Дни черного Солнца 10 страница

— Да. Сила скрыта в тебе, она спрятана, но краски открывают путь к этой силе, позволяя тебе излить часть ее на полотно. Или применить как-то еще по твоему усмотрению. Рисование — лишь способ до нее достучаться, который ты открыла первым.

— Ух ты, — задумываюсь я. — То есть я могла бы направлять свою магию в песни, как ты?

— Возможно. Тебе нравится петь?

— Ну, не так, как рисовать. И голос у меня не такой звучный, как у тебя.

Он негромко смеется:

— А мне нравится твой голосок…

— Папа, да тебе все нравится, что я делаю!

Однако услышанное прочно завладело моими мыслями, и я говорю:

— Это значит, я могу не только рисовать? Например…

Мое детское воображение бессильно постичь безбрежные возможности магии. Тем паче что младшие боги еще не пришли в мир и не показали нам всех ее преимуществ.

— Например, превратить крольчиху в пчелу? Или заставить распуститься цветы?

Он некоторое время молчит, и я чувствую, что он предпочел бы ничего не говорить. Он никогда мне не лжет, даже если я задаю вопросы, на которые ему не хочется отвечать.

— Не знаю. Иногда, когда я пою и верю, что что-то произойдет, — это и происходит. А иногда… — он медлит, ему почему-то неловко, — иногда все случается и без моего пения. Пение — дверь, но вера — ключ, который отпирает ее…

Я касаюсь его лица, силясь понять, отчего ему не по себе.

— Что такое, папа?

Он ловит мою руку, целует и смеется, но меня не проведешь. Я ухватила, уловила: ему страшно. Ну, самую чуточку.

— Ты просто подумай, — говорит он. — Допустим, ты берешь человека и внушаешь себе, что он — камень. Начинаешь верить, что живое стало мертвым. Что получится?

Я честно пытаюсь это обдумать, но я еще слишком мала. Мне все — забава. Отец вздыхает, улыбается, гладит мои ладони…

* * *

Я вытянула руки, крепко зажмурилась, вообразила вокруг себя целый мир и что было силы уверовала в него.

Руки аж сводило, они жаждали осязать, и я представила себе плотную глинистую землю. Ноги хотели на чем-то стоять, и я поместила их на эту землю и еще притопнула, породив глухой звук, ибо кругом был полный жизни воздух. Легкие рвались дышать, и я наполнила их восхитительно прохладным воздухом, влажным от росы. Когда я выдохнула, тепло дыхания породило облачко пара. Видеть его я не могла, но страстно верила, что оно было. И точно так же я знала, что всюду разливается свет, совсем такой, как когда-то рассказывала мама. Утренний свет сквозь туман, ранняя весна, бледное, только что вставшее солнце…

Тьма упорствовала.

Солнце. Солнце! СОЛНЦЕ!

Кожи коснулось тепло, и болезненный холод бежал прочь. Я села на пятки, глубоко и с наслаждением дыша запахами свежевскопанной земли и чувствуя, как теплый свет гладит сомкнутые веки. Мне хотелось что-нибудь услышать, и я решила: да будет ветер! Легкий утренний ветерок, чтобы разогнать туман. Ветерок послушно налетел, шевельнул волосы, и они защекотали шею. Я не позволила себе изумиться, чтобы не давать пищи сомнениям. Мир вокруг меня был еще хрупок, он так и порывался стать чем-то другим, а именно — беспредельной ледяной тьмой…

— Нет, — быстро произнесла я и порадовалась звуку собственного голоса.

Теперь кругом был воздух, чтобы разносить звуки.

— Теплый весенний воздух, — продолжала я вслух. — Сад, ждущий, чтобы его насадили. Останься со мной!

Мир остался, и я открыла глаза.

Я могла видеть его.

Удивительным образом место показалось мне знакомым. Я сидела на садовой террасе родной деревни; там я почти все время оставалась совершенно слепой, потому что магии в Нимаро было совсем немного. Я отчетливо видела всю деревню один-единственный раз, в день, когда…

…Когда умер мой отец. В день, когда родилась Сумеречная госпожа. Тогда я видела все-все.

И вот теперь я воссоздала этот день, обратившись памятью к той напитанной магией вспышке. В воздухе дрожали серебристые волокна утреннего тумана. Я помнила: большая угловатая тень по ту сторону сада была домом. Только не могла сказать, не принюхавшись и не сосчитав шагов, наш это дом или соседский. Ветер шевелил у моих ног нечто колкое: там колыхалась трава.

Я вызвала все это из небытия.

Недоставало только людей. Я поднялась на ноги и прислушалась. Сколько лет я здесь прожила, но не помнила, чтобы в подобный час было так тихо. Всегда слышались какие-то звуки. Птицы на деревьях, козы на задних дворах, плач младенца…

Вселенная словно бы вздрогнула и подернулась рябью.

— Я дома, — услышала я собственный шепот. — Я дома. Просто утро очень раннее, все еще спят. Да, все так и есть.

Рябь прекратилась.

Да, этот мир был реален, но все еще чудовищно хрупок.

Я по-прежнему оставалась в пустом царстве тьмы и холода. Мне всего лишь удалось создать вокруг себя некий пузырь, отгородивший меня от безумия. И теперь я должна всячески поддерживать его, укреплять, верить, подтверждать его всамделишность, чтобы не лопнул.

Дрожа, я вновь припала на колени и погрузила пальцы в рыхлую влажную землю. Да, так лучше. Надо сосредоточиться на мелочах, на самых обычных вещах. Я поднесла горсть земли к носу, вдохнула. Глазам своим я не особенно доверяла, но вот что касается прочих чувств…

Но тут на меня накатила неожиданная усталость. Я выдохлась так, как, по идее, вроде бы не должна была. Сжимая горсть земли в кулаке, я обнаружила, что моя голова клонится, а веки тяжелеют. Я в самом деле не выспалась, но дело было в чем-то другом. Я очутилась где-то в незнакомом и странном месте и до смерти перепугана. Казалось бы, один ужас должен согнать с меня всякий сон!

И прежде чем я успела проникнуться этим новым несчастьем, пространство сотрясла все та же странная дрожь… А потом где-то позади глаз у меня взорвалась раскаленная боль. Я закричала, выгнулась назад и прижала к лицу перемазанные землей руки. Все мое сосредоточение разлетелось вдребезги. Я почувствовала, как рушится пузырь фальшивого Нимаро, как врывается и облепляет меня тошнотворный пустой мрак…

И вот тогда-то…

…Я боком шлепнулась на что-то твердое, да с такой силой, что воздух вышибло из легких.

— Ну вот ты и тут, — проговорил невозмутимый мужской голос.

Он показался опять же знакомым, только я была не в состоянии думать и рассуждать. Я ощутила прикосновения чьих-то рук; меня перевернули на спину, убрали с лица волосы. Я попробовала отдернуть голову, но в глазах тотчас всколыхнулась сверлящая боль. Если бы не предельная усталость, я бы взвыла.

— С ней все в порядке?

Новый голос принадлежал женщине. Она стояла где-то чуть подальше мужчины.

— Я не уверен.

Эти слова ощущались как божественные, каждое — точно оплеуха. Я даже зажала уши ладонями и застонала. Хоть бы они тут все замолчали!..

— Это не обычное ошеломленное состояние, — сказал кто-то.

— Мм… да, пожалуй, что нет. Похоже, это какое-то следствие ее собственной магии. Она прибегла к ней, чтобы защититься от моей силы. Поди ж ты! — Он отвернулся, но его самодовольство осталось на моей коже, точно слой слизи. — Твое доказательство…

— В самом деле. — Женщина тоже казалась чем-то довольной.

На этом я уплыла в беспамятство.

«СВЕТ ВЫЯВЛЯЕТ»

(холст, энкаустика)

К тому времени, когда сознание медленно возвратилось ко мне, боль еще не вполне прошла.

Я лежала закутанная в толстые одеяла, ощущая прикосновения мягкой льняной ткани и колючей шерсти. Некоторое время я ничего не предпринимала, только дышала и прислушивалась, стараясь оценить обстановку. Судя по легкому отзвуку, с которым мое дыхание отражалось от стен, я находилась в очень небольшой комнате; впрочем, она была не настолько мала, чтобы я почувствовала себя в ловушке. А пахло здесь свечными огарками, пылью, моим собственным телом — и Мировым Древом.

Этот последний запах был особенно силен. Таких густых ароматов Древа мне обонять еще не приходилось. Воздух был напоен его соками и смолами и яркими зелеными тонами живой листвы. Наше Древо никогда не облетало по осени, за что горожане были премного ему благодарны, но поврежденные листья все-таки опадали, и непосредственно перед весенним цветением на смену им проклевывались новые. Молодые листья отличались особенно сильным ароматом, но, чтобы сделать его настолько насыщенным, нужно было подобраться так близко, как мне никогда прежде не доводилось.

Необычность происходившего этим не исчерпывалась. Я осторожно попробовала сесть и почувствовала, что моя левая рука была одной сплошной болью. Ощупав ее, я обнаружила на ней свежие синяки, продолжавшиеся на бедре и лодыжке. Горло казалось воспаленным, попытка кашлянуть заставила меня вздрогнуть и сморщиться. В голове гнездилась тупая боль. Она начиналась в макушке, проникала в глубину и давила изнутри на глаза…

Прислушавшись к ней, я вспомнила все. Черную пустоту. Фальшивый Нимаро. Обломки, падение, голоса… Сумасброд!

Во имя всех Преисподних, куда меня занесло?..

В комнате было прохладно, хотя откуда-то слева проникал размытый солнечный свет. Выбравшись из-под теплых одеял, я немедленно принялась дрожать, хотя кое-какая одежда на мне была — простая сорочка без рукавов и штанишки, стянутые шнурком. Не ах, но хотя бы удобно. Еще у кровати я обнаружила домашние шлепанцы, но решила покамест обойтись без них. Незнакомый пол я предпочитала исследовать босиком.

Обойдя комнату, я поняла, что нахожусь в заточении.

Ну что ж, по сравнению с большинством тюрем здесь очень даже ничего. Постель была мягкой, столик и стулья — вполне добротными, а деревянный пол почти сплошь устилали толстые ковры. В крохотном чуланчике, примыкавшем к месту моего заточения, нашлись бытовые удобства. Однако дверь наружу накрепко заперта, причем с моей стороны в ней не имелось даже скважины для ключа. Решеток на окнах не оказалось, но рамы не открывались и были забраны толстым, прочным стеклом; вряд ли я сумела бы его разбить, а если и сумела бы, то наделала бы ужасного шуму.

А еще воздух тут определенно странный. В нем не чувствовалось привычной влажности, и он казался несколько разреженным. По крайней мере, звук в нем распространялся довольно своеобразно. Уже зная расположение комнаты, я для проверки хлопнула в ладоши, так вот, хлопок отразился от стен совершенно неправильным образом.

Когда сработал дверной замок, я так и подпрыгнула: щелчок раздался словно в ответ на мои мысли. Стояла я у окна, и толщина прочных стекол в этот миг меня даже порадовала: я попятилась, прижимаясь к ним спиной.

— Ну вот наконец-то ты очнулась, — произнес мужской голос, которого я никогда раньше не слышала. — И, по счастью, как раз когда я сам к тебе заглянул, даже послушника посылать не пришлось. Что ж, здравствуй.

Говоривший был сенмитом, но привычный городской выговор в его речи отсутствовал. Если уж на то пошло, он изъяснялся как богатей: четкое произношение, строгий подбор слов. Больше я ничего пока сказать не могла: с богатыми и знатными мне редко доводилось беседовать.

— Здравствуй, — ответила я.

Вернее, попыталась. Мое несчастное горло выдало какой-то придушенный писк да еще и заставило меня сморщиться от боли. А всё те мои отчаянные вопли в немой пустоте.

— Пожалуй, тебе не стоит разговаривать, — сказал мой собеседник.

И закрыл за собой дверь. Кто-то с той стороны тотчас запер ее, и от скрипа щеколды я опять вздрогнула. А вошедший продолжал:

— Успокойся, эру Шот, я тебе ничего плохого не сделаю… Полагаю, я наперед знаю большинство вопросов, которые ты хотела бы мне задать, так что, если присядешь, я тебе все объясню.

Эру?.. Я так давно не слышала этого слова, что в первое мгновение даже не узнала его. «Эру» — маронейская форма вежливого обращения к молодой девушке. Я для него несколько старовата — вообще-то, так обращались к девушкам до двадцати лет, — но он не так уж ошибся и к тому же, возможно, имел в виду мне польстить. Голос-то у него всяко был не маронейский.

Он терпеливо ждал, стоя на месте, пока я не присела на стул.

— Вот так-то лучше, — сказал он, проходя мимо меня.

Размеренная походка, шаг изящный, но твердый. Крупный мужчина, хотя и не такой здоровяк, как Солнышко. Достаточно взрослый, чтобы хорошо владеть своим телом. От него пахло бумагой, тонким полотном и еще слегка кожей.

— Итак, — продолжал он. — Меня зовут Хадо. В моем ведении все новоприбывшие сюда, то есть на данный момент — ты и твои друзья. Когда я говорю «сюда», то имею в виду — в Дом Восставшего Солнца. Слышала о таком?

Я нахмурилась. Только что вставшее солнце было одним из символов Блистательного Итемпаса, но теперь его редко использовали, поскольку его легко было спутать с рассветным солнцем Сумеречной госпожи. Я даже ни разу не слышала о Восставшем Солнце со времен своего детства в Нимаро.

— Белый зал?.. — невнятно прохрипела я.

— Нет, не вполне, хотя обеты у нас сходные. И мы тоже чтим Отца Небесного, хоть и не совсем так, как в ордене Итемпаса. Возможно, ты слышала, как называют нас люди? В отличие от итемпанов ордена, мы зовемся Новыми Зорями.

Да, такое название мне было знакомо, но оно лишь окончательно все запутывало. Что могло понадобиться от меня культу еретиков?

По словам Хадо, он предвидел мои вопросы, но вот этого, похоже, не угадал. Или предпочел пока его не затрагивать.

— Вы с друзьями погостите у нас, эру Шот… Можно ли мне называть тебя «Орри»?

Демоны и Преисподняя! Погостите!.. Я выставила челюсть и стала ждать, когда же он доберется до сути.

Его, кажется, позабавило мое молчание. Он передвинулся и оперся о стол.

— В самом деле, — сказал он. — Мы подумали и решили приветствовать тебя среди нас как новопосвященную, — так мы называем новых членов нашего братства. Тебе объяснят наше учение, обычаи и весь образ жизни. Мы не скроем от тебя ничего. Наоборот, мы надеемся, что здесь ты познаешь истинный свет и возвысишься среди нас, посвятив себя делам веры.

Тут уж я прямо повернулась к нему лицом. Зрячие люди говорили мне, что обычно это придает вес словам.

— Нет, — выговорила я.

Он ласково рассмеялся, судя по всему ничуть не расстроившись.

— Что ж, к этой мысли определенно нужно привыкнуть…

— Нет! — повторила я, как ни больно было мне говорить, и стиснула на коленях кулаки. — Где мои друзья?

Последовала пауза.

— Смертных, прибывших вместе с тобой, также вводят в братство. Конечно, к богорожденным это не относится.

Я сглотнула, чтобы смочить саднящее горло и заодно затолкать обратно тошнотворный ужас, зародившийся в животе. Каким образом они могли бы затащить сюда Сумасброда и его родню против их воли? Да никаким!

— А с богорожденными что?

Опять пауза — грозная, многозначительная.

— Их судьбу решат наши предводители.

Я попыталась прикинуть, врет он или нет. Я беспокоилась как раз о младших богах, а вовсе не о смертных. Чтобы магия смертного могла удержать богорожденных? Право, я о таком вообще не слыхала…

Но Сумасброд до сих пор не явился меня забрать, а это значило, что он по какой-то причине не мог. И я знала, как боги иной раз используют смертных, прикрывая ими свои дела. Может, и здесь что-то подобное происходило? К примеру, некий родич Сумасброда надумал прибрать к рукам его торговлю божественной кровью? Или какой-то богорожденный принял заказ, от которого отказалась леди Неммер?

Но если какое-то из этих предположений было правдой, охотились бы, скорее всего, на одного Сумасброда, а не на всех его присных…

И в это время пол дрогнул у меня под ногами, а за ним и стены: дрожь была почти неслышная, зато вполне ощутимая. Вся комната словно бы легонько подвинулась. Одно из прочных окон даже слегка задребезжало в раме, потом успокоилось.

Я проскрежетала:

— Где мы?

— Наш дом зиждется на стволе Мирового Древа, а оно временами покачивается. Тебе не о чем волноваться.

Милые боженьки!..

Вообще-то, в городе поговаривали, будто самые состоятельные горожане — главы торговых компаний, вельможи и тому подобный люд — начали строить себе дома на самом стволе Древа. Стоимость такого строительства измерялась целыми состояниями. Частью оттого, что Арамери установили очень строгие требования относительно красоты, безопасности и непричинения вреда Древу, частью… Ты же понимаешь, что те, у кого хватало дерзости строиться прямо на Древе, скромненьким домиком не удовлетворялись.

То, что у горстки еретиков нашлись бы необходимые средства, выглядело невероятным. А то, что у них могло хватить могущества пленить и удерживать в заточении полдюжины богорожденных, казалось попросту невозможным.

Это не обычные люди, поняла я внезапно, и по спине пробежал холодок. Тут дело не только в деньгах. У них власть, магическая, политическая… вся, какая бывает!

Подобного рода власть в нашем городе была только у Арамери.

— Итак, я вижу, ты еще не вполне оправилась, по крайней мере вести беседу не в состоянии.

Хадо выпрямился и подошел ко мне. Я дернулась, ощутив его пальцы, коснувшиеся моего левого виска: у меня там, оказывается, был очередной синяк.

— Тебе, конечно, уже лучше, — продолжал он, — но я предложил бы дать тебе еще денек отдохнуть. Сейчас я велю кому-нибудь принести тебе ужин, а потом тебя отведут в баню. Когда ты будешь в порядке, тебя обследует найпри…

Да, мне было от чего оправляться. Когда рассыпался мой материализованный Нимаро, меня вытащили из Пустоты и я как следует шмякнулась о твердый пол, набив синяки. Что касается боли в глазах, она казалась привычной. Такую же я чувствовала в доме Сумасброда, после того как в парке моя магия убила Блюстителей.

Потом я задумалась над тем, что услышала от Хадо.

— Найпри? — переспросила я. Слово прозвучало как некий титул. — Это ваш вождь?

— Да, это один из вождей. У него особые обязанности — он продвинутый писец. И его очень заинтересовали твои необычные магические возможности. Скорее всего, он попросит тебя показать их в деле.

Я почувствовала, как от лица отливает вся кровь. Им было известно о моей магии. Каким образом?.. Впрочем, не все ли равно. Знали — и точка.

— Не хочу, — выдавила я.

Голос был едва слышен, и не только из-за сорванного горла. Рука Хадо еще касалась моего виска. Она передвинулась и дважды похлопала меня по щеке, этак покровительственно. Оба шлепка были чуть-чуть жестче, чем следовало, чтобы принять их за обычную ласку. А его ладонь еще и задержалась, являя недвусмысленное предупреждение.

— Не глупи, — тоже очень тихо проговорил он. — Ты ведь славная маронейская девочка, не так ли? И мы все здесь — добрые итемпаны, Орри. Почему бы тебе к нам не присоединиться?

Арамери правили миром тысячи лет. За это время они успели навязать Блистательного Итемпаса всем народам и королевствам, утвердить свою веру на каждом материке. Тем, кто чтил иных богов, просто давался приказ: обратитесь! Сопротивлявшихся безжалостно уничтожали, стирая из людской памяти названия племен и их языки. Итемпаны признавали только свой путь — итемпанский.

Ну прямо как Солнышко, шептал во мне тихий голосок, пока я не принудила его замолчать.

Хадо вновь негромко рассмеялся, но на сей раз лишь погладил меня по щеке, как бы одобряя мое молчание. Вот только щека продолжала болеть.

— Уверен, тебе будет здесь хорошо, — сказал он.

С этими словами он подошел к двери и постучал. Кто-то невидимый тотчас отворил ее и снова запер у него за спиной.

Я еще долго сидела не шевелясь и держала ладонь у щеки…

* * *

На другой день ко мне дважды заглядывали бессловесные личности, доставившие сперва легкий завтрак в амнийском стиле, потом — суп на обед. Со второй личностью я попыталась заговорить — мне хотелось узнать, где Сумасброд и остальные наши, — но ответа не добилась. Кроме них, меня никто не посещал, и тогда я принялась слушать возле двери, стараясь определить, есть ли там стража и нет ли какой закономерности в тех передвижениях, что, насколько я слышала, происходили в залах поодаль. Я понимала, что шансов на успешный побег — слепой, в одиночку, даже без посоха, помогающего отыскать путь, да еще из дома, битком набитого фанатиками, — было очень немного. Прямо хоть плачь!

Я как раз прилежно изучала толстое остекление окошка, доискиваясь, как же оно открывается, когда дверь снова отворилась и в комнату вошел кто-то некрупный. Я обернулась, нисколько не стыдясь своих действий. Они ведь не дураки и наверняка ждут, что я попытаюсь сбежать — по крайней мере, в первые дни. Истинные итемпаны отличались на редкость здравым смыслом.

— Мое имя Йонт, — раздался голос молодой женщины.

После двух безмолвных посетителей я даже удивилась: надо же, со мной заговорили! Судя по голосу, девушка была моложе меня, едва ли двадцати лет. Еще ее голос говорил о невинности… или просто о восторженных чувствах.

— А ты — Орри?

— Да.

Я отметила про себя, что родового имени она не назвала. Как, впрочем, и Хадо. Поэтому я тоже не стала: такой вот маленький поединок, вполне безопасный.

— Рада знакомству…

Слава богам, горло уже начало подживать. Кажется, моя попытка изобразить вежливость доставила ей удовольствие.

— Мастер Новообращенных… Мастер Хадо, которого ты уже знаешь, говорит, я должна снабдить тебя всем необходимым, — сказала она. — Если хочешь, прямо сейчас отведу тебя в баню, а еще я одежду свежую принесла…

Раздалось еле слышное «плюх»: на постель бросили что-то мягкое.

— Наряды не последний писк моды, но мы тут простой жизнью живем…

— Понятно, — сказала я. — А ты что, тоже… новообращенная?

— Да. — Она подошла ближе, и я поняла, что она разглядывает мои глаза. — Скажи, ты догадалась или как-то почувствовала? Я слышала, слепые обладают особым восприятием, обычным людям недоступным…

Я попыталась сдержать вздох.

— Догадалась.

— А-а… — Она была разочарована, но быстро оправилась. — Я вижу, тебе получше сегодня. А то ты целых два дня проспала после того, как тебя вынули из Пустоты.

— Два дня?.. — И тут мое внимание привлекло другое. — Из Пустоты?

— Да, это такое место, куда найпри отсылает самых закоренелых хулителей Блистательного, — сказала Йонт. Она говорила, понизив голос, с явным испугом. — Там правда такая жуть во мраке, как говорят?

— Если ты имеешь в виду то темное место, куда проваливаешься сквозь дыру…

Я припомнила, каково это было: неспособность дышать, неспособность даже завопить от ужаса… И тихо ответила:

— Да, жуть там еще та.

— Значит, это хорошо, что найпри смилостивился. А что ты такого сделала?

— Сделала?..

— Ну, за что он отправил тебя туда?

От этих слов на меня накатила ярость. Я выпрямилась:

— Я ровным счетом ничего не сделала. Я была со своими друзьями, когда появился этот ваш найпри, напал на нас, похитил меня и притащил сюда, не спрашивая, хочу я этого или нет. А мои друзья… — Тут до меня дошло, и горло перехватило. — Насколько я понимаю, они по-прежнему там… где жуть во мраке…

К моему изумлению, Йонт сочувственно ойкнула и погладила меня по руке.

— Все будет хорошо, — сказала она. — Если они не являются преступными богохульниками, он вытащит их прежде, чем они успеют значительно пострадать… Ну а ты как — в баню пойдешь?

Йонт взяла меня за руку и повела. Я шла за ней медленно, шаркая ногами, ведь у меня в руках не было посоха, и я не хотела на что-нибудь налететь. Между делом я размышляла над теми крохами сведений, что сообщила мне Йонт. Покамест было ясно одно: пусть они называют послушников новообращенными, а не Блюстителями Порядка и употребляют странную магию, но в остальном что эти новозоры, что орденские итемпаны — один шут. Такие же высокомерные деспоты, очень хорошо знающие, как нужно правильно верить!

Я даже задумалась, отчего орден до сих пор не стер их в порошок. Одно дело — разрешить поклонение младшим богам; это могло быть им даже выгодно. Но стерпеть появление еще одной веры в того же Блистательного Итемпаса?.. Допустить путаницу, могущую сбить с толку мирян?.. Того и гляди, Новые Зори примутся строить свои собственные Белые залы, собирать подношения, да еще и блюстителей заведут?.. Это ж получится прямое надругательство над всеми заветами Блистательного! Само существование новозоров означало неминуемый хаос!..

Но еще невозможней было понять, как Арамери допустили подобное. Шахар Арамери, основательница великого клана, некогда была его избранной, самой возлюбленной жрицей; орден являлся их устами. И я не могла взять в толк, какая им выгода в появлении еще одних уст.

Мелькнула внезапная мысль: а что, если Арамери ни о чем и не подозревают?..

Тут мне пришлось отвлечься от размышлений: мы вошли в обширное помещение. Воздух здесь был влажным и теплым, и где-то лилась вода. Баня!

— Вы сперва моетесь или как? — спросила Йонт. Она подвела меня к мыльной: я это определила по запаху. — Я с вашими маронейскими обычаями не знакома.

— Они не слишком отличаются от амнийских, — ответила я, недоумевая, о чем она так беспокоилась.

Пошарив кругом, я нащупала полочку с мылом и свежими губками, а рядом — большой чан исходящей паром воды. Она была горячая, какое счастье! Я стащила одежду и устроила ее на вешалке неподалеку от полочки. Потом взяла губку, села и принялась мыться.

— Мы же, в конце концов, тоже сенмиты.

— Ну да, с тех пор как Ночной хозяин разнес Землю Маро, — брякнула она.

И тотчас спохватилась:

— Ох, тьма… Извини, пожалуйста!

— Не за что извиняться. — Я пожала плечами и опустила губку. — От простого упоминания это снова не произойдет…

Нащупав рядом бутылочку, я откупорила ее и принюхалась. Жидкое мыло для волос. Довольно вяжущее, не слишком подходящее для маронейских волос, но тут уж не до роскоши — и такое сойдет.

— Да, но… лишний раз напоминать о таком ужасе…

— Это же случилось не со мной, а с моими предками. Да, мы ничего не забыли, но быть маро — это больше, чем просто хранить память о давней трагедии.

Я ополоснулась из чана и со вздохом повернулась к своей провожатой:

— Ну и где тут купальня?

Она снова взяла меня за руку, и мы проследовали к большой деревянной купальне. Дно у нее было металлическое и подогревалось разведенным снизу огнем. Чтобы забраться в нее, мне пришлось воспользоваться лесенкой. Вода оказалась не такой теплой, как мне нравилось, и без каких-либо отдушек. Ну ладно — хоть чистая, если запах не врет. Вот у Сумасброда в бассейнах…

«Хватит! — резко оборвала я сама себя, чувствуя, как глаза начинают жечь готовые вылиться слезы. — Этим ты ему не поможешь! Лучше соображай, как отсюда сбежать!»

Йонт подошла вместе со мной и прислонилась к стенке купальни. По мне, лучше бы она куда-нибудь делась, но, похоже, ей вменили в обязанность не только заботиться обо мне, но и надзирать.

— Мароне всегда чтили Итемпаса как первого среди Троих, как и мы, амнийцы, — сказала она. — И вы не поклоняетесь никому из этих второстепенных божеств, верно?

Подобный строй речи послужил мне предупреждением. Я и раньше встречала таких, как она. Не всех смертных обрадовало пришествие многочисленных младших богов. Я не очень понимала, что ими руководило; я-то до последнего времени полагала, что Блистательный Итемпас просто передумал и в одночасье отменил Отлучение; наверное, Он пожелал, чтобы его дети постигли смертное царство. Более продвинутые итемпаны наверняка все поняли гораздо раньше меня. Не в природе Блистательного Итемпаса было менять однажды принятые решения…

— Поклоняться младшим богам? — спросила я, упорно отказываясь принимать ее выражения. — Нет. Кое с кем из них я встречалась, а с иными даже дружу.

Сумасброд, Пайтья, Неммер, может быть, еще Китр… хотя нет, ей я вроде не особенно нравилась. И уж Лил точно подружкой мне не была. Что касается Солнышка… Да, когда-то я считала себя его другом, хотя кудрявая богиня была права; сам он обо мне подобного не сказал бы.

Я почти воочию увидела, как нервно морщится Йонт.

— Но… они же не люди!

Она произнесла это так, словно говорила о насекомом или каком-то неприятном зверьке.

— А какая разница?

— Они не такие, как мы. Они не способны понять нас. Они опасны!

Я прислонилась к стенке купальни и стала заплетать в косу мокрые волосы:

— Ты хоть с одним из них когда-нибудь говорила?

— Конечно нет!

Казалось, сама мысль об этом привела ее в ужас. Я хотела говорить еще, но осеклась. Она не воспринимала богов как народ. Она меня-то едва считала человеческой личностью. Что я могла ей сказать такого, чтобы она в самом деле услышала? Осознала, задумалась?.. Впрочем, я сама кое-что поняла.

— А ваш найпри… Он так же относится к младшим богам? Он поэтому затащил моих друзей в Пустоту?

Йонт так и ахнула:

— Твои друзья — мелкие божества? — И ее голос тотчас стал жестче. — Тогда, наверное, поэтому. И уж их-то найпри вряд ли скоро оттуда выпустит!

Я промолчала, снедаемая отвращением пополам с неприязнью. Я просто не находила слов… Спустя некоторое время Йонт вздохнула:

— Я вовсе не хотела расстроить тебя… Ну как ты, закончила? А то у нас еще дел много!

Я проговорила со всей холодностью:

— Что-то мне не хочется никаких дел с тобой делать.

Она коснулась моего плеча и сказала нечто такое, отчего я сразу перестала считать ее невинной:

Дата добавления: 2015-09-03