Национальные интересы

«В катастрофические эпохи, — отмечает Ф. Степун, — нельзя жить отрешенными чувствами, заимствованными мыслями, мертвым грузом унаследованных убеждений»²². Наши обстоятельства требуют рефлектированной, строгой и оригинальной концепции собственных интересов.

Имеется три блока базовых ценностей: национальные интересы, права человека, общечеловеческие гуманитарные абсолюты. Lesto (бегло) охарактеризуем их. Функциональность всякой ценности проистекает из действенной стереоскопии реальности, покоящейся на гомогенизации и голографизации. Гомогенизация — характерный прием, состоящий в унификации всего спектра индивидоотнесений к миру, к себе, к себе подобным. Задается единство многообразного: выделяется некое семантическое пространство, понимаемое как центр идейного тяготения. Оно обусловливает направленность, напряженность идейных силовых линий, искривляя, стягивая их в себя, не позволяя им выйти за свои пределы. Так устанавливается идеологема — однородный духовный горизонт, представляющий содержательно непреодолимую границу. Примерами подобных границ, набираемых с прописной буквы, в нашем случае выступают Нация, Человек, Человечество. Голографизация — специфическая процедура, заключающаяся в рассмотрении, восприятии, толковании частей действительности через призму

²¹ Стронин А. И. Политика как наука. Спб., 1872. С. 348.

²² Степун Ф. Основные проблемы театра. Берлин, 1923. С. 115.

действительности как целого. Действительность аксиолога гомогенизирована, есть полнота проявлений, разверток особого принципа, начала, лежащего в ее основании. Аксиолог в силу этого не может не понимать действительность как мир «чего-то» — особенное всеобщее.

Констатируя сложившуюся дифференцированность мирового сообщества, от которой не уйти, национальные интересы интенсифицируют национально обособленное: поскольку национально-государственные автономии одинаково жить не могут, национальные интересы отображают ангажированную позицию в отношении достижения процветания собственного народа, нации. Права человека — своеобразное Liberum veto (свободное вето), исходящее из конституируемого цивильностью свободно-независимого, спонтанно-неподчиненного статуса самоутверждения личности и пресекающее какие-либо посягновения на данный статут. Общечеловеческие ценности — гуманитарные скрепы, позволяющие человечеству выступать консолидированным, солидарным субъектом — представителем гуманной, т. е. высшей, сферы мироздания.

Идеальная ситуация — гармоническое претворение всех этих начал в государственности: должным, непременно достойным образом государство патронирует нацию и лицо, ориентируясь на универсально цивильные реперы жизни. Такая ситуация, однако, в реалиях нашего бытия недостижима: слишком велики, непреодолимы различия способов существования субъектов мира, производящие и плодящие антиномии, конфликты, ошибки Севера и Юга, Востока и Запада, бедных и богатых, белых и цветных, верующих и атеистов, прозелитов и разубежденных и т. д. Охватывают эти различия и национально-государственную организацию народов. Монополия на те или другие параметры, определения существования позволяет одним народам доминировать над иными. С такой добытой в истории, борьбе, конкуренции, лишениях, жертвах, а потому как бы оправданной монополией добровольно (кроме России) нации не расстаются.

Это-то и обостряет проблему состыковки ценностных начал по всем осям их воплощения в жизни.

Фактически дело обстоит так, что упор на общечеловеческие и индивидуальные ценности сопровождает ущемление национальных интересов России. Эмпирически выверенная констатация этого не имеет целью подогреть ни имперских, ни мизантропических настроений; она призвана обратить внимание на очень непростой тип отношений между частью и целым в современной этнорегиональной обстановке. Часть — индивид — должен быть защищен, но должно быт защищено и целое - нация Гарантии индивида в декларациях, кодексах, пандектах, дигестах, институциях, новеллах. В согласии с максимой — не может быть примата государства

над правом — за их выполнением надзирают компетентные полномочные инстанции, наделенные санкциями. Гарантии нации — также в документах, обязательствах, содержащих договоренности по охране и обеспечению ее права. Исходя из сложившегося послевоенного порядка, признанности завершения территориального раздела, нерушимости status quo могла ли Россия как империя противостоять авторазвалу? В принципе могла. Но отвечая так, следует представлять цену удержания частей в целом.

Причина неустойчивости мировых империй — Александра Македонского, Римской, Османской — в многонациональности. Утрата скрепляющей идеи, затрудненность на расстояниях прибегать к силе вызывали неспособность противостоять местному, основанному на объединяющем принципе крови сепаратизму. Русская идея как модель трансляции модернизации из центра на окраины обанкротилась. И хотя запас прочности для урезонивания частей у целого был достаточен, прибегать к крайностям в целях удовлетворения амбиций опрометчиво, бесперспективно. Стимулируемые этнически ровными популяциями, такими, как Литва, центробежные процессы, выйдя из-под ферулы верховной власти, оказались самодовлеющими. Сшибка облаченных в националистическую тогу общечеловеческих и персональных ценностей с национальными увенчалась победой первых. По этому поводу стоит ли разжигать пламя скорби в наших российских душах? Отнюдь. Отправляясь от законов современного нелинейного мира, где часть равномощна, равнодостойна целому, надо, во-первых, раз и навсегда отказаться от борьбы целого с частью как сугубо затратной, бессмысленной, а во-вторых, обновленным, незашоренным взглядом охватить коридоры национальных возможностей: в чем резервы и шансы отечественного могущества.

В текущий момент у россиян нет-нет да и проскальзывает ностальгия по былому величию, утраченному раздолью от «Перми до Тавриды», от «финских хладных скал до пламенной Колхиды». Не потому ли идут в ход библейские метафоры о разбрасываемых и собираемых камнях? Ранее Н. Гоголь говорил о том, что застывающая история превращается в географию; теперь со всей ответственностью можно говорить о превращении географии в историю. Среда, мобильное пространство обитания становится подлинным национальным богатством. Однако удерживать любой ценой пространство нельзя. На что способен национализм, определить точно не удается, но в соответствии с законом обратного соотношения национальной агрессивноети (национальные интересы) и гуманитарной достойности (права человека и человечества) правым со всех точек зрения оказывается не гонящий, а гонимый. Чем сильнее национализм, тем вероятнее его неудача;

ущемляемые национальные меньшинства при достаточном уровне цивильности силой победить невозможно.

В вопросе о потерянных империей землях обосабливаются два круга проблем: 1) целесообразность сохранения империи в прежнем обличье и 2) роль географической среды в чистом виде.

Вариант прежней империи не устраивал места, скованные в инициативе жесткой опекой центра, и одновременно, как это ни странно, — центр, остававшийся заложником мест, понуждавших его для уравнения регионов к противоестественной внеэкономической редистрибуции. Десятилетиями копившаяся подозрительность в прохладно-конкурирующем сосуществовании центра и периферии приобрела вид стремительно нарастающей неприязни: места предъявляли счета в некомпетентности, волюнтаризме, центр предъявлял счета в автономизме, сепаратизме.

Командно-административные гарроты, парализующие свободу мест, в авангардном интеллигентском сознании представали в свете этнического попрания. Антропогенной детерминации с местным колоритом окончательно противопоставлялся имперский комплекс. Невзирая на то, что директивная самочинность более чем космополитичного центра несла разорение прежде всего России, топологическая совмещенность центра с российской столицей катализировала тему диктата русских. Хотя от главенства центра русские страдали больше других, подчеркиваем, именно они обвинялись во всех тяжких. Противоречие «центр — периферия» бесповоротно возымело отягчающий этнический привкус одиозного конфликта окраинных народов с русским; борьбу с центрально-административной системой возглавил национализм. Атмосфера нагнетаемого ложного мученичества выносила смертельную для империи демонтирующую волну, противостоять которой, абстрагируясь от вопросов права и способностей тогдашних лидеров, оказывалось безнадежным: застарелая болезнь тлетворного администрирования столкнула целое и часть самым невыгодным, неблагоприятным для целого образом, — гуманитарная инициатива принадлежала части, целым якобы этнически изнасилованной. Возникли жупелы зоологических великодержавных комплексов, демпфировать слепоту которых удавалось лишь тактикой вежливых жестов — потворством, уступками.

Итак, finita la commedia. Дело сделано. Время русской идеи в трактовке русской империи прошло. Настало время русской идеи в трактовке процветания России.

Империя в прежней форме — медвежьих, но объятий, беспорядочного, но покровительства, попечительства мест — невозможна. Невозможна ввиду затратности, неэффективности ее обслуживания, поддержания.

Сбросив бремя патронажа этнических периферий, Россия развязала руки для долгожданной собственной социальной, политической, индустриальной модернизации. Главное, что сейчас требуется, — сочленить идеалы с движущими силами российской жизни, под чем разумеется соединение выверенной доктрины национальных интересов с созидательным народным действием.

Ранее социально-политическое единство общества обеспечивалось авторитарными средствами; сейчас пришла пора его легитимного обусловливания. Новый порядок единства зиждется на отказе от старых принципов национально-государственного строения. Инерция времени оставила культ автономий, энергично разрушающий интернационализм. Между тем ясно: устраняться должен не интернационализм, а патернализм — отстраненно отеческое высокомерие относительно мест и окраин. Памятуя, что единство России в сильной государственности, встает вопрос совместимости демократии, либерализма, социальной открытости, стимулирующих этническое самоопределение частей, со сплоченным, солидарным бытием целого. Такое совмещение видится в обновлении регламента национально-государственной архитектоники России, вытекающего из логики упрочения единства страны в наличных геостратегических реалиях.

Исходя из столыпинского, что нам, патриотам, нужны не потрясения, а великая Россия, государственность укрепляется по всем азимутам в качестве способа выражения, проведения, обеспечения национальных интересов. Последние формируются в виде развернутого понятия благоденствия народа, нации, входящих в ее состав этнических и социальных групп. Отправляясь от высших интересов россиян и России, страна как национально-государственное образование объявляется территориально целостной, недробимой. Наряду с подобным признанием на законодательном (конституционном) уровне изменяется статус субъектов федерации. Принимается не регионально-этническое, а региональное (территориальное) деление, политико-юридически уравнивающее территориально-административные единицы. Предоставление периферии максимума прав и свобод с оставлением за центром прерогатив макрорегулирования снимает извечную российскую проблему центра — окраин.

Закат империи связывается с неэкономичностью эксплуатации мест, свидетельствующей об исчерпании политарного экстенсивно-приказного пути развития. Борьба за самостийность вкупе с природным обнищанием, экологической деградацией периферий поставила центр в положение и бедного, и одураченного. Для выравнивания баланса государственно-

властных связок в интересах центра и мест следует точно обозначить компетенции одного и другого.

Центр озабочивается разработкой и развертыванием общенациональных программ — оборона, производство, энергетика, транспорт, связь, соцобеспечение, здоровье, образование, финансы, правосудие, правопорядок, культура, экология, научно-техническая политика. Места сосредоточиваются на самоуправлении в духе частных приоритетов, весьма демократичных заинтересованных традиций земства. Гибкость их деятельности гарантируется правовой базой, специфицирующей полномочия (налогообложение, банковский процент, цены, инфраструктура, местный бюджет, поддержка промыслов, поощрение предпринимательства, борьба с дефицитами) властей в данных условиях.

Федерализм, с нашей точки зрения, есть единственно разумное стабилизирующее решение в российских полиэтнических административно-полианклавных обстоятельствах.

Столь же ясной и явной модели подхода к отношениям с бывшими республиками, ближним зарубежьем не существует. Поиск равнодействующей здесь затруднен разновесностью и разнокалиберностью сил во взаимонесопрягаемых плоскостях, каковыми оказываются политическая стабильность, экономическая целесообразность, чувство родства к этническим русским.

Политическая стабильность. Идея братства, корней, какую в проект национально-государственного обустройства России закладывает А. Солженицын, эмоциональна. По трезвому размышлению в политическом отношении к бывшим частям Союза его правопреемница Россия должна проводить избирательный курс, отправляясь от перспектив изоляции, конфедерации, активного поддержания сфер влияния.

Изоляция как подход в планетарном типе послеавгустовской геополитической конфигурации с Россией — центральным телом и республиками-сателлитами по краям дискредитируется нами однозначно. Что должно ужесточить, так это позицию по техническим кредитам, вывозу сырья, экспорту энергоносителей. Как установка это верно для всех, а в первую очередь для малодружественной нам Балтии.

Вопрос конфедерации крайне неоднозначен. В принципе — для чего она нужна? Ответ: для поддержания геополитической стабильности— справедлив, но в общем. Бывшие республики Союза в большинстве своем слаборазвиты, монокультурны. «Слаборазвитость и ее болезненные последствия, — фиксирует Гуле, — такие, как всеподавляющая бедность, инерция, порождаемая беспомощностью, глубочайшая безнадежность, —

представляют собой почти столь же серьезную угрозу выживанию... как атомная война или экологический апокалипсис»²³. Россия постоянно сталкивается с характерными признаками слаборазвитости республик — бесконечными кризисами власти, непотизмом, трайбализмом, борьбой кланов, родовой междоусобицей и т. д. Предпочтительнее снижать уровень конфликтности, потенциал агрессивности на своих ближних подступах во внутри- или межгосударственных формах? Первый вариант — интеграция, второй — консервация российско-республиканских связей.

Общего рецепта решения проблемы, по нашему убеждению, не просматривается: в каждом конкретном случае следует брать в расчет специфические кондиции. Составленная по географическому контуру с северо-запада на юго-восток геополитическая картина предстает в следующем свете.

Прибалтика. Два фактора детерминируют отношение России к Балтии: 1) наличие традиционной угрозы с северо-западного направления (Швеция, Речь Посполитая, Остзейский протекторат, Финляндия) и чисто военная необходимость противостоять ей — милитаризация территорий: «засечные полосы», укрепрайоны на северо-западных рубежах обороны (Тарту как крепость основал Ярослав Мудрый); 2) экономическая необходимость поиска выхода к морю в целях оживления мирохозяйственных связей: еще Иван IV пытался присвоить участок от современного Питера до Таллинна с тем, чтобы Калужская, Орловская, Курская провинции могли вывозить продукцию, используя навигацию на Западной Двине.

В настоящий момент исторические и правовые (Ништадский мир, легализующий присоединение к России Лифляндии, Эстляндии, Ингерманландии, части Карелии; как итог второй мировой войны — передача СССР Мемеля) основания российского присутствия в регионе непродуманными волевыми решениями дезавуированы. Учитывая активно пестуемую неприязнь прибалтов к россиянам, о каком-то страновом сближении России с Балтией говорить пока не приходится. Здесь нужно сохранить отвечающую российской заинтересованности сферу влияния, стратегически добиваясь кондоминиума. В качестве рычага давления и обретения выгод надлежит использовать: а) экономическую ориентированность, зависимость Прибалтики от России; б) мощную русскоязычную диаспору, которую в силу неуязвимости следует всемерно наращивать и закреплять (вплоть до организации целевых программ и фондов поддержки); в) территориальный вопрос (к примеру, наличие территорий, отчужденных от Белоруссии в пользу Литвы)

23 Dcvlopmcnt of peace. 1985. V. 6. № 2. P. 5.

Белоруссия. Со всех точек зрения может быть включена в более общее конфедеративное движение, толчок которому, однако, должно дать политическое решение, навеянное процессами в иных регионах.

Украина. Она очень может не выдержать бремени самостийности. Ахиллесовой пятой, казалось бы, богатейшего ареала является комбинация экономико-этнических показателей. Разумеется: а) предельная истощенность сырьевой базы, отсталость промышленности; б) этническая ориентированность значительных территорий на Россию. Воссоединение Украины с Россией, говоря откровенно, экономически последней не выгодно. Но оно вполне реально как способ снятия крайностей в случае течения событий по сценариям: общенациональная забастовка; угроза эмансипации Левобережья под лозунгами Донского (казачьего) анклава; взвинчивание политических страстей вокруг Крыма; принятие двойного (российско-украинского) гражданства большинством населения.

Молдавия. Ясность относительно территориального статуса перспектив интеграции или дезинтеграции с Россией отсутствует по причине троецентрия — расщепленности по силовым линиям векторов на Румынию (национал-патриоты), на Россию (нацменьшинства), на суверенность (национал-бюрократы). При всех раскладах тем не менее обнаруживается небезучастность России к Приднестровской теме, что предопределяет необходимость усиления здесь российского присутствия.

Закавказье. По собственной недальновидности лежащим в развалинах Армении и Азербайджану надо дать полную волю насладиться национальной свободой. Ни о какой политической интеграции с ними при видах на обременительное послевоенное восстановление не может быть речи. К тому же логика поддержания баланса устойчивости в регионе (влияние Турции, Ирана, СИТА, Западной Европы, арабского мира) не позволяет открыто принять ту или иную сторону. Отсюда характер вмешательства в ситуацию всецело зависит от общей динамики эскалации опасности для России; в идеале без риска для себя надо поддерживать обе стороны. Проведение такой тактики не удается в отношении Грузии. Борьба за Абхазию, Южную Осетию, возможно, Аджарию, в которых заинтересованы как Грузия, так и Россия, обусловливает темпы и интервалы российско-грузинского противостояния. Решение, которое подсказывает интуиция, заключается в создании протекторатов двойного подчинения.

Средняя Азия. О своей национальной свободе никогда не обострявшие вопрос суверенитета среднеазиатские республики узнали из газет. Социально-экономические судьбы, предпосылки культурной непрерывности, формирование и реализация народного сознания и воли у российских и среднеазиатских народов во многом общие. Однако при вящем тяготении

среднеазиатских республик к России способна ли она решать их проблемы? Учитывая подверженность среднеазиатской государственности дестабилизирующим внешним влияниям, их перенаселенность, полная автономия среднеазиатов, скорее всего, породит войны. В условиях колоссальной сухопутной границы с ними Россия не может остаться в стороне от протекающих здесь процессов. Проблема национально-государственной консолидации России со Средней Азией, по нашему мнению, должна обсуждаться в плоскости нащупывания мягкого избирательного регламента конфедерации.

Казахстан. Занимает совершенно особое положение. По условности границ, значительности русскоязычного слоя, славянской группы, прочности хозяйственно-экономических контактов Казахстан наиболее близок России. В его отношении правильно активизировать, поощрять курс на интеграцию. Политическим ее выражением может быть Евразийский пакт, уния, конфедерация, к чему сразу же без ущерба для сторон возможно подключить Белоруссию и Туркмению.

Изменение политической карты на бывшем пространстве СССР не самоцель. Возвращение к Союзу — мощная мобилизующая, стимулирующая идея. Но спрашивается: собственно, что она призвана мобилизовы-вать, стимулировать? Проблема новых геополитических конфигураций — из числа десижионистских: выработка судьбоносных волевых решений диктуется не умозрением, а непосредственно давлением обстоятельств. Тему империи в абстрактных надуманных постановках, вне конкретных раскладок, экспликаций, как, какой ценой, во имя чего, мы считаем утратившей актуальность, несущественной, закрытой.

Обескураженный бессмысленностью, алогизмом бытия герой Ф. Достоевского говорит: «Я не могу ничего понять — я и не хочу ничего понять; чтобы понимать, я должен был бы оставить факты, а я хочу остаться при фактах»²⁴. Факты. Они не позволяют понимать, разрушая рациональность происходящего.

Что же тут тело, когда погибает душа (В. Розанов); что же грезить о чем-то в мысли, когда эти грезы не нужны жизни.

Экономическая целесообразность. Во многом несовершенный советский промышленный комплекс в чем-то был совершенным: ориентированный не на республики, а на логику обслуживания целого, он строился и функционировал как космополитическое, а не этническое предприятие. Суверенизация дала толчок национализации в самой дремучей форме регионализации и сепаратизации. Современное интернациональное многоцелевое и многокомпонентное производство, однако, не может быть этнически

²⁴ Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Т. 14. С. 100.

анклавным. Таким образом, затягивается тугой узел проблем, в особенности по части предприятий общесоюзного значения.

Стратегически поддержание смешанных российско-республиканских производств, за исключением уникальных, кажется невыгодным; Россия располагает: практически всеми видами сырья; более развитой инфраструктурой; более квалифицированной рабочей силой. Перенесение производства в черту России позволит: избежать разорительных накладных расходов по поддержанию рабочего ритма производительных организаций; использовать республики в качестве рынка сбыта продукции; форсировать модернизацию отечественной индустриальной базы.

Тактически, где позволяет обстановка, нужно стремиться к наращиванию кооперации, акцентируя обоюдность выгоды, технологическую прогрессивность деятельности, возможные варианты политической зависимости вследствие экономической несамодостаточности.

Приоритетными геоэкономическими направлениями являются: Казахстан, Туркмения, Узбекистан. В отношении иных республик принимается дифференцированный режим связей: Белоруссия, Киргизия, Украина — усиление тенденций к паритету с прекращением технических кредитов, предоставления займов; Молдавия, Прибалтика — целевые сырьевые, энергетические поставки в комбинации, дабы отвести упреки в репрессалиях, с развитием совместных производств (с массовым привлечением этнических русских) на базе авангардных технологий; Таджикистан, Армения, Азербайджан — бартерный обмен сырья на вооружения; Грузия — прямые хозяйственные связи с автономиями с обретением перспективных политических выгод.

Этнические русские. Подобно тому как историческое пространство координируется с географическим, этническое пространство координируется с государственным; границы этноса суть последние естественные границы его государственности. В настоящий момент более чем над 25 млн русских, проживающих за пределами России, нависла угроза депортации. Этот варварский, инициируемый национализмом процесс требует решительного пресечения. Зоны компактного проживания этнических русских в ближнем зарубежье должны быть объявлены зонами критического проживания. На случаи обострения обстоятельств необходима отлаженная, доведенная до автоматизма система мер в чрезвычайных этнических ситуациях. Русские достойны защиты в любой точке, и тем эффективнее, чем они ближе к России.

Из наиболее неблагоприятных регионов проживания (Средняя Азия, Закавказье) разумно наладить организованное, не ущемляющее чести перемещение с расселением и трудоустройством в России. К Балтии правильно

применять санкции, давление с целью принуждения соблюдать права человека. «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах», — сказано в 1789 г. в «Декларации прав человека и гражданина». Права человека — базис цивильности, и они должны быть уважаемы повсеместно. Права личности первичны, права этноса производны. С несоблюдением гарантий свобод человека утрачивает соответствующие гарантии попирающая цивильность государственная форма народа.

Геополитика. Индустриальная фаза цивилизационного шага характеризовалась возрастанием емкости искусственной среды обитания (упрочение антропо-социо-техно-натурного комплекса). С предстоящим вступлением в экологический фазис увеличивается значимость естественного потенциала: географическая среда, запасы натурального богатства (а не классовая борьба) становятся решающими факторами общественного процветания. Мир подошел к черте, когда при неизменных темпах эксплуатации природного тела обнажились пределы роста: запросы на сырье не могут удовлетворить ни расточаемые естественные запасы, ни заменители. Будущее за теми, у кого ресурсы (подтверждение тому — недавние события в Персидском заливе, когда проблема вокруг исчезающе малой политической величины — Кувейта породила мировой кризис). В ближайшее время поэтому, как нетрудно предугадать, стремительно повысится роль неперенаселенных стран — обладателей территорий (недра, угодья, сырье, фауна, флора, водный бассейн): Монголии, ЮАР, Канады, Аргентины, Австралии, Бразилии. Первое место в этом ряду занимает Россия.

Из особой геостратегической роли России как мирового держателя ресурсов вытекают три важнейших следствия:

1. Назрела необходимость основанной на трезвом неомальтузианстве дальнеперспективной программы собственного величия в условиях перехода мира на нулевой или даже отрицательный режим роста.

2. Назрела необходимость тщательнейшего отношения к собственным геоусловиям, выступающим punctum saliens (важнейшее обстоятельство).

3. Назрела необходимость более продуманной фронтальной борьбы pro aris et focis (за родину); всеобщему хищному духу Мюнхена, индуцируемому в отношении благодушной России повсеместно — от Японии до Эстонии, — должен быть положен однозначный предел.

Доглобальный подход к проблеме территорий неоснователен; перекройка национального земельного актива недопустима. У противников России никогда не хватало сил одолеть Россию, даже если она проигрывала (русско-японская война, первая мировая война). Причина - - пространственная масштабность, которая была и остается предпосылкой культурной автономности, политической независимости страны.

Нерв геополитического угла зрения — вычленение потенциальных союзников и противников, отталкиваясь от тотального и локального баланса сил, историко-этнических шлейфов, сакрально-географических проекций мировых линий народа на ландшафтные контексты, обусловливающие ригористическую логику больших геополитических пространств (БГП). Для квалификации политических симбионтов России с уточнением слабых пунктов, возможных друзей и врагов, очагов напряжения, источников угрозы безопасности существования необходима фиксация национальных приоритетов: через какую фазу собственного развития мы проходим и какую принципиальную реакцию на нашу эволюцию мы возбуждаем.

В эпицентре проблемы — географическая срединность России, как бы стиснутой индустриальным Западом и традиционным Востоком. Подобная организация обусловливает два капитальных страновых атрибута России: в каком-то смысле она гетерогенна Западу и Востоку, но одновременно по ряду признаков она гомогенна им. Ни включить Россию в Запад и Восток, ни отсечь ее от них никак невозможно. Россия обречена на взаимодействие с Западом и Востоком, сохраняя свою идентичность. Тайна России в комплексности, бицентричности цивилизационной основы: западное и восточное ее начала взаимонастраиваемы — эскалация одного влечет эскалацию другого. Действительно субъектом модернизации в России, как отмечалось, исстари выступало государство, озабоченное достижением паритета с алчным, агрессивным Западом. Исторически толчком российской модернизации всегда была угроза извне. Петровские реформы — ответ на вызов Швеции. Уровень обновленной Петром I России оказался достаточным для разгрома Наполеона, но уже недостаточным для ведения Крымской войны. Как ответ — реформы Александра II. Далее — поражения в русско-японской и первой мировой войнах и как реакция на отставание — октябрьский переворот 1917 г. Затем — опасность аншлюса и реформы конца 30-х — начала 40-х гг. Аналогичное — относительно холодной войны, подстегнувшей научно-технические инновации начала 50-х гг.

Модернизация в России, следовательно, протекала как вынужденная форсированная самовестернизация. С той характерной приметой, однако, что индустриальное сближение с Западом сопровождалось усилением социального сближения с Востоком. Темповая модернизация по российски есть заимствование западных индустриальных наряду с заимствованием восточных социальных технологий: от Петра I до большевиков имел место причудливый сплав ультразападного индустриализма (научный и технический прогресс) с ультравосточным деспотизмом (абсолютизм, крепостничество).

Между тем пора отказаться от линии: к Западу через Восток. Наш путь — не сочленение крайностей (вследствие географической срединности), не

олеографическое воспроизведение западных образцов с эффектом восточного ореола (отношение к России как цивилизационно вторичной структуре), не насаждение недоцивилизационной патриархальности (упор на особость русского пути). Наш путь, собственная линия прогрессивного восхождения суть совмещение общецивилизационных начал (социальные инварианты, гуманитарные константы) с национальной почвой. Бытовавшая в прошлом модернизация как индустриальная вестернизация с атрофией социальных измерений трансформационного процесса (гражданское общество, парламентаризм, либерализм, конституционизм, народовластие) более невозможна. Возможна сбалансированная программа социальной прогрессии, охватывающая как промышленные, так и общественно-политические отсеки национальной жизни.

Из сказанного вытекает: нужно быть конформным цивилизационно более продвинутому Западу по максимальному числу позитивных параметров, но не отказываться от собственных реалий (с массой восточных черт). Так, если в нашей традиции укоренена государственность, то, демонтируя централизм, в перемещении от автократии к демократии надо согласовывать размерность движения с нашими национальными обстоятельствами. В противном случае, точно ослиные уши, они обнаружат себя самым не-предугаданным, коварным образом. Не то ли подразумевал Ф. Достоевский, настаивая, что русский, будучи либералом на Западе, должен быть консерватором в России?

Итак, исключающая перегибы цивилизационная самодостаточность. Но именно она, с одной стороны, распаляла раздражение и Запада и Востока, пытавшихся вовлечь одну шестую часть планетарной суши в орбиту своих преимущественных влияний, а с другой стороны, активно питала миф са-мобытнического первопроходчества — от патриархалов до большевиков. Как согласуется идея добротного, санкционированного почвой самостоянья с геополитической картиной, жесткими императивами логики БГП?

Говоря ex abrupto (без предисловий), мир идет не к единству в многообразии, а к раздору в единообразии (Бердяев). В геополитической плоскости это надо толковать так, что условие выживания — консолидация, индуцируя тактику тиглей, формирование этносоциальных суперструктур (ЭСС), в самой себе таит опасность взрыва. «Раздор в единообразии» — всевозрастающая вероятность внутренних разбалансов вследствие дефектов самоорганизации, затрудненности гармонизации конфликтов в ЭСС, жизнедействующих в нелинейном режиме гетеропереходов, многих степеней свободы. Все ЭСС, бсз исключения, этнически, социально расслоены, причем тип расслоения зависит от характера национально-государственных связей.

Изначально устроенные как гигантские плавильные печи и существующие за счет конденсации территорий, сырья, культуры США, Россия, Китай — межнациональны. Строящиеся по принципу оперативного слияния потенциалов для решения национальных проблем Объединенная Европа и группа стран АТР — наднациональны. Консолидация через межнационализацию достаточно жестка, потенциально взрывоопасна: неорганичность композиции в общем единых страновых тел предопределяет их склонность к спонтанным выбросам, флуктуациям. Источником последних могут быть самые темные, бессознательные, нерациональные, немотивированные побуждения — цвет кожи, разрез глаз, происхождение, реальное положение, вероисповедание, место жительства и т. п. Опасности существования межнациональных ЭСС — внутренние: политическая, расовая, конфессиональная, территориальная, клановая гиперболизация. Консолидация через наднационализацию, как самый стиль пастиччо, весьма условна; причины распада наднациональных ЭСС преимущественно внешние. Шлифуемый веками строй жизни межнациональных ЭСС, определяемый присоединением в переплавлении, стоит перед фактом двух видов противоречий. Первый — взаимопротиворечия межнациональных ЭСС. Учитывая разделен-ность мира на сферы влияния, взаимную удаленность, обоюдный статус супердержав, очевидную близость по массе геостратегических параметров, откровенное противостояние России и США в современности маловероятно. США, таким образом, не потенциальный противник России. Этого нельзя сказать о перенаселенном, не оставившем территориальные претензии к России Китае, где дела хороши, темпы роста высоки до первых крупномасштабных неурожаев. Далее же — три очевидные линии экспансии: Вьетнам, Монголия, Россия. Уместной превенцией применительно к Китаю могло бы быть сочетание из комплекса: а) дестабилизация внутреннего положения; б) обострение отношений со странами Восточной и Южной Азии; в) целенаправленное противостояние широкому надвиганию желтой массы в официально поощряемом образовании в России — пятой китайской колонны в лице хуацяо.

Второй — противоречия между межнациональными и наднациональными ЭСС. Тяга к наднациональным формированиям — своего рода оборонительная реакция на экспансию и гегемонию межнациональных ЭСС. Следовательно, исходно наднациональные ЭСС — противники США, России, Китая. Вникая в этот сюжет, обратим внимание на неоднородность качественного состава наднациональных ЭСС: здесь обосабливаются свои лидеры и аутсайдеры. Типичный лидер с синдромом доминирования для географически приближенной к России Объединенной Европы — Германия. Отправляясь от демонстративной истории российско-германских

отношений, равно как от максимы сакральной географии «подобное угрожает подобному» (Германия, как и Россия, — мощная теллурократия с аналогичной методологией экспансии), с не допускающей двусмысленность четкостью надо признать: потенциальный противник России на Западе — Германия. В качестве заблаговременных мер отвода угрозы, не обнаруживая предвзятости, следует: а) углублять традиционные франко-германские и англо-германские разногласия и играть на них; б) использовать антигерманские ноты в политике приграничных славянских стран — Польши, Чехии, Словакии, Украины, Белоруссии; в) проводить решительный курс по части Балтии, привычно падкой на антироссийский германский союз; г) всячески укреплять, усиливать (вплоть до регулирования этнической картины) калининградский анклав, рассматривая его в порядке стратегического бастиона.

Россия как бы стиснута между двух воинственных (о чем свидетельствует опыт истории) теллурократических стихий: западной — Германией и восточной — Китаем. Для контрфорса можно использовать славянскую связку: Сербия, Черногория, Болгария — берущую Западную Европу в своеобразный клинч, и связку Россия (включая Монголию) — Индия, Вьетнам, сжимающую Китай. Поскольку иных блоков для нейтрализации угроз России в рассматриваемом аспекте не существует, со всех точек зрения предусмотрительно откорректировать наличный российский курс под углом зрения учета национальных интересов согласно исторически сложившимся геополитическим реалиям.

Средняя Азия. Обсуждая среднеазиатский вопрос, приходится двигаться в дилемме, выбирая между Харибдой и Сциллой. С одной стороны, вышедшие из СССР республики Средней Азии и Казахстан в страновом отношении неконкурентоспособны(перенаселенность, слаборазвитость, техническая отсталость, нерыночность, неядерность). Их освоение, поддержание крайне затратно. На 1991 г. внешний долг Узбекистана и Казахстана составлял по 3,3 млрд долл. (соответственно 397 и 663% годового экспорта), Таджикистана — 1,4 млрд (583%), Киргизии — 0,74 млрд (1233%), Туркмении — 0,62 млрд (310%). Уровень потребления на душу населения в 1991 г. определялся: в Казахстане примерно 75% от среднесоюзного, в Туркмении — 65, в Киргизии — 55, в Узбекистане — 50, в Таджикистане — 45%. Серьезно осложняет дело демографический взрыв: 3,5% — годовой рост численности населения, чреватый эскалацией борьбы за жизненное пространство, передел территорий, сфер влияния. Практически отсуютвует массовый культурный слой — носитель технологического, образовательного прогресса. В период с 1979 по 1989 г. миграционный поток славянского

населения исчисляется цифрой 850 тыс. человек. В настоящий момент интенсивность данного потока стремительно нарастает. В конце концов это вызовет кризис экономики, приведет к остановке наукоемких авангардных производств. Разрушение привносящих устойчивость этнических групп повлечет политическую дестабилизацию. К ней же сокращает дорогу обострение борьбы за региональное лидерство, сопровождаемое усилением межнационального противостояния (события в Фергане, Оше, Баткене).

С другой стороны, опасности северной экспансии (Афганистан, Турция, Иран), воинственно-угрожающие модели Великого Турана, единящие тюрков Евразии, навязчивые небезопасные планы исламизации России. Способна ли Россия противостоять захватнической волне с Востока? В том, что она будет, сомнений нет. Перед лицом экологической деградации (истощение почвы, озонового слоя, запасов газа, нефти, нехватка воды и т. д.), лавинообразного демографического роста, нерешенности продовольственной проблемы у Востока остается лишь один вектор движения — северо-запад. Так как исстари в восточном регионе пасовали только перед силой, вопрос состоит в том: в одиночку или в среднеазиатском союзе России принимать удар? Мы склоняемся к союзно-конфедеративному решению. В любом случае надо исходить из неотторжимости от России среднеазиатского пространства, которое должно иметь статус ассоциированной с Россией территории и контролироваться центральными средствами. Высказываясь принципиально, можно утверждать: военно-стратегическая сфера есть решающий аргумент в пользу централизма; основа российской государственности — централизм не может не сохраняться как гарант национальной безопасности, что, однако, не отменяет прерогативы мест (регионов) в отношении социальной, культурной, хозяйственной инициативы.

Мусульманство. Сугубую опасность для России представляют панисламистские, тюркоцентричные проекты фундаменталистского консервативного режима в Средней Азии и супергосударственного образования Турана, простирающегося от Анатолии до Алтая. На техническое обслуживание этих проектов нацелены конкретные мероприятия по созданию вначале национальных мусульманских государств, а затем их федерации. До оформления всемирной мусульманской государственной сверхструктуры, скорее всего, не дойдет: мусульманский мир разобщен — вероисповедные (сунниты — шииты), внутристрановые (курдский вопрос в Ираке и Иране), межстрановые (Индия — Пакистан, Иран — Ирак), этнические (арабы — турки) противоречия. Однако используемая в качестве регулятивной, идея всемирного исламского государства крайне мощная, для России малоприятная: любое практическое воплощение

панисламистского азиатоцентричного проекта нейтрализует, дезавуирует традиционные российскому миру евразийские геополитические архетипы с непредсказуемой будущностью.

Противовес панисламизму и пантюркизму усматривается в обыгрывании следующих обстоятельств:

а) наличие явной борьбы за власть в республиках Средней Азии с кланово-территориальной окраской в Казахстане, Таджикистане, Узбекистане и родоплеменной в Киргизии и Туркмении;

б) наличие межреспубликанских антагонизмов (борьба за лидерство, спорные территории, этнопсихологическая неприязнь);

в) обеспокоенность правящих среднеазиатских элит властной перспективой: без светской канализации фундаменталистской аннексии они будут просто вытеснены с политического поприща;

г) отсутствие у среднеазиатских республик, Казахстана, Азербайджана естественноисторических государственных традиций;

д) наличие истончающейся, но значительной славянской диаспоры;

е) культурно-политическое тяготение среднеазиатов к России.

Южное направление. В вопросах ближнего зарубежья во всех отношениях благоразумно прекратить потворствование государствообразовательным процессам. Российская Федерация — союзное государство, существует в виде альянса республиканских структур, обладающих определенной политической и юридической самостоятельностью. Двусмысленность наличного федеративного регламента заключается, однако, в национально-территориальном принципе консолидации, допускающем намек на государственно-политическое самоопределение. Самоопределяться, как подчеркивалось, может нация, а не национальность. Упор на территориальный принцип как базовое начало реформации российского государственного устройства позволит снять ненужные аллюзии, плодящие чудовищ в лице искусственных моноэтнических государственных формирований.

Типаж органического государства для полиэтнического Северо-Кавказского региона с характерной хозяйственной слабостью, отсутствием национальных экономик, представительностью славянской группы, технологическим, культурным, финансовым донорством России, мощным казачьим движением самоубийствен. По этой причине требуется внести ясность в непомерно форсируемое конституирование государств адыгейской, кумыкской, лезгинской, чеченской, ингушской, ногайской национальностей, равно как и конфедеративного северо-кавказского сообщества: живущие здесь разнообразные этносы имеют право на национально-культурную, но не государственную автономию.

В вопросах дальнего зарубежья заслуживают акцентации такие проблемы.

Проблема геостратегического укрепления США. Постсоветская реальность предоставляет Штатам широкие возможности маневрирования.

Главные направления активности — строительство геополитической оси Южная Европа — Турция — Закавказье — Средняя Азия — Синьцзян; проникновение на Аравийский полуостров, ускоряемое поражением Ирака в февральской войне 1991 г. Основные следствия этих процессов: а) возможность контроля Западного Китая, Северной Индии, более тесное взаимодействие с исламским миром, фланкирование России проамериканскими режимами: б) вытеснение России с Ближнего и Среднего Востока, контроль над стратегическими источниками сырья энергоносителями — весьма неблагоприятны для России.

Афганская проблема. Гражданская война в сопредельном государстве дестабилизирует положение в Средней Азии. Для нейтрализации вредных и опасных воздействий оправданно теснее блокироваться с государствами Средней Азии и Казахстаном, переводя отрицательную энергию соотношений с Россией на афгано-пакистанские и внутриафганские отношения с разыгрыванием пуштунской карты.

Проблема иностранного проникновения в Среднюю Азию. Речь идет о распространении влияния на указанный регион Турции, Ирана, Пакистана. Турция и Иран в этой политике активно используют Азербайджан, в то время как Пакистан действует через Афганистан. Независимо от характера усилий итог один — ослабление позиций России. Противовес антироссийскому курсу видится как в укреплении всестороннего сотрудничества со среднеазиатскими государствами — своеобразное bone coete — вплоть до образования мягкой избирательной конфедерации, так и в общем ослаблении субъектов давления, чему способствует углубление индо-пакистанского, ирано-иракского конфликтов, стимулирования турецко-американского конфликта вследствие реализации Турцией программы протурецкой системы в Закавказье и Средней Азии, противоречащей геополитическим интересам США и НАТО.

Соблюдению и проведению российских интересов на юге способствует: формирование государственного союза (уния, конфедерация, ассоциация) России с республиками Средней Азии и Казахстаном; утрирование этнокультурных различий тюрков и арабов (противовес азиатоцентризму); наведение мостов с Ираном (через Азербайджан), Китаем, исламским миром, Индией (противовес США); катализация противоречий между Турцией и Ираном, а также США (противовес влиянию на Закавказье и Среднюю Азию), Индией и Пакистаном (ослабление влияния Пакистана

на Афганистан), Афганистаном и Пакистаном (ослаблены влияния на Среднюю Азию); внутренняя дестабилизация Афганистана (идентичная цель): эскалация арабо-израильского конфликта (противовес США).

Западное направление. Результирующая векторов приложения сил Запада в отношении России выражается лозунгом «Drang nach Osten» (натиск на Восток). Чудское озеро, Грюнвальд, польско-литовские интервенции, Отечественная война 1812 г., первая и вторая мировые войны — только некоторые эпизоды общих экспансионистских интенций. Восток движется на Запад, Запад — на Восток. Средостение этих движений — Россия, противостоящая агрессии на двух фронтах. Схема захвата жизненного восточного пространства — традиционна для теллурократий Запада (Франции, Германии, Польши); очень часто она приобретала вид пангерманизма, усердствовавшего в борьбе со славянством. Ни Франция, ни Польша по своим объективным данным к противостоянию России не способны. Единственный кандидат на эту роль — доминирующая в Объединенной Европе Германия. Несомненный актив немецкой восточной политики — расчленение Югославии и Чехословакии, подъем галицийского национализма, проникновение на Украину, ослабляющие роль славянства в Европе. Наличная мощь Германии для явного конфликта с Россией, однако, недостаточна. Обводящие и лавирующие ее действия — экономическая и политическая экспансия, ликвидирующая ущемляющие германские интересы итоги второй мировой войны, опоясывание России протекторатами. В этом контексте очевидна опасность такой акции обеспечения Объединенной Европой своей безопасности на Востоке как расширение НАТО с приемом в нее поляков, чехов, румын, прибалтов. Осуществись это, Россия фактически утратит стратегически важный буфер, позволяющий вести борьбу с Западом на дальних подступах. Сказанное проливает новый свет на геополитическую роль Украины и Белоруссии.

Оба обретших независимость государства выступают в роли индукторов нестабильности на ближних границах России. Это поразительнейшее обстоятельство (принимая во внимание общеславянское братство) есть следствие вполне объективных внутренних и внешних причин. Внутренние причины — хозяйственная отсталость, побудившая к просьбе о переводе в мировую группу экономически менее развитых (по сути, отсталых) стран; финансовая несостоятельность; сырьевая зависимость от импортных поставок: национализм, великодержавие, предопределяющее узколобую конфронтацию с Россией; тяга к государственной унитарности в ущерб иным народностям; непридуманная военная доктрина, нацеленная на сохранение сильной современной армии и флота (Украина). Внешние причины — территориальные претензии, инициация всевозможных

конфликтов (этнических, региональных) в России, политически авантюрные проекты черноморско-балтийской федерации.

Острота и сложность решения российско-украинско-белорусских проблем определяется исходной двусмысленностью сложившегося положения. С одной стороны, мы — родственная этническая и историческая группа, имеющая единые корни, общий опыт имперостроительства, с другой стороны, в наличной геополитической обстановке российские территории, прилегающие к Украине и Белоруссии, не могут рассматриваться иначе как через призму стратегии выдвинутых рубежей; нейтрализуя «принцип крови», она центрирует «принцип земли». Восточнославянский блок — привлекательная, но метафизическая идея. Реалии (пока!) таковы, что Брянская и Смоленская области — пограничные. Линия потенциальной обороны приобретает едва ли не изначальные черты (времен эпохи Ивана III). Подобная ситуация серьезно трансформирует «высокие родственные чувства», обязывая озабочиваться наличными топологическими конфигурациями России, испытывающей явную потребность в дополнительной обороне западных границ. Украинско-Белорусский регион теперь не пространственный буфер, не «засечная полоса», дистанцирующая от Западной Европы и ослабляющая воинствующие порывы наступающего противника; в настоящий момент — это неоднозначный резервуар политической неопределенности, могущий проявить себя (в зависимости от конъюнктуры) по отношению к России весьма непредсказуемым образом.

Дальневосточное направление. Крайне пестрая, неоднородная действительность, представляющая агент воздействия на Россию, влечет дифференциацию геополитических приоритетов. Учитывая обоснованность предположения, что XXI век — век желтой расы, стратегически важно антиципировать протекание истернизации, приобретающей форму надвигания «желтой волны». Опасность последствий демографической, технологической, аксиологической, экзистенциальной экспансии желтых предопределяет характер потенциального блокирования. Будущий век — век пришельцев, и белой цивилизации угрожает опасность поглощения мигрантами: и США, и континентальная и островная Европа, и Россия одинаково подвержены давлению пресса цветных. Последнее обусловливает устойчивый вектор корпоративизации: перед угрозой восточномонголоидной ассимиляции западноевропеоидный мир обязан встать на путь однозначной консолидации.

Изначально разрозненный, раздробленный свет еще очень долго не будет (если вообще когда-либо будет) единым, однако время от времени обосабливаются капитальные параметры (ценности), вызывающие очаговое единство. Один из таких параметров — сохранение антропологического

ортогнатизма (невзирая на негомеостатичность белой расы — ту же динамическую неустойчивость взаимодействий романской и славянской групп), навевающее межрегиональное этническое «коммандитное товарищество». Соприкосновение с Востоком, к которому с разных сторон подходят две супердержавы, два суперэтноса — США и Россия, обусловливает, следовательно, западное европейско-российско-американское сплочение.

Сказанное, конечно, не находит однозначного продолжения в определении российской тактики к различным дальневосточным партнерам.

Общей установкой для политического взаимодействия со странами региона является универсальная идея отказа от силовой политики, претензий на «особые роли». Паритет, равная ответственность за безопасность, уважение сторон, снятие напряжений, создание и расширение зон доверия — это именно то, что нам нужно. Стремление к равенству, равноправию не имеет ничего общего с впадением в беспечное благодушие, отказом от соблюдения и защиты национальных интересов. С изменением геополитической картины, оставлением претензий на доминирование в Восточной Европе, естественной переориентацией задач Северного флота, выступающего элементом ядерных сил, ответственным не за борьбу на коммуникациях, а за безопасность материкового контура от Архангельска до Берингова пролива преобразуется роль тихоокеанских морских сил. Осязаемость присутствия в АТР покоится ни на чем другом, как на военно-морском присутствии, откуда вытекает необходимость наращивания подводного и надводного потенциала тихоокеанских вооруженных сил, выполняющих охранительные, разведывательные и устрашающе-сдерживающие функции. С Китаем следует всячески укреплять добрососедство, остерегаясь с его стороны стихийного захвата пространств вследствие намеренного просачивания и закрепления. Сохраняя благопристойность, при случае полезно всячески содействовать дестабилизации внутренней и внешней обстановки, скрыто потворствуя межэтническим и межрегиональным конфликтам, играя на противоречиях между традиционалистами и реформаторами, между Пекином и Тайбеем, между Китаем и Индией, Монголией, Вьетнамом.

В отношении Монголии, Вьетнама, Кампучии, Лаоса целесообразна политика покровительства и попечительства с активной эксплуатацией их географических, демографических, сырьевых ресурсов.

Применительно к Филиппинам, Сингапуру, Австралии, Индонезии оправдана линия невмешательства во внутренние дела, взаимовыгодное торгово-экономическое сотрудничество с интенсивным обменом технологическими достижениями, производственными заказами с обслуживающими их специалистами.

Относительно обеих Корей и Тайваня правильно максимальное экономическое сближение с использованием их авангардного научно-технического актива, дешевой рабочей силы на основе концессий.

Особая тема — Япония, с которой по сию пору у нас нет мирного договора. Синдром вины, неполноценности у части деятелей российской дипломатии касательно Японии абсолютно беспочвен. Гнетущая атмосфера взаимоподозрения, недоверия, недоброжелательства, отчуждения во многом — груз прошлого. В России инспирировалось клише алчной восточной империи, в угоду ненасытным аппетитам которой приносятся территориальные жертвы — Курильские острова, Южный Сахалин (Симодский трактат 1855 г., Портсмутский мир 1905 г.). В Японии муссировался образ воинственной красной громады, падкой на неправовые, кровожадные действа — нарушение договора о нейтралитете 1941 г., уничтожение Квантунской армии.

Обоюдным претензиям несть числа, тем не менее назрела необходимость установления взаимопонимания, нормализации двусторонних контактов. Камень преткновения сегодня — территориальный вопрос-ультиматум о передаче Японии южнокурильских островов Хабомаи, Шикотана, Кунашира и Итурупа. Каковы правовые основания этого требования? Неоднозначная проблема «северных территорий» не имеет явно односторонних решений: некие pro и contra имеются у обеих сторон.

Доводы Японии: известны официальные документы (Симодский трактат, Петербургский договор), фиксирующие передачу и закрепляющие принадлежность южных Курил за Японией: Ялтинские соглашения союзников по антигитлеровской коалиции, санкционирующие передачу островов СССР, не правомочны; в 1956 г. Хрущев выразил согласие на возвращение Хабомаи и Шикотана Японии.

Доводы России: Курилы открыты и колонизированы русскими, в XVII в. островные аборигены — айну — приняли подданство российской короны: договоры 1855 и 1875 гг. перестали действовать после начала русско-японской войны, повлекшей новые территориальные утраты для России; союзники по антигитлеровской коалиции (в лице Трумэна и Бевина) специально подчеркивали законность владения островами СССР по неотмененным Ялтинским соглашениям.

Так как аргументы сохраняют свое непреходящее, в зависимости от ситуации допускающее различную нюансировку значение, перспектива выхода из тупика видится на пути реализации обоюдной доброй воли. Для этого требуется: взаимоучет высших интересов, удостоверяемый долго срочным мирным договором; демилитаризация территорий, снижение порога силового противостояния; совместное рациональное пользование

и распоряжение дальневосточной природной зоной; расширение гуманитарных контактов.

Великую державу Россию нельзя шантажировать, на нее нельзя давить, нельзя ущемлять ее достоинства необдуманными прецедентами (в том числе и инспирированными изнутри — подобно приснопамятному групповому осуждению пакта Риббентропа — Молотова, катализировавшему центробежные процессы в стране) отхода от межгосударственных соглашений, дающих повод для «черного передела», подрыва, изменения послевоенного status quo.

Дата добавления: 2015-08-21