Манчестерский заговор

Я симпатизирую защите прав животных, так же как защите прав человека. Это путь всего человеческого существования.

Авраам Линкольн

Успехи Особой службы и возрастающие объемы разведки по-прежнему не слишком влияли на масштабы акций ФОЖ, разве что меняли их географию. В Манчестере полиция провела серию рейдов, ничем не вызванных и не принесших никаких полезных сведений, однако еще четверо местных активистов, замеченных за посещением дома номер 201, были задержаны и содержались под стражей. Райан Хопкин и Джон Морган были арестованы по месту жительства 10 декабря 1991 года. В доме Мартина, как сказали полицейские присяжным, им "удалось найти" какие-то карты, рогатку, шарики, благовония и несколько пакетов замороженной еды. Ничто из этого не было нелегальным и не могло быть связано с каким-то конкретным преступлением, но... вдруг.

В доме Райан офицеры не нашли ничего, что позволило бы делать громкие заявления. Эти двое ни в чем особенно не участвовали, но операция "Пика" вовсю продолжалась и, все, кто угодил в список жертв, должен был предстать перед законом, если он уже этого не сделал или не был в ссылке, будучи выпущенным под залог. Ко всеобщему удивлению (удивилась даже полиция, хоть и приятно) Мартина и Райан не выпустили под залог, и они провели следующие десять недель в заключении, прежде чем судья согласился, что против них нет никаких доказательств, а также что все эти разговоры про террористические заговоры и анархистские перевороты держатся на соплях. И только тогда этих двоих выпустили под залог.

Если бы вы побывали в зале суда, вас можно было бы простить за уверенность в том, что полиция обезвредила международную террористическую группу ("самую успешную из банд городских партизан", по словам Томаса Квирка из Times Review) и что за подсудимыми числятся такие злодеяния, как поджоги, преступные сговоры, фанатизм, угрожающее поведение, организованная преступность и уничтожение общества, в котором мы живем. И это притом, что следствие не располагало никакими доказательствами! Однако полиция утверждала, что сведения имеются, и что они докажут вину подсудимых в ходе процесса. Присяжным зачастую достаточно услышать уверенность в голосе полицейских, чтобы принять решение о чьей-то виновности.

Не было никакой нужды манипулировать делом против Макса Уотсона и Клэр Хаш, арестованных в доме 201 за нарушения правил освобождения под залог. Он должен был находиться в Ньюкасле, она -- в Оксфорде. Они прибыли в Манчестер на слушание дела в суде, но после него задержались на несколько дней, чтобы провести время вместе. Она ждала от него ребенка, на другой шанс повидаться им рассчитывать не приходилось. Она совершила ошибку, позвонив домой и сказав, что задержится на пару дней. Полицейские прослушивали телефон и возмутились. Они убеждали присяжных отправить молодую пару в тюрьму на Рождество за их неучтивый проступок. Так присяжные и поступили. Это был подлый поступок, который вызвал негодование друзей и коллег Макса и Клэр.

Я в то время был вполне удовлетворен, смотря на небо в клеточку в тюрьме Кентербери. Но в марте 1992 года меня прямо в тюрьме арестовали представители манчестерской бригады по борьбе с ФОЖ и отвезли на север страны для допросов, чтобы выяснить, в каких еще злодеяниях я мог принимать участие. Они проделали нешуточный путь, чтобы арестовать меня и были расстроены, когда я отказался покидать камеру по их требованию. Я имел на это право. Я отказался идти в приемную для оформления ареста, поэтому им пришлось провести ночь в Кенте, прежде чем им благополучно выдали ордер на мой арест на следующее утром. Здесь я уже был бессилен. Но даже маленькие победы делают жизнь в тюрьме чуть приятнее.

В Манчестере полиция готовилась к крупному процессу. Десять человек обвинялись в преступном сговоре, и документальных сведений у стороны обвинения хватало: они умещались в десяти больших архивных папках. Доказательства представляли собой показания четырехсот свидетелей и свыше 25.000 улик. С течением времени заявления и детали все чаще преувеличивались, и нам все время показывали новые версии этих бумаг при каждом слушании в суде. Выглядело это так, словно прокуратура не знала, что делает. Мы почти ожидали чего-то сочного, лаконичного и конкретного, однако по большей части нам представили бессмысленную болтовню за исключением пары обрывков разговоров, которые действительно можно было считать вескими доказательствами. Но даже они не тянули на что-то по-настоящему серьезное.

Для полиции всегда было довольно простым и распространенным занятием арестовать человека за битье окон, например, а потом, используя полученные данные, повесить на него многие другие преступления. Но здесь нас ждало нечто малоизученное -- подлинное, жгучее желание создать серьезный прецедент и навязать подсудимым опасную игру. Меня обвиняли в:

1. подстрекательстве к преследованию целей ФОЖ путем уничтожения чужой собственности при помощи огня в период 1988-1991 гг.;

2. причинении криминального ущерба в тот же период;

3. причинении ущерба на сумму ё6000 трем грузовикам, принадлежавшим скотобойне Ф. Страйвенса в Олдеме (это было связано с рукописным заявлением о взятии на себя ответственности, которое я отправил в местную газету; криминалисты связали это письмо со мной, оно было самым проклятущим свидетельством против меня во всей этой истории);

4. преступном сговоре с Райан Хопкин и Джоном Марнеллом и совместном уничтожении чужого имущества в Йоркшире, Чешире и Дербишире (владелец птицефермы с батарейной системой содержания услышал, как подозрительные типы хозяйничают в одном из его сараев и задержал Райан Хопкин на месте; остальным удалось разбежаться, но меня и Джона Марнелла арестовали чуть позже в пабе неподалеку; в прошлый раз нам удалось спасти кур, но в данном случае получилось только повредить сигнализацию и замок);

5. преступном сговоре с Хопкин, Хелсби, Хьюзом, Марнелом, Уотсоном, Раш и Морганом с целью нападения на объекты в Большом Манчестере, Мерсисайде и Ланкашире;

6. преступном сговоре с Мэрилин Фейхи с целью причинения криминального ущерба (ее плюс к этому обвинили в хранении трех парусиновых мешков, кусачек, молотка, двух болторезов, а также двух пакетов ароматических палочек и двух театральных звуковых ракет, предназначенных для симуляции взрывов и входящих в состав некоторых зажигательных устройств, чтобы вызывать воспламенение).

Терри Хелсби и Элисон Маккюан обвинили в порче собственности, принадлежащей зоопарку Райберского замка в Дербишире. Их видели чистящими взятый напрокат фургон на следующее утро после рейда, плюс у полиции были показания менеджера компании-прокатчика, который заявил, что видел большой рюкзак с инструментами в багажнике машины, когда Хелсби и Маккюан ее возвращали. Экспертиза криминалистов подтвердила, что кусачки, обнаруженные в ходе обыска в доме номер 201, были идентичны тем, которыми перерезалась проволока ограды зоопарка.

Джону Марнеллу, Максу Уотсону и Клэр Раш вменяли в вину преступный сговор с целью порчи имущества в Большом Манчестере после их ареста за битье магазинных окон.

Терри Хелсби и Джона Хьюза судили за преступный сговор с целью причинения вреда чужой собственности в Мерсисайде в ночь их ареста. Джона Хьюза дополнительно обвиняли в преступном сговоре с двумя неизвестными с целью повреждения магазина Эндрюса посредством угнанного автомобиля.

Джону Моргану инкриминировали хранение ароматических палочек, нескольких полиэтиленовых пакетов, рогатки, а также шариков и шарикоподшипников с целью причинения ущерба. Дело против Моргана было возбуждено из-за того, что кое-кто в ФОЖ использовал ароматические палочки и рогатки, а также потому, что он был связан с другими активистами за права животных.

Здесь было о чем подумать и что преодолеть, но беспокоиться не стоило. Обвинители бесконечно обещали новые доказательства, нечто нерушимое, что точно позволило бы упечь нас в тюрьму на долгие годы, но доказательства все не появлялись. Суммарный вес всех перечисленных правонарушений был довольно невелик. Концепция глобального заговора и обвинения в подстрекательстве предназначались для того, чтобы создать впечатление чего-то куда более важного и заслуживающего суровых наказаний, чем можно ожидать за несколько выкраденных из зоопарка животных или за битье окон. Сведя же все проступки в одно дело, Королевская прокурорская служба нанесла активистам коварный удар.

Полиция составила всеобъемлющую таблицу посещений дома номер 201, наглядно демонстрируя присяжным, когда каждый из них заходил или звонил, сколько пребывал в здании и кто кого сопровождал при этих визитах на протяжении восьми месяцев наблюдения за домом. Это представляло собой впечатляющее зрелище -- огромный проект, который явно потребовал невероятного труда, не говоря уже об объемах исписанной бумаги. Сама по себе таблица не доказывала ничего, но, по утверждению обвинителей, вкупе с записями разговоров, сделанными в самой квартире, они образовывали безупречную основу для судебного дела. "По утверждению обвинителей" -- в том-то и была загвоздка!

И вновь полиция очень не хотела признавать использование электронного оборудования при слежке, но без него им не удалось бы доказать существование Большого манчестерского заговора, и месяцы слежки оказались бы потраченными впустую. По причинам, больше понятным им самим, детективы уничтожили записи, которые сделали за эти месяцы прослушивания квартиры в доме 201 из-за -- по словам детективов -- их плохого качества. Вместо этого они решили использовать рукописные стенограммы разговоров, которые они (опять же, по их собственным словам) подслушали. Эти конспекты, заявляли обвинители, служили более точными доказательствами, нежели низкокачественные аудиозаписи, и именно ими прокуратура собиралась оперировать в ходе процесса. Мы считали, что это немного дико. Информация, полученная, с помощью "жучков", бесспорно могла быть ценной, но полагаться на слух -- не слишком хорошая идея, если планируешь отдать кого-то под суд. Однако обвинители невозмутимо готовились к победе.

Непросто поверить в тот факт, что дефект подслушивающих устройств представлял собой реальную проблему, учитывая, что у полиции было много месяцев на то, чтобы заменить эти устройства на более качественные. Куда вероятнее, на пленках не было ничего в подтверждение обвинений. Возможно, проблема заключалась в том, что мы проведали про слежку еще на раннем этапе операции, которую осуществляли люди из здания напротив, а также узнали от соседа, что полиция наводила о нас справки. Когда стенограммы были обнародованы, многое указывало на то, что мы осведомлены о полицейской слежке. Вот почему некоторые посетители и жильцы дома номер 201 так любили открыто дразнить полицейских вербально и периодически лупить по стенам.

На всей протяженности стенограмм в тексте имелись полицейские пометки: "Громкость музыки увеличена, ничего не слышно". Да, в тех стенах зрел заговор, но направлен он был по большей части на то, чтобы личные разговоры оставались личными. Две или три записи предполагали наличие подозрительных разговоров, но мы специально бросали лишь дразнящие куски фраз и слова: "сжечь", "саботировать", "ты любишь делать зажигательные бомбы" и так далее. Типично, что последнее предложение было вычленено из тысяч других, да и не факт, что оно вообще было произнесено. Мы знаем лишь, что оно значилось в записях полиции. Говорил это кто-нибудь или не говорил? Мы никогда не узнаем. Далее, в рамках другой беседы, Харрис, согласно записям детективов, сказал: "У тебя есть?" Ему ответил неизвестный мужчина: "Да". Харрис: "Зажигательные бомбы?" Мужчина: "Да". Больше ничего не слышно. Однажды поздним вечером в квартире сделали музыку погромче, но реплику Карла удалось расслышать: "Где лучше всего будет разместить эту штуку?" При этом совершенно непонятно, о чем именно он говорил -- о бегониях, о помидорах или о зажигательных устройствах. У полиции были только имена так называемых экстремистов и место их встречи, где они якобы плели паутину заговора. Их потуги выставить нас в чем-то виноватыми представляли собой довольно скучное шоу.

Первый и второй пункты обвинения были для меня самыми серьезными. Обрывки информации, по предположению полицейских, предполагали, что на протяжении долгих лет я поощрял нарушение закона другими людьми. Следователи привлекли эксперта по голосам и хорошо знакомого мне охотника, которые подтвердили, что именно я был одним из тех четырех людей в масках, которые давали интервью в программе "Мир в действии", объясняя причины запуска кампании по атакам на универмаги с помощью зажигательных бомб. В ходе интервью я не допустил никаких признаний собственной вины -- только комментарии относительно нападений и поводов для них. Таким образом, меня обвиняли в подстрекательстве к совершению поджогов.

В то время как я не держу в секрете тот факт, что ставлю спасение жизней превыше всего и считаю решение проблемы угнетения животных фундаментальным для развития сознания нашего общества, в полученной полицией информации не было никаких доказательств того, что я побуждал кого-то к чему-либо. По моему глубокому убеждению, как раз эксплуатация животных и порочная система подстрекают людей нарушать закон. Буквально всех активистов, с какими я общался, подвигало на прямое действие не то, что им говорили, а то, что они видели и узнавали.

Среди тонн "свидетельств" против меня у полицейских имелись копии "Интервью с активистами ФОЖ", которые они нашли в Кенте и которые я, по их словам, распространял, хотя у них не было никаких весомых свидетельств на этот счет. Они собрали коллекцию зоозащитных журналов и материалов, связанных с журналом Arkangel, вырезок из новостей и видео -- все это было тем или иным образом связано со мной, -- а также записи многочисленных интервью, в рамках которых я высказывался в пользу прямого действия. Все это должно было характеризовать мой "склад ума" и намерение побуждать людей к причинению криминального ущерба. Создание такого впечатления присяжных обо мне было ключевой задачей для обвинителей.

Они утверждали, что я мог владеть публикации, в которых сообщалось об акциях ФОЖ, и передавать их другим людям. Это предполагало, что, следовательно, я был главным подозреваемым в ряде нарушений и могу рассчитывать на тюремный срок от 15 до 18 лет! Однако! Что же я такое совершил, чтобы заслужить столь длительное заключение? Что кто-либо вообще из активистов сделал, чтобы заработать ярлык террориста, который многие на нас с радостью лепят? Высказывания о том, что наши действия настолько мерзки, что встают в один ряд с жестокостью к животным, попросту смешны.

Мало кто понимает, что нами движет горе, которое нас убивает, горе из-за страшных страданий, свидетелями которых мы уже стали и продолжаем становиться. Этот карьерный выбор едва ли принесет материальный достаток, положение в обществе, всенародную личную славу или комфорт. Активисты всегда руководствовались наибольшей пользой для животных, и именно это их объединяло, однако прокуратура представила нас присяжным профессиональными, опасными, организованными бандитами, имеющими собственную иерархию, в которой есть как генералы и солдаты, так и снабженцы! Обвинений было много, но по понятным причинам (в первую очередь потому, что они были высосаны из пальца) подкрепить их было особенно нечем.

Первоначально предполагалось, что манчестерский процесс продлится два-три месяца, но у Координационной комиссии по ФОЖ Королевской прокурорской службы были свои соображения на этот счет. Ее усилиями процесс превратился в девять разных дел, по которым проходил 21 подозреваемый и которые вели девять различных полицейских подразделений. Дополнительным стимулом для создания образа страшных и ужасных активистов для обвинителей было то, что можно было выставить своих людей в выгодном свете: чем сильнее и организованнее мы были до разгрома, тем большая слава ждала всех, кто с нами боролся и победил. Ну, и, плюс, те отрасли, которые выбрал ФОЖ своими мишенями, теперь могли быть полностью уверены, что их проблемы решены.

В задачи комиссии входило разобраться с трудностями по каждому из дел, решить, как правильно использовать имеющиеся данные и гарантировать простоту процесса. Такова была теория, но мы стали свидетелями совершенно иных событий. Блюстители обрекли себя на невероятные объемы работы, которая требовалась для представления бесконечных вещественных доказательств и фактических данных. Ведомые одержимостью, они действовали в условиях хаоса и дезорганизации. Рациональных поступков было мало. Куда больше было давления, направленного на то, чтобы привлечь к суду и посадить как можно больше людей. Возможно, как у движения, у нас плохо с финансированием и организацией, но каково же было наше удивление, когда мы осознали, насколько рассеяны те, кто должен за нами присматривать. Столь чудовищную неразбериху в действиях высокооплачиваемых государственных служащих нечем оправдать, и это даже не смешно, хотя в данном конкретном случае мы только и делали, что смеялись.

Первоначально главный прокурор Кевин Гудвин хотел смешать мух с котлетами: он пытался сделать так, чтобы по одному громадному делу прошел сразу 21 человек, включая меня, как центральную фигуру. Дирижировать этим огромным, фальшивящим оркестром хотел он сам. Гудвин, или Тупица, как его все звали, питал жгучую нелюбовь ко всему, за что мы бились, видел в нашем грядущем крахе большой политический капитал для себя и уже предвкушал негу от лучей славы. Эта болезненность сквозила во всех его публичных выступлениях и соблюдении юридических формальностей. Однако те, кто с ним работал -- и кто тоже хотел обеспечить весомость обвинений и тяжесть наказаний -- заметили ошибку в его методах и предпочли его безнадежному плану нечто более управляемое. Единственным жизнеспособным утверждением прокурора было то, что все подсудимые -- веганы, активные по части защиты животных; следователи не смогли доказать наличие ни одного другого связующего звена, чтобы придать идее заговора мало-мальски товарный вид. К жуткому смятению Гудвина комиссия решила, что в королевских судах в Дерби, Мейдстоне, Манчестере, Лидсе, Лондоне и Нортхемптоне пройдут шесть разных процессов. В результате последующих осложнений манчестерское дело распалось еще на два. К этому прибавилось обвинение меня в подстрекательстве, завершившееся процессом в Олд-Бейли в Лондоне весной 1993 года. Монструозный процесс, который некоторые даже предвидели, с каждым новым слушанием все меньше и меньше походил на что-то серьезное. Тупица Кев определенно хотел не этого. Теперь он был несчастен.

В Королевском суде Мейдстона все происходило быстро. Предположения о том, что мы были ответственны за похожие на нашу атаки, были похоронены в ходе перекрестного допроса эксперта-криминалиста, который в своем заключении написал, что устройства, использованные в рамках других рейдов в Кенте, были изготовлены теми же людьми, что напали на Stonegate. Под нажимом защиты он признался, что не может с уверенностью утверждать вышесказанное и что авторы других устройств могли попросту использовать аналогичную модель для сборки. В отсутствие других сведений прокурорам было не к чему привязать нас, не считая атаки на Stonegate, и они отказались от концепции заговора в обмен на наши признания вины в попытке поджога. Упорство могло усложнить нам жизнь, потому что кентское дело привязали бы к манчестерскому, а доказательства были внушительными. С нашей стороны признаться вину разумным решением, направленным на то, чтобы сократить сроки.

Но судья Феликс Уэйли тоже был несчастен. Ему было плевать на сделки, он не желал делать скидку на признания вины, и ему по-настоящему не нравились те, кто делал ради животных то, что делали мы. Юридическая формальность обязывала его отложить мой приговор до Манчестера, чтобы я смог получить один срок разом, что, конечно, было мне на руку, но на этом терпение судьи исчерпалось. Дальше он себя уже не контролировал. Его тошнило от нашего поведения, и он ополчился на Вив, распинаясь на тему того, что мы "объявили войну" своим согражданам. Он считал, что люди могут делать с животными все, что им заблагорассудится, если закон это разрешает. Он признался, что никогда еще не судил людей за преступления, более ужасные, чем наше. И так далее. Он был злобен в своих суждениях и через полчаса уже начинал раздражать. До чего же ужасен может быть человек, если попробует сделать то, что мы пытались сделать? Ох... Закончив, он дал Вив шесть лет, что было чересчур, учитывая ее проступки, не говоря уже о том, что он не учел признание собственной вины.

Отчасти причиной послужило то, что Вив уже успела отбыть четырехгодичный срок в Шеффилде и явно не усвоила урок, вот Уэйли и хотел посмотреть, не изменят ли шесть лет ее мировосприятие, а заодно обратиться с посланием к другим активистам. Это был настоящий шок -- второй по продолжительности тюремный срок для бойца ФОЖ за всю историю. Наблюдатели предрекали сокращение срока после апелляции, но его не последовало.

Юридические осложнения в Манчестере, тем временем, были огромны, и нам оставалось только взирать на происходящее в изумлении. Мы могли наблюдать маленькие победы в суде, которые бросали немного света на мрачные и затянувшиеся процедуры. Мы требовали доступа ко всем неиспользованным сведениям, но полиция изъявляла неготовность их раскрыть. Судья по фамилии Эллиот был маленьким, противным, агрессивным страшилой, защищающим овцеводство и судебное преследование протестующих против него. Ему не нравилось в нас решительно все. Он согласился с прокуратурой, что не нужно давать нам доступ к каким-либо документам из 50.000-страничной кипы. Это выглядело как издевательство над судом. Он утверждал, что его шокировало то, что он узнал о содеянном нами из материалов полиции, но отказывался показать их защите. Чем же он был так шокирован? Никто из нас не совершил ничего, что могло бы шокировать судью Верховного суда -- что же такое офицеры показали Эллиоту? Что бы это ни было, теперь он ненавидел нас всей душой.

Мы хотели добраться до отсутствующих аудиопленок или других записей, которые позволили бы полностью разрушить теорию заговора. После нескольких известных процессов (таких, как дело Гилфордской Четверки, Бирмингемской Шестерки, Бриджуотерской Четверки, Джудит Уард и Стефана Кишко -- по итогам которых подсудимых приговорили к пожизненным срокам заключения, но потом оправдали), когда людей незаконно осудили из-за того, что полиция скрывала сведения, в теории законы изменились, и обвиняемые теперь имели право доступа ко всем материалам дела. Конечно же, и, пожалуй, неизбежно, учитывая политический климат, в котором мы живем, власти вспомнили старые правила, чтобы воспрепятствовать доступу к потенциально релевантной информации полиции. Невзирая ни на какие изменения в законодательстве прокуратуре удалось добиться сокрытия данных от защиты.

Обвинители получили от судьи разрешение о предоставлении Иммунитета в интересах общества, что позволило им не раскрывать всю гору неиспользованной информации. Они бились за то, чтобы защитить всех информаторов, все наблюдательные пункты, все современные или необычные технические приборы для слежки и все предстоящие расследования. Полицейские утверждали, что не хотят еще больше отяготить наше положение, дав нам то, что мы просим!

На все это ушли годы приготовлений и планирования, долгие месяцы юридических пререканий. У меня было навалом времени -- настолько, что я начал работу над этой книгой, материал для которой накапливался с течением времени. Однако у меня были другие планы.

Дата добавления: 2015-09-03