Засада в Stonegate

Животные -- мои друзья, а я не ем своих друзей. Худший грех против наших собратьев не в том, чтобы ненавидеть их, а в том, чтобы быть к ним равнодушными. Это проявление бесчеловечности. Разум, подобный моему, не способен получать питательные вещества от трупа коровы.

Джордж Бернард Шоу

Я никогда не держал в секрете тот факт, что я одобряю криминальные действия против жестокой эксплуатации животных, даже если мне приходилось говорить об этом публично. Я не слишком уважаю заветную собственность людей, которые угнетают других людей, животных или окружающую среду. Никогда не уважал, не уважаю и не буду уважать. Я радуюсь каждой акции в защиту слабых и униженных.

Именно поэтому мои передвижения фиксировали команды наблюдения в Оксфорде, Нортхэмптоне, Манчестере, Кенте, Западном Йоркшире и много еще где. За мной следили полицейские, и я знал об этом. Они установили наблюдение за моим домом, прослушивали мой телефон и не спускали глаз с моей машины и друзей. Последних постоянно арестовывали. У меня богатый опыт по части любопытных событий, связанных с полицейской слежкой, которые не закончились моим задержанием. Какие-то я считал совпадениями или случайностями, какие-то бросали меня в дрожь.

Вместо того действовать аккуратно, мне следовало просто перестать делать то, что я делал. Но защита животных никогда не была для меня хобби, чем-то, что я мог отложить на время, чтобы вернуться к этому в более подходящий момент. Освобождение животных жизненно важно, и те, кому не все равно, отдают себя полностью, действуют здесь и сейчас. Для меня нынешнее положение животных -- это незаживающая рана. Меня преследует чувство вины за то, что я не делаю больше. У меня всегда было и остается мнение, что те из нас, кто сражаются, молодые и здоровые, должны приложить все свои усилия для того, чтобы улучшить мир насколько это возможно. Когда я применял тактики ФОЖ, я чувствовал себя лучше, чем когда-либо, я ощущал, что действую максимально продуктивно. Прогулки по улицам с раздачей листовок помогают мне убивать свободное время и лучше узнавать города, но это не спасает животных, которых фермеры отправляют на смерть повсюду или которые страдают в лабораториях. Я не могу не обращать внимания на ужасные мучения угнетаемого царства животных, даже если бы и хотел.

Шел октябрь 1991 года. Я приехал в Кент, чтобы помочь Вивиан Смит в работе над новым номером журнала Arkangel. Она не справлялась одна, и я предложил помощь, чтобы мы доделали то, что оставалось, за несколько дней. Это была одна из самых важных, но при этом очень утомительных работ, и она очень обременяла Вив. Я же получил интересные знания и заодно держался подальше от неприятностей какое-то время. Вив уже жила в этих краях какое-то время и успела познакомиться с полицией благодаря своим связям с ФОЖ, Группой поддержки ФОЖ и Ронни Ли. Интеллигентная, эффектная и респектабельная, она могла бы быть юристом или кем-то в этом роде, но посвятила себя борьбе с угнетением животных и даже не думала о том, чтобы останавливаться. Работая полноценным редактором Arkangel, она не упускала случая поучаствовать в той или иной акции прямого действия. Это помогало снять напряжение, которое неминуемо накапливалось после сидения часами за печатной машинкой или просмотра бесконечных заголовков международных новостей в поисках информации на тему прав животных. Ей постоянно требовалось выбираться из-за стола и делать что-то своими руками.

Позже выяснилось, что полицейские видели, как я пришел на железнодорожную станцию Пикадилли в Манчестере и взял билет в Фолкстон в графстве Кент. У команды детективов не было более важных дел, чем прокатиться туда вместе со мной. Забавно. Я даже не знал, что нахожусь под столь плотным наблюдением и не слишком осторожничал, потому что не особо планировал совершить что-то незаконное (хоть и не исключал того, что это могло произойти спонтанно, как порой случалось...).

Оказалось, что Вивиан тоже была под наблюдением после серии поджогов в районе Кента, в ходе которых серьезно пострадали автомобильные депо перевозчиков мяса и сети поставщиков яиц. Были свидетельства, что в акциях участвовала женщина с местным акцентом. Когда на сцену вышел я, всем начало казаться, что два и два вот-вот сложатся в четыре. Мы договаривались обо всем по телефону, поэтому работа детективов сводилась к минимуму. Вивиан сказала, что мы сможем поселиться в доме ее подруги в Хайте, пока та в отъезде. Подруга жила в чистом коттедже, выходившем на Ла-Манш. Детективы поселились на чердаке дома через дорогу, откуда следили за каждым нашим движением. Операция "Иглу" шла полным ходом, камеры и подслушивающие устройства заняли свои места. Теперь решающее значение имел фактор терпения, которого у нас никогда не было. Как только мы устремили наши взгляды на потенциальные мишени, скука детективов рассеялась столь же мгновенно, сколь и наша.

Однажды ночью мы отдыхали от журнала, катаясь на машине и оглядывая окрестности. Мы решили посмотреть, что собой представляет ферма, где ради яиц держат 150.000 кур. Она принадлежала Stonegate Farmers и находилась в Стеллинг-Миннис неподалеку от Кентербери. Ферма представляла собой несколько промышленных складов со стропилами и птицами в клетках. Это было не что иное, как концлагерь. Мы видели грузовики с логотипом компании по всей стране, к тому же у Stonegate была репутация крупнокалиберного поставщика, поэтому мы подумали, что нужно взглянуть одним глазком на это предприятие. Мы припарковались на достаточном расстоянии, взяли камеру и пешком дошли до этого пустынного места. Внешне здания нельзя было отличить от стандартных складов в промзоне. В них могло находиться что угодно -- от хлопка до автозапчастей.

Внутри же отличие от обычных складов была очевидна. Такие места несомненно должны получать статус самых худших жизненных пространств на свете. Мы стали свидетелями ужасных условий содержания животных, но они, как правило, хорошими и не бывают. Отходы под клетками никто не убирал, и они устилали пол от одной стены до другой. Необычным было лишь то, что в отходах не лежали мертвые или умирающие птицы. Возможно, их убрали за день-другой до нашего прихода, выгребли вместе с отходами и разбросали по полям или запихнули обратно в клетки. Чувство отчаяния 50.000 психически и физически травмированных кур, втиснутых в клетки, было почти осязаемо. В воздухе висел стойкий запах аммиака.

Забирать кур из подобных мест при любой возможности стало для активистов устоявшейся традицией; нам мой взгляд, это логично, рационально и гуманно. Большинство вменяемых людей при виде условий, в которых содержатся эти птицы, испытывают крайне неприятные ощущения. Птицы не должны жить в клетках! Евросоюз согласился, что нынешняя батарейная система содержания жестока и намерен запретить ее с 2012 года, хотя заменена она будет на нечто равнозначно жестокое, разве что у кур будет больше места в клетках. Они продолжат гнить в отходах под стеллажами после 2012 года и, конечно, многих ждет эта участь в самих клетках. Увеличение жизненного пространства повлияет на прибыли предприятий, так называемые свежие яйца с фермы вырастут в цене, но бесконечные ряды клеток никуда не денутся.

Сделать фотографии и забрать лишь несколько птиц было бы ничтожно мало, учитывая, сколько их находилось вокруг нас. Это было бы каплей в море, но нам требовалось сосредоточиться на журнале. Помочь этим курам мы не могли, но заметили десять холодильных фургонов, припаркованных вдали от зданий, в которых содержались птицы. В тот момент поджог не был нашим приоритетом, в отличие от журнала. Шалости мы решили отложить на потом.

Идея не давала нам покоя весь остаток вечера. Причиной служил не только омерзительный смрад птичьей тюрьмы, который впитала наша одежда, но и воспоминание о птицах, которых мы оставили. Между тем, новые, крылатые постояльцы коттеджа наслаждались началом новой жизни и моментально привыкли к ней. Они всегда быстро привыкают, храни их бог. Они спешат забыть, через что им пришлось пройти, хоть и не всегда могут. Хрупкие, но закаленные и довольно свирепые, если почуют кровь. Я уже не говорю про их тягу к собачьим фекалиям, гниющей плоти и дракам. Они едят все и сражаются за пищу, как гладиаторы.

Ферма отвлекла нас от журнала. Мы начали обсуждать тот факт, что нам не составит никакого труда вернуться в Stonegate однажды ночью -- рано или поздно, -- оставить кое-какие зажигательные устройства под колесами машин и вернуться домой, прежде чем компьютер успеет уйти в спящий режим. А уж если один из нас поедет и купит все необходимое для операции, в то время как другой продолжит заниматься бумажной работой, то мы вообще не потеряем время и даже сумеем закончить раньше, чем планировали! Я знаю, что во всем этом не было ни грамма логики, но убедить себя можно в чем угодно. Нас побуждала близость к страданиям, которую мы испытали в тех зданиях фермы. Мы должны были что-то сделать, тем более что задача казалось пустяковой.

Ангелы-хранители покинули нас обоих. Все потенциальные мишени в Кенте были под наблюдением. Детективы не хотели упустить шанс поймать нас на месте преступления. Наши действия только разжигали аппетиты полиции. Попасть под подозрение и слежку не было чем-то новым ни для Вив, ни для меня, если только это не вело к аресту, но в данном случае вело. Мы вернулись в Stonegate через пару дней с багажом в виде множества зажигательных устройств и злого умысла. Когда мы припарковались на проселочной дороге неподалеку от фермы, было 21.30. Мы прошли по полю, спрятали рюкзак и проникли на территорию, чтобы к своему удивлению увидеть машины на стоянке, большой грузовик для перевозки домашней птицы с включенными фарами и рабочих, носящих птиц из клеток на бойню. Мы уже ничего не могли для них сделать. Для поджога фургонов момент тоже был не самый лучший.

Однако, не знаю почему, мы остались сидеть в кустах еще час и молча смотрели на происходящее. Вместо того чтобы свернуть операцию, мы сидели и смотрели, как группа людей таскает шокированных птиц по двенадцать каждый человек, по шесть кур в руке. Они появлялись в дверном проеме и швыряли птиц в грузовик так, словно эти животные сделали что-то очень плохое. Это было очень грубо. Они не питали никакого сочувствия к этим птицам, когда те корчились от боли и стресса, напротив, они злились на них и обращались с ними еще хуже. Они смеялись над курами и кричали на них. Они явно были собой довольны. Перед нами предстала вполне будничная сцена, но я никогда лично при подобном не присутствовал. Это было настолько ужасно, насколько только могло быть. Мы заняли хорошую позицию для съемки, но не взяли с собой камеру. Мы надеялись, что, может быть, они скоро закончат и оставят это место нам, но такие рабочие обычно трудятся ночь напролет.

Час ожидания исчерпал запасы терпения. Мы шепотом обсудили, кто что будет делать, и решили начинать. Эти люди не знали, что мы здесь, а грузовики были припаркованы на приличном расстоянии. Наши действия напоминали миссию камикадзе, но у нас была возможность поджечь целый автопарк, прежде чем рабочие узнают о происходящем. Вместо того чтобы использовать свечные фитили, я собирался зажечь смоченную горючим губку, которая была прикреплена к бутылке с бензином, и бросить бутылку в фургон. Преимущество бензиновой бомбы перед зажигательным устройством заключалось в том, что результат был тем же, но прервать возгорание было куда сложнее. Я никогда не испытывал особых симпатий по отношению к бензиновым бомбам, но в тот момент они показались мне хорошей идеей. Вив должна была присматривать за рабочими, пока я размещаю зажигательные устройства под каждым грузовиком в качестве подготовительного этапа. Затем мне надлежало разбить окно ближайшего фургона, бросить бутылку с зажженной губкой внутрь, добежать до места, где была Вив, и скрыться вместе с ней. К моменту, когда они смогли бы понять, что творится нечто неладное, было бы уже слишком поздно: им оставалось бы стоять и смотреть. Мы же вернулись бы домой и засели за бумажную работу. Какой прекрасный план!

Мне удалось дойти до стадии размещения устройств. Я как раз собирался поджечь каждое из них, когда заметил движение возле погрузочной площадки одного из складов. Сначала это выглядело как голова, словно кто-то смотрел на меня. Я скрылся из виду и аккуратно посмотрел снова. То, что я увидел, напоминало две головы, но нас разделяло нешуточное расстояние и множество теней, поэтому я не был уверен. Когда я посмотрел в следующий раз, никаких голов в темноте я не обнаружил. Я не мог продолжать, не убедив себя в том, что меня преследуют видения, поэтому я пересек парковку, запрыгнул на погрузочную площадку и посмотрел в дверной проем. Я молился, чтобы выяснилось, что меня терзают галлюцинации; чтобы внутри никого не оказалось. Но в здании прямо за дверью сидели две фигуры. Черт подери! Пришло время сворачиваться. Я развернулся и побежал по согласованному с Вив маршруту отступления, на ходу сообщая ей по рации, чтобы она тоже уходила, оставив еще десять зажигательных устройств для полицейской коллекции. Мы встретились на тропинке, ведшей к машине, и я сказал Вив, что рабочие или охрана меня заметили.

Мы оба были немного раздражены и хотели поскорее уехать. Нам было приятно быстро покидать место преступления, находясь в безопасности или, вернее, счастливом неведении и уверенности, что каждый из нас "завтра снова в бой пойдет". Мы и не подозревали, что столкнулись с полицейской засадой и здорово импровизировали, выбравшись из нее. Этой ночи суждено было стать катастрофой для нас обоих, но мы полагали, что никто не знает ни о том, кто мы такие, ни о нашей причастности к этому делу. Мы считали, что нам просто нужно поостыть.

Но стоило нам завести машину и двинуться, как у нас за спиной зажглись фары автомобиля. Мы подумали, что это не имеет к нам отношения, потому что ферма тоже оставалась позади, и решили, что это один из рабочих закончил свои дела и собирается в паб. Слабая надежда растаяла, когда перед нами загорелись габариты второй машины, заблокировавшей нам выезд. Мы уже не сомневались, что здесь что-то не так. Пассажир с переднего сидения выпрыгнул из машины и побежал к нам. За рулем была Вив, и ей удалось проскользнуть, заехав на бордюр. Мы мчались прочь, а машина, только что стоявшая перед нами, теперь давала задний ход, человек бежал следом. До нас все еще не дошло, что перед нами были отнюдь не охранники фермы. Но думать об этом было некода. Пределом мечтаний мы считали уход от погони. Разумеется, они видели номер нашей машины, но об этом можно было подумать потом. Пока нам просто требовалось оторваться от них.

Налево на перекрестке, прямо по дороге и мимо ворот фермы. Внезапно не одна, не две, а целых пять или шесть машин преследовали нас. Мы были по уши в беде и едва ли могли рассчитывать на спасение пешком. Если я находил в этой идее хоть что-то интересное, то Вив была настроена куда менее оптимистично. Она считала себя не самой прыткой бегуньей. Мы не знали, куда нам податься и как избавиться от хвоста. Ничего умного в голову не приходило. Для начала требовалось убраться с заложенной еще римлянами дороги, которая была прямой, как стрела, на протяженности многих километров.

Одна из преследовавших нас машин сумела обогнать нас через восемь километров на скорости 145 километров в час, но прежде чем водитель смог сманеврировать, чтобы прижать нас к обочине, Вив обошла его, и мы снова оказались впереди. В следующий раз нам повезло меньше. На такой скорости мало что можно сделать, если у тебя фургон Astra, больше предназначенный для перевозки товаров, чем для гонок. Вторая машина вынудила нас сбавить скорость. Иначе избежать столкновения не удалось бы. Мы оказались зажаты между машинами посреди ночи у черта на рогах. Великолепно. Прежде чем мы остановились, я выпрыгнул и побежал. Вив последовала за мной, но, убегая, я слышал, как она закричала, когда один из преследователей схватил ее и повалил на землю.

Я взбежал на насыпь и перепрыгнул через изгородь на пашню так, словно от этого зависела моя жизнь. Я наслаждался свободой и не хотел с ней расставаться. Происходящее не вписывалось в мои планы. Никто не собирался нас убивать, но провести годы в тюрьмы -- это то, чего следует всячески избегать. Чтобы окончательно испортить мне настроение, сзади начали бить лучи фонарей, рыскавших по полю в поисках меня, как в каком-то фильме про побег заключенных из лагеря военнопленных эпохи Второй мировой. Каким-то образом мне удавалось от них увертываться. Спринт поубавил моих сил, но помог оторваться. Не настолько, подумал я, чтобы улизнуть от собак, которых они могли спустить, но достаточно, чтобы у меня было время поразмыслить.

Так быстро и тихо, как я только мог, я направился в город через поля и живые изгороди. В какой-то момент мне нужно было пересечь магистраль, дождавшись, когда дорога будет чиста. Я видел, как проехали несколько полицейских машин, в том числе та, в которой на заднем сиденье была Вив. Мне было больно за нее, я очень ей сочувствовал. Все должно было сложиться иначе. А как же птицы у нас дома? Вив тоже думала о них. Здорово было, что мне удалось выбраться, и мне, конечно, очень повезло, но когда я сел и взвесил все произошедшее, я понял, что у меня не слишком много поводов для радости. Я понимал, что куры на ферме, ради которых все это было сделано, проживут ненамного дольше и едва ли станут счастливее от этого, потому что их жизнь -- это агония. Люди не перестанут вышвыривать их из клеток в фургон, чтобы отвезти на скотобойню в первый же год их жизни. Кур продолжат терроризировать, им по-прежнему будут ломать ноги. Меня охватила печаль. Хотя в сравнении с тем, что было уготовано птицам и Вив, моя ночь сложилась неплохо. Мне всего лишь предстояло идти по сельской местности пешком.

Физически и психологически мне было приятно возвращаться домой, хотя я точно не знал, где находился, так как бывал в этих краях всего раз и на машине. А вокруг лежала тьма. Кромешная тьма. Следующие два часа я миновал живые изгороди, линии электропередач и дорожные знаки, направляясь в коттедж в Хайте. Я не имел с собой денег и мне неоткуда было позвонить по одному из двух номеров людям, которые мне помогли бы. Зато я знал, что у меня есть безопасное жилище, где можно все обмозговать. Так я думал.

Я был рад тому, что возвращаюсь, и не слишком тщательно смотрел по сторонам. Я думал, что достаточно бдителен, но шел прямо в засаду. Свет в коттедже был включен. Я точно помнил, что мы выключили его, когда уходили. Видимо, Сандра вернулась раньше времени. Или, может, мы не выключили свет? Едва ли там мог быть кто-то еще, если только не грабители. 1:0, я проиграл. Я открыл дверь и вошел. В доме меня ждал полисмен. Не то что бы явный полисмен в форме; он скорее походил на грабителя. Он удивился не меньше, чем я. "Кто вы?", -- спросил он, прекрасная зная, кто я. "Мартин", -- безнадежно ляпнул я, воняя бензином и ничем не напоминая Мартина. Дверь за мной закрылась. Пришло время мило побеседовать. "Кто вы такой?", -- спросил я, понимая, что в ответе на этот вопрос нет нужды, но чувствуя, что именно это я должен спросить, осознавая при этом, что о чем бы я сейчас ни осведомился, я все равно прозвучу фальшиво. "Я -- детектив, сержант бла-бла-бла-бла. Я думаю, что вы -- Кит Манн, поэтому я должен арестовать вас по подозрению в бла-бла-бла-бла". Я расслышал только "детектив, сержант" и "арестовать", все остальное пролетело мимо ушей. Я понимал, что мне пора перестать говорить. Это было тухлое окончание тухлой ночи.

Следующая остановка -- полицейский участок города Фолкстона. Самый цивилизованный участок в моей жизни. Следующие пять дней мы медленно привыкали к тюремной еде, продолжительному чтению и игнорированию вопросов обо всех возможных правонарушениях. В участке заправляли Барри и Тафф и, пожалуй, они были самыми приятными полицейскими, каких я когда-либо встречал. Они были вежливыми и честными, ничего не скрывали. В итоге они так и остались единственными офицерами в моей жизни, которым я отправил рождественские открытки из тюрьмы. Детективы, тем временем, объезжали с рейдами различные адреса, как-либо связанные со мной и Вив в Кенте и на северо-западе, собирая все, что могли счесть полезным для себя или нас, включая почти законченный номер журнала Arkangel. Он так никогда и не вышел в печать.

Сначала нам обоим инкриминировали сговор с целью причинения ущерба при помощи огня, но впоследствии включили в обвинение совершение серии похожих, но куда более вредоносных атак по всему Кенту. Под залог нас не выпустили.

Одним из адресов, по которым полиция прокатилась с рейдами, была ферма на холме в южном Ланкашире, принадлежавшая Джерри и Мэрилин Фейхи. Я познакомился с этой парой несколько лет назад, саботируя убийства зайцев на Холкомбской охоте. Полиция перекрыла пешеходную дорожку, ведшую к полям, чтобы не пустить нас туда и позволить охотникам резвиться без помех, но Мэрилин это не понравилось.

Фейхи были сельскими жителями, отличавшимися от своих соседей в вопросе отношения к охоте. И если соседи привыкли молчать, когда вставал вопрос о кровавых развлечениях, то Мэрилин открыто высказывала, до чего ненавидит охоту, а поскольку ей принадлежала земли, располагавшаяся посреди охотничьих угодий, она могла кое-что сделать. Мы уже привыкли, что полицейские преграждают нам путь, и вместо того чтобы тратить время на дебаты, попросту искали другие пути доступа, но Мэрилин была великолепна: "Не разговаривайте так со мной, офицер! Вам должно быть чертовски стыдно. Толпа недоумков разбрасывает расчлененные тела диких зверей по всей округе, пока вы обращаетесь с этими неравнодушными людьми, как с отбросами, не позволяя им остановить этот кошмар!" Когда на твоей стороне такая страсть и ярость, это придает сил.

Впервые в жизни мы не нападали на ферму, а защищали ее! Для нас было сплошным удовольствием видеть, насколько разнервничались полицейские и охотники, поняв, в каких условиях пройдет охота. Благодаря ферме нам был обеспечен беспрепятственный проход к угодьям, мы могли безнаказанно дуть в горны и кричать сколько угодно. Ни полиция, ни охотники не имели права пересечь территорию фермы. "Только попробуйте зайти хоть на сантиметр моей земли", -- очень грозно предупредила их Мэрилин. В тот день она официально стала саботажником охоты и завела много новых друзей. Так зародилось плодотворное сотрудничество, призванное спасти множество животных и саботажников.

Теперь, годы спустя, полицейские нашли три рюкзака в сене в амбарах Мэрилин плюс кое-какие инструменты и несколько других предметов, которые показались им подозрительными. Они решили привлечь хозяйку фермы. Ее арестовали и позднее обвинили в хранении предметов с целью причинения криминального ущерба. Ей также инкриминировали исполнение обязанностей выдуманной должности главного снабженца Манчестерского заговора ФОЖ. Для Мэрилин это была резкая перемена в жизни домохозяйки-вегетарианки, которая никогда не участвовала ни в чем противозаконном. Как всегда дерзкая и неутомимо злая, по выходе из заключения она прорычала: "Пусть ублюдки попробуют что-то доказать!".

И они пытались. Как и за любым человеком, небезразличным к страданиям животных, за Мэрилин месяцами велось наблюдение, офицеры шныряли вокруг ее фермы, прятались в полях и собирали информацию о связях владелицы с ФОЖ. Правда же заключалась в том, что те вещи не принадлежали ей -- она просто взяла их на временное хранение.

Дата добавления: 2015-09-03