Вселенская и национально-государственная идеология

«Не вокруг тех, кто измышляет новый шум, а вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир», — утверждал Ф. Ницше и был глубоко прав.

Идеология как нарочитая практически-духовная форма освоения действительности через призму корпоративных интересов себя исчерпала. Она становится фактом прошлого. Но вообще без идеологии, без жизненной правды, требующей стойкости, которой, привлекая мысль М. Пришвина, надо держаться, за которую надо стоять, висеть на кресте, — без такой правды нельзя. Нельзя, так как ни наука, ни знание, ни их конечный продукт — истина — ни в коей мере не воплощают и не олицетворяют высшее, конечное предназначение человечества — они нейтральны, безучастны к решению «последних» коренных проблем бытия, связанных с «самостояньем человека», осуществлением его призвания, автономного чувства жизни.

Следовательно, должна быть идеология с включенным в нее развернутым понятием наиважнейшего — тех фундаментальных ценностей, идеалов существования, которые целеориентируют, регулируют, мотивируют жизнь на уровне высокого. Имеется две модификации такого рода положительно-животворной идеологии; вселенская и пационально-государственная. Представления о первой, еще только складывающейся, возникают на основе следующего:

1. Расчленение мирового хозяйства, технологии, торгово-кредитных отношений по политико-идеологическим признакам бесперспективно. Существует нечто, что составляет своего рода внутреннюю ось фундаментального единства, консолидированности человечества. Это нечто—универсальная основа цивилизации— жизнь и общечеловеческая ответственность за ее поддержание. Жизнь и жизнеобеспечение, выживание и борьба за него — вот факторы сущностного сплочения человечества. Практическое свидетельство этому — возрастание значения глобальной проблематики, затрагивающей интересы всех и каждого. Не будет преувеличением утверждать, что именно глобальная проблематика выступает тем оселком, на котором в наши дни проверяются серьезность, обоснованность, жизнестойкость политических программ, курсов, линий. Акцентируя единство человечества перед существованием проблем, затрагивающих основы его судеб, следует отдавать отчет в исключительности роли фактора ratio: развитие человечества перестает быть стихийным — начиная с современности оно становится подконтрольным данному фактору. Перспектива социального строительства, таким образом,— в последовательном планомерном сращении политики с разумностью, рациональностью, для чего в современности имеются искомые предпосылки. Политика и разумность неразделимы. Гарантом их связи является, с одной стороны, угроза всеуничтожения, а с другой — общечеловеческий интерес к рациональным формам организации и обеспечения жизнедеятельности, продолжению истории. Политика, следовательно, переориентируется на выполнение качественно новых функций: проведение невиданных ранее форм практики и идеологии, усиливающих центростремительные начала в человечестве, делающих ставку на общечеловечность.

Последнее фактически реализуется в принятии нетрадиционных государственных линий, исходящих из необходимости: а) новой кооперации по поддержанию единства, взаимосвязи, взаимопроникновения и взаимодействия между различными подразделениями человечества; б) новой коммуникации с образом ненарушимого, ненасильственного, равнобезопасного мира, не терпящего самоуверенности, автаркии и направляющего человечество по апробированному историей пути разума и добрососедства.

2. Критицизм. Данный регулятив обогащает политическое сознание чувством здорового релятивизма, нацеленного против догматизма, авторитарности. Критицизм есть проводимый на почве политики демократизм, реализуемый как установка на непрестанное испытание, экспертизу на состоятельность, сопровождающуюся выбраковкой фрагментов военно-политической деятельности. Отсутсьвие порождает бездоказательность, разрушает возможность находить и отстаивать некий курс с позиций рациональных достаточных оснований, культивирует фетишизм,

субъективизм и т. п. В этой связи понятно, почему гарантирующий наилучшую обоснованность, исключающий беспринципность критицизм является спутником нового мышления. «Сколько погибло цивилизаций, потому что в свое время не было хороших критиков»,— некогда замечал А. Чехов. В наши дни роскошь отсутствия критики непозволительна: слишком велика ставка, слишком фатален, предопределен исход, к какому поведет ущемление, деформация критицизма.

3. Гуманизм. Последовательный учет и проведение всечеловеческих интересов в государственной деятельности устраняет предпосылки разрыва политики и морали. Если раньше в практике выработки и принятия политических решений господствовала вседозволенность, то в современности положение дел существенно иное. В рамках утверждающегося планетарного сознания проходят лишь общественно целесообразные, гуманитарно оправданные возможности.

Проблема гуманитарного контроля деятельности — порождение постклассической эпохи — не была известна ни античной, ни классической культуре. Для античных мыслителей, исходивших из единства истины и блага, когнитивного и нормативного планов человеческой жизнедеятельности, взаимопроницаемость познавательного и этико-гуманистического была разумеющейся. Вероятно, по этой причине, знание, отделенное от добродетели, Платон вообще не удостаивал титула науки, уподобляя его плутовству.

Однако дело обстоит сложнее. Практика выявила отсутствие предустановленного консенсуса истины и блага, знания и его потенциального использования в социальном опыте.

Жизнь показала несостоятельность античного наивного этико-гуманистического обоснования деятельности: несовершенство от незнания, а совершенство — спутник знания. Вопреки этому оказалось: несовершенство, дисгармония зачастую — порождения сознательной деятельности, находят опору в знании.

В настоящее время, когда политика не отделима от своих применений, когда она является инструментом разрешения общечеловеческих проблем, когда отдается ясный отчет, что деятельность политического лидера не может осуществляться безотносительно к учету последствий, какие могут вызвать ее плоды, когда очевидно, что в сфере политики в гораздо большей мере, чем в любой другой сфере, должна достигаться соразмерность между пропагандой и реалиями жизни, — в настоящее время политика не в состоянии быть гуманитарно нейтральной к своим проявлениям, результатам. Отсюда - разрушение конфронтации политики и морали и сознательная гуманизация политики, или признание приоритетного характера для нее общечеловеческих ценностей, идеалов.

4. Реализм. Подобно ученому политик должен исходить из трезвого учета фактов, видя их такими, каковы они есть. В контексте нашей темы можно говорить о формировании широкой концепции ответственного реализма, имеющего как внешние, так и внутренние измерения.

В первом случае речь идет об учреждении нового международного порядка, поддерживаемого преобладанием политики над логикой силы, исключением насилия из средств решения исторического и социально-политического соревнования народов, признанием равной ответственности двух сверхдержав за обеспечение безъядерного, ненасильственного мира на основе равной безопасности, обоюдных гарантий, демонстрации взаимотерпимости, взаимоуважительности в отношениях друг с другом, готовности к разумным компромиссам.

Во втором случае имеется в виду пересмотр или существенная трансформация неадекватных формул, препятствовавших или ослаблявших возможность продуктивного диалога между странами в международном масштабе.

5. В соответствии с принципом конкретности тождества (идея различия в тождестве) концепция универсального взаимосвязанного мира дополняется концепцией баланса интересов. Обеспечением перестройки всего спектра межгосударственных отношений между Востоком и Западом на фоне остающихся взаимонедопониманий, разногласий оказывается платформа равной безопасности, предполагающая:

— устранение одновариантности подходов;

— повышение эффективности обратных связей;

— разблокирование региональных конфликтов;

— пересмотр режимных ограничений;

— установление гласности в военно-государственной области;

— демилитаризацию в любых ее формах;

— активные личностные контакты лидеров стран.

Как видно, просматривается широкоохватывающая ориентация, открывающая перспективу расширения политического сотрудничества на базе сохранения автономности высших интересов, однако при двусторонней неспособности к нападению.

6. Плюрализм. В наше время предельной мобилизации разума и здравого смысла, когда утрачивают силу формулы доядерного локального мышления, и среди них технологическая самоуверенность, автаркия, вседозволенность, человечество не может не реализовать свой жизнеутверждающий вселенский интернациональный шанс, дабы избавить мысль от кошмара «самое страшное — будущее». И здесь в соответствии с установками конкретности, всесторонности, объективности охвата событий

новая аксиология ориентирует на переход от биполярной системы мира к многополярной.

Поддержание максимально прочного режима добрососедства и доверия обусловливает деидеологизацию международных отношений, исключение из дипломатии самодовлеющего параметра идейных разногласий.

Преодоление раскола мира немыслимо без снятия извечного антагонизма между Западным и Восточным блоками. Поэтому в качестве первого шага для приближения этого должен возобладать фактор терпимости, обеспечивающий иную мыслительную культуру на базе идейного плюрализма.

Стимулируемый новой политической философией идейных плюрализм не анархическая стихия, не произвольная игра мыслительных сил, это — механизм разработки и воплощения оптимальных решений, отражающий исторически сложившуюся дифференцированность мирового сообщества, наличие разных целей, интересов. Уважение к оппоненту, отказ от идеологической чванливости, монополии на истину, стремление понять инакомыслящего, гносеологически желательный оправданный релятивизм, здоровое сомнение в собственной непогрешимости, готовность к корректировке отстаиваемой линии в конечном счете и формирует то, что отличает подход современного политика. Ибо быть политиком и не быть готовым к положительному самоизменению невозможно.

Указанные и некоторые другие требования образуют в совокупности эвристический потенциал вселенской идеологии, который оказывает реальное воздействие не только на формирование новой политической философии, но и на решение текущих политических проблем. Воздействие это осуществляется как ценностная ориентация творческого процесса в политике. Идеология не поставщик верных ответов на все случаи жизни, а некая руководящая схема выработки адекватной и притом вполне конкретной позиции. Идеология есть высокая практически-духовная культура, функционирующая как обобщение истории познания мира и раскрывающая общие закономерности, тенденции перехода от наличных состояний и фаз в развитии к последующим.

В условиях современности имеет место актуализация в особенности тех идеологических положений, которые позволяют зафиксировать суть динамического характера нашей эпохи, определить основные движущие силы мирового развития и в итоге дать адекватную панораму и перспективу истолкования происходящих процессов через призму высоких жизнеутверждающих идеалов гуманизма и человечности.

Сопоставительно со вселенской национально-государственная идеология по объему более узка. Привлекая мысль А. Блока, можно сказать:

выражая веру народа в свои исторические судьбы, совершенство, самовозвышение, вполне реалистично, без «мании грандиоза», она формирует понятие единого и мощного потока, который несет на себе драгоценную ношу смысла и перспектив национального творчества, национального созидания. Исходя из положений, что сила и свежесть нации зависимы от идеологии, что без мобилизующей идеологии нет нации, которая в этом случае обречена на прозябание, — исходя из этих положений как из неких сущностных предпосылок, по возможности трезво, непредвзято оценим положение дел в России.

В России ныне сложился особый тип общественно-политической реальности, который не является каноническим. Говоря прямо, это — динамическая остросоциальная ситуация, поражающая драматизмом и непредсказуемостью хода процессов. Современность подвела нас к возможному нашему рубежу, где вслед за Ф. Достоевским можно сказать: все начинают осматриваться, рыться кругом себя, разбираться, анализировать и свет, и друг друга, и самих себя. Определенно, наступила какая-то всеобщая не щадящая никого исповедь, ищущая заверений, что Россия, народ ее в своих силах далеко не иссяк, что он может и должен воспрянуть.

Во всеобщей народной исповеди, поисках бодрящих доказательств — глубокий резон. Он в укреплении сознания, что россияне не полые люди, достойны лучшей доли, что Россия — вечно мчащаяся птица-тройка не летит по истории из ниоткуда в никуда. В ней есть обретаемая в вере, знании, опыте жизни особенная преображающая сила, упрочивающая неслучайность идеи России—Феникса — олицетворения возрождения.

Россия — созидающаяся держава. Как во все и всякие времена, и теперь в ней, используя мысль А. Герцена, нет ничего оконченного, окаменелого: все здесь находится в состоянии раствора, приготовления, всюду чувствуется известь, слышны пила и топор. Ни Россия, ни российский народ потому не кончились. Они начинаются, они — в будущем. Понимание этого поставляет надежду на грядущий отечественный взлет, национальное обновление.

Однако сама по себе надежда — мать глупых. Сколько-нибудь заметный ход судна истории обеспечивается не парусами надежды, а снастями воли и ума. Отсюда вытекает необходимость чего-то большего, нежели образы, выношенные мечтой и страданием, — должно быть нечто, что целеориен-тируя, выражая существенное, и по горизонтали, и по вертикали, и по прочим геометрическим протяженностям, сочленяло бы разум и действие, сообщало сознание, зачем, как, вследствие чего укладывать желаемые события в пределы реалий человеческого существования. Этим сжатым и заслуживающим тщательного обдумывания «нечто» является мировоззренческий

комплекс, поставляющая механизм осуществления идеалов в согласии с логикой бытия трезвая идеология.

Оттолкнемся от уверенных, опирающихся на знание пружин социального устроительства слов Ж. Сореля: «Каждое общество нуждается в каком-либо великом мобилизующем мифе». Мода на мифы у нас не прошла (тот же наив, идущий от предположения, будто тотальная «игра в перемену местами» (И. Бунин), подразумевая непременное замещение «партократического» «демократическим», суть панацея от всех наших бед, — из разряда действующих мифологем), тем не менее в наличном строе жизни просматривается прагматическое антимифологическое, которому мало аналогов в отечественном приближенном и удаленном прошлом; естественное вершение истории берет свое, обусловливая движение к реалистическому, медленно, но заметно по всем уровням вытесняя наносное, вымышленное, нереализуемо-неадекватное. Дело, разумеется, не в словах, и говоривший о социальной мифологии Ж. Сорель в корне прав. Он указывает на явление, которое вводит нас в глубь самой сущности обсуждаемой темы. Имеется в виду ставка на смысложизненные универсалии, ценностные абсолюты, позволяющие решать принципиальную проблему ментальной, а также деятельностной идентичности, тем самым трансформируя разрозненное население в сплоченный народ с развитыми признаками национально-государственной организованности.

Нас не должен сбивать с толку термин «мифологический». Представляется неопровержимым, что без соответствующей социальной мифологии (идеологии) невозможно созидание народом своего собственного бытия: неопределимы источники, резервы национального самовоспроизводства, нерефлектируемы пути и линия коллективного творчества. В дальнейшем будет еще развернут ряд доказательств сказанному, но и отмеченного довольно, чтобы утвердить: кампании деидеологизации пора положить ясный и явный предел. Одно дело социальная санация — конец монополии узколобых и во многом корыстных, хищных дельцов от одной партии. Другое дело — фундаментальный этос существования, судьбоносные вопросы, затрагивающие механизмы, векторы самого общественного устроительства. Первое дело очевидно, оно сделано. Так что самое время остановиться. Пролонгирование деидеологизации чревато полным и непоправимым распадом, к несчастью, уже наблюдающимся.

Классическая идеология коммунизма канула в Лету. В менталитете зияющая пустота с характерным чувством безвременья, неуверенности, неустойчивости, смугы. Говоря слогом А. Герцена, какая-то тревога пронизывает душу, не дает отдохнуть, отнимают спокойствие ожидание реформ, трудная ухабистая дорога, движение вспять, ложные шаги мечущегося

правительства, постоянные и пустые обещания бездарных мелкотравчатых политических фигур, отгороженных от собственного народа, — все это, равно как и усиливающаяся безысходность, беспросветность жизни поддерживает лихорадочное, близкое к отчаянному болезненное состояние, подтачивает устои существования. Положение длительное время непереносимое. На сакраментальный, но естественный вопрос «Как быть?» имеется лишь один ответ. Поскольку в менталитете нации не может быть вакуума, постольку правильно приняться за второе дело — направленную реидеологизацию: формулирование и привитие национально-государственного сознания, которое во всех отношениях оправданно оформлять не как демонстрацию несбыточных идеалов, досужее удовлетворение «извечной тоски по недостижимому» (В. Короленко), но как самопонимание, уточнение святынь, высших идей, целей, без коих не существует ни нация, ни отдельный ее представитель. Национально-государственная идеология, следовательно, видится нам как искренняя апология Отечества, memento Patriam (помни о Родине), умножающая живую силу народа и восстанавливающаяся национальную «Я-концепцию» с исконно высоким историческим статусом России как влиятельной сверхдержавы.

Патриотическая идеология — какой ей быть? Подобно иным высоким словам, таким, как любовь, добродетель, слава, истина, слово «патриотизм», справедливо констатировал Н. Чернышевский, часто употребляется во зло не понимающими его людьми для обозначения вещей, не имеющих ничего общего с истинным патриотизмом; потому, употребляя священное слово «патриотизм», часто бывает необходимо определять, что именно под ним разумеется. Избегая торжественности в формулировках, наш отечественный патриотизм мы будем толковать как специфическую настройку эмоционально-волевой и сознательной сферы, которая противостоит социальной деструкции, центробежности, развалу, способствует консолидации общества, привнося в него элементы стабильности, инвариантности, непрерывности и стимулируя положительное творение национальной истории. Если брать глубже, инспирирующий и концентрирующий энергию народного духа патриотизм есть способ формирования групповой жизни, исходя из идеалов сохранения и упрочения нации, из понятий прямой (но не прямолинейной) национальной целесообразности. Патриотизм, следовательно, связывается нами с принципом почвы, началом этносоциального становления, выживания, процветания. На уровне общественного сознания патриотические, всегда достойные движения души обеспечиваются, как утвепждалось выше, эффективной национально-государственной идеологией. В совокупности целеориентирующих установок, императивов последняя представляет духоподъемную эвристику, решающую двоякую

задачу: консолидации нации на базе реалистических моделей добротной, никак и никем не ущемляемой жизни и достижения баланса горизонтально этнического и вертикально государственного. Решение этой задачи во всех смыслах — вопрос вопросов. В плане его рефлексии выскажем несколько квалифицирующих суждений о видоопределяющих признаках России и их проявлении в контексте общих тенденций общественного развития.

Прошлая идеология, как квинтэссенция кружкового, нарочитого ролевого сознания, всякий частный интерес выдавала за всеобщий. Требования наличного момента влекут инверсию, обязывают всеобщий интерес представлять как частный. Процедура партикуляризации всеобщего (национального) интереса, однако, не может опираться на известную страновую стереоскопию — объемную схему геополитического поведения с градуированием на «Юпитеров и быков», со стратегией и тактикой этносоциального полагания. В плане содержательного оконтуривания данной стереоскопии нам не уйти от давно и надрывно обсуждаемой проблемы самобытности России. Почему считают, что «российский народ может пойти по иному пути исторического развития, чем по тому, каким были выработаны учреждения других современных народов»?⁸ Действительно, почему? В доктринальных истоках идеи особого пути России — концепция богоизбранности русского народа, народа богоборца, богоносца. Устойчивая инерция этого подхода сохраняется и усиливается славянофилами, народниками, революционными демократами и, далее, большевиками, привнесшими в звучание темы «особого пути» мотив формационной обособленности. Так как по данной проблеме мы обозначили свою позицию ранее, в качестве решительного резюме, которое, правда, несколько нарушает последовательность рассуждения, но зато придает ему однозначность, зафиксируем: концептуально ложный мыслительный ход от допущения формационной обособленности социальных таксонов (насильственный прерыв органического развития с силовой культивацией «оригинальных» структур) в общественно-политическом смысле отдает криминалом, потворствуя беззаконию, авантюрам. Изначально отметая революционный авантюризм и искренне высказываясь за граждански здоровый оппортунизм и эволюционизм, вопрос о социально-политическом измерении возможности особой формационной поступи России, во всяком случае для себя, считаем исчерпанным и закрытым.

Тезис об особой стати России мы готовы обсуждать в цивилизационной плоскости. Здесь Россия предстает автономным этнокультурным

⁸ Герцен А. И. Собр. соч. В 8 т. М., 1975. Т. 8. С. 229.

ландшафтом со своей географической, климатической привязкой, историческим, психологическим антуражем, со своим внутренним потенциалом, возможностями, традициями, перспективами. Каковы семантические консеквенты подобного разворота темы? Ответу на вопрос способствует уточнение взаимосвязи русского национального характера с судьбой России.

Дата добавления: 2015-08-21