Дни черного Солнца 5 страница

— Я не имею права тебе ничего больше про него сообщить.

Жидкое пламя, заполнявшее его силуэт, внезапно обернулось твердым светящимся хрусталем: бесчисленные грани переливались аквамарином и оливином. Мне нравилась эта его форма, несмотря на то что так обычно обозначалось упрямство. А он продолжал:

— Ты слышала, что сказал Сиэй. Он должен скитаться по смертному миру безымянным, неведомым никому…

— Ну тогда расскажи про Сиэя и про ту женщину — Йейнэ, кажется? Ты их испугался…

Сумасброд застонал, по хрустальным граням разбежалась рябь.

— Ты прямо как сорока, Орри! Хватаешь все блестящее и бросаешь ради того, что поярче блестит!

Я пожала плечами:

— Я же смертная. У меня, в отличие от некоторых, вечности впереди нет. Так что расскажи, пожалуйста.

Я больше на него не сердилась. И он на меня, кажется, тоже. Я знала, что он все еще любит меня, а он знал, что я знаю. Мы просто немного сорвались друг на друга после долгого и тяжкого дня. От старых привычек так легко не отделаешься!

Сумасброд вздохнул, прислонился к подголовнику кровати и вернул себе человеческий облик.

— Это был не страх… — сказал он.

— А мне показалось, именно страх. Вы все перетрусили, кроме той, с пастью… Лил.

Сумасброд скорчил гримасу:

— Лил не способна бояться. И мы не боялись. Это было просто… — Он передернул плечами и нахмурился. — Трудно объяснить.

— У тебя все так.

Он закатил глаза.

— Йейнэ… она… Вообще-то, по нашим меркам, она совсем молода. И я пока даже не знаю, что о ней думать и как относиться. А Сиэй, может, и выглядит как дитя, но на самом деле он старше нас всех.

— Вот как, — сказала я, хотя, по совести говоря, мало что поняла.

Маленький мальчик — и старше Сумасброда?.. И почему Сиэй называл матерью юную женщину гораздо младше себя?..

— Значит, почтение, подобающее старшему брату…

— Нет-нет, это у нас не считается.

Я нахмурилась, окончательно перестав что-либо понимать.

— Что же тогда? Он могущественней тебя?

— Да.

Сумасброд морщился, не находя слов. Меня вдруг посетило мимолетное видение: аквамарин темнеет, становясь сапфиром. На самом деле Сумасброд не менялся, это работало лишь мое воображение.

— Могущественней, потому что старше?

— Отчасти да. Но все не так просто…

Продолжения не последовало.

Настал мой черед разочарованно застонать.

— Ладно, Сброд. Я лучше посплю…

— Я слово пытаюсь подобрать, — вздохнул Сумасброд. — На языках смертных всего не выразишь. Он… как бы… он живет по правилам. Он таков, каков есть. Ты ведь слышала подобное выражение? Ну а для нас это не просто слова.

Я тщетно силилась разобраться, что он имеет в виду. Он понял это по моему лицу и сделал еще попытку.

— Попробуй представить, что ты старше этой планеты, однако тебе приходится действовать точно ребенку. Ну как, получается?

Да уж, невозможно вообразить.

— Я… я не знаю. Не особенно…

Сумасброд кивнул:

— А вот у Сиэя выходит. Он делает это каждый день с утра до вечера и никогда не прекращает. Поэтому он такой сильный.

Передо мной забрезжило нечто похожее на понимание.

— Так ты поэтому ростовщик?

Сумасброд хихикнул.

— Я предпочел бы называться вкладчиком. И процент у меня вполне справедливый, спасибо.

— А еще ты дурью торгуешь.

— Я предпочитаю называться независимым аптекарем…

— Ну все, все.

Я дотянулась и с тоскливым чувством накрыла своей его руку, лежавшую на простынях.

— Тебе, наверное, туго пришлось во времена Отлучения…

Так он и другие богорожденные называли эпоху до своего прихода сюда, эпоху, когда им было запрещено наведываться в наш мир и общаться со смертными. Чем объяснялся запрет и кто его наложил, рассказывать они не желали.

— Как-то трудно представить, чтобы у богов имелось много обязанностей…

— Неверно, — отозвался Сумасброд.

Какое-то время он молча наблюдал за мной, потом его кисть перевернулась и ухватила мою.

— Самые властные обязательства, Орри, не имеют ничего общего с материальным.

Я смотрела на его руку, обнимавшую мою ничтожную ладошку, понимая сказанное им и мечтая отказаться от этого понимания. Ну вот почему бы ему не разлюбить меня? Насколько все было бы проще…

Он разжал пальцы. Кажется, на моем лице отразилось больше, чем я того желала. Сумасброд вздохнул и поднял мою руку к губам.

— Я должен идти, — сказал он. — Если что-то понадобится…

Я поддалась внезапному душевному порыву и села в постели, хотя спина отозвалась отчаянной болью.

— Останься, — сказала я ему.

Он отвел глаза, ему было неловко.

— Мне не следует…

— Никаких обязательств, Сброд. Просто дружба. Останься.

Он протянул руку и отвел с моей щеки волосы. С его стороны это было мгновение беззащитности, я редко видела такое чувство на его лице, разве что когда он становился жидким сиянием.

— Как бы я хотел, чтобы ты была богиней, — проговорил он. — Иногда мне начинает казаться, что ты и вправду богиня. А потом происходит что-нибудь… вот такое. — Он отодвинул мое пушистое одеяние и тронул пальцем синяк. — И тогда я вспоминаю, какая ты хрупкая и уязвимая. И начинаю думать, что однажды я тебя потеряю. — Он стиснул зубы. — Я не могу этого вынести, Орри…

— Богини тоже временами умирают, — ляпнула я и слишком поздно спохватилась.

Я, вообще-то, думала о Войне богов, случившейся много тысячелетий назад, а вовсе не о сестре Сумасброда. О ней я благополучно успела забыть.

Но Сумасброд лишь грустно улыбнулся:

— Это совсем другое. Мы можем умереть. Тогда как вы, смертные… Вас ничто не избавит от неминуемой смерти. А мы только и можем стоять в сторонке и наблюдать…

«И понемножку умирать вместе с тобой». Так он разок выразился прежде — в тот вечер, когда решил расстаться со мной. Мне были понятны его умозаключения, я с ними даже соглашалась. Вот только душой принять не могла.

Я коснулась рукой его лица и наклонилась поцеловать. Он с готовностью ответил на поцелуй, но я-то чувствовала, как он себя сдерживал. Я ничего не ощутила в этом поцелуе, никакого вкуса, как ни старалась, как ни выпрашивала продолжения. Потом я отняла губы и вздохнула, а он отвернулся.

— Мне пора, — сказал он.

Я больше не стала его удерживать. Он встал с кровати и пошел к двери, но у порога помедлил.

— Тебе, — сказал он, — нельзя возвращаться в Ремесленный ряд. Надеюсь, ты понимаешь? Тебе лучше бы и в городе не задерживаться. Уезжай хотя бы на несколько недель.

— Куда?

Я вновь легла и отвернулась.

— Ну, родной городок навестить можно…

Я замотала головой. Нимаро я ненавидела.

— Тогда отправляйся путешествовать. Есть же места, которые ты хотела бы посетить?

— Мне, вообще-то, есть надо, — сказала я. — А еще продолжать платить за этот домик — либо путешествовать со всем имуществом на горбу.

Он вздохнул — несколько раздраженно:

— Ну тогда хоть переезжай со своим лотком в другую часть города. Блюстители Порядка, действующие в Востени, редко интересуются происходящим за ее пределами, а у тебя и там сколько-то покупателей будет.

Сколько-то… вряд ли достаточно. Тем не менее Сумасброд был прав: лучше мало, чем ничего. Я со вздохом кивнула.

— Я могу, — сказал он, — прислать кого-нибудь из своих…

— Я не хочу быть тебе чем-то обязанной.

— Это будет просто подарок, — сказал он тихо.

Воздух тонко и неприятно задрожал, словно зазвенел простуженный колокольчик. Великодушие трудно давалось ему. В иной день и при иных обстоятельствах я почла бы за честь, что он ради меня делал над собой такое усилие, но сейчас я и сама была отнюдь не склонна к великодушию.

— Мне ни-че-го от тебя не нужно, Сброд.

Он снова замолчал, и на сей раз в его молчании сквозила обида. Опять же как в былые времена…

— Спокойной ночи, Орри, — сказал он и ушел.

Я как следует выплакалась в подушку — и уснула.

* * *

Дай-ка я теперь расскажу, как встретилась с Сумасбродом.

Я приехала в Тень, — правда, в те времена мне было привычнее называть город Небом — в возрасте семнадцати лет. Я быстро перезнакомилась с другими такими же, как я, — молодыми мечтателями, недавно перебравшимися сюда. Здесь было полно опасностей, но Тень притягивала нас, ибо перспектива рисковать всем влекла больше привычной и размеренной жизни. Новые друзья научили меня зарабатывать с помощью сноровки в ремеслах, равно как и защищаться от тех, кто пытался нажиться на мне. Сначала я спала в съемном жилище с шестью соседями, потом обзавелась собственным. Год спустя я послала письмо матери, извещая ее, что жива и здорова. В ответ пришло десятистраничное требование немедленно возвращаться домой. В общем, дела у меня шли хорошо.

Помнится, дело было на склоне зимнего дня. Снег в городе выпадает нечасто, да и тогда это не снег, а так, снежок, потому что Древо прикрывает нас раскидистыми ветвями. Тем не менее в тот раз улицы запорошило, а морозец превратил мостовые в опасный каток. Двумя днями ранее Вурой поскользнулся, упал и сломал руку — к немалой досаде Ойна и Ру, которым приходилось выслушивать его бесконечные жалобы. За мной, случись мне покалечиться, ухаживать было бы некому, а услуги кудесника-костоправа я не могла себе позволить. Поэтому я ходила еще медленней обычного, тихонько пробираясь вдоль стен. Лед, знаешь ли, дает отзвук почти как камень, когда стучишь по нему посохом, но над замерзшей лужей воздух ощущается немного иначе: он не только холоднее, но и ощутимо плотнее.

Особая опасность мне, кажется, не грозила. Я просто двигалась очень-очень медленно. И, поскольку все мое внимание было поглощено тем, как бы не упасть и что-нибудь себе не сломать, я не слишком пристально следила, куда шла. А поскольку я была здесь еще более-менее новичком, я заблудилась.

Тень, да будет тебе известно, не тот город, в котором весело и приятно блуждать, не зная дороги. Много столетий он разрастался как попало, возникнув первоначально в виде поселения под названием Небо у подножия Неба, которое дворец. Знатные люди постоянно пытались навести в беспорядочной застройке порядок, но все их усилия шли прахом. Коренные горожане рассказывали мне, что с появлением Древа хаос увеличился; мало того что Тень разделилась на Востень и Затень — в городе случились перемены еще и волшебного свойства. Сумеречная госпожа по доброте своей озаботилась тем, чтобы Древо, вырастая из земли, ничего не разрушило, однако целые соседские общины оказались сдвинуты с места чудовищными корнями. Исчезли старые улицы, появились новые, основные городские ориентиры поменяли места. Заблудившись, можно было бродить кругами много часов, тщетно пытаясь найти правильную дорогу.

Но и это было, по сути своей, не слишком опасно. В тот зябкий вечер я скоро заметила, что меня кто-то преследовал.

Чужие шаги слышались футах в двадцати за спиной, не отставая и не нагоняя меня. Я свернула за угол в надежде, что преследователь отвяжется, но тщетно. Он двигался позади, точно тень. Я свернула еще раз. То же самое.

Я предположила, что за мной тащился грабитель: насильники и убийцы в такой холод предпочитали сидеть дома. С одной стороны, денег у меня при себе было очень немного, и я даже с большой натяжкой не выглядела богачкой. С другой стороны, одинокая слепая женщина, притом заблудившаяся, любому воришке показалась бы легкой добычей. Особенно в такой день, когда «урожай» у переулочных мошенников был скудный.

Я не стала прибавлять шагу, хотя, конечно, мне было страшно. Я знала, что иные грабители предпочитали не оставлять живых свидетелей. Однако начать спешить значило прямо сообщить вору, что его заметили. Хуже того, я могла поскользнуться и шею себе сломать. Пускай уж подойдет и отнимет у меня кошелек… авось тем и удовлетворится!

Вот только… он почему-то не подходил. Я прошагала один квартал, другой, третий… Я слышала шаги немногочисленных прохожих; все они быстро шли по своим делам, кое-кто бурчал себе под нос, жалуясь на холод, но ни единая живая душа не обращала внимания ни на что, кроме прискорбной собственной судьбы. На некоторых участках улиц прохожих не было слышно — раздавались только наши шаги, мои и преследователя. «Сейчас он подойдет!» — раз за разом думала я, но нападение все не происходило.

В какой-то момент я повернула голову, желая получше прислушаться, и краем глаза уловила неожиданный блеск. Это удивило и испугало меня: в те дни я еще не успела привыкнуть к присутствию магии. Полностью забыв о благоразумии, я повернулась посмотреть, что же там блестит.

Преследовательницей оказалась молодая женщина. Невысокая, пухленькая, с вьющимися бледно-зелеными волосами и кожей почти такого же цвета. Уже это должно было предупредить меня о ее природе — не считая того обстоятельства, что я могла ее видеть.

Она остановилась одновременно со мной, и я обратила внимание, насколько печально ее лицо. Она ничего не сказала мне, и я заговорила первой:

— Добрый вечер…

Ее брови так и взлетели.

— Ты можешь видеть меня?

Я слегка нахмурилась:

— Ну да. Ты стоишь во-он там.

— Как интересно.

Она снова двинулась вперед и остановилась только тогда, когда я сделала шаг назад.

— Прошу прощения, — проговорила я. — Просто меня никогда еще не грабили богорожденные.

Казалось, ее лицо уже не могло стать грустней, но оно стало.

— Я совсем не хочу обидеть тебя, — сказала она.

— Ты идешь следом за мной с той улицы… ну, где сточная канава забилась.

— Да.

— Почему?

— Потому что ты можешь умереть.

Я невольно шарахнулась прочь, но наступила на лед и едва не поскользнулась.

— Что-что?..

— Велика вероятность, что в ближайшие мгновения ты погибнешь, — продолжала она. — Твоя смерть может оказаться тяжкой… болезненной. Вот я и пришла, чтобы побыть рядом с тобой. — Богиня вздохнула. — Моя суть — милосердие. Ты понимаешь, о чем я?

В то время мне редко приходилось сталкиваться с «боженятами», но всякий, достаточно долго проживший в Тени, усваивал одну простую истину: каждый из них черпал силу в чем-то одном, будь то понятие, состояние или чувство. Жрецы и писцы называли это сродством, хотя никто из младших богов на моей памяти такого слова не употреблял. Тем не менее, когда они встречали сродственное, оно притягивало их, как маяк, заставляя отзываться иногда даже помимо собственной воли.

Я кивнула, сглотнув:

— Ты… Значит, ты явилась посмотреть, как я умру? Или… — Тут я сообразила, что к чему, и меня затрясло. — Или убить меня, если что-то другое не доделает свое дело. Я правильно поняла?

Она кивнула:

— Мне очень жаль…

И она в самом деле выглядела опечаленной: веки набухли, лоб избороздили горестные морщины. Она была одета в одну лишь тонкую бесформенную сорочку, что свидетельствовало о ее божественной природе: человек в подобном одеянии окоченел бы насмерть. Все вместе придавало ей совсем юный — моложе меня — вид. Такое беззащитное создание, вот-вот в беду попадет, так и хочется подойти и помочь.

Я содрогнулась и сказала:

— Так, может, ты мне расскажешь, что меня собирается убить? Тогда я попробую это как-нибудь обойти, что ли, и тебе время тратить на меня не придется. Тебя это устроит?

Она ответила:

— К любому будущему ведет много путей. Но, когда меня тянет к кому-то из смертных, это значит, что большинство путей уже себя исчерпало.

Мое сердце, и так успевшее зачастить, стукнуло невпопад.

— То есть… по-твоему, это неизбежно?

— Неизбежно — нет. Но весьма вероятно.

Мне захотелось сесть. Одна беда — здания по обе стороны не были жилыми домами: по-моему, здесь располагались какие-то склады. Ни единого крылечка, присесть некуда, разве что на голую мерзлую землю. Да еще и с мыслью, что именно это деяние может прикончить меня.

И тут я осознала, какая неестественная тишина стояла кругом.

Два квартала назад на улице было три человека. Я, понятное дело, прислушивалась в основном к шагам зеленой женщины, но теперь все посторонние звуки просто отсутствовали. Улица была абсолютно пуста.

Тем не менее я слышала… что-то. Это был не вполне звук, скорее, некое чувство. Давление воздуха. След запаха, дразнящий, не поддающийся определению. И это было…

У меня за спиной.

Сердце прыгнуло к горлу, я обернулась и опять едва не упала, потому что на улице стояла еще одна богорожденная.

Против ожидания, она на меня даже не смотрела. Она выглядела как женщина средних лет, то ли амнийка, то ли уроженка островов, — ничего особенного, если не считать того, что я опять-таки могла ее видеть. А еще она стояла, можно сказать, в воинственной стойке: ноги врозь, кулаки сжаты, все тело напряжено, лицо — маска бешеной ярости. Я проследила за ее взглядом, желая понять, на кого направлена ее ярость, и заметила в сторонке третье действующее лицо. Это был бог-мужчина, а именно Сумасброд (хотя тогда я не была с ним знакома), так же неподвижно стоявший в напряженной боевой стойке, но — на моей стороне улицы.

Воздух между двумя божествами клубился токами крови и бешенства. Он дрожал и свивался, раздуваясь и опадая под напором неведомых сил, которые они обращали друг против дружки. Вот на что я, оказывается, напоролась: тут происходила самая настоящая битва, ну и что, что молчаливая и неподвижная. Для наблюдения за нею требовались глаза, способные видеть магию, — как у меня.

Я облизала губы и покосилась на зеленокожую женщину. Она кивнула: вот, значит, как я могла умереть — под перекрестным огнем во время божественной дуэли!

Стараясь не шуметь, я со всей возможной скоростью попятилась к зеленокожей. Защиты от нее я не ждала, поскольку она откровенно уведомила меня о своих намерениях; мне просто особо некуда было отступать.

Я успела начисто забыть о замерзшей луже у себя за спиной. Как и следовало ожидать, я поскользнулась на ней и шлепнулась наземь. Из горла вырвался болезненный вскрик, а посох вылетел у меня из руки и с громким, рождающим эхо звуком подпрыгнул на мостовой.

Поединщица на той стороне улицы дернулась от неожиданности и посмотрела в мою сторону. У меня было мгновение, чтобы заметить: вообще-то, ее лицо вовсе не такое заурядное, как мне показалось вначале. Кожа ярко сияла и выглядела гладко-твердой, точно фарфор. Потом камни подо мной задрожали, а стена позади начала рушиться. Всю мою кожу изнутри закололи маленькие иголочки…

И тут неожиданно мужчина оказался прямо передо мной. Из распахнутого рта рвался рев вроде того, что производит океанский прибой, захлестывая береговую пещеру. Женщина с фарфоровой кожей завизжала, вскидывая руки, — вокруг нее что-то падало, что именно, видеть я не могла. Та же самая сила отшвырнула ее назад. Я услышала треск кирпичей и строительного раствора: ее тело врезалось в какую-то стену и обвалилось на землю.

— Во имя всех Преисподних, что ты творишь? — заорал на нее бог-мужчина.

Я смотрела на него снизу вверх, ошарашенная и наполовину оглушенная. Было видно, как у него на виске бьется жилка, вздутая гневом. Я не могла оторвать от нее глаз: до этого момента я и не знала, что у богорожденных тоже есть кровеносные жилы. Впрочем, как же им не иметь вен? Я не так давно жила в городе, но и то успела наслушаться о божественной крови.

Женщина у стены медленно поднималась, хотя, будь она смертной, полученный удар точно переломал бы ей половину костей. Он и так отнял порядочно сил; она припала на одно колено, только в глазах, устремленных на соперника, горела прежняя ярость.

— Ты не можешь здесь оставаться, — сказал он, чуть поуспокоившись, но по-прежнему страшно разгневанный. — Ты слишком неосторожна. Ты поставила под удар жизнь этой смертной и тем нарушила главнейшее правило!

Женщина издевательски выпятила губу:

— Твое правило…

— Правило, согласованное всеми нами, решившими жить здесь! Никто из нас не желает еще одного Отлучения. Тебя уже предупреждали…

Он вскинул руку — а в следующий миг улица в полном смысле слова кишела богорожденными. Куда бы я ни обращала взгляд, они были повсюду. Большинство похожи на людей, но иные либо сбросили личины, либо не побеспокоились ими обзавестись. Мне на глаза попадалась то чья-то кожа, выглядевшая как металл, то волосы как шерстяная кудель, то ноги с нечеловеческим устройством суставов, то пальцы как гибкие щупальца… Их было не меньше двух, а то и трех дюжин. Они стояли на мостовой, сидели на обочине. Один даже порхал над головами на прозрачных стрекозиных крыльях.

Женщина с фарфоровым лицом наконец поднялась, хотя и держалась на ногах неуверенно. Она обвела глазами божественное собрание, и, судя по выражению лица, ей стало очень не по себе. Однако она угрюмо и гордо выпрямилась, расправляя плечи.

— Так вот как ты дерешься на поединках, — сказала она мужчине.

— Поединок окончен, — ответил тот.

Отошел назад, оказавшись вплотную ко мне, — и, к моему немалому удивлению, наклонился, чтобы помочь встать. Я недоуменно сморгнула, потом нахмурилась: он воздвигся прямо передо мной, заслонив женщину. Я попробовала высунуться из-за его плеча. Мгновением раньше эта тетка чуть не убила меня; должна же я была знать, что там у нее на уме? Однако выглянуть не получалось: мужчина смещался вместе со мной.

— Нет, — сказал он в конце концов. — Незачем тебе это видеть.

— Что?.. — удивилась я. — Но…

Оттуда, куда он не давал мне смотреть, раздался звук, подобный удару огромного колокола, и следом прокатилась воздушная волна. И тотчас же все боги, только что заполнявшие улицу, одновременно исчезли. Когда я наконец смогла высунуться из-за своего защитника, улица перед нами была пуста.

— Ты ее убил, — прошептала я потрясенно.

— Что ты! Мы всего лишь открыли дверь — отослали ее назад в наш мир. Именно от этого зрелища я тебя ограждал.

К моему удивлению, мужчина улыбнулся, и улыбка сделала его невероятно похожим на человека. Я завороженно смотрела на него, а он продолжал:

— Мы стараемся друг дружку не убивать. Это, знаешь ли, расстраивает наших родителей.

Не успев спохватиться, я рассмеялась. Тут до меня дошло, что я вместе с божеством смеюсь его шутке, и я умолкла. Отчаявшись понять, как себя вести, я просто любовалась его удивительно теплой улыбкой.

— Все правильно, Эо?

Не отводя от меня глаз, он возвысил голос, обращаясь к кому-то еще, и я запоздало вспомнила про зеленую женщину. Я нашла ее взглядом, и тут мне было суждено новое потрясение. Зеленокожая — Эо, ведь так ее звали? — улыбалась мне со всей лаской молодой матери, взявшей на руки новорожденное дитя. И еще она сменила цвет кожи: место зеленого занял розовый, неяркий и нежный. Даже волосы стали розовыми.

Пока я таращилась на нее, она кивнула мне, кивнула мужчине, повернулась и пошла прочь.

Некоторое время я провожала ее взглядом, потом замотала головой.

— Полагаю, я тебе жизнью обязана… — сказала я, оборачиваясь к мужчине.

— Поскольку ты оказалась в опасности отчасти из-за меня, будем считать, что никто никому не обязан, — ответил он.

В воздухе послышался негромкий звон, словно ветерок тронул колокольчики, вот только ветра на улице не было. Я в недоумении огляделась, ища источник странного звука, а он продолжал:

— Впрочем, если ты хочешь отпраздновать свое спасение и что-нибудь выпить, я тебя угощу.

Эти слова вызвали у меня новый приступ смеха: я сообразила, к чему он клонил.

— Ты пытаешься клеить всех смертных девушек, которых едва не доводишь до гибели?

— Не всех, — сказал он. — Только тех, которые не удирают с визгом.

И он окончательно потряс меня, коснувшись моего лица прямо под глазом. Я чуточку напряглась, как всегда, когда кто-нибудь обращал внимание на мои глаза. Вот сейчас раздастся неизбежное: если бы не…

Но в его взгляде не было даже тени отвращения, а прикосновение ощущалось без преувеличения как волшебное.

— И еще тех, — добавил он, — у кого глаза красивые.

Остальное ты преспокойно додумаешь сам, так ведь? Его улыбка, мощь его присутствия, его спокойное приятие моей необычности — и то обстоятельство, что сам он был еще необычней меня. Могла ли я перед ним устоять?.. Через два дня после нашей первой встречи я поцеловала его. Этот безобразник воспользовался случаем и наполнил мой рот своим божественным вкусом, думая немедленно затащить меня в постель. В тот раз у него не получилось, потому что я была не чужда некоторых принципов, но спустя несколько дней я привела Сумасброда к себе домой. И там, представ ему обнаженной, я поняла, что впервые встретила кого-то, кто видел меня всю целиком, а не частями. Сумасброд находил мои глаза бесподобными, после чего вдруг принимался цветисто превозносить мои локти. Ему нравилось во мне решительно все.

Мне не хватает его. Боги, как же мне не хватает его!

* * *

На другой день я проспала допоздна, а проснувшись наконец, едва смогла пошевелиться. Спина превратилась в сплошной сгусток боли, а, поскольку я не привыкла спать на животе, от непривычного положения еще и затекла шея. Добавь к этому опухшие, воспаленные глаза и мстительно вернувшуюся головную боль — и ты поймешь, почему я не сразу распознала присутствие постороннего в доме.

Спотыкаясь, я по стеночке пробралась на кухню, привлеченная звуками и запахами стряпни, и невнятно пробормотала:

— Доброе утро…

— Доброе, — отозвался жизнерадостный женский голос, и я от неожиданности едва не упала.

Схватившись для равновесия за кухонный столик, я резко развернулась, цепляя подставку с поварскими ножами… Чьи-то руки перехватили меня, и я заорала, отчаянно отбиваясь… Пока не узнала эти руки: теплые, большие, очень знакомые.

Солнышко! Благодарение всем богам, это был он. Я оставила поиски оружия, только сердце колотилось как сумасшедшее. Солнышко… и женщина. Кто такая?

Я мысленно воспроизвела ее ответ на мое приветствие, и все стало ясно. Этот скрежещущий, ржаво-приторный голос… Лил! У меня дома! Завтрак мне готовит! После того, как сожрала нескольких Блюстителей Порядка, угробленных Солнышком!..

— Во имя Вихря, что ты тут делаешь? — спросила я требовательно. — И, проклятье, да покажись уже наконец! Не смей прятаться от меня! Ты в моем доме!

Она весело ответила:

— А мне показалось, я тебе не понравилась.

— Правильно показалось. Но я хочу знать, что ты, по крайней мере, не облизываешься, поглядывая на меня!

— Ты этого не поймешь, даже если сможешь видеть меня, — ответила Лил.

Но все-таки проявилась в окружавшей меня черноте, приняв свою обманчиво-нормальную личину. Кто ее разберет, подумалось мне, может, для нее обычной является как раз та, другая внешность — с чудовищной пастью, — и она пытается быть со мной вежливой? В любом случае я была благодарна.

— Насчет того, что я здесь делаю, — продолжала она, — я доставила его домой.

И она кивнула туда, где рядом со мной слышалось дыхание Солнышка.

— Вот как. — Я начала понемногу успокаиваться. — Ну… Тогда спасибо. Однако… э-э-э… леди Лил…

— Просто Лил, — просияла она, отворачиваясь к печке. — Ветчина!

— Что?..

— Ветчина, — повторила она и посмотрела мимо меня, на Солнышко. — Я бы ветчинки съела!

— В доме нет ветчины, — сказал он.

— О-о, — убито простонала она, почти смешно изобразив на лице мировую скорбь.

Я, однако, не обратила на это внимания: главным для меня было то, что Солнышко заговорил. Вот он прошел к буфету, что-то вытащил и поставил на стол.

— Есть копченая рыба велли, — сказал он.

Физиономия Лил немедленно прояснилась.

— О-о! Да это еще лучше ветчины! Позавтракаем как следует!

И она вернулась к готовке, мурлыча про себя песенку без мелодии.

На меня напало какое-то бездумное настроение, да еще голова начала кружиться. Я уселась за стол, отчаявшись понять происходившее. Солнышко сел напротив, и я ощутила на себе его тяжелый взгляд.

— Я должен извиниться, — проговорил он негромко.

Я так и подпрыгнула:

— Итак, ты у нас теперь говоришь!..

Он не ответил ни да ни нет — все было очевидно и так.

— Я не думал, что Лил решит злоупотребить твоим гостеприимством. Это не входило в мои намерения.

Я ответила не сразу — пыталась собраться с мыслями. Он впервые заговорил на месте убийства Роул, но только сейчас я услышала от него несколько предложений подряд.

И — боги мои! — до чего прекрасен был его голос! Вообще-то, я ждала баритона, но у него обнаружился тенор. Удивительно звучный, богатый. Каждое четко произнесенное слово, влетев в мои уши, прокатывалось до самых пяток, многократно отдаваясь в костях. Такой голос я согласна была слушать день-деньской.

Или всю ночь до утра…

Я самым суровым образом разогнала подобные мысли. Хватит уже в моей личной жизни богов!

Тут до меня дошло, что я просто сижу и хлопаю перед ним глазами.

— Ну… в общем, я… я как бы не возражаю, — выдавила я наконец. — Хотя, вообще-то, не грех было бы для начала спросить.

— Она настаивала.

Вот этого я точно не ожидала.

— С чего это?

— Я должна передать предупреждение, — вмешалась Лил, подходя к столу.

Поставила передо мной тарелку, потом подала тарелку Солнышку. У меня на кухне было только два стула, и она уселась на кухонный столик, взяв порцию, отложенную для себя. При виде еды ее глаза разгорелись, и я на всякий случай отвела взгляд — а ну сейчас ка-ак разинет…

Дата добавления: 2015-09-03