Надежды и разочарования 5 страница

Тревоги? Мечты? Времени «психологизировать» у меня не было. Обдумав, как идти, я привел в порядок фотоаппарату­ру, потом приготовил еду. И наконец — спать. Лечь как можно раньше!»

Юзек:

«Во время этого перехода я чувствовал себя иначе, чем обычно, ощущал какую-то слабость. Состояние оказалось далеко не лучшим... Поэтому возникали минуты сомнений и колебаний. Помню, как за несколько дней до этого мы спустились на перевал и я говорил с Вальдеком:

«Я не в лучшей форме, еще не пришел в себя после воспаления надкостницы. Перед штурмом следовало бы отдохнуть несколько дней на базе».

С другой стороны, покидая базовый лагерь, я сказал себе (даже упомянул об этом в письме домой), что это последний выход. Конец постоянному ползанию по леднику! Теперь либо вершина, либо... прости-прощай.

И когда дорога выше перевала, с веревочными перилами, была позади, я (несмотря на усталость, голод и тревогу из-за своего состояния), как и Вальдек, сохранял оптимизм. Трудности, кажется, уже преодолены, теперь траверс, мы выйдем на ребро — и Кангбахен недалеко.

Но меня продолжали терзать сомнения: спускаться или не спускаться на базу?

Однако, черт подери, прибыли вы. Было известно: вы направляетесь на вершину. Все было предрешено. За вами должна следовать группа Петра, но я знал, что с ними мне на вершину не взобраться: у них мало шансов на это, пожалуй, им не успеть.

И я остался. Потом был этот подъем с вами к японскому лагерю, когда у меня начались перебои в дыхании и я почувствовал страшную слабость. Да... лучшее доказательство — то, что я провалялся в палатке весь день, пока Вальдек и Войтек устанавливали веревочные перила: я действительно даже не приготовил поесть, и когда Вальдек обложил меня, я сказал, что болен и завтра, пожалуй, спущусь. Я действительно так думал, но отложил оконча­тельное решение до утра. Просто не нашлось никого, с кем я мог бы спуститься.

Утром я почувствовал себя лучше, и мы отправились выше. Я все время вел нашу тройку, чтобы доказать им и самому себе, что вчера у меня был просто кратковременный кризис, а сегодня все в порядке. Позже мы расчищали площадку, и, когда все укрылись в палатках, я еще продол­жал расхаживать, принес снег и продукты, стремясь пока­зать, что я в хорошей форме и чувствую себя совсем неплохо.

Уже лежа в палатке, я решил, что мои дела не так скверны, надо идти, надо пытаться, пока есть возможность!»

Войтек:

«Что я чувствовал, что думал в лагере IV накануне штурма?

Периодом сомнений, раздумий, колебаний и, наконец, решения атаковать вершину «с ходу» было для меня время, проведенное на базе, куда мы спустились, пришибленные нечеловеческими условиями над перевалом и намерением двух Анджеев вернуться домой.

В течение этих двух дней на базе я писал корреспонден­ции, готовил партию барахла для продажи сардару, пытался при этом еще что-то читать и все время взирал на неприступную стену Кангбахена и на это чертовски крутое, почти трехкилометровое снежное пространство у ребра, которое мы называли верхней террасой. Решающей для меня оказалась беседа с Дорджи. Он сказал, что во время экспедиции югославов в 1965 году добирался из лагеря IV в лагерь V без подстраховки за три-четыре часа. Это, конечно, происходило в послемуссонный период, когда снежный покров не так глубок.

Тогда я уверовал в возможность штурма горы по альпий­ской системе. С этого момента я перестал философствовать. Когда мы шли к «четверке», я несся вперед, не ввязываясь ни в какие свары, не реагируя на них. Меня уже не тяготил рюкзак, но я мог понять Весека, который поспешил освободиться от двух, вероятно, обременявших его кассет с кинопленкой. Я не настаивал также на более справедливом дележе продуктов. Я был полон веры, а вместе с тем побаивался, как бы что-то не забарахлило в моем организме.

А в лагере IV? Когда все сказали: «Да!», я думал уже только о деталях чисто технического порядка и о том, не разболятся ли у меня зубы, как это случилось со мной у пика Коммунизма»

Шимек:

«Свои мечты о вершине, свои ожидания и надежды я пережил уже раньше... Я был в группе Петра. Мы ходили на перевал, потом в японский лагерь и снова на перевал. Мы трудились в меру своих сил, но что-то во всем этом было не в порядке... То, что я был не в форме, тоже, вероятно, сказывалось.

Петр всю операцию организовал в расчете на то, чтобы обязательно взойти на вершину, но ведь, пожалуй, никто из нашей четверки еще не дозрел до этого. На леднике мы оказались десятью днями позже вас...

В эти дни я ощущал какую-то магию вершины. Чувствова­лось, что все охвачены жаждой восхождения, все хотят достичь вершины. И поэтому, как мне казалось, мы поступа­ли не так, как удобнее всего для вас — штурмовой группы, но так, чтобы самим оказаться ближе к вершине и стремиться к ней.

А если какая-то группа, ваша или наша, идет на вершину, это уже поистине великое дело... Еще несколько дней назад был полный провал, а теперь появилась надежда закончить операцию с честью. Мы должны составлять единую группу, которая, хотя фактически и разобщена, действует согласо­ванно... а тут раскол коллектива надвое как бы сохраняется. Мы должны заботиться о вас — лишь после удачного оконча­ния вашего штурма планировать свой собственный.

Я знал, что думал иначе, чем они, я чувствовал какую-то ответственность... Возможно, остальные трое считали это отсутствием смелости с моей стороны.

Но ведь восхождение кого-либо из нас, одного или двух, — это и общий успех! Кроме того, важно запечатлеть все это на кинопленке!

Поэтому, когда Петр, Рогаль и Доктор решили на день спуститься на базу перед новым подъемом вверх, я решил: останусь на перевале. Мне хотелось быть ближе к тому, что происходило сейчас, к самому важному, чтобы иметь воз­можность снимать ваше восхождение и спуск... победите­лей?

Днем позже вы отправились вверх, и Войтек спросил меня, может, всерьез, а возможно, из вежливости: пойду ли я с вами? Я отказался. На следующий день я намеревался двинуться за вами вслед, чтобы снимать с более высокой точки. Я даже дал шерпам камеру.

Но утром почувствовал себя плохо. К «четверке» пошли только шерпы и Мацек. У меня наступали периоды полного нарушения дыхания. Всей силой воли я вынужден был, братец, регулировать выдох, словно межреберные мышцы отказывались мне повиноваться. Я мог только лежать, а когда выходил из палатки, у меня начиналось головокруже­ние, нарушалась работа сердца.

К концу дня вся четверка вернулась. Мацек сбегал сверху, размахивая своим маленьким ледорубом, словно какой-нибудь супермен. Я с трудом вытянул из него, что завтра вы выходите на траверс. Он был возбужден, неестественно радостен. «Ребята с энтузиазмом приветствовали мой подъ­ем!» — восхищенно болтал он.

Видно, парень нуждался в одобрении, как бегун на стадионе, после своих переживаний, связанных с перенесен­ной болезнью. Для него задача была решена: свой рекорд он уже поставил.

— Я побывал на высоте семи тысяч метров! — ликовал он.

Теперь, счастливый, Мацек мог спускаться на базу. Я решил вместе с ним добраться до «двойки», передохнуть, а потом попытаться еще раз подняться вверх...»

ШАНСЫ…

23 мая

—Панове-е-е! Время приниматься за готовку! — разбудил меня настырный го­лос Вальдека, доносившийся из сосед­ней палатки. Я открыл глаза, но было еще совсем темно. Ощупью нашел на­лобный фонарь, воткнутый вечером между мной и Весеком. Было четверть пятого.

Глубокая ночь, а он уже устроил подъ­ем! Человек еще спал бы себе и спал! Ага, ведь сегодня мы начинаем траверс, сообразил я через минуту. Натянув куртку, бивачные унты, я выкарабкал­ся в тамбур. Плитка, спички... надо натаять снегу!

Когда я расшнуровал рукав, в палатку ворвался морозный, отрезвляющий воз­дух. Вокруг море лунного света. По другую сторону долины белела озарен­ная мертвенно-бледным сиянием верши­на Рамтанга. Такой леденящий жилы застывший кошмар можно увидеть и почувствовать только светлой ночью посреди покрытых снегом гор...

Готовить мы кончили после шести. Молочный суп, сухарь, чай — вот наша еда на весь сегодняшний день. Но я даже не думал о том, что мы мало поели: я был полон отчаянного нетерпе­ния в ожидании исхода, который уже близок. Успех предрешался траверсом.

Мы, нервничая, собирались в дорогу. Весек сунул мне в рот половинку шоко­ладного батончика, выделил несколько конфет, я натянул ботинки и выкараб­кался наружу. Над террасой вставал рассвет, а с ним пробудился ветер. Словно из трубы, ударили в небо столбы пыли. Снежная мгла медленно заволаки­вала террасу. По склону с глухим гулом соскальзывали пылевидные сухие лавины.

Мы принялись складывать палатку. Смерзшееся полотнище оказывало соп­ротивление, парусина трещала при свер­тывании.

—Марек, поторопись, они уже выходят! — бубнил у меня над ухом Весек.

—Я же воюю с этой проклятой палаткой!

Войтек и Рубинек успели надеть рюкзаки и двинулись к перевалу. Окоченевшими руками я пытался совладать с непослушными ремнями своих кошек, беспомощно глядя, как минутой позже отправляются в путь Вальдек и Юзек.

—Ты чертовски долго возишься! — нервничал Весек. — Я думал, мы выйдем первыми. После вчерашнего не хочется, чтобы создалось впечатление, будто мы едем на чужом горбу.

—Успокойся, я и так спешу по мере сил. Ведь ребятам не пришлось снимать палатки. Они продолжают путь с «высот­ным»1, которым так и не воспользовались. Увидишь, мы скоро их нагоним! — Я старался сохранить терпение, хотя меня злило, что Весек уже с утра выражает недовольство.

Ведущая двойка опередила нас метров на четыреста. Войтек и Рубинек медленно брели по глубокому снегу, слегка поднимаясь в гору. За ними следовали Вальдек и Юзек. Ветер теребил в воздухе веревки, которыми они были связаны. Я сделал снимок, и мы двинулись. Позади остались две покинутые «турни» — наш последний стационарный ла­герь. Альпийский штурм начался.

Наметенный ветром снег был рыхлым, под тяжестью рюкзаков мы проваливались по колено. Порывы метели ударяли в лицо.

Плотно закутавшись в анораки, мы шли, низко наклонив­шись вперед, чтобы защититься от ветра. Было трудно дышать. Шаг, два вдоха, снова шаг и два вдоха. Несмотря на тяжелый груз и мерзкий снег, мы продвигались ритмично и быстро.

Мы догнали Юзека, потом опередили Вальдека, но Войтек и Рубинек все время оказывались далеко впереди. Войтек прокладывал дорогу, как машина, сохраняя великолепную форму.

Наступил полдень, а мы неутомимо, шаг за шагом одолева­ли снежное пространство. Нам удалось уже немного поднять­ся; под нами осталась вершина Белой Волны, которой до семи тысяч недостает всего каких-нибудь десяти — пятнадцати метров. Только скальные ребра вершинного купола Кангбахена казались такими же далекими, как и утром.

Мы шли молча, каждый на длину веревки отдаленный от своего партнера. Ветер постоянно бил нам прямо в глаза, ноги пронизывал резкий холод. Только Рубинека спасали пуховые брюки.

Мы вышли на место ведущих. Сначала дорогу долгое время прокладывал Весек, потом настала моя очередь. Я осторожно пробовал снег ледорубом, прежде чем сделать очередной шаг, чтобы не утратить равновесия и не рухнуть вниз вместе со ступенькой! Стоило покачнуться или посколь­знуться, как приходилось прилагать все силы, чтобы не упасть. А на такой высоте это требует громадных усилий, приводит к нарушению дыхания. В подобных случаях прихо­дилось замирать на месте и ждать несколько десятков секунд, пока дыхание выровняется и исчезнет ощущение удушья. Перед глазами постепенно пропадали багровые круги.

И снова снег... И снова вперед, шаг за шагом... Через каждые несколько минут кратковременная остановка...

Когда наконец прекратится эта мука? Я веду всего лишь несколько минут, а уже как безумный мечтаю, чтобы кто-то шел впереди. С радостью позволяю Весеку сменить меня. Потом опять я, а теперь Вальдек.

Прокладывая траверс под темными скалами, мы миновали невысокое скальное ребро. Вальдек, остановившись, энер­гично прокапывал снег ледорубом. Мы все сгрудились возле него.

—Осторожнее, подо мной сплошной лед! — заставил он нас остановиться. — Я должен вбить крюк.

Мы терпеливо ждали, а он все никак не мог отыскать подходящего места для страховки. Время шло, нас начал бить озноб.

«Уже четвертый час. Ну и портачит он. Может, попытаться пройти в кошках, а Весек подстрахует меня ледорубом, иначе совсем околею!» — решил я.

—Весек! Внимание, иду!

Я обогнул Вальдека снизу.

Сначала у меня получилось неожиданно легко. Но уже через несколько метров я оказался на сплошном льду, припорошенном легким слоем снега. Я шел осторожно, сильно согнувшись, упираясь низко перехваченным ледору­бом в склон горы. Пришлось наклониться так, что рюкзак переваливался через мою голову, и вырубать во льду неглубокие ступеньки.

«Осторожно, осторожно, берегись! Ты не имеешь права грохнуться сейчас вниз!» — вслух говорил я себе, стараясь заглушить охватывающий меня страх.

Я уже отдалился от коллег, но лед все не кончался. Кончилась веревка! Я. старательно выдолбил две ступеньки для себя, две для Весека. Уперся коленями в склон и всем телом навалился на вбитый в лед конец ледоруба. Перед моими глазами была гладкая ледяная глазурь, любимый, добрый ледоруб, и мне решительно не хотелось оборачиваться. Я чувствовал, что за спиной у меня — только ледяное поле и воздух.

—Весек, можешь идти. Но прошу тебя, осторожнее! — крикнул я, не поворачивая головы.

Через минуту он добрался до меня, и я мог двинуться дальше. Вскоре лед кончился, и снова начался глубокий снег, чудесный глубокий снег, в котором я чувствовал себя в полной безопасности! Меня еще продолжала бить дрожь.

Держа путь несколько вниз, мы добрались до скального ребрышка и, поджидая коллег, стали подыскивать место для палатки.

Полчаса спустя прибыл Вальдек, затем остальные.

—Ну, братец! Я, собственно, должен бы тебя здорово пропесочить! — Он слегка злился. — Ведь на таком льду легко сорваться. С тяжелым рюкзаком, прежде чем успеешь обернуться и начнешь тормозить, ты нарушишь положение партнера, и вы оба загремите вниз. Я вколотил там четыре крюка, мои титановые кошки на льду абсолютно не держат.
Но если уж даже на нем вы чувствуете себя уверенно и способны передвигаться, то почему не вырубаете нормаль­ных ступенек?

Уже четыре. Стало сумрачно, мороз усилился. Мы энергич­но принялись копать площадки. Теперь, после целого дня трудов, необходимо быстрее укрыться в палатке: после захода солнца, когда становится очень холодно, растрачива­ется особенно много сил. Ребята облюбовали место у скальной шпоры. Время шло, но ни нам, ни им никак не удавалось поставить палатку. Видно было, как они ледоруба­ми разрыхляют и утаптывают снег, потом размышляют над чем-то. Явился Вальдек.

—Мы докопались с одной стороны до самых скал, а с другой нагребли снегу, но он все время сползает вниз. Нам не удается расставить палатку целиком. Рубинеку придется спать с вами.

—Наш выбор пал на него: он из всех нас самый меленький, — добавил Вальдек, видя, что мы не в восторге от его слов.— Ваши рюкзаки можем забрать к себе.

Я не мог скрыть своего недовольства. Спать в «турне» втроем очень тесно, совсем не удастся отдохнуть. Вдобавок ко всему и у нас часть основания не умещалась на площадке. Мы уж«валились с ног от усталости и с нетерпением ждали минуты, когда можно будет развалиться в теплом спальном мешке, приготовить что-нибудь поесть. А тут принудительное уплотнение. Но что поделаешь!

—Ребята, примете меня? — полушутя спросил Рубинек. — Лягу «валетом», могу заняться готовкой!

—Понятно!

Втроем мы едва уместились в палатке. Приходилось лежать на боку. Рубинек расположился головой к выходу и, как пообещал, хозяйничал на кухоньке. Весек и я лежали головой в другую сторону, в полусне ожидая, когда Рубинек предложит нам взяться за ложки.

—Уже половина одиннадцатого! — взглянул я на часы, когда мы кончили есть и стали укладываться.

—Спокойной ночи! — еще донесся до меня голос Збышека, и я заснул.

Юзек:

«У меня дела складывались неважно. Я чувствовал себя хуже, чем в предыдущие дни. Мне показалось, что и Валь деку сегодня тяжело. Вы нагнали нас так быстро... Утомительный день, но... по-настоящему мне досталось при подготовке площадок. Это меня окончательно доконало; такая скверная работенка, что господи боже!..»

Шимек в лагере II:

«Вчера мне было плохо. Поэтому сегодня я вместе с Мацеком стал спускаться с перевала в «двойку». Шерпы кажется, отправились выше, в японский лагерь. Мы двину­лись в путь только около полудня. Сверху во втором лагере было видно какое-то движение. Я решил, что там готовятся к ночлегу, и теперь, когда Мацек намерен вернуться на базу, я присоединюсь к ним. Потом лагерь II скрылся из моих глаз. Мы вышли из-за снежной складки, и я увидел... приближа­ющуюся тройку. Меня удивило и почти оскорбило, что они следуют выше, оставив меня. Ведь Доктор до сих пор являлся моим партнером. Он должен вернуться!

Можно было просить их либо настаивать, чтобы кто-то остался со мной — ведь мне следовало заняться съемками, но, страшно обозлившись, я подумал только: «Шут с ни­ми!» — и мы разошлись. Они, видите ли, так ужасно спешили, что успели добраться лишь до «рондо» у перева­ла».

Рогаль в лагере IIIa, у перевала:

«Мы вышли с базы рано, около семи утра, планируя сегодня же добраться до перевала, в лагерь III. На леднике Доктор задал нашему движению истинно олимпийский темп. Было еще холодно, но на морене нас настигло солнце. Бодрый темп и страшная жара мстили за себя. Мы добра­лись до лагеря II измученные, буквально умирая от жажды. Два часа отдыхали, готовя еду и питье. Я помню отврати­тельную кашу с привкусом жидкости «Людвик» от плохо вымытой посуды. От нее я долго потом не мог прийти в себя.

На траверсе виднелись шесть темных точек, медленно движущихся по снежному полю. Это были вы!

Наконец, взяв себя в руки, мы двинулись дальше. В нескольких сотнях метров за лагерем повстречали сходя­щую вниз двойку. Шаман имел оскорбленный вид, оттого что мы следуем дальше.

Мы говорили недолго. Петр советовал ему спуститься в базовый лагерь на два дня. Ободрял его заверениями, что Сташишин планирует еще один выход к «четверке». Мы разошлись: Шаман — к «двойке», а мы в этот день поспели только в лагерь у перевала.

Вечером связались с Войтеком. Он сообщал о биваке на высоте 7100, на крохотной террасочке. Беспокоился, что шерпы не идут вслед за вами. Мы не могли воздействовать на них — ведь они находились на японской стоянке. Петр считал, что по крайней мере один из вас должен остаться, чтобы руководить шерпами».

24 мая

Спали мы очень долго. Вчера нам крепко досталось, а ночь, проведенная в тесноте, не принесла желанного отдыха. Ныли мышцы ног и плечи. Впервые в жизни мы ночевали так высоко (7100 метров над уровнем моря!). Но, несмотря на все это, наша шестерка хорошо провела ночь. Если бы только она оказалась длиннее!

С трудом мы принялись за работу. Приготовление завтра­ка, одевание, потом свертывание палаток — все это отняло у нас уйму времени. Мы были измучены и потому страшно замешкались. Лишь после одиннадцати смогли двинуться дальше.

Как и вчера, образовали три связки по двое. Войтек с Рубинеком, Вальдек с Юзеком, Весек со мной. Мы перевали­ли через скальную гряду, наискось забирая вверх, к седлови­не на ребре.

Ветер был такой же, как и вчера, но снег значительно хуже. Мы проваливались по колено. Прокладывали дорогу, каждые четверть часа сменяя друг друга. Дольше всех выдерживал Войтек.

—Он в превосходной форме! — Юзек был полон уважения

—Ну а ты как себя чувствуешь? — переговаривались мы с ним во время привала.

—Я ослаб, но идется мне хорошо.

—Старик... Просто сегодня такой день! Завтра будешь чувствовать себя лучше. — Я продолжал верить, что так оно и произойдет.

Высота уже давала знать о себе. Делалось душно, легкие как бы уменьшились в объеме. При каждом шаге приходи­лось делать больше глубоких вдохов... Мы часто останавли­вались, опираясь на ледорубы. Нас охватывала усталость и апатия. Я знал только, что нужно передвигать ноги, а день... еще далеко не кончился.

—Это результат вчерашней усталости и того, что не удалось как следует выспаться, — объясняли мы себе причи­ну низкого темпа.

Время летело, а высота возрастала незначительно. Шел уже третий час, когда Вальдек добрался до скальных плит, скрытых под тонким слоем снега. Он пытался вбить ледовый крюк, но снег был сыпучий, а под ним всюду сплошные скалы. Не дожидаясь результатов этих усилий, я обошел его по широкой дуге и добрался до скальной гряды.

По нашим следам пришли и коллеги.

—Скоро три. Время подыскивать место для ночлега.

Мы помнили о том, сколько времени потратили вчера на подготовку площадок.

Но всюду, куда хватал глаз, не обнаруживаю места, где можно поставить палатки. Я стал карабкаться вверх по гребню гряды. Слева вниз уходил глубокий снежный кулуар. С трудом одолевая снеговые и скальные нагромождения, я добрался до вклинившейся в снег скалы. Над ней десяти-пятнадцатиметровая снежная грань, нависающая над кулу­аром, она вела под скальный уступ. Я подумал, что выше должна быть приличная полка.

—Попытаюсь еще подняться. Страхуй! — бросил я Весеку.

Он глубоко вогнал в снег ледоруб, обвязав его веревкой.

Правая часть стены напоминала обледеневший желоб. Я карабкался медленно, крайне осторожно, чувствуя, что спешить нельзя, что я не могу допустить ни малейшей оплошности. Стена стала отвесной, а скалы были залиты ледяной глазурью. Подо мной — снежное поле, на нем кро­хотные закоченевшие фигурки в разноцветных куртках и шапках. Мне казалось, что они смотрят на меня, надеясь, что я найду место для ночлега.

Сперва я испытывал страх, естественную боязнь. Но действие высоты, мороз и желание поскорее найти место для бивака подавили инстинкт самосохранения. Поняв, что карабкаться мне уже недолго, я вообще перестал бояться. Не было в этот момент ничего важнее, чем одолеть стенку и найти место для палаток!

Здесь — я, нависающая скала, ледовая глазурь на граните, рюкзак, который (не знаю почему) я так и не сбросил, там, внизу, — они (ждут!), снег, еще ниже — скальные глыбы, снеж­ная поверхность, уходящая куда-то далеко вниз. «Сорвусь? Нет! А может, и сорвусь. Ну, тогда еще выше!» — проносились в голове безрассудные мысли.

Мне пришлось снять рукавицы (а было очень холодно). Оранжевая вершина Рамтанга напоминала, что необходимо поторапливаться — скоро зайдет солнце. Я добрался до края уступа и высунул голову. Выше было только... наклонное снежное поле.

—Здесь поставить палатки нельзя!

Я медленно возвращался назад, преодолевая страх и испытывая облегчение после каждого удачного шага.

Мы не знали, что предпринять. Копать ли площадки на скальном карнизе или отступить к подножию гряды, туда, откуда мы прибыли? Нас охватили усталость и холод. Рубинек поднялся еще раз, но и он не сумел присмотреть места для ночлега. Горы озарились уже блеском заходящего солнца, вершина Рамтанга купалась в пурпуре. Надвигались сумерки, времени на дальнейшие поиски не было. Коллеги выбрали место в снегу, тут же у скалы. Весек и я приняли решение копать площадку прямо на самом навесе.

Твердый фирновый снег с трудом уступал под ударами ледоруба. Мы глубоко вклинились в навес, следя за тем, чтобы со стороны кулуара сохранился достаточно толстый слой снега. Все вокруг окрасилось сначала в пурпурные, затем в тревожно-фиолетовые тона. Самое время отправ­ляться в палатки!

Мы закончили работу после семи, когда сделалось темно, и все краски поблекли. Наши коллеги уже скрылись в палатке; один только Вальдек расхаживал возле «высотного» и веревкой приторачивал палатку к скале.

—Подстрахуйте «турню»,— напомнил он нам.

Мы кивнули — да, разумеется, — но у нас на это уже не было сил. Холод лишил нас последней энергии и воли.

—Платформа достаточно велика. Не будем вертеться, а значит, не свалимся,— убеждали мы сами себя, влезая в палатку.

Наконец-то, через десять часов, мы сбросили кошки. Ступни были как деревянные, задубели и утратили всякую чувствительность, а ботинки пропитались влагой. Мы тряс­лись от холода, но уже приятно пыхтела бутановая плитка, и я добавлял в котелок очередную порцию снега.

Мы целый день шли вместе, но, не считая нескольких фраз на привалах, почти не разговаривали друг с другом. Колос­сальное напряжение, низкое давление приводят к тому, что такой переход мы фактически совершаем в одиночестве, сходном с одиночеством бегуна на длинную дистанцию. Погруженные в себя, обращая внимание лишь на то, что прямо перед глазами, и только время от времени — на партнера, мы вели борьбу со снегом, ветром и собственной слабостью. Вечерние минуты в палатке — это время отдыха, время разговоров, первых размышлений и обмена впечатле­ниями. Пройденный за день отрезок пути позволяет сбросить с себя груз тревоги — нынешний этап уже позади! Сегодня нам повезло, а завтра?..

Сидя на корточках, я следил за варившимся супом, а Весек усмехнулся и коротко подвел итог:

— Ну, старик! После сегодняшнего можно сказать, что наши дела не так уж плохи!..

Я знал, что это так. Теперь, когда тяготы и мороз позади, нам наконец сделалось тепло и хорошо. Вторая палатка стояла совсем близко от нас, но казалось, что она где-то очень далеко. Что там происходит, как у ребят прошел день, мы не знали.

Юзек:

«Идешь, брат, шаг за шагом, и конца не видать. Время летит, а дорога все не кончается. Пейзажи? Впечатления? Нет, от дороги абсолютно ничего не запомнилось. Знаю только, что идти мне на этот раз было хуже, чем обычно, тяжелее. Я, как говорится, был «без огонька», ничто меня не радовало. Когда же я ловил себя на том, что обеспокоен своим самочувствием, тотчас объяснял себе это тяжелым рюкзаком, рыхлым снегом, ну и высотой. И тогда все мне казалось нормальным»

Рубинек:

«Дорога была очень трудная, я все ощутимее чувствовал высоту. А потом опять бесконечное барахтанье в снегу, изнурительное копание площадок. Операцией по установке и страховке палатки руководил Вальдек; он один умел зало­жить каркас к «высотному», составленный из стоек «турни». Все это производилось при значительной крутизне — у гор­ных полей сорокапятиградусный наклон, у гряды и того больше. На этот раз я уместился в нашей палатке, но с наиболее опасной стороны. И было нам страшно тесно»

Шимек, по-прежнему в «двойке»:

«Утром мы с Мацеком расстались. Он решил в одиночку спуститься на базу Радиотелефона у меня не было, и я просил его убедить Большого отправиться вверх. Я видел в этом единственную возможность снова подняться в горы, где застряла моя унесенная шерпами камера. Единственную возможность запечатлеть на пленке ваше возвращение.

Весь день я провел в «двойке». Здесь оказалось изобилие продуктов, впервые за все время я отъелся и отдохнул.

После полудня наблюдал за вами в бинокль. Вы очень долго топтались на месте, на скальном ребре. Крохотные разноцветные фигурки двигались то вверх, то вниз. «Вероят­но, ребята уткнулись в непропуск», — с тревогой подумал я.

Стало темно и холодно, я отправился в палатку. Ночью начался страшный мороз, небо было усыпано звездами. Я тревожился за вас, мне казалось, что вам «хана», что вы проводите ночь, приткнувшись на этих острых каменьях. Я, однако, не видел никаких огней».

Рогаль в лагере III, на перевале:

«Мы вышли из «рондо» поздно и, медленно передвигаясь в рыхлом снегу, к полудню достигли перевала. Мы намере­вались подняться выше, к японскому лагерю, но потом решили предварительно связаться с базой.

Обеспокоенный Большой сообщал, что на леднике видит одного Мацека. Он заметил также шерпов, свертывающих палатки в японском лагере, а потом сходящих вниз. Вскоре они уже были на перевале, навьюченные рюкзаками, кото­рые были набиты под завязку японскими «трофеями», палаткой, запасом бутана, веревками. Для них экспедиция кончилась.

Шерпов крайне разочаровало, что Петр предложил им освободить рюкзаки от «трофеев» и заночевать на перева­ле. Он также объявил, что утром они вместе с нами отправятся наверх.

Вечером Войтек кратко проинформировал по радиотеле­фону: «Рыхлый снег, сильный ветер и мало желающих прокладывать дорогу. Поэтому мы достигли лишь уровня 7300 метров»

Нам стало ясно, что задача завтра еще не будет решена»

25 мая

—Марек, поторопись ты со своим рюкзаком! — донесся до меня, как и каждое утро, недовольный голос Весека.

—Отстань ты от меня! Делай свое дело! — Мои слова оказались быстрее моих мыслей.

Чего он, собственно, ко мне пристал? Стоит собравшийся в дорогу, обвязанный веревкой, злой, что остальные уже затягивают тесемки рюкзаков, а я все не управлюсь с палаткой, не желающей умещаться в мешке. «Мог бы и помочь!» — подумал я раздраженно, но оскорбленная гор­дость не позволяла мне просить об этом.

Верно, что мы принялись готовить еду в четыре утра, а сейчас восемь, но все здесь тянется вдвое дольше. И эта проклятая обледеневшая «турня»!..

—Не стой над душой, лучше запакуй оставшиеся вещи, а я буду сворачивать палатку. И вообще, может, ты хоть сегодня потащишь мешок с палаткой, а я возьму твой рюкзак! Сам видишь, какая она тяжелая!

Дата добавления: 2015-08-21