаку.

Зоуи Бровтон, в HLS, 1997

Победа над Consort, к сожалению, не давала возможности победить всех остальных угнетателей. Одолеть Consort было плевым делом в сравнении с задачей сокрушить таких гигантов, как HLS, ICI, Proctor & Gamble и Портон-даун с их сильно превосходящими ресурсами и влиянием. Гибель Consort не пошатнула индустрию -- компания была лишь крошечным звеном большой цепи. При этом нужно понимать, что поломка каждого звена ослабляет цепь. Следующая цель была очевидна. Все сразу задались вопросом: а что там с разведением кошек для вивисекторов в Оксфорде? В осаде Consort участвовало большое число людей. По окончании кампании некоторые из них согласились вплотную поработать с фермой Хилл-Гроув -- заняться ею на постоянной основе вплоть до благополучного прекращения ее жизнедеятельности.

Было ясно, что это займет время, потому что люди с трудом расстаются с материальными ценностями и не любят менять свою жизнь, но у многих активистов имелось преимущество: у них не было работы, которая отнимала бы весь день, на них не висели кредиты по ипотеке, да и семейные обязательства их не ограничивали. Требовалось только отточить тактику. Активистам предстояло вложить в дело столько веры в себя, упорства, преданности и энергии, сколько требует запуск успешного бизнеса. Им нужна была убежденность в том стопроцентной правильности того, что они делали. Вопрос о том, чтобы прийти на демонстрацию не сегодня, а завтра, уже не стоял: приходить нужно было всегда. Пришло время действовать. Пришло время листовок, плакатов, наклеек, футболок, бюллетеней... пришло время покончить с фермой Хилл-Гроув.

Предприятие Брауна поставляло кошек вивисекторам начиная с 1970-х и давало рекламу везде, где могла оказаться целевая аудитория. То, что подобный бизнес процветал в Британии, при его отношении к животным, тем более к кошкам, это нечто вроде ужасного чуда. Чуда, которого нужно стыдиться.

Последний раз ферма Хилл-Гроув пережила неприятный инцидент в сентябре 1981 года, когда Брауну пришлось использовать трактор, чтобы зажать несколько заявившихся к нему средь бела дня активистов в одном из сараев. Все 11 человек были арестованы, отданы под суд и вынуждены оправдывать свои действия тем, что они поступали правильно, а Браун -- нет. Десятерых суд признал виновными и приговорил к выплате штрафов и продолжительным условным срокам, призванными предотвратить подобное поведение в дальнейшем. Покидая зал суда, один активист сказал: "Вместо того, чтобы думать, как бы остановить нас, пусть лучше подумают, как остановить остальных". В 1993 году JD отправила на ферму бомбу в посылке, что ненадолго притормозило деятельность предприятия. И вот пришел 1997 год, год, когда движение мобилизовалось.

Бизнес Браунов не ограничивался разведением кошек. Они выращивали сельскохозяйственные культуры на 340 акрах земли, сдавали территорию под лагеря отдыха и держали полупансион. Все это на территории одной фермы. Они рекламировались в журнале Caravan Club и справочниках по полупансионам. Человек, ничего не знающий про Хилл-Гроув, мог подумать, что служебные постройки на территории скрывают в себе складские помещения и тому подобное. Едва ли кто-то стал бы подозревать, что в этих зданиях содержатся сотни кошек, продаваемых на опыты.

Кристофер Браун имел самое обычное прошлое. Говор выдавал в нем деревенщину-ливерпульца, и в этом не было ничего зазорного -- так же говорит моя мама. Жена Брауна Кейтлин была бывшей ветеринарной медсестрой из семьи ветеринаров. Это предполагало, что она должна была уважать право животных на жизнь, а не финансовую выгоду, которую можно было с них получить. Однако, как мы можем убедиться в каждом случае поточной жестокости к животным, почти в любой зарплатной ведомости всегда значится ветеринар, который придает жестокости солидности. Суровая реальность заключается в том, что некоторые ветеринары жестоки, бессердечны и делают свою работу только из-за денег. В 1970 году отец Кейтлин прознал о том, что среди вивисекторов вырос спрос на кошек, и решил открыть на ферме центр разведения, чтобы заработать легких денег. Кристофер женился на этом бизнесе. Предприятие виделось ему отличной идеей. Другие фермеры увидели перспективы в расцветающем бизнесе и с готовностью инвестировали в него. Индустрия вивисекции нашла способ превратить животных в единицы прибыли, проверяя на них лекарства от всех существующих заболеваний, чтобы объявлять результаты, писать отчеты и выстраивать статистику. Тем самым живодеры пытались доказать, что благодаря участию животных в опытах возможно все. Это был бизнес. Никакой науки и ничего личного. Большинство крупных поставщиков животных стали результатом этой революции в области пыточных технологий и мошенничества; кто-то взялся за разведение животных, кто-то -- за воровство домашних питомцев, а кто-то стал импортером в этой паутине секретных, сомнительных сделок, стоивших бесчисленных жизней.

Так же, как и в любом другом кровавом бизнесе, людей, ответственных за разведение большинства животных на эксперименты, можно пересчитать по пальцам, и все они проявили себя беспощадными и преданными подлому делу. Так или иначе, тридцать лет спустя у Брауна уже была целая колония кошек, которые приносили ему по ё100.000 в год. Неплохо, учитывая какая роскошная жизнь уготована каждому из этих животных, рано или поздно переезжающим в апартаменты класса люкс в Оксфордском университете и других лабораториях, где за их благоденствием будут бдительно приглядывать честные и трудолюбивые инспекторы Министерства внутренних дел. Это слова вивисекторов, конечно. Браун никогда не мог точно сказать, какую пользу приносят обществу его кошки, но настаивал на том, что они не страдают, а даже если страдают, это строго контролируется свыше. Видимо, он считал, что это вызовет у всех небезразличных людей вздох облегчения. Конкурентов у Брауна практически не было; он застолбил нишу на рынке и, как он считал, оказывал кошкам услугу. "Я люблю животных. Если бы не я, рынок бы заполонили ковбои с задворок, которые воруют домашних животных на улицах", -- сказал он интервью Big Issue. Он делал публичные заявления одно за другим в первые месяцы кампании, словно получая удовольствие от того, что оказался в центре внимания, и торопясь, пока его минуты славы не минули.

Объявление о том, что следующая кампания, которую проведет движение, будет война против Хилл-Гроув, никак не повлияли на Брауна. Он выразил абсолютную самонадеянность и равнодушие. Коренастый мужчина с подозрительным взглядом и агрессивной улыбкой, он видел, как протестующие приходили и раньше и всегда их высмеивал. За несколько дней до того, как пришли толпы, у ворот фермы сидела одинокая старушка с плакатом. Десять рабочих Брауна придерживались тех же взглядов, что их босс, и были безумно счастливы спускать пар на протестующих в ходе вскоре ставшего непрерывным пикета. Они смеялись над активистами, смеялись над кошками. "Вы делаете наши будни более интересными", -- говорили они.

Когда давление усилилось, Браун установил кнопку сигнала тревоги. На его стороне был не только закон, но и правительство. А, самое главное, он пользовался преданностью местной полиции, которая запустила операцию "Турникет", чтобы защитить его бизнес и даже установила на его дымоходе антенну полицейской радиосвязи. Ферма привлекла внимание любителей кошек, ужасавшихся от изображений всех тех кошмаров, которым подвергаются животные в лабораториях. Они боролись плечом к плечу с постоянными активистами, которым было все равно, какие биологические виды эксплуатируются и по какой причине.

Одна симпатичная, хорошо одетая блондинка чуть за тридцать присутствовала на первой в своей жизни демонстрации, только-только узнав о кошачьей ферме. Она считала, что даже не RSPCA, а полиция должны приехать и вызволить кошек. "Я шла по переулку с другом и котоноской в руке. Меня остановили полицейские и спросили, куда я направляюсь. Я ответила, что иду спасать кошек. Это же очевидно! Он что думал, что я хожу с котоноской на променад? Один из них сказал: "Не делай глупостей, душечка, иначе тебя арестуют". Я решила, что это шутка, но он говорил серьезно! Я пришла к ферме и увидела, как они окружили ее. Меня это выбило из колеи. Я просто стояла и плакала навзрыд". Очень скоро она начала симпатизировать ФОЖ и сама стала его активистой. Она принялась поливать машины эксплуататоров краской, звонить им и молчать в трубку, воровать у них животных. Она призналась, что поначалу не винила полицию, но, когда она увидела, как они защищают угнетателей животных, ее жизнь изменилась.

Против фермы протестовали самые разные люди, и высокомерному фермеру все-таки пришлось считаться с ними. То, что некоторые активисты могли полностью посвятить себя кампании, явилось ключом к ее успеху. Еще одним важным моментом было удобное расположение фермы, позволявшее многим легко до нее добираться. Кампания пользовалась огромной поддержкой общественности. Бесстыдное пособничество полицейских Брауну не только не защитило ферму и не запугало протестующих, но и усугубило репутацию эксплуататора и его друзей, тем самым протянув активистам руку помощи.

В сущности, проблемы Брауна начались за несколько месяцев до официального старта кампании с неожиданного рейда, который активисты провели в поддержку голодовки Барри Хорна. Некоторых освобожденных кошек полисмены вернули хозяину, арестовав девятерых активистов неподалеку и выследив еще нескольких позднее. Это событие не только не расстроило Брауна, а, напротив, вызвало в нем ликование. Он вспомнил, что когда нечто подобное произошло в прошлый раз, любое дальнейшее сопротивление его деятельности пропадало. Но в данном случае судебный процесс по делу Кивана Хикки и двух других активистов, обвиненных в ограблении коммерческого предприятия и хранении краденого, не фокусировался исключительно на преступлении и затронул тему самой фермы Хилл-Гроув и личность Кристофера Брауна.

В ходе девятидневного разбирательства была обнародована бесценная информация, способная помочь в закрытии бизнеса Браунов. Защита вызывала его и его рабочих для дачи показаний о буднях на ферме. Браун затруднялся объяснить, почему матери убивали целых 10% своих детенышей, рожденных в стрессовых условиях клеточной жизни. Не понравилось ему комментировать и то, что некоторых котят отлучают от материнской груди и продают на опыты в возрасте шести недель. Кроме того, в суде зачитали список повреждений, получаемых котятами. Перечисление увечий занимало несколько страниц. Браун с неохотой обсуждал все это, равно как и привычку клеймить своих кошек раскаленными щипцами без анестезии.

Браун и полиция получили смачный плевок в лицо, когда с троих подсудимых были сняты обвинения в краже со взломом и только 19-летнего Кивана Хикки признали виновным в хранении краденого -- милой кошки Маргарет, которую использовали для разведения. Но судья Тикл спровоцировал волнения в зале суда, когда подыграл прессе и Брауну, подтвердив заявления последнего о том, что активисты причинили кошкам страдания тем, что их освободили. За это он отправил Хикки в тюрьму на год, посоветовав ему впредь более аккуратно выбирать мишени для нападения. Как выяснилось позже, Хилл-Гроув был наилучшим выбором. Прибыв в Тюрьму Ее Величества в Оксфорде, Хикки устроил склоку с персоналом относительно питания. Ему было сказано, что веганскую еду здесь не готовят, и он напомнил, что Барри Хорн тоже был веганом. Надзиратели легко парировали: "Да, но он ни фига не ел".

Браун сам себя приговорил, сообщив суду, что кошка Маргарет была убита на ферме две недели назад, потому что, по словам этого самопровозглашенного любителя животных, "ее возможности для размножения подошли к концу". Таким образом, фермер признался, что благодарил тех, кого он якобы любил, тем, что убивал их, когда их физические возможности иссякали, либо отправлял на опыты, что одно и то же. Аналогичная участь постигла Пебблз. За свои 8 лет она принесла Брауну 12 пометов котят; она тоже испытала недолгий вкус свободы в руках ее неудачливых спасителей и тоже была возвращена на ферму только для того, чтобы ее убили.

Активисты внимательно следили за любым шагом Брауна, ловя каждое его слово и делясь им со всеми. Благодаря этому образ фермы Хилл-Гроув, как уединенного места, где можно провести идиллические каникулы в каменном домике на лоне природы Оксфордшира, начал распадаться на глазах. Дело было не только в тошнотворном бизнесе Брауна, о котором теперь узнали очень многие. Для тех, кому было наплевать на деятельность владельца, существовали не покидающие вахту активисты, и с их присутствием приходилось считаться. Они напоминали о себе ужасным шумом днем и ночью. Мало кто из отдыхающих мог вынести больше суток, наполненных звуками горнов, фейерверков и полицейского вертолета.

Когда эта часть бизнеса начала проседать, стало ясно, что существует множество способов прикрыть бизнес убийцы кошек. После нескольких месяцев давления Браун сказал в интервью для The Oxford Mail: "Все довольно печально. Эти люди очень сильно заблуждаются. Они неразумны. Они несправедливы к тем, кто приезжает сюда в отпуск. Им нет дела ни до кого, и они шумят всю ночь". Он вдруг перестал быть самоуверенным и безмятежным.

Он по-прежнему проявлял высокомерие и равнодушие, которые распаляли его оппонентов. И чем больше он говорил, тем больше он злил людей. Он не выглядел и не звучал как хороший человек. Его это не слишком волновало. Чувства защищенности Брауну придавал только его влиятельный друг Джек, который жил недалеко в Уитни и с которым они вместе ходили в церковь по воскресеньям. Да, в церковь по воскресеньям. Их обоих регулярно преследовали акции протеста, которые становились все более сокрушительными благодаря полицейским, дававшим запретительные распоряжения и блокировавшим все дороги, чтобы активисты держались подальше от фермы. Джеку даже удалось добиться введения 8-километровой зоны отчуждения вокруг Уитни, чтобы держать протестующих подальше от фермы его друга -- это был всего второй раз в истории материковой части Британии, когда применялись эти особые ограничения. После появления нововведений в Законе о предотвращении террористических актов, угроз, запугивания и незаконных арестов, один констебль радостно объявил толпе, собравшейся на совершенно законную акцию протеста у фермы Брауна: "Ну, все. Ваша демонстрация закончена".

Глупость применения драконовских мер была выявлена час спустя, когда тысяча недовольных протестующих отправилась в центр Оксфорда и за день разбудила все графство! По сравнению со стоянием в поле у черта на рогах это была резонансная акция. Полицейские слишком усердно пытались держать одного человека и его грязный бизнес на плаву в ущерб интересам животных и мирных протестующих и демократическим правам. Жители Оксфорда никогда не видели столько полиции. Она очень быстро исчерпала все местные ресурсы и пошла на поклон к правительству, чтобы попросить поддержать операцию: кошачья ферма со ё100-тысячным доходом быстро становилась все менее выгодным для государства предприятием. Это подтверждали слова самих офицеров. По словам суперинтенданта Дэвиса, который дал комментарий в январе 1998 года, для Брауна полиция "де факто стала частной охранной фирмой".

Правительство и бывший министр внутренних дел и житель Уитни Джек Стро изо всех сил старались отступить от предвыборных обещаний и доказать нервничающей индустрии, что ни правительство, ни протестующие не будут мешать тихой жизни вивисекционной империи. По совпадению, в это самое время Закон о защите от домогательств как раз проходил через парламент. Считалось, что его целью было защитить женщин от навязчивых и нежеланных ухажеров. Вскоре правозащитники начали говорить о том, что новые власти могут использовать закон в дурных целях -- например, чтобы защищать людей вроде мистера Брауна. Именно так и получилось.

Через четыре недели после принятия закона летом 1997 года Кристофер Браун получил желаемое запретительное постановление в Верховном суде, которое эффективно установило зону отчуждения вокруг его собственности, приближаться к которой теперь запрещалось "любому, кто вел себя как активист за права животных". Таким людям необходимо было воздерживаться от любого общения с Брауном и демонстраций на земле, прилегающей к его владениям. Им также возбранялось "отклоняться от всех пешеходных дорожек общественного пользования". Кроме того, вето коснулось любой рекламы демонстраций и протестов, направленных против бизнеса Брауна, "на прилегающих к его земле территориях и не только". В качестве наказания были предусмотрены пятилетний тюремный срок, штраф или конфискация имущества. За протесты! Правила и настроения в английской сельской местности явно менялись.

Получение этого постановления стоило Браунам ё5000 вдобавок к ежегодному счету за охрану частной собственности в ё30.000. Но помимо того, чтобы держать подальше тех немногих, кого полиция и фермер хорошо знали, нужно было отбиваться и от других, менее известных, но уже закрывших амбразуру активистов. Время шло, а расходы росли с каждым новым юридическим письмом и кипой документов. Оказалось, что правовые ухищрения не работают. При этом Брауну удалось создать прецедент, которым могли воспользоваться другие угнетатели животных, имеющие больше ресурсов. Новому закону суждено было сыграть свою роль в попытке решения похожей проблемы, в чем мы убедимся чуть позже.

Местная полиция настолько рачительно искала в законодательстве зацепки, которые можно было использовать, чтобы сбавить обороты протестов, при этом охотно пользуясь неписаными правилами, что ее ежегодные расходы выросли до ё1 миллиона. И все из-за защиты кошачьей фермы! И если тот факт, что множество животных подвергаются безжалостным опытам, не слишком волновал всех жителей Оксфордшира, то информация о том, что их налоги тратятся столь экстравагантным образом, вывел общественность из себя. Кошачья ферма была нужна немногим. Она не столько помогала местной экономике до того, как явились активисты, а с тех пор, как они обосновались, вообще стала вредить процветанию региона и к тому же плохо влияла на социальный климат. У полиции не было выбора. У граждан был. Если бы не полиция, ферма Хилл-Гроув не простояла бы под натиском толпы даже неделю. Теперь на полицию усиленно давили, требуя делать больше для других людей в графстве, которые не получают прибыль от издевательств над кошками.

Держа все это в голове, некто умный дал всем остальным участникам кампании решающий совет: не позволить полицейским стать врагами, как бы плохо они себя ни вели, и выплескивать всю энергию только на угнетателей животных. Рекомендовалось не вступать с полицейскими в драки, а думать, как увеличить контингент полиции. Общественное спонсорство государственной охраны фермы Хилл-Гроув и слепая одержимость местной полиции защитить грязный бизнес явились решающими факторами.

При учете всего этого была сделана рассылка на 8000 адресов сторонников, приглашавшая зоозащитные гру ппы со всей страны выбрать день и организовать поездку в Оксфорд. Авторы также просили распространить информацию дальше. Массовые протесты имели место каждые пару месяцев, местные демонстрации проводились почти ежедневно. Все это сопровождалось неминуемыми посещениями активистов домов сотрудников фермы и ночными дежурствами, прибавляя полиции работы, хотя по ее опыту работы уже должно было становиться все меньше и меньше. Начальник полиции Долины Темзы, одного из самых крупных и наиболее закаленных образований в графстве, имеющей опыт "разбирательств" с крупномасштабными протестами (как, например, по случаю строительства Ньюберийского объезда и иностранного военного присутствия в Гринэм-Коммон) твердил: "Число протестующих уменьшится, они растают".

Он считал, что люди потеряют интерес и займутся другими вещами. Но он недооценил настрой и уверенность, подогреваемые говорливым, но честным мистером Брауном, который заявил The Independent: "Это ужасно. Опустошающе. Мы не живем, мы существуем. Мы терпим из последних сил. Но да, я упрям. Я еще не готов сдаться. Я всего лишь хочу видеть будущее". Он этого никогда бы не признал, но он уже сам себя отговаривал разводить кошек. Это была музыка для ушей активистов.

С самого начала кампании Браун недвусмысленно заявлял, что не откажется от своего отвратительного бизнеса из-за "бесчинств толпы" -- ни за деньги, ни за любовь. Но спустя год его мнение изменилось, и он начал колебаться. Он говорил, что поголовье кошек, которое у него есть, стоит ё100.000 и что он закроется, если ему заплатят ё200.000. Покупатель не нашелся, хотя местная полиция могла бы себе позволить такие траты, не имей она других идей относительно предприятия Брауна.

Во Всемирный день защиты лабораторных животных в 1998 году 2000 человек прибыли к ферме Хилл-Гроув на частных автобусах, чтобы навести шороху, и лишились дара речи. Изолированная ферма была скрыта от глаз: полиция обнесла ее трехметровым стальным забором, который спрятал за собой ферму со всеми ее секретами. Если бы по углам возвышались дозорные вышки, с которых протестующих не только обозревали бы, но и снимали на камеру, то это вполне могла быть сцена из Северной Ирландии или с Западного берега реки Иордан. Так распорядилась полиция Уитни. Тот, что полиция возвела эту штуку, не собираясь никого пропускать на территорию, раззадорило активистов, как красная тряпка быка, и, конечно же, накалило обстановку. Это было явным подстрекательством горячих голов.

В тот день, как и в многие другие, полиция останавливала автобусы и фургоны на блокпостах, записывала данные водителей и обыскивала машины. Грузные, расфуфыренные полисмены с видеокамерами обходили автомобили с видеокамерами. Они снимали всех подряд и были готовы спустить собак на любого, кто возразит. Тех, кто сопротивлялся и прятал лица -- стариков, молодежь, гигантов и коротышек -- все равно заставляли смотреть в камеру. Помимо того, что полисмены задерживали людей своими мероприятиями, они их очень злили. Вышеупомянутая молодая блондинка (на этот раз уже без котоноски) потеряла остатки симпатии к полиции, когда ее остановили во второй и в третий раз. Если виноваты были не они, то кто? Ведь все мы отвечаем за то, что делаем. По выходе из автобусов у фермы активистам приходилось иметь дело с полицейским кордоном на месте проведения акции, через который офицеры процеживали людей, останавливая каждого, чтобы снять на видео и фото. Боже, сколько же они сделали снимков!

Какой бы ни была причина подобного поведения, столь явно запугивание, сование камер в лица людей, массивный забор и груда камней у кордона способствовали проведению самой драматичной и сногсшибательной акции протеста у фермы Хилл-Гроув. Между домом Брауна, сараями с кошками и стальной оградой расположились три сотни полисменов особого назначения. Они оставались там вплоть до второй половины дня, чтобы гарантировать, что ни одна кошка не будет спасена. Им явно не было особого дела до дома, потому что за два часа несколько десятков активистов выместили на нем все, что накопилось, швыряя камни и другие подручные предметы. Так были разбиты восемьдесят окон и большая часть крыши. Забор активисты частично свалили, но обширные силы полиции не позволили никому пробраться на территорию фермы. Были попытки протаранить забор или прорыть под ним тоннель, но кордон воспрепятствовал всем ухищрениям. В итоге кошек освободить так и не удалось, но дом был сильно поврежден на глазах у 300 полицейских.

Неужели одно из самых крупных и опытных полицейских формирований можно было так легко объегорить в день акции, к которой оно серьезно готовилось и для которой было надлежащим образом экипировано? Распространенное мнение гласило, что порча имущества и сопряженные с ним беспорядки были допущены специально, чтобы в дальнейшем провести аресты. Разумеется, именно так все и было, и недостатка в тех, кто обрекал себя на задержание, не наблюдалось. Несмотря на потраченные ё70.000 только за один этот день, большие скопления стражей порядка и металла не уберегли собственность Брауна. Рваные занавески развевались на ветру сквозь выбитые стекла. Кровля больше состояла из дыр, чем из черепицы. Для желавших краха Брауна это было средством поднятия боевого духа.

Прошло немного времени, прежде чем полицейские составили список имен и адресов, которые они собирались объехать, чтобы наказать виновных в этом безобразном преступлении, и они не старались действовать аккуратно. Людей арестовывали в их домах рано утром в ходе рейдов на протяжении следующих месяцев. На дальнейших демонстрациях дежурил специалист с портфолио протестующих, чтобы ловить тех, кто отметился в тот памятный день у фермы Хилл-Гроув. Судебные дела открывались в два счета. Любому, кто угодил в полицейскую ловушку и не сумел эффективно изменить внешность, ничего не стоило получить тюремный срок. Погром на ферме Хилл-Гроув был зрелищным, но дорого обошелся активистам.

Вместе с тем на предприятие была обрушена энергия всего движения. Для многих победа над Брауном и его бизнесом стало делом чести. Однажды ночью Range Rover Брауна сгорел дотла. Он стоял прямо перед домом владельца -- в нем выбили несколько окон. Телефонные линии предприятия несколько раз специально забивались в ходе скоординированных общенациональных дозвонов, что разрушало бизнес и доставляло неудобства. За время кампании Брауны получили десятки тысяч звонков. Их телеграфный столб спилили. Фейерверки с грохотом взрывались за их окнами рано поутру. Рабочие увольнялись. Поступала груда нежелательной почты. День за днем им приходилось сталкиваться с новыми формами давления.

В конце июля 1999 года жующие жвачку, вооруженные до зубов полисмены полицейские провели двадцать случайных арестов на общенациональном сборе в Оксфорде. Они задерживали даже ораторов и тех, кто стоял рядом с ними. Всех позже отпустили "вплоть до разбирательств". Это была ненужная акция, которая опять-таки только взбесила людей. Конечно же, не было совпадением то, что в ту же ночь ФОЖ ударил в графстве дважды -- спалив четыре грузовика поставщика мяса домашней птицы Tadmartin Poultry и 17 фургонов United Dairies и причинив тем самым ущерба на сумму ё1 миллион.

Счет за защиту фермы за два года достиг ё5 миллионов. Были арестованы 350 человек, 21 осужден. Киван Хикки и тот, кто выкрал кошку, получили больше всех. Спустя 19 месяцев после начала кампании Браун заявил: "Это просто анархия. Терроризм. Меня избивали. Я получал бомбу в посылках и мои сотрудники тоже. Но я не собираюсь сдаваться. Если бы я это сделал, я бы уступил господству толпы". При этом всем бросилось в глаза то, что реклама о продаже фермы Хилл-Гроув исчезла из гида "Покупатель животных" в 1999 году. В августе имело место ключевое событие, которое заставило Брауна передумать относительно продажи кошек.

Мистер Браун много общался с прессой и держал свою жену на почтенном расстоянии от фокуса внимания. Одна маленькая акция доказала, что воздействовать на миссис Браун -- это тоже неплохая идея; в конце концов, она была директором и секретарем, а он -- директором и оратором. Однажды вечером, когда Кейтлин Браун гуляла с собакой в лесу неподалеку от фермы, активисты вступили с ней в контакт. Когда ее нашли, она все еще была в оцепенении и рыдала. Ей не причинили физического вреда, но привязали к ограде и горячо пообещали неприятные последствия в случае, если она и ее муж будут затягивать с закрытием предприятия. Два месяца спустя все было кончено.

Этот инцидент и намеки полиции на то, какой урон бизнес Брауна наносит местной экономике, повлиял на его окончательно решение объявить о том, что центр разведения кошек закрывается или, как выразился сам владелец, "уходит на покой". Ходили всевозможные слухи, прибавлявшие адреналина движению. И вот однажды в августе 1999 года одному сотруднику RSPCA позвонили и предложили забрать 800 кошек. Звонивший желал остаться неизвестным, но всем было известно, что ни у кого в округе, кроме Брауна, нет такого количества кошек. Это был великий день для движения за освобождения животных. Это было не просто торжество над упрямым, смятенным фермером -- это был симптом чего-то большего, чего-то близящегося.

В обстановке повышенной секретности 10 августа 1999 30 сотрудников RSPCA забрали с фермы Хилл-Гроув кошек на 16 фургонах и развезли их по приютам для последующего поиска домов. Как это ни иронично, но RSPCA была единственной зоозащитной организацией, которая не призывала к закрытию фермы Хилл-Гроув и даже высказывалась против кампании, хотя на следующее же утро заявило в газетах о том, что именно RSPCA удалось "спасти" животных. Последние публичные слова Кристофера Брауна прозвучали так: "Они были изумительными кошками, и мне доставляло огромное удовольствие заботиться о них. Надеюсь, их будут ценить в новых домах. Мне было бы некомфортно, если бы я узнал, что кто-то с ними плохо обращается".

Несмотря на агрессивную манеру этой кампании (и реакции государства на нее), она прошла совершенно легальна. Полиция получала уведомления обо всех планирующихся шагах активистов в письмах с указанием почтового адреса. Издавался бюллетень. Фигурировал телефонный номер. То, что некоторые активисты брали кошек без спроса, стало неизбежным последствием запретов, наложенных на мирные протесты. Реальность такова, что стандартные методы, используемые активистами умеренных взглядов и направленные на уменьшение страданий и закрытие предприятий-эксплуататоров, не достигают своих целей. Петиции и вежливые просьбы игнорируются куда чаще, чем более радикальные, прямолинейные стратегии. Кроме того, умеренные акции попросту не обеспечивают прессу необходимым количеством материала, чтобы что-то написать или рассказать.

Не считая случая с миссис Браун в лесу, единственные люди, на которых было оказано физическое воздействие за всю кампанию -- это активисты, многим из которых потребовалась госпитализация из-за различных ранений. Все то насилие, о котором трубили местные и национальные СМИ, было применено прежде всего к протестующим. Кто-нибудь удосужился написать об этом громкий заголовок? Тот факт, что наиболее радикальные мыслители нашего движения способны ограничиваться экономическим саботажем и угрозами, служит, я думаю, веским поводом держать себя в руках и абстрагироваться от того образа, который любят рисовать СМИ -- образа любящих насилие экстремистов, игнорирующих любые правила и нормы. Мы должны прославлять, а не осуждать, сдержанность нашего движения.

В самый разгар битвы за Хилл-Гроув консервативное правительство проиграло лейбористам после 18 лет, проведенных у руля. Разумная часть британского общества надеялась, что многое изменился к лучшему. Само собой, последовали соответствующие обещания новых властей. Множество обещаний. Барри Хорн все еще сидел в бристольской тюрьме, ожидая суда и набираясь сил после отказа от пищи в течение месяца. Его очень вдохновила история победы над Брауном, и он был готов вновь взяться за дело вновь. И если до смены правительства ему неоткуда было ждать чуда, потому что консерваторы никогда ничего не обещали ни в отношении него, ни в отношении животных в лабораториях, то относительно лейбористов он придерживался иного мнения.

Они божились, что запретят тест ЛД50. Они обещали запретить тестирование табака, алкоголя и оружия на приматах; кстати, Общество защиты исследований отстаивает проведение всех этих типов экспериментов. Лейбористы заявляли, что собираются запретить все эти практики, но доказали, что в смягчении методов ФОЖ нет никакой нужды, если мы хотим реальных изменений. Они очень быстро стали вполне явными товарищами людей, чьи проделки они клялись ограничить и даже запретить. Но клятвы остались в прошлом. Как сказал представитель правительства о нарушенных обещаниях, "декабрь был задолго до выборов". Ну что ж, в политике даже один день -- это долго...

Дата добавления: 2015-09-03