ОЖИДАНИЕ 7 страница

—Весек, пойдем со мной, — тихим голосом, как ребенок, попросил я. — Стоит нам разлучиться теперь, и мы уже никогда не окажемся в одной группе. А вся наша сила в том, что мы вместе. Спустись с нами! — настаивал я в отчаянии. — Послезавтра снова выйдем. Кангбахен подождет!

С минуту он колебался, терзаемый чувством долга по отношению к Вальдеку и группе, которой он теперь был необходим, и всем тем, что связывало его со мной.

—Хорошо, я спускаюсь, — наконец решился Весек.

Я с облегчением вздохнул.

—Знаешь, я тоже чувствую себя неважно. У меня болят лобные пазухи, хочу подлечиться немного, — вслух оправды­вался он перед самим собой.

—Как знаешь,— пожал плечами Вальдек.

В девять мы направились вниз, на базу, по нашим вчерашним следам.

Соболь и Вальдек остались одни вместе с шерпами. Поддерживаемый Весеком, я спускался первым на короткой веревке, но настолько ослаб, что ноги у меня заплетались. После двух мы добрались до базового лагеря. Анджей Петрашек забрал нас в свою палатку, осмотрел, измерил температуру, назначил лекарства: Юзеку какие-то антиби­отики, а мне изохин.

После обеда мы влезли в спальные мешки. У меня температура оказалась тридцать восемь, у Юзека тоже около этого.

Большой, Гардас и Рубинек сегодня из базового лагеря спустились в долину Рамтанга. Первые двое недостаточно акклиматизировались, и Доктор рекомендовал им сойти еще ниже. Они намеревались заняться ловлей бабочек. Гардас собирался пополнить свои коллекции растений. А тем временем после полудня поднялся сильный ветер, погода испорти­лась, приплыл туман, а вечером повалил снег. Как-то при такой погоде удастся их прогулка? Но важнее было, каково положение наверху?

—Что они сообщили по радиотелефону? — полный трево­ги, обратился я к Весеку.

—Они вместе с двумя шерпами добрались до лагеря у перевала. Потом шерпы спустились на высоту 5600, а они остались. Не знаю, удалось ли им чего-нибудь добиться. Вряд ли, погода ужасная, снегопад.

9 мая

Снова утро встретило нас белизной. За ночь выпало больше двадцати сантиметров снега. Палатки прогибались под его тяжестью. Видимости никакой, вокруг базового лагеря и над ледопадом повис густой туман.

Мы встретились за завтраком. На лицах ребят отразились трудности предыдущих дней, вид у них был кислый, губы покрыты сыпью, которая мешала есть. Они молча прихлебы­вали молочный суп.

Мацек, пожалуй, уже пришел в себя, но его юмор скорее напоминал юмор висельника:

—Пано-о-ве! Эта гора — дьявольский кукиш! Просто опу­петь можно в этих проклятых снегах! Почувствовать бы солнце, теплое прикосновение скал, запах растительности на граните — вот удовольствие! Вот это альпинизм! А здесь чертова дыра! Думали ли вы когда-нибудь, — язвительно шипел он, — что окажетесь в таких условиях, где, чтобы отправить письмо, надо с десяток дней шпарить вниз?! Чертова дыра! — с яростью повторял он.

Я был занят своими мыслями. Я испытывал страшную слабость и не чувствовал никакого улучшения, у меня болела гайморова полость и даже зубы.

—Анджей, ты не можешь дать мне антибиотики? Пилюли, предписанные Доктором, казались мне малоэф­фективными.

—Глотай пока что изохин, а там посмотрим, — Анджей держал меня на определенной дистанции.

Я разгорячился, узнав, что он велел Весеку принимать окситерацин. Как это так?! Ведь это же я болен по-настоящему, у меня температура, а он занялся Весеком!

—Старик, я никакого улучшения не чувствую, — жаловался я.

—Марек, перестань надоедать! У Весека в самом деле забиты лобные пазухи, — коротко отрезал Анджей, и я остал­ся один на один со своими тревогами. Я беспомощно вертелся на кухне, злясь, что мне не дали ударной дозы. Такую уйму таблеток мы притащили сюда, а зачем?!

Около полудня мы сидели на кухне, объедаясь до пресы­щения всякой всячиной. Я ел уже все без ограничения, но по-прежнему был слаб, как муха, и температура у меня не падала. Все уже говорили о возвращении. Даже Петр считал дни, оставшиеся до конца экспедиции. Посидим еще до конца мая, а потом, что бы не происходило, надо спускаться.

—...Придет муссон. Увидишь, Петр!

—Ну, приятель, зачем быть таким пессимистом? Все не так уж плохо. Экспедиции работали и в период муссонов, — улыбался он мне по-отцовски, но я все равно ему не верил.

Неужели этот человек не понимает, что происходит на самом деле? Излишний оптимизм — в лучшем случае признак отсутствия воображения.

Юзек тоже чувствовал себя разбитым. У него распухла половина физиономии — видимо, воспаление надкостницы.

Когда наступил вечер и спустились сумерки, разговоры сосредоточились вокруг наших ребят у перевала. Шел легкий снег, но туман рассеялся. Кангбахен казался грозным и отталкивающим. А они сидят где-то там, в палатке. Тщетно, однако, высматривали мы у перевала свет «тройки». Увидеть ничего не удалось. Темнота и усилившийся мороз заставили нас острее почувствовать их одиночество в крохотном 4 кубике палатки, повисшем между небом и землей. Мы не завидовали им в эту морозную, беззвездную ночь, отрезан­ным от базы и от всех нас.

С нетерпением ждали мы часа, когда Мацек должен был выйти на связь. Наконец-то семь часов!

—Алло, лагерь три! Вы меня слышите? Прием! Алло, лагерь три, отвечайте, отвечайте! — взволнованно неслось в микрофон.

—Почему они молчат? Неужели?.. Ах, что за глупые мысли лезут в голову! Но ведь нынешней ночью шел снег, а после этого все могло случиться.

—Отвечайте, отвечайте!

Наше волнение все возрастало.

Было уже четверть восьмого.

—Мацек, продолжай вызывать их! — Даже Большой под­дался эмоциям.

—Это лагерь три... лагерь три... — услышали мы наконец желанные слова. Говорил Соболь, мы его едва слышали. Немногое удалось понять, но мы сообразили, что они установи­ли веревочные перила на каком-то отрезке пути над «трой­кой». Шерпы сегодня собирались вернуться в базовый
лагерь.

—Если бы только знать, как на самом деле их дела, — услышал я чей-то голос. Мы продолжали ждать возле умолкнувшего радиотелефона, но связь прервалась. Первым покинул нас молчаливый Петр, который, так ни слова и не сказав, уединился в «Балтике». Можно было отправляться спать. Сегодня снега нападало столько, что нечего было и думать о выходе. Мы с Юзеком влезли в палатку. Через минуту появилась разгоряченная, милая физиономия Весека.

—Держите! — Он бросил нам пачку печенья, потом протя­нул по кружке горячего чая. Мы уже лежали в спальных мешках. Весек, как обычно, подложил под голову ботинки и гору вещей, а Юзек при свете налобного фонаря снова царапал письмо.

—Ты ведешь дневник, а я все излагаю в письмах, — отреагировал он на мою реплику.

Оба они успели заснуть, а я все еще лежал с транзистором на груди, слушая Четвертый концерт Бетховена, транслиро­вавшийся из Мадраса.

10 мая

Ночью опять шел снег, а утро встретило нас туманом. Он плыл снизу, из долины, и, поднимаясь вверх, лениво перева­ливал через снежные склоны. Настроение большинства из нас под стать погоде тоже было тоскливым. Юзек все еще с флюсом, Весек лечился антибиотиками, да и я по-прежнему чувствовал себя очень слабым. Я снова помчался к Анджею Петрашеку.

—Могу дать тебе соду, будешь распускать ее в чай­ной ложке и пить утром и вечером, — заключил он.

Почему он упорствует, не желая дать мне настоящего лекарства? Я обозлился на него, мне казалось, он пренебре­гает моей болезнью, а меня самого считает истериком.

После завтрака мы связались с лагерем III. Вальдек сообщил, что ночью снова выпало сантиметров на пятнад­цать снега. С утра погода была хорошая, а сейчас тучи и возможны новые осадки. Он просил еще, чтобы шерпы, когда вновь отправятся наверх, захватили его пуховые штаны, титановые кошки и несколько катушек кинопленки.

А на базе сквозь туман просвечивало солнце. Мы еще пребывали под впечатлением разговора, когда Петр созвал всех на кухню на «военный совет». Завтра должна была выйти его группа — Мацек и Рубинек, а днем позже — Весек, Юзек, я и Анджей Петрашек, последний в качестве опекуна выздоравливающих. Цель — выход на перевал и начало действий выше него.

Подготовка к операции захватила всех. Парни мылись, некоторых осматривал врач. Весек и я отбирали продукты на складе — лучшие предназначались как рацион для штурму­ющих. Мацек мастерил лестницу из спусковой веревки и деревянных реек. Потом они готовили собственные вещи для завтрашнего похода, а мы занялись чтением.

На базе преобладало настроение сосредоточенности перед новой операцией, смешанное с неверием в успех и мечтами о возвращении. Трудные условия, неблагодарная и безрезуль­татная работа наверху, сомнения в смысле наших действий — вероятно, это заставило нас несколько идеализировать все, что было связано с родиной. Все тамошние, даже незначи­тельные, удачи и радости казались теперь исполненными смысла и значения. Как хорошо, что каждого из нас ждет там силе облюбованное место.

Туман тем временем рассеялся, над нами белым плюма­жем снега дымил Кангбахен. Это продолжалось недолго, опять наползли тучи, повалил снег.

—Внизу тоже должен идти снег, — нахмурился Рубинек. — Только бы не наступила долговременная смена погоды! Ведь утром надо отправляться в путь! Надежды на удачу мало, но вопрос пока не предрешен. На этот раз необходимо потру­диться наверху достаточно долго, возможно, до самого штурма вершины. Только бы здоровье не подкачало! Посмот­ри, большинство кашляют, хрипят или схватили насморк. А тут еще и погода. Увы, в Гималаях погода — это лотерея. Близится пора муссонов, времени в обрез!

В базовом лагере с полудня непрерывно шел снег. И все-таки группа Петра готовилась к выходу. Наперекор всему — мерзкой погоде, плохому самочувствию и далеко не лучшему настроению.

Из вчерашнего разговора с лагерем у перевала мы узнали, что и там не переставая валит снег, снежный слой достиг уже полуметровой толщины и начинают срываться лавины. Вальдек и Соболь явно пали духом и готовились к спуску.

Они намеревались отправиться рано утром, пока не греет солнце, снег смерзшийся и не угрожают лавины. Чем раньше выйти, тем менее вероятно, что обратный путь будет отрезан.

Мы на всякий случай договорились о связи на семь утра. Уже известно было, что группа Петра дождется возвращения Вальдека и Соболя на базу.

Утром они подтвердили, что спускаются, а позже мы увидели две крошечные фигурки на фоне потрескавшихся сераков.

Мы стояли возле кухни на возвышении морены, когда они сходили по нагромождениям ледопада, а потом то появля­лись, то исчезали на выступах ледника.

Ледопад, стены Кангбахена, поверхность ледника, окре­стные склоны — все покрывал свежий снег. На склонах Белой Волны виднелись лавинные впадины. Даже скальная грань нашей горы казалась посеребренной. За последние дни должно было выпасть порядочно снега. Облачность была низкая, над долиной плыли гонимые ветром темные тучи, сквозь них время от времени пробивалось солнце.

К половине одиннадцатого они добрались до базового лагеря. Таши уже поджидал их на кухне с чаем. На их лицах, покрытых густой щетиной и посеревших от усталости, отра­жалось облегчение, радость, но кроме этого... что-то еще. Сосредоточенность или тревога? Жадно выпив чай, они сбросили рюкзаки, а мы, не давая им передохнуть, нетерпе­ливо засыпали их вопросами.

—Это чудо, что мы спустились, — Соболь удивленно пока­чал головой, словно бы еще не доверяя тому, что он среди своих.

—?!.

—Дорога через ледопад начисто уничтожена из-за обва­ла сераков. Там уже не пройти, — процедил Вальдек мрачную новость, — сераки перевернулись... Это наверняка не лави­ны... Вся система сераков под «единицей» рухнула, они опрокинулись, как спичечные коробки, словно там произош­ло землетрясение. Страховочные перила сорваны, открылись новые трещины, весь склон усыпан осколками льда... Только провидение, видимо, о нас позаботилось: это чудо, что там в этот момент никого не оказалось!..

Мы были убиты. Целые недели тяжкого труда пошли насмарку. Оставалась, правда, дорога югославов, но начи­нать ее теперь, когда домуссонный период подходит к концу и работа экспедиции завершается,— не бессмысленно ли это? Недели через три, не позже, начнутся снегопады, нескончаемые снегопады, небо станет темным, массы снега будут расти, и нам не только не подняться вверх — может случиться, что мы окажемся здесь абсолютно отрезанными. В лучшем случае нас ждет возвращение под мокрым, беспрерывно сыплющимся снегом, а в долинах — под пролив­ным дождем.

А может, попытаться еще раз одолеть ледопад? Сделать хотя бы одну попытку?

—Ты считаешь, по ледопаду теперь действительно не пройти? — негромко обратился я к Весеку. — Ведь какие только обрывы не преодолеваются!

—Братец! — Вальдек должен был услышать мой вопрос. — Почему ты это го-во-ришь? Ведь тебя там не было! Не веришь мне, спроси у Соболя! Дорога непроходима. — Он разволновался не на шутку. — Единственная возможность — попытаться пройти маршрутом югославов!

На этом и порешили. Мы еще долго говорили, вялость и подавленность последних дней миновали. Рассказы наших коллег явились для нас хорошей встряской.

—Панове! Необходимо, чтобы кто-нибудь еще сегодня отправился на разведку и присмотрел выход с ледника на боковую морену у склонов Рамтанга, — принял Петр реше­ние. — Надо проверить, не сыплется ли там сверху!

—А лагерь номер один? — спросил Юзек.

— Придется его ликвидировать, а палатки перебросить выше. Пусть шерпы пойдут и свернут их.

Днем на разведку двинулись Войтек Бранский и Шимек Вдовяк, а к «единице» — тройка шерпов.

Я вслед за Вальдеком влез в палатку, когда он, сбросив мокрые брюки и носки, натягивал сухую одежду.

—Ну, братец, вот это был спуск! Всю дорогу душа в пятках! Да вдобавок боязнь, как бы на сераках не настигло нас солнце!

Позже Вальдек рассказывал:

«В первый день, 8 мая, двойку шерпов — Вангчу и Джепу — мы отправили вниз, в «единицу», за очередной партией продуктов для лагеря II. А мы четверо, то есть Соболь, Пасанг Дава, Дорджи и я, должны были двинуться вверх.

Мы вышли вскоре после вашего спуска. Было тяжело, глубокий снег, и, кажется, тогда дул ветер. Подъем давался с трудом. Хотя мы были в приличной форме, рюкзаки оказались такими тяжелыми, что приходилось часто сменять друг друга, прокладывая дорогу. Следы группы Петра совершенно замело, но можно было понять, как проходила дорога... Кроме того, они оставляли вешки. На траверсе оказался такой слой свежевыпавшего снега, что, клянусь, я боялся, как бы не соскользнула снежная доска. Потом появился плоский участок, и мы очутились под сераком.

Я внимательно его осмотрел. На нем было много характер­ных слоев, а ведь каждый ледяной слой — это год. Если он так долго простоял, подумал я, значит, не рухнет и теперь... Дальше следы совсем исчезали, но путь вновь указывала вешка. На крутом отрезке вверх снег абсолютно не держал. Мы брели медленно, увязая по пояс в свежем снегу. И там Соболь обнаружил японские веревочные перила... Когда мы добрались до палатки, то были всем этим сыты по горло. Мы расчистили засыпанный вход и могли наконец немного передохнуть.

Шерпы прибыли значительно позже и сразу же заторопи­лись вниз, не захотели даже задержаться и выпить чаю.

После полудня мы отправились на разведку вдоль кромки трещины. Над нами высилась ледяная круча, с которой свисали японские веревки. Японцы должны были соорудить здесь подъемник для транспортировки клади через трещину. Грузы, вероятно, поднимались с помощью карабинов... Пого­да?.. Снова повалил снег. Когда мы вернулись в палатку, я принялся делать заметки, наводил порядок, потом долго готовили еду, и подошла пора укладываться. Утром мы выбрались из палатки в девять часов. Нам казалось, что с левой стороны можно пройти, но не исключено, что мы угодим в кулуар, а там сверху могут сорваться сераки. Поэтому следовало попытаться зайти справа. Район был весь изрезан трещинами. Расщелины, сераки, а между ними присыпанные снегом громадные провалы с ледовыми помо­стами, прикрытыми снежным слоем.

Сходная картина запомнилась мне по экспедиции в Гиндукуш. Дело было около Лунгхо-э-Досаре. С подстраховкой я выбрался на место, напоминавшее котловину. Сделав шаг, я провалился в снег по колено, сделав еще два — увяз по грудь, ледорубом пытался нащупать дно, но не смог. Каза­лось, под снегом гигантская пустота.

Здесь было нечто подобное. Мы шли с подстраховкой по кромке трещины, ежеминутно зондируя дно, но сам характер рельефа теснил нас вниз. Трещина заметно расширялась... У меня было ощущение, что это должна быть какая-нибудь ужасная, совершенно непроходимая снежная котловина.

Потом мы взяли влево. Солнце светило сквозь туман, шел легкий снег. Было очень жарко. Мы продвигались вверх по краю трещины, вплоть до того места, где она сужалась и над ней образовался мост — снежный конус, наметенный со стенки. Здесь мы обязательно должны пройти!..

В полдень наступила такая чертовская жара — истинная баня! — что мы вернулись в палатку. Немного передохнули в прохладе, натопили воды для питья, а потом изрезали веревку на петли и приготовили все необходимое, чтобы ставить перила.

В два вышли снова. Первый отрезок от снежного конуса прокладывал Соболь. Основание веревочных перил мы закрепили внизу, так что приходилось весь свободный конец пропускать через каждый карабин. На покрытом льдом склоне нужно было вырубать ледорубом ступени. А потом мы добрались до навеса, под которым почти горизонтально тянулся четкий ледяной сброс. Над ним нависали сераки... Выглядело это грозно, но, по-моему, это образование ника­кой опасности не представляет. Сброс не отколовшаяся часть, скорее он возник в результате эрозионного дейст­вия солнца и ветра, а стена и карнизы, пожалуй, состав­ляют единое снежное целое, выходящее на перевал.

У карниза мы пошли в качестве ведущих. Вбивая близко один к другому ледовые крючья и крепя на них петли, я добрался до кромки, из-за которой сверху свисал конец японской веревки. Было уже поздно, солнце собиралось садиться, ударил мороз, не переставая шел снег. Соболь начал жаловаться, что у него мерзнут ноги и пора возвра­щаться. Я пытался его приободрить, но он боялся отморо­зить пальцы.

А это был ключевой момент. Принципиально важно было завершить установку перил, чтобы назавтра кому-то другому не пришлось там упражняться и он мог бы спокойно взойти наверх. Поэтому мы решили, что Соболь возвратится в палатку и приготовит поесть, а я закончу установку перил.

Мы развязались, и он начал спускаться. Опрометчиво?.. Зачем отвлеченно теоретизировать! Я прекрасно знаю, что незыблемое правило альпинизма — оставаться в связке в любой ситуации. Но теперь, когда оставался какой-нибудь десяток метров до японских перил и необходимо было до них добраться, а у Соболя мерзли ноги, я пошел на такой риск совершенно сознательно. Ясно, что ни на каких курсах по альпинизму я ничего подобного не стал бы рекомендо­вать.

Но правила правилами, практика практикой, а жизнь есть жизнь. В деятельности альпиниста, как и во всякой другой, нужно уметь определять самое важное. Например, когда сходишь с горы, а погода меняется, лучше спуститься быстро с менее надежной страховкой (хотя на курсах тебе этого никогда не порекомендуют), нежели сходить медленно, с жесткой страховкой. И ты предпочтешь поступить так, не правда ли? Сейчас же самое главное было: я должен закончить сегодня этот отрезок. А Соболь? Он опытен, не лучше и не хуже меня, он и один мог спуститься. Естествен­но, не исключено, что ему что-нибудь свалится на голову или же он почувствует себя плохо, понадобится моя помощь, но вероятность этого была почти минимальной. То же самое могло произойти и со мной. И мы оба сознательно пошли на такой риск… Но чего ради я все это тебе рассказываю?

Мы укрепили с Соболем веревочные перила на этих полутораста метрах, и это главное! Потом я добрался до японской страховки, до самого ее конца — глубоко вбитого в снег алюминиевого уголка, к которому она была притороче­на. Для проверки я нажал на уголок, сидел он крепко.

Возвращаясь, я связал перила японцев с нашей веревкой, наложив их друг на друга. Теперь в зависимости от обстоятельств их можно было продолжить. В семь я начал спускаться. Было уже темно, а снег все шел и шел…

В палатке мы потом долго готовили еду.

На следующий день, 10 мая, мы встали в семь. Палатка прогибалась под тяжестью снега. За ночь снова нападало. Снаружи висел туман, сквозь который время от времени просвечивало солнце. Шел легкий снежок. Погода такая, что можно идти, но в равной степени можно и не высовывать носа из палатки… Помни: в подобных условиях, если у партнера нет желания выходить, не следует его уламывать. Но тут все предрешила сама погода. После десяти начался обильный снегопад и продолжался до вечера. Мы стряхива­ли снег с крыши палатки, а она вновь покрывалась толстым слоем. С кулуара двинулись лавины. Нам стало не по себе, при таких обстоятельствах человека охватывает тревога. У меня появилось ощущение, будто что-то происходит или, может, уже произошло. Мы занимались приготовлением еды, время шло, и я начинал побаиваться, что с перевала на нас сорвется лавина… Соболь чувствовал себя плохо… Вечером мы решили, что рано утром спустимся, собрали рюкзаки и дали знать об этом на базу… Спали мы беспокойно и недолго.

Наутро быстро собрались и после пяти натощак двинулись вниз, жестко страхуясь… Снег оказался глубиной по пояс. Я боялся идти траверсами, обстановка была лавиноопасная и сверху могла сорваться снежная масса. Но на продолжении первой линии перил есть снежный мост, до которого мы с Весеком дошли неделю назад. Итак, мы двинули вниз напрямую и… подгадали самым идеальным образом. Отсюда по азимуту на палатку «двойки» и вниз! Быстро! Прежде чем успеет взойти солнце, которое может сдвинуть массы снега! Дорогу уже преграждал лавинный конус.

Утопая в рыхлом снегу, мы добрались до лагеря II. Там наспех, всухомятку перекусили. Подогревать чай времени не было. Шло состязание с солнцем.

Через полчаса мы начали спуск, пользуясь первыми веревочными перилами. Ниже тянулось нагромождение из­резанных трещинами глыб. Так, словно бы сераки, эти исполинские ледяные блоки, под действием какой-то страш­ной силы опрокинулись и разбились на куски. И тогда я догадался… Это произошло позавчера или, возможно, вчера ночью. Поэтому и нарастала в душе та непостижимая тревога, ощущение, будто что-то случилось…

Мы постояли с минуту, раздумывая над тем, не подняться ли выше, попытавшись обойти ледопад тем путем, каким шли югославы. Но мы его не знали… и побаивались солнца — оно как раз взошло. А кроме того, если уж здесь сорвалась лавина, то есть надежда, что новых теперь не последует. И мы решили спускаться. Чудовищное нагромож­дение льда и снега — не знаю даже, как это и назвать, — наши порванные веревочные перила, то выступающие из-под массивных кусков льда, то исчезающие под ними, одинокая вешка, укрепленная на верхушке недоступного серака, словно бы ее водрузил там некий дух, — все это было странно и жутко.

Мы в волнении разыскивали место спуска, кидаясь то вправо, то влево. Я молил только об одном: чтобы никого из вас не оказалось там… под этой грудой обломков. А время шло… Наконец лагерь I, а потом и база… Теперь ты знаешь все».

Дата добавления: 2015-08-21