Дни черного Солнца 3 страница

Последовал легкий стук: что-то опустили обратно на лоток, правда, это не было миниатюрное Древо.

— Какие интересные у тебя глаза…

Не знаю почему, но я еще больше почувствовала себя не в своей тарелке.

— Ну да, так люди говорят…

— Это у тебя… туск?^[2] — Превит наклонился вплотную, рассматривая меня, его дыхание отдавало мятным чаем. — Никогда не видел подобного туска.

Мне не раз говорили, что мои глаза — не самое приятное зрелище. «Туск», который заметил Римарн, на самом деле представлял собой множество тонких выростов сероватой ткани, которые наслаивались один на другой, точно лепестки еще не расцветшей маргаритки. Из-за них у меня нет ни зрачков, ни радужки в обычном понимании этого слова. Если смотреть издали, кажется, что у меня бельма — матовые, серо-стальные. Вблизи делается ясно, что это именно туск.

— Костоправы, — пояснила я, — говорят, что у меня неправильно выросла роговица. Там еще другие осложнения, но я их названия даже выговорить не могу.

Я вновь попробовала улыбнуться, но потерпела позорную неудачу.

— Понятно. Скажи, а такая… неправильность… часто встречается у народа мароне?

Неподалеку с треском рухнул лоток, принадлежавший Ру. Я услышала ее протестующий крик, к которому тотчас присоединились Вурой с Ойном.

— Заткнитесь, вы все! — рявкнул жрец, допрашивавший ее.

Воцарилась тишина. Кто-то из толпы праздношатающихся — быть может, мракоходец — крикнул было, чтобы жрецы от нас отвязались, но никто не поддержал его, и у кричавшего недостало смелости или глупости повторить попытку.

Я никогда не отличалась долготерпением, и страх не добавил мне выдержки.

— Так чего вы все-таки от меня хотите, превит Римарн?

— Меня очень порадовал бы ответ на мой вопрос, госпожа Шот.

— Нет, глаза вроде моих — далеко не самое обычное дело среди мароне. Я имею в виду, что слепота у нас не слишком распространена. Да и с чего бы?

Я ощутила, как шелохнулся лоток. Возможно, превит передернул плечами.

— Не исключено, — сказал он, — что это отсроченное последствие деяний Ночного хозяина. Легенда гласит, что в Земле Маро он дал волю… неестественным силам.

И это подразумевало, что выжившие в катастрофе сами были не вполне естественными существами. Ах ты, самодовольный амнийский подонок! Мы, мароне, чтили Итемпаса так же долго, как и они! Я кое-как проглотила резкий ответ, явившийся на ум, и вместо этого проговорила:

— Ночной хозяин ничего не причинил нам, превит.

— Разрушение твоей родины — это, по-твоему, «ничего»?

— Я хотела сказать — ничего помимо этого. Тьма и демоны! Да ему дела до нас никакого не было, чтобы что-то нам причинять. А Землю Маро он разнес только потому, что Арамери неосторожно спустили его с поводка.

На мгновение настала полная тишина. Этого хватило, чтобы мой гнев сдулся, оставив лишь страх. Никому не следовало непочтительно говорить об Арамери и сомневаться в их действиях. В особенности — беседуя со жрецом-итемпаном…

В следующий миг я аж подпрыгнула: прямо передо мной что-то с громким треском разлетелось. Мое деревце! Его бросили оземь, разбив керамический горшок, и, возможно, насмерть покалечили само растение.

— Вот жалость-то, — ледяным тоном выговорил Римарн. — Прошу прощения. Я возмещу убыток.

Я закрыла глаза и заставила себя глубоко вздохнуть. Меня еще трясло, но ума хватило ответить:

— Не беспокойтесь.

Рядом снова произошло движение, и его пальцы стиснули мой подбородок.

— Непорядок, что у тебя такие глаза, — сказал жрец. — В остальном ты ведь красивая женщина. Если бы ты надела очки…

— Я предпочитаю, чтобы люди видели меня такой, какая я есть, превит Римарн.

— Ага. Так кем ты желаешь выглядеть — слепой человеческой женщиной? Или богорожденной, которая притворяется беспомощной смертной?

Какого он… Я напряглась всем телом, а потом сделала то, что, наверное, делать вовсе не следовало. Я громко расхохоталась. Умом я понимала, что он и так уже сердит и вряд ли стоит злить его дальше. Но когда я сама здорово злюсь, мне непременно требуется как-то «спустить пар», и тогда рот начинает действовать сам по себе, без участия головы.

— О чем это вы… — Стараясь не коснуться его руки, я смахнула выступившую слезу. — Богорожденная? Я?.. Отец Небесный, неужто вы вправду это подозреваете?..

Пальцы Римарна слегка сжались, достаточно, чтобы сделать мне больно, и я прекратила смеяться. Он заставил меня запрокинуть голову и наклонился ближе.

— Что я действительно думаю, так это то, что от тебя прямо разит магией, — произнес он таинственным шепотом. — Прямо как ни от кого другого из смертных!

И внезапно я увидела его.

Его свечение не проявлялось постепенно, как у Солнышка. Оно возникло все сразу и шло не изнутри. Я увидела повсюду на его коже тонкие линии и завитки, смахивавшие на светящуюся татуировку. Узор обвивал его руки и растекался по торсу. Прочие части тела оставались незримыми, но пляшущие огненные линии внятно очерчивали фигуру.

Писец! Он был писцом! А судя по количеству слов божественной речи, врезанных в его плоть, — еще и очень продвинутым. Ну конечно, на самом деле там никаких надписей не было, просто таким образом мои глаза воспринимали его искусство и опыт, — по крайней мере, так я за годы привыкла это понимать. Обычно это свойство восприятия помогало мне засекать подобных ему издали, задолго до того, как они, подобравшись поближе, могли бы застукать меня.

Я судорожно сглотнула. Теперь мне сделалось не до смеха. Я была попросту в ужасе.

Но прежде чем он успел приступить к какому следует допросу, я вновь ощутила движение воздуха. Только оно и предупредило меня за миг до того, как некая сила отодрала от моего лица руку превита. Римарн хотел было расшуметься, но не успел: между нами возникло еще чье-то тело, и я больше не могла видеть жреца. Мелькнувший силуэт был крупнее, чем у него, и полностью лишен магического свечения. Я его сразу узнала. Это был Солнышко.

Что конкретно он сделал с Римарном, я, конечно, не видела, но мне и не требовалось. Мне вполне хватило ахов и охов остальных торговцев с Ряда и зевак. Солнышко крякнул от усилия, потом вскрикнул Римарн — его оторвали от земли и швырнули далеко в сторону, как мешок. Божественные слова на его коже слились в полосы: он пролетел по воздуху футов десять, не меньше. Потом шлепнулся с очень нехорошим звуком и сразу перестал сиять.

Нет-нет, только не это… Я вскочила на ноги, перевернув стул, и отчаянно зашарила, разыскивая посох. И вдруг замерла, так и не найдя его. Римарн больше не светился, но я по-прежнему видела.

Я видела Солнышко. Его сияние было очень слабым, едва различимым, но оно разгоралось, пульсируя, точно бьющееся сердце. Вот Солнышко встал между Римарном и мной, и сияние вмиг стало еще ярче, из мягкого мерцания превратившись в невыносимое пламя. Что-то подобное я видела только в рассветные часы…

А теперь было около полудня.

— Во имя всех Преисподних, что ты творишь? — окликнул резкий голос.

Это говорил кто-то из жрецов. Послышались еще крики, угрозы… и я вернулась к реальности. Никто здесь не мог видеть сияния Солнышка, кроме меня и, возможно, Римарна, но тот еще не поднялся с земли и только стонал. Все остальные видели обыкновенного мужчину, притом никому не известного чужестранца, одетого в простую, дешевую одежду (я смогла купить ему только такую)… короче, оборванца, напавшего на превита ордена Итемпаса. Прямо на глазах у целого отряда Блюстителей.

Я потянулась схватить Солнышко за ярко пылающее плечо, но тотчас невольно отдернула руку. Не потому, что он был горячим на ощупь… то есть он был, причем куда горячее, чем когда-либо прежде, — его тело под моей ладонью словно вибрировало. Я как будто к молнии прикоснулась!

Додумывать эту мысль мне было некогда.

— Прекрати! — зашипела я на него. — Какого хрена ты делаешь? Надо извиниться, причем прямо сейчас, пока они не…

Солнышко обернулся и посмотрел на меня, и слова умерли у меня на языке. Я полностью видела его лицо, как в замечательные моменты перед тем, как он «разгорался» слишком ярко и я вынужденно отворачивалась. Слово «прекрасный» и близко не лежало к описанию этого лица, преображенного в нечто гораздо большее, нежели собрание черт, давно изученных моими памятливыми руками. Его скулы не имели собственного свечения. И не то чтобы его губы вдруг изогнулись, как живые существа, наделенные собственной волей, и наградили меня мимолетной, очень личной улыбкой, заставившей на мгновение почувствовать себя единственной женщиной во всем мире.

Никогда прежде он не улыбался мне…

Вот только она была злой, эта улыбка. Холодная улыбка убийцы… Я так и отшатнулась. В самый первый раз с момента нашей с Солнышком встречи я испугалась его.

А он огляделся кругом, разворачиваясь к Блюстителям, наверняка уже порывавшимся взять нас в кольцо. Он смотрел и на них, и на толпу зевак все с той же отстраненной, холодной, самоуверенной наглостью. Кажется, он принял про себя какое-то решение.

Я так и стояла с приоткрытым ртом, когда его сграбастали сразу трое Блюстителей. Я смогла их увидеть — темные силуэты на фоне бешеного сияния Солнышка. Они швырнули его наземь, попинали сапогами и заломили ему руки за спину, чтобы связать. Один из них с силой придавил коленом его шею, и я закричала — отчаянно, во все горло. Блюститель, злобная темная тень, обернулся и заорал что-то вроде того, чтобы я заткнулась, маронейская сучка, а не то он и меня сейчас…

— Довольно!

Это был такой жуткий рев, еще и раздавшийся совсем рядом, что я подпрыгнула и выронила посох. А поскольку мгновенно наступила тишина, посох ударился о мостовую Гульбища до того звонко, что я вздрогнула.

Кричал, как выяснилось, Римарн. Я больше не могла его видеть. Не знаю уж, каким образом он раньше скрывал от меня свою истинную природу, только это опять действовало. Но, даже будь божественная вязь на его коже по-прежнему различима, вряд ли я заметила бы ее в слепящем сиянии Солнышка.

Римарн говорил хрипло, он еще не восстановил дыхание. Тем не менее он поднялся и стоял возле своих послушников, обращаясь непосредственно к Солнышку:

— У тебя что, не все дома? Никогда подобных глупостей не видал!

Солнышко не сопротивлялся, пока его валили жрецы. Придавившего ему коленом шею Римарн прогнал жестом Блюстителя, и только тут я расслабила невольно напрягшиеся плечи, а он легонько толкнул Солнышко в затылок носком сапога.

— Отвечай! — рявкнул он. — Ты сумасшедший?

Я поняла: нужно что-то делать, и срочно.

— Он… м-мой кузен, — кое-как выговорила я. — Только что приехал из захолустья, господин превит. Он не знает города и понятия не имеет, кто вы такой…

Это была страшнейшая ложь в моей жизни, к тому же совершенно бездарная. Всякий человек, вне зависимости от расы, рода-племени и общественного положения, с первого взгляда узнавал служителей Итемпаса. Они носили снежно-белые одеяния и были правителями мира.

— Пожалуйста, превит, взыщите с меня за…

— И не подумаю, — отрезал Римарн.

Блюстители поднялись сами и поставили на ноги Солнышко. Он самым спокойным образом стоял между ними — и сверкал так, что я отчетливо различала половину Гульбища в магическом свете, источаемом его телом. А на лице у него по-прежнему была все та же улыбка, жуткая и смертоносная.

Потом его поволокли прочь, и во рту у меня стало кисло от ужаса. Кое-как, ощупью, я обежала свой лоток. Что-то еще свалилось оттуда и разбилось о мостовую. Я неуклюже побежала за Римарном без посоха:

— Превит! Погодите!..

— Я еще вернусь за тобой, — пообещал он.

И ушел, окруженный Блюстителями Порядка. Я бросилась было следом, запнулась о невидимое препятствие, вскрикнула и полетела наземь, но не упала. Меня подхватили грубые руки, пахнувшие табаком, выпивкой — и страхом.

— Оставь, Орри, — выдохнул мне на ухо Вурой. — Они так взвинчены, что без зазрения совести из слепой девчонки вытряхнут душу…

Я вцепилась в его руку:

— Они же его убьют! Вурой, они же его там насмерть забьют…

— Ты все равно ничего сделать не можешь, — тихо проговорил он, и я бессильно обмякла, потому что он был прав.

* * *

Вурой, Ру и Ойн помогли мне добраться домой. Они же принесли мой лоток и товар, без долгих разговоров понимая, что запирать их у Йель нет смысла: все равно в обозримое время я на Гульбище не вернусь.

Ру и Вурой остались у меня, Ойн же вновь отправился на улицу. Я пыталась успокоиться и, как говорится, не дергаться, потому что иначе они могли что-нибудь заподозрить. Они ведь уже обошли дом, заглянули в кладовку, где обитал Солнышко, и нашли в уголке невеликую стопку его одежды — все самым аккуратным образом свернуто и сложено. Они и так небось решили, что я скрывала от них любовника. Знай они правду, они перепугались бы еще больше.

— Я могу понять, почему ты нам ничего о нем не говорила, — заметила Ру.

Она сидела напротив за кухонным столом и держала меня за руку. Там, где сейчас покоились наши руки, не далее как вчера вечером все было залито его кровью.

— После того, как вы с Сумасбродом… Ну ладно. Но все-таки зря ты не рассказала нам, милая. Мы же твои друзья. Мы бы все поняли.

Я упрямо помалкивала, пытаясь не показать, до какой степени их присутствие тяготило меня. Надо напустить на себя рассеянный и подавленный вид — пусть решат, что мне сейчас необходимей всего уединение и сон. Уйдут, и я смогу помолиться о явлении Сумасброда. Существовала вероятность, что Блюстители не станут убивать Солнышко сразу. Он ведь бросил им наглый вызов, проявил непочтительность. Они уж постараются растянуть ему «удовольствие»…

Это само по себе достаточно скверно. Но если они все-таки убьют его, а он у них перед носом исполнит свой милый маленький трюк с воскрешением — одним богам известно, что они предпримут тогда. Магия была силой, вроде как предназначенной для тех, кто и так уже облечен властью: семейство Арамери, знать, писцы, орден и всякие там богатеи. Простонародью магия заказана — хотя каждый из нас время от времени втайне колдовал понемножку. Любой женщине известна сигила, предотвращающая беременность, и в каждой соседской общине имелся хоть кто-то, способный начертать знаки для исцеления небольшой немочи или чтобы спрятать ценности, выложенные прямо на виду. Когда начали во множестве появляться богорожденные, с этим стало несколько проще — жрецам не всегда удавалось отличить младших богов от простых смертных, и они махнули рукой на случаи бытового колдовства.

Что касается Солнышка, то младшим богом он совершенно точно не был. Какое-то существо само по себе. Я не знаю, с чего он взялся сиять на Гульбище, но ясно одно: долго его свечение не продержится. Оно никогда долго не длилось. Скоро он ослабеет и снова станет обычным человеком. И тогда-то жрецы по жилочке его разберут, допытываясь источника такой мощи.

А потом опять-таки явятся за мной — за то, что предоставила ему кров…

Я потерла ладонями лицо, изображая усталость, и жалобно проговорила:

— Прилечь бы…

— Срань демонская, — ругнулся Вурой. — Притворяешься, что спать хочешь, а сама небось сразу своего бывшего позовешь! У нас что, по-твоему, опилки вместо мозгов?

Я так и застыла, а Ру хихикнула:

— Помни, что мы неплохо знаем тебя, Орри.

Проклятье.

— Но должна же я ему как-то помочь, — сказала я, отбрасывая притворство. — Даже если не сумею разыскать Сумасброда… У меня немножко денег есть. Жрецы иногда взятки берут…

— Только не тогда, когда их вот так разозлят, — очень тихо произнесла Ру. — Они возьмут твои денежки, а сами прикончат его.

Я стиснула кулаки.

— Значит, остается Сумасброд. Помогите мне найти его! Он точно сможет что-нибудь сделать. За ним должок…

Едва выговорив эти слова, я услышала перезвон маленьких колокольчиков. От этого звука мне кровь бросилась в щеки — я поняла, до какой степени недооценивала своих друзей.

Кто-то открыл переднюю дверь, и я различила знакомое мерцание Сумасброда непосредственно сквозь стены, еще прежде, чем он появился на кухне, сопровождаемый Ойном и какой-то незнакомой рослой тенью.

— Я все слышал, — негромко проговорил Сумасброд. — Что, Орри, призываешь отдать должок?

Тут воздух странно задрожал, возникло едва уловимое напряжение — словно затаил дыхание кто-то незримый. Это набирала силу божественная мощь Сумасброда.

Я поднялась из-за стола, впервые за несколько месяцев искренне радуясь его появлению. Потом заметила угрюмое выражение его лица и погодила радоваться.

— Мне очень жаль, Сброд, — сказала я. — Я как-то даже забыла… о твоей сестре. Будь у меня хоть какой-то другой выход, я бы ни за что тебя о помощи не попросила, пока траур…

Он тряхнул головой:

— Мертвым уже ничем не поможешь, а Ойн говорит, у тебя друг в беду попал…

Наверняка Ойн рассказал ему куда больше — он был тот еще сплетник. Тем не менее я сочла за благо сама все объяснить.

— Да, и я думаю, Блюстители Порядка уволокли его не в Белый зал, а куда-то еще. Итемпас, Небесный Отец, — Дневной Отец, поправилась я мысленно, — не переносит беспорядка, а убиение человека очень редко обходится без оного. Вряд ли они решатся осквернить Белый зал таким непотребством.

— Южный Корень, — произнес Сумасброд. — Кое-кто из моих верных видел, как после схватки на Гульбище они вели твоего друга в том направлении.

Мне потребовалось мгновение, чтобы переварить новость: оказывается, его верные потихоньку наблюдали за мной. Ну и пусть их, решила я. Дотянулась до посоха и подошла к Сумасброду:

— И давно они?..

— С час назад. — Он взял мою руку в свою, ладонь была теплая и гладкая, напрочь лишенная мозолей. — После этого я ничем больше не буду обязан тебе, Орри. Ты это понимаешь?

Я вымученно улыбнулась, потому что понимала. Сумасброд никогда не нарушал договоренностей. Если он был тебе должен, то мог пробить стены и свернуть горы, отдавая долг. Если ему придется сотворить это с орденом Итемпаса, значит потом некоторое время ему трудно будет обделывать свои дела в Затени. А он много чего мог сотворить. Поубивать их, к примеру. Или вовсе покинуть город, чтобы вернуться в царство богов. Даже у таких, как он, имелись непреложные правила, которые следовало исполнять.

Я шагнула ближе и прижалась к его плечу, наслаждаясь его уверенной силой. Сложно было осязать эту руку, не припоминая наши былые ночи… и прежние времена, когда я полагалась на него при любом затруднении и все затруднения чудесным образом исчезали.

— Скажем так: дело стоит того, чтобы ради него разбить мне сердце, — сказала я наконец.

Я говорила легкомысленным тоном, но смысл сказанного был именно таков. И Сумасброд вздохнул, ибо понимал мою правоту.

— Тогда держись, — сказал он.

Мир вокруг вспыхнул: его магия помчала нас туда, где в муках умирал Солнышко.

«БОГИ И МЕРТВЕЦЫ»

(холст, масло)

Едва мы с Сумасбродом возникли в пределах Южного Корня, как угодили под такую волну магической мощи, что едва устояли на ногах.

Лично я восприняла ее как вспышку ярчайшего сияния, нестерпимого настолько, что я закричала и выронила посох, чтобы прикрыть глаза хотя бы ладонями. Сумасброд тоже ахнул, словно его ударили. Он опамятовался куда быстрее меня и схватил мои руки, заставляя отнять их от лица:

— Орри, ты как? Дай гляну!

Я не сопротивлялась.

— Да я в порядке, просто… Как же тут полыхнуло! Боги!.. Я и не думала, что этим штукам бывает так больно…

Я все никак не могла проморгаться, у меня вовсю текли слезы, и это заставило Сумасброда внимательнее приглядеться к моим глазам.

— Это не «штуки», Орри, это глаза! Ну как, стихает боль?

— Да-да, говорю же, я в полном порядке. Во имя адских бездн, что это было?

Сияние уже успело погаснуть, и вокруг меня сомкнулась привычная темнота. Да и боль, пускай медленно, все-таки уходила.

— Чтобы я знал…

Сумасброд взял мое лицо в ладони, его большие пальцы прошлись по векам, смахивая слезы. Сперва я восприняла это как дружескую заботу, но потом его прикосновение показалось мне… очень уж сокровенным. Оно потревожило воспоминания куда болезненней вспышки непонятного света. Я отстранилась — быть может, поспешней, чем следовало бы. Сумасброд вздохнул, но не стал удерживать меня.

Что-то зашевелилось справа и слева, и я услышала словно бы легкий топот ног по земле. Сумасброд заговорил снова, причем довольно-таки властным тоном, как всегда, когда обращался к своим подчиненным.

— Скажите мне, что это был не тот, о ком я подумал!

— Это был он.

Голосок показался бледным и несколько андрогинным, хотя мне как-то довелось видеть его обладательницу, и внешне она вовсе не соответствовала своему голосу: каштановые волосы, роскошная фигура. А еще она была из числа «боженят», которым не нравилось, что я способна их видеть, так что после того единственного раза она не попадалась мне на глаза.

— Тьма и демоны! — раздраженно проговорил Сброд. — Я-то думал, Арамери его у себя держат…

— Судя по всему, больше не держат.

На сей раз голос определенно мужской. Этого богорожденного я тоже видела. Он был странноватым созданием с длинными непослушными волосами, пахнувшими медью. На его по-амнийски белой коже там и сям красовались темные, неправильной формы «заплатки»; я подозревала, что это он так занимался украшательством. Лично мне такой окрас нравился, и я радовалась всякому случаю увидеть его без личины. Сейчас, однако, все были заняты делом, и он тоже был лишь частью окружающей тьмы.

— Лил явилась, — сказала женщина, и Сумасброд застонал. — А еще там тела. Блюстители Порядка…

— Какого…

Сумасброд вдруг придержал шаг и пронзил меня пристальным взглядом:

— Орри, только не говори мне, что это твой новый возлюбленный!

— Нет у меня никакого возлюбленного, Сброд! И вообще, не твое дело! — Тут я нахмурилась, кое-что сообразив. — Погоди, ты что, про Солнышко говоришь?

— Солнышко?.. Это еще что за…

Выругавшись, Сумасброд быстро наклонился, поднял мой посох и сунул его мне в руки:

— Ну хватит. Идем!

Его свита тотчас испарилась, а сам он потащил меня вперед, туда, где находился источник добела раскаленной силы, только что ударившей нам в лица.

Южный Корень — или «Душный Курень», как шутили местные, — считался едва ли не худшим закоулком Тени. Один из главных корней Древа разветвлялся неподалеку, и благодаря этому территория оказывалась зажата с трех сторон вместо обычных двух. Выдавались — хоть и нечасто — деньки, когда Южный Корень был просто прекрасен. До возникновения Древа здесь квартировала уважаемая община искусных мастеровых; беленые стены были там и сям инкрустированы слюдой и полированным агатом, камни мостовой складывались в хитроумный узор, а железные ворота поражали благородством и изысканностью форм. Если бы не третий корень, этим местам доставалось бы больше солнечного света, чем кварталам ближе к стволу. Я слышала от людей, что поздней осенью, когда дули сильные ветры, так оно и бывало — часа на два в день. Все остальное время в Южном Корне властвовали потемки.

Теперь тут обитали одни только бедняки, отчаявшиеся и обозленные. Соответственно, Южный Корень был одним из немногих городских кварталов, где Блюстители Порядка могли насмерть забить человека прямо на улице и не слишком опасаться последствий.

Должно быть, на сей раз совесть беспокоила их побольше обычного, потому что место, куда в конце концов затащил меня Сумасброд, ощущалось скорее как замкнутое. Пахло мусором и плесенью, а уж старой мочой разило так, что у меня язык защипало. Опять переулок? Который никто не позаботился заколдовать чистоты ради?..

Присутствовали и другие запахи, сильные и куда более неприятные. Дым. Головешки. Паленые волосы и плоть. И, по-моему, где-то что-то продолжало тихо шкварчать…

Рядом с источником звука виднелась рослая расплывчатая женская фигура — единственная, если не считать Сумасброда, доступная моему зрению. Она стояла ко мне спиной, так что поначалу я разглядела лишь длинные всклокоченные волосы — прямые, как водилось у жителей Дальнего Севера, только странного цвета — неровного золотого. В смысле, ничего общего с золотистой мастью амнийцев; если уж на то пошло, ее волосы ничуть не казались красивыми. А еще она была худой, и ее худоба выглядела болезненной. Элегантное платье с открытой спиной не подходило ни к ее фигуре, ни к замусоренному, отдающему насилием месту. И лопатки, торчащие по обе стороны гривы волос, были острыми, словно лезвия ножей.

Потом женщина обернулась, и я обеими руками зажала себе рот, чтобы не заорать. Выше носа ее лицо было вполне нормальным. А вот рот представлял собой уродливую, невозможную, чудовищную дыру: нижняя челюсть свешивалась аж до колен, а в слишком массивных деснах красовалось несколько рядов крохотных, как иголки, зубов. Причем эти зубы еще и двигались. Каждый ряд полз вдоль челюсти, словно череда муравьев. Я даже слышала, как они тихо жужжали. Из пасти текла слюна.

Заметив мою оторопь, она улыбнулась. Это было самое жуткое зрелище, которое я на своем веку видела.

Мгновением позже страшилище замерцало — и обернулось женщиной вполне амнийской, ничем не выдающейся внешности. И рот у нее стал совершенно человеческим, обыкновенным. Этот рот продолжал улыбаться, и вроде улыбка была как улыбка, но сквозило в ней что-то настолько голодное, что и словами не описать.

— Боги мои! — пробормотал Сумасброд. (Чтобы ты знал: богорожденные постоянно употребляли подобные выражения.) — Это ты!

Я слегка растерялась, потому что обращался он определенно не к светловолосой особе. Ответ же вовсе заставил меня подскочить, поскольку раздался с полностью неожиданной стороны. Сверху.

— О да, — негромко произнес новый голос. — Это он.

Сумасброд вдруг замер как-то так, что я поняла: все плохо. Двое его подручных внезапно сделались видимыми, оба — точно пружины.

— Ясно, — сказал Сумасброд; он говорил тихо, выбирая слова. — Давно не виделись, Сиэй. Что, решил позлорадствовать?

— Ну, не без того.

Голос мог принадлежать мальчику, еще не ставшему подростком. Я задрала голову, силясь определить, где он находился: на крыше? В окне второго-третьего этажа? Увидеть ничего не удавалось. Неужели смертный? Или кто-то из «боженят», стеснявшийся показаться?

Рядом произошло неожиданное движение, и мальчик заговорил уже с мостовой, с расстояния в несколько футов. Значит, богорожденный.

— А ты, старина, выглядишь потрепанным, — сказал мальчишка.

До меня с запозданием дошло, что он тоже обращался к кому-то невидимому — не ко мне, не к Сумасброду и не к светловолосой. Я вгляделась, как могла пристальнее, и наконец заметила сбоку, под стеной, еще кого-то — возле самой земли. Вроде он там сидел или стоял на коленях. И очень тяжело дышал. Что-то в звуках этой вымотанной одышки показалось мне очень знакомым.

— Смертная плоть связана законами естества, — продолжал мальчишка, обращаясь к задыхавшемуся человеку. — Это верно, без сигил, призванных направлять мощь, она льется потоком, но тогда магия лишает тебя сил. Если перебрать, она может тебя даже убить — на время, конечно. Мне очень жаль, старина, но, боюсь, это одна из множества непривычных вещей, которые тебе придется усвоить.

Светловолосая засмеялась. Получилось что-то вроде скрежета гравия под ногами.

— Не очень-то тебе его жалко, — сказала она.

Тут она была права. В голосе мальчика, которого Сумасброд назвал Сиэем, сострадание отсутствовало начисто. Скорее, наоборот, он был даже доволен. Так люди радуются унижению старинного недруга. Я наклонила голову, напряженно вслушиваясь, пытаясь что-то понять.

Сиэй захихикал:

— Жалко, Лил, жалко. Я что, похож на любителя лелеять обиды? Как-то мелковато для такого, как я.

— Мелковато, — согласилась светловолосая. — А еще очень по-детски и очень жестоко. Он страдает, а тебе это доставляет удовольствие?

— О да, Лил. Еще как доставляет!

В этот раз он не сделал даже попытки изобразить дружелюбие. В мальчишеском голосе не было никаких чувств, кроме упоения жестокостью. Я задрожала, пуще прежнего испугавшись за Солнышко. Я никогда раньше не встречала богорожденных детей, но что-то подсказывало мне, что они не больно-то отличаются от обычных. А человеческие дети бывают беспощадны. Особенно когда дорвутся до власти.

Я отлепилась от Сумасброда, желая пойти к тяжело дышавшему мужчине, но Сумасброд резким движением притянул меня обратно. Его рука сжимала мою, точно тиски. Я споткнулась и запротестовала:

— Но я…

— Не сейчас, Орри, — сказал Сумасброд.

Он нечасто называл меня по имени, но я давно успела усвоить: это служило чем-то вроде сигнала опасности. В любой другой ситуации я бы с удовольствием спряталась у него за спиной и постаралась сделаться как можно незаметнее. Однако сейчас я стояла в глухом переулке городских задворок, в окружении трупов и оравы богов, готовых выйти из себя. И нигде ни единого смертного, до которого я могла бы докричаться. Да если бы такой и нашелся — чем, во имя всех глубин Преисподней, он бы мне помог?

— Что случилось с Блюстителями? — шепотом обратилась я к Сумасброду. Вопрос был совершенно излишним; те, о ком я спрашивала, как раз перестали шкварчать. — Каким образом Солнышко их убил?

— Солнышко?..

К моему вящему испугу, переспросил не Сумасброд, а Сиэй. Мне очень не хотелось привлекать их внимание — что его, что светловолосой. Тем не менее Сиэй, кажется, пребывал в полном восторге.

Дата добавления: 2015-09-03