Задыхающиеся цивилизации истощаются быстрее, чем те, которые утно устраиваются в вечности.

Мы ведем счет на поколения, и проклятья цивилизаций, проживших всего какую-нибудь сотню лет, состоят в том, что в своем стремительном падении они утратили вневременное

Сознание».

Сиоран

Необходимо учитывать, что социальное пространство современной эконо­мической цивилизации возникло как результат своеобразного прорыва экономики в хозяйственное и цивилизационное пространство с последующим овладением экономикой всей хозяйственной жизни и подчинение эконо­мике всей цивилизации. Сначала произошла «Великая Экономическая Рево­люция, а потом возникла экономическая цивилизация»²⁶. Она стала реаль­ностью нашей современности. С нее вытекают все проблемы бытия социума как Универсума, в котором осуществляется полифункциональная деятель­ность человечества и каждого человека.

Экономическая цивилизация является тотальностью современности. Как переворот в хозяйственной жизни и судьбе западноевропейской циви­лизации, экономическая цивилизация произошла при непосредственном участии капитала. Именно он является высшим достижением экономичес­кого способа хозяйства, когда деньги свободно и стремительно делают деньги, когда стоимость уверенно самовозрастает, когда деньги окончательно одер­живают победу и становятся во главе экономики и всей жизни, когда обна­руживается великая динамическая сила — погоня за деньгами посредством всего лишь превращения «денег в неденьги и опять в деньги» (Ю.М. Осипов),

когда обнажаются страшные энергии обогащения и накопления, когда вы­свобождаются предпринимательство и труд, знание и информация, наука и изобретальство, когда все стремится к стоимости и ее самовозрастанию²⁷. В этом и состоит сущность экономической цивилизации, в которой деньги подчиняют себе все. В свою очередь различия, существующие в мире в разных контекстах и измерениях, главной целью своего развития ставят задачу приоб­щения к экономической цивилизации, войти в пространство ее влияния.

«Экономизм» и культура

Феномен «экономической цивилизации» неотъемлем от культуры, да и она сама является новой культурой. Данная ситуация связана с транс­формационными процессами в сфере культуры. Ее плоды все чаще рассмат­риваются как «особый интеллектуальный ресурс», сырье для информацион­ных и коммерческих проектов. Основное внимание при этом уделяется не трансценденции бытия, по аранжировке материала; стратегическая же цель видится не в познании смысла жизни, а в ее системной организа­ции»²⁸. Соответственно и усилия индивида направлены не на приобретение полноты личности, а на расширение пространства собственной актуализации, на «эгоистический захват» духовного пространства. В результате культурное наследие человечества превращается в компоненты «эклектического транс-формера», существующие студии — в «игру в бисер» или массовую куль­туру и, как следствие, в мире распространяется фрагментарное, «клиповое» сознание. Другими словами, происходит «декомпозиция» культуры с после­дующей «экстенсивной эксплуатацией» ее достижений, их произвольной эксплуатацией в соответствии с той или другой «конъюнктурной зада­чей» (А. Неклесса).

Происходящие изменения можно объяснить прагматизацией бытия современного человека, которые все более усиливаются. Популярной стала точка зрения: длительное время в мире доминировали ценности, а теперь начинают превалировать интересы, то есть происходит упрощение тради­ционных культурных смыслов. Это называют распадом культуры, что сви­детельствует о смысловой исчерпанности бытия как состояния историчес­кого «безвременья». Ему отвечает современное искусство не столько как художественное откровение, сколько как простое «эстетическое конструиро­вание», рожденное случайным соединением смыслов и фактов. В философ­ском плане пропагандируемые «смерти Бога» и «человека» ведут к вытес­нению традиционных религий новыми «мобильными» сектами, в исчерпании национальных императивов — как прагматического, так и мессианского значения. Это находит свое выражение в стремлении высокоразвитых обществ к концепциям «будущего», лишенного духовных определений, являющегося

таким образом «мертвым». На практике это выступает диктатом «золотого миллиарда» относительно всех других регионов, стремлением силовыми попытками удержать мир в границах евро-американских стандартов²⁹. В социальном и государственном плане «безвременье» резко хаотизирует (хотя ставит задачу упорядочить) «векторную активность» общества, по­скольку групповые и личностные интересы больше не согласовываются между собой посредством общественного идеала.

Вместе с тем подобный взгляд не может выявить всю феноменологию перемен. Это было б поверхностным прочтением ситуации: кроме очевидного упрощения и даже примитивизации ряду сторон жизни мы имеем дело с интенсивным процессом социального творчества, со сменой социокультур­ных ожиданий, с разнообразным проявлением энергичного и специфического мироощущения, с оригинальным переосмыслением системы взаимоотноше­ний в рамках триады «человек — мир — Бог»^Л0. В результате двузначность, раз-щепленность пронизывает практически всю социальную феноменологию — политическую, правовую, экономическую, — подчеркивая ее переходной ха­рактер. Но в этом просматривается комплекс новых понятий, который бази­руется не на плоских интересах, а скорее на разветвленной, глубокой системе иных ценностей. Очевидно, это является не чем иным, как смещением цивили­зации христианской и создания «альтернативной квазицивилизации» (А. Нек-лесса). Нужно, внимательно всмотревшись, различать сквозь фон обычных реалий лицо некой незнакомой культуры, которую следует распознать.

Эта новая культура — экономизм, рожденный глобальной экономикой. Экономизм означает обособление, абсолютизацию и нормативное преуве­личение экономической точки зрения. Это «не экономика как таковая, а сам... дух экономики, ее ведущее и вдохновляющее начало. Дух этот всегда сидит в экономике, но особенную значимость он обретает с капиталом, его победой. Тогда он начинает распространяться на всю жизнь человека, на все пространство его бытия, на всю цивилизацию. Экономика овладе­вает человеком и его жизнью, его бытием — и заявляет о себе экономизм. Все вокруг подчиняется экономическому началу, все его обслуживает, все его страшно любит. Господство экономического начала и всеобщая к нему любовь — это и есть экономизм»^.

Необходимо различать две основные формы проявления экономизма: эмпирический вариант, согласно которому этика в той или иной мере в эко­номике «невозможна», выступает в роли специального знания. Норматив­ный вариант, согласно которому этика в экономике совсем «не нужна», основывается на убеждении, что рынок (капитализм) сам является наилуч­шей инстанцией, которая гарантирует упорядочивание в морально-куль­турных взаимоотношениях³². Ведь экономика не может обойтись без морали, без определенных этических принципов, эталонного образа поведения и пр.

В этом плане капитализм — особенная организация рыночных отноше­ний. В определенном смысле — это выход за границы экономики, психоло­гический и социальный прорыв. «Субстанция» капитализма — это, по сути,

энергетическая социальная стратегия, целостная идеология и одновременно далеко идущая схема специфического мироустройства, денежного строя, п. субстратом которого есть не само производство или торговые операции, но операции системные, направленные на контроль над рынком, имеющие цель получения системной прибыли (постоянной сверхприбыли). Получая универсальную власть главным образом не через административные, нацио­нальные структуры, а через хозяйственные, интернациональные механизмы, капитализм по самой своей природе не ограничивается государственной границей и распространяется далеко за его пределы, рассматривая все доступное — природное и социальное, как единое пространство для своей деятельности. Капитализм — это проект рационального устройства мира. Он возникает «параллельно проекту создания на Земле универсального пространства спасения Universum Chistianum, это мир-двойник, который вынашивает и реализует собственный амбициозный проект — построение вселенского Pax Oeconnomicana»³³. В результате хозяйство человека превра­щается в «капиталохозяйство» (Ю.М. Осипов).

Мыслить мир преисполненным безверия, а в нем машинных людей, потерявших себя и свое божество, мыслить рассеян­ное, а затем и окончательно уничтоженное благородство воз­можно лишь теоретически на мгновение. Подобно тому как внутреннему достоинству человека необоснованно претит мысль, что он умрет, будто он был ничто, ему претит и мысль, что исчезнут свобода, вера, самобытие, будто их с таким же успехом может заменить технологический аппарат. Человек — нечто большее, чем он видит в подобной перспективе».

Дата добавления: 2015-08-21