Алуону и озерные эльфы

«Эльф живёт ради Красоты. Из-за Красоты и для Неё. Он упивается Ей, как волшебным нектаром. А когда находит что-то особенно прекрасное, прекраснее чего не встречал ни до, ни после, он поклоняется этому как священному воплощению бытия…»
Местрима Дримкрот «В поисках истины».

Провожая солнце, расчирикались птицы, невидимые в древесной листве. Мягкие сумерки окрасили воды священного озера Нель золотисто-розовым, горячий воздух блаженно пил вечернюю влагу. Из гнезда, что росло у самой воды, вылетали первые эльфы.
Розовые и белые лотосы, лилии разных оттенков, невзрачные жерушники, белоснежные с жёлтой сердцевиной кувшинки, водяные звёздочки, кубышки, лютики и скромные нимфейники радостно раскрывали навстречу им свои лепестки. Эльфы, ещё овеянные волшебной дрёмой, бесшумно опускались на цветы и плавно покачивались, позёвывая и поёживаясь от лёгкого ветерка. Проснувшись окончательно, они желали друг другу весёлого вечера, заводили болтовню о погоде и радостно приветствовали прибывающих. Вскоре весь берег утонул в перезвоне тонких голосков. Маленькие озорники с плеском окунались в воду, взмывали вверх, брызги мерцали на их трепещущих крылышках - и казалось, будто сами цветы переливаются всеми оттенками радуги и звенят, словно несметное множество колокольчиков.
Балансируя на упругом лотосовом лепестке, Олиони, наконец, решился, и, пружинисто оттолкнувшись, бросился вниз. В мутной зеленоватой воде между густо растущих стеблей тут и там вспыхивали и гасли золотые пылинки. Это прятались души тех, кто когда-то нырнул слишком глубоко и не смог вовремя выплыть. А еще говорят, что их сожрала страшная рыба, чудовище из тёмных озёрных глубин. Это чудовище хранило страшную тайну, о которой знали лишь старейшины племени озерных эльфов.
У самого берега резвились серебристые мальки, а дальше, в запретной глубине, тускло мерцали огромные живые раковины. Олиони вытянулся, взмахнул крылышками — раз, другой — и взлетел вверх. Он всегда оттягивал вылет из воды вплоть до того момента, пока страх глубины не становился почти невыносимым. Там, на глубине, притаилось Зло. Его никогда не видел ни один эльф. По крайней мере, никто из тех, кто нырял слишком глубоко или даже просто заплывал на середину озера, не вернулся для того, чтобы рассказать о нем. И страх неизвестного был сильнее, чем любая настоящая опасность. Все боялись чудовища и никогда не заплывали на запретную территорию, предпочитая нырять на берегу. Олиони любил риск. Он частенько нырял дальше, чем хотел, просто для того, чтобы развлечься. Под водой страх подкрадывался медленно… и осторожными, скользкими пальцами щекотал живот. Это было противно и приятно, но ещё приятнее было выскочить из воды прямо на солнечный свет и громко рассмеяться, увидев испуганные физиономии своих сородичей…
До самой ночи нежились эльфы в цветах, болтали и плескались у берега. До той самой поры, пока капельки воды на их крыльях не заискрились серебром, отражая хрупкий свет юной ещё луны. Но вот сверчки и кузнечики настроили инструменты, заиграла дивная музыка, и призрачные хороводы потекли по полянам, вокруг священных деревьев, опутывая их древние стволы мерцающими живыми гирляндами. Цветочный нектар мешался с беседами, хмельные фиолетовые ночные бабочки мерцали тут и там тёмными трепещущими пятнами. Болтали о том и о сем… о том же, о чем и вчера, и седмицу назад, и в конце зимы. Эльфы всегда говорили об одном и том же, ведь ничто не менялось в их прекрасном мире озер, священных деревьев и голубых цветов. Никто из них не покидал этот край. В эльфийском лесу жило несколько эльфьих общин, и каждая поклонялась своему воплощению Красоты. Заселяя самые прекрасные уголки леса, становясь душой этих мест, эльфы привязывались к дому и вели осёдлую жизнь. Ведь если место, где ты живешь, прекрасно, то зачем покидать его? В поисках лучшего? Но каждый эльф был уверен, что именно его обитель чудеснее всех. Случалось, правда, один раз в сотню циклов, что появлялся на свет какой-нибудь эльф-странник, которому не сиделось на месте. И тогда он бродил по Лесу один-одинешенек и ни в ком не находил сочувствия…

- Деревья скоро зацветут, - в который раз повторил старейшина Миалель, мечтательно прикрыв глаза.
Цветение должно было начаться со дня на день. Священные деревья уже набухли почками и готовы были выпустить первые лепестки, но они не спешили, ожидая подходящего дня. Ожидали и эльфы. Цветение - самый главный праздник, и эльфы постоянно говорят о нём. Оно длится всего одну седмицу, но приготовления идут в течение всего цикла. А как иначе? Ведь в эту седмицу эльфы празднуют свои свадьбы, и все особенно веселы и свободны, и воздух напоен терпким ароматом волшебных цветов. Невесты в платьях из лилейных лепестков принимают подарки и поклоны, а не менее нарядные женихи порхают вокруг них в предвкушении счастья. Саламандры зажигают ритуальные огни и сразу бросаются в озеро, где с шипением гаснут, а стайки маленьких рыбёшек, потревоженные светом, бросаются от горящих саламандр врассыпную. В пору цветения священных деревьев, кольцом окружающих озеро Нель, эльфы варят особый эль, добавляя в него сухую пыльцу лесного хмеля. И веселятся, веселятся до упаду, пляшут и играют ночи напролёт.
- Священные цветы совсем уж скоро пьянить нас будут и поражать своей божественной красой, - нараспев произнёс Миалель, смакуя каждое слово.
- О, да! - тихим хором подхватили Олиони и Скрибари.
Они сидели высоко в ветвях и слегка покачивались, вдыхая лёгкий аромат, исходящий от закрытых ещё бутонов. Веселье внизу шло полным ходом, пиликанье скрипачей-кузнечиков и свист сопелок становились всё громче и веселее, быстрее и быстрее кружился эльфийский хоровод. Олиони уже собрался спикировать вниз и врезаться в самую его гущу, он поднялся и разминал крылья перед прыжком, но вдруг все звуки смешались и оборвались. Хоровод остановил своё бешеное кружение, и в наступившей тишине один лишь малютка-сверчок, раздув щёки и закрыв глаза, продолжал упорно дудеть в свою сопелку. «Случилось что?» - вопросил старейшина Миалель, и тут в лунный луч выпрыгнул белый кролик, на спине которого гордо восседала неописуемой красоты незнакомка. Она была настолько прекрасна даже по эльфийским меркам - а ведь некрасивых эльфов не бывает - что недоумённый ропот сменился возгласами восхищения. Эльфийка выехала в центр поляны и, склонив голову, произнесла чистым, как роса, голосом:
- Я - Алуону, эльфийка племени мерцающих камней, самозабвенная путешественница по Лесу.
Все эльфы, даже те, что сидели на деревьях, в знак почтения к незнакомке преклонили одно колено и захлопали крыльями, как того требовал обычай. Шелест крыльев прошумел над поляной лёгким ночным ветерком и затих. Озёрные эльфы обступили путешественницу, восторгаясь ею. Алуону одним лёгким движением спрыгнула с кролика, коснулась губами его уха - и кролик бесшумно ускакал в темноту. Тонкая, гибкая, будто сотканная из тихого лунного света, эльфийка с чудесным именем Алуону помахивала радужными мерцающими крыльями и устало улыбалась. Платьице из странных чёрных лепестков, изящно перехваченное у талии стебельком, выгодно оттеняло бледность её кожи. Непослушные тёмные кудри свободно ниспадали чуть ниже плеч, обрисовывая горделивый изгиб длинной шеи и бесконечно изящную линию плеч. На миг для Олиони исчезло всё вокруг, звуки Леса стихли и замерли вместе с его сердцем. Больше всего на свете эльфы ценят красоту. По правде сказать, ничто, кроме красоты, не интересует их по-настоящему. Они живут ради красоты, каждый вечер просыпаются и каждое утро засыпают с мыслями о ней. И сейчас перед Олиони возникло нечто столь прекрасное, что он растерялся.
А эльфы загомонили, посыпались вопросы, ручейками зажурчал нектар. Гостья, учтиво склонив голову, отвечала каждому, но Олиони заметил, что приветливость ее голоса была несколько наигранной, казалось, что ей просто скучно. «Должно быть, она жутко устала», - подумал Олиони и почувствовал стыд за сородичей, не предложивших ей отдохнуть, а сразу насевших с расспросами.
- Откуда ты прибыла сейчас и куда идешь? – спросил старейшина Миалель.
- Гостила я у эльфов йёхи, что поклоняются росе вечерней, и собирают её бережно, и верят, что в одной росинке заключена вся прелесть мира.
- Не может быть того, роса лишь дополнение, оправа! Она лишь освежает красоту! – возмутился Миалель и, возмущенно развернувшись, улетел.
- Прекраснее цветов священных что может быть? Роса обыкновенна. Увидишь её всякий вечер или утро - она не тронет глубины души, - наперебой возмущались эльфы. Алуону с улыбкой слушала их, и, когда наступила тишина, произнесла:
- Кто видел многое - тот многое и знает. Прекраснее роса или цветы, иль камни, что мерцания полны, иль дерево Родеску - приют для жёлтых птиц, иль звон ручья - того решить не в силах. Я лишь смотрю… но думаю своё…
- Останься с нами, скоро праздник будет. Узришь цветение кольца священных древ. И ты поймешь, сомнения отринешь. Прекраснее не может быть ничто!
- Почту за честь.
- Теперь, быть может, нектара крепкого глоток взбодрит тебя, о Алуону, и смоет тяготы пути, - с галантным поклоном сказал подлетевший Олиони и протянул гостье лепесток с нектаром.
Эльфийка улыбнулась и приняла нектар из его рук. Остальные эльфы, вспомнив о манерах, учтиво откланивались и разлетались. Пусть гостья отдохнёт с дороги, а любопытство своё они утолить еще успеют - ведь сказочная красавица согласилась остаться на праздник цветения. Ах, как чудесно! - наперебой восклицали эльфы, предвкушая все те интересные истории, которые непременно поведает путешественница, как только восстановит силы. Вновь заиграла музыка. Кто-то сочинил и спел песню в честь прибытия Алуону, припев подхватило множество голосов, и вот уже лунные хороводы вновь закружились вокруг священных дерев.
А Олиони всё смотрел и смотрел на эльфийку, не в силах отвести взгляд от вьющихся тугими кольцами чёрных волос, от белоснежной шеи, от изумрудно-зелёных глаз, глаз, которые беззастенчиво и спокойно изучали его.
- Хотелось бы уснуть и уж рассвета не дождаться, - обратилась она к Олиони, и тот, стряхнув оцепенение, жестом пригласил её следовать за ним.
Со всеми возможными удобствами он устроил гостью в родовом гнезде и до самого рассвета сидел рядом, не сводя восхищённых глаз, словно опасаясь, что красавица может исчезнуть, подобно наваждению, и забрать с собой его сердце…

Все последующие вечера и ночи Алуону была в центре внимания. Но постепенно интерес к гостье угас, и эльфы вновь вернулись к привычным счастливым беседам. По общему молчаливому согласию Алуону сочли чудачкой — ведь она сомневалась в непревзойдённости священных цветов! Но Алуону была прекрасна, и ей можно было просто любоваться, не обременяя себя спорами о том, о чём и спорить-то не было никакого смысла. Вот начнётся цветение — и гостья сама убедится, что оказалась в самом прекрасном месте во всём Лесу. И ей больше нечего будет искать, незачем путешествовать. Сильнее всех на это надеялся Олиони. Его тянуло к эльфийке, и он следовал за ней по пятам. Алуону поначалу была с ним не более любезна, нежели с остальными, но вот общий восторг поутих, а настырный маленький эльф все еще был рядом…
Она лежала на цветке розового лотоса и думала о красоте. С наслаждением вытянувшись на лепестке, упиваясь тёплым вечером и долгожданным одиночеством, она перевернулась на живот и свесила голову, равномерными взмахами крыльев раскачивая цветок. Вместе с её отражением в воде всё больше и больше раскачивалось заходящее солнце и рваные лёгкие облачка, мелькали силуэты порхающих эльфов. Алуону подняла голову так, чтобы видеть отражение деревьев на берегу - и деревья тоже закачались в такт взмахам её крыльев. Потом она повернулась на спину — и круглый кусок неба, окаймлённый кольцом священных деревьев, закружился над ней. Вот в круге показался силуэт, он приближался — и Алуону со вздохом разглядела летящего к ней очередного влюблённого чудака. Олиони, с двумя лепестками, полными нектара, деликатно опустился на соседний лепесток и с лёгким поклоном протянул ей ароматный напиток. Эльфийка сделала маленький глоток и кивнула эльфу, подумав, что тот сейчас, подобно всем остальным, начнёт петь дифирамбы её красоте. Но Олиони, у которого накопилось столько вопросов, вдруг понял, что не в силах произнести ни слова. Он ужасно смутился и, ни с того ни с сего, прыгнул в воду. Эльфийка потянулась и с приятным удивлением отметила про себя, что эльф очень мил…
Ей нравилось проводить с ним время. Любопытство Олиони и житейский опыт путешественницы положили начало их нежной дружбе. Эта парочка могла болтать ночи напролёт. Точнее, говорила Алуону, а эльф внимательно слушал, навострив свои и без того острые ушки. Она рассказывала о племенах, которые поклоняются бабочкам, о служителях красных камней, о тех, кто восхищается совершенством чёрных тюльпанов, а Олиони любовался изяществом тонких беспокойных рук эльфийки и грацией, пронизывающей все её жесты. Она говорила, что нет ничего самого прекрасного, что всё прекрасно по-своему и познаётся в сравнении, а он кивал и тонул в мерцании её зелёных глаз.
- Бабочки — легкокрылее, а цветы — сложнолепестковее, и они бесконечно дополняют друг друга и всё, что вокруг. Они разные, но равные в своей красе, - говорила эльфийка Олиони, когда он подавал ей нектар. Кружась в летящем танце, он упивался мелодией её голоса, напевающего чудные слова, -...роса на крыльях и роса на листьях заставляет блестеть — переливаться, но вот она впиталась — и золотисто-багряный солнца луч окрасил Лес в цвета заката. Всё постоянно переменчиво, рождение и смерть прекрасны равно, любое изменение нам неподвластно, мы можем лишь смотреть и восхищаться одновременно всем.
Олиони кивал и улыбался, и мечтал и не мог дождаться начала цветения, когда — он уже был уверен в этом — прекрасная эльфийка влюбится в него и они станут парой.

Но вот бутоны раскрылись, и юные, ещё полупрозрачные, нежные голубые лепестки увидели солнце. Эльфы восторженно порхали вокруг, впитывая свежесть первого аромата.
- Ах, как чудесно! - тут и там слышались восторженные возгласы. - Голубой запах так упоителен, так тонок! Так быстротечен! Словно весенний мимолётный ветерок!
Поэты — а все эльфы так или иначе поэты — наперебой воспевали начало цветения. Олиони замер, вдохнул полной грудью и прикрыл осоловевшие глаза. Чудный, пьянящий вечер! Она не может не откликнуться на зов его любящего сердца! Не сегодня! Цветы источали волшебные чары, которым не в силах противиться ни один эльф. Олиони вдохнул ещё, и ещё, и с каждым вздохом уверенность крепла, росла, и вместе с нею ширилась и росла любовь, обожание и поклонение прекрасной Алуону, красоту которой для него не могли теперь затмить даже волшебные цветы. Совершенно одурманенный, эльф кое-как разглядел в пёстром звенящем рое чёрное мелькающее пятнышко и полетел к нему, но оно пропало из виду, Алуону затерялась в толпе, и Олиони тут же забыл, куда направляется, припав к ближайшему цветку.
Наконец ночная прохлада приглушила пьянящие ароматы, и начались свадьбы. Облачённые в платья из лилейных лепестков, невесты, крыло о крыло со своими женихами в зелёных глянцевых сюртучках, совершали брачный обряд. Парами перелетали они через ритуальный огонь и так становились мужем и женой. Вразнобой вспорхнув, некоторые новобрачные обжигались, и тогда им приходилось прыгать снова и снова, до тех пор, пока перелёт не будет удачным. Одобрительные и испуганные возгласы неслись со всех сторон, но испуг тут же сменялся радостными криками — ритуальный огонь был невысок, и ни одна пара серьёзно не пострадала. Олиони подлетел к своей обожаемой на крыльях любви. Увлечённая действом, она не сразу заметила его. В чёрном тюльпановом платьице, Алуону выделялась из толпы белоснежных невест. В честь праздника она украсила голову диадемой из вечерней росы племени йёхи, на которую с лёгким завистливым вздохом за этот вечер тайком взглянула не одна эльфийка. С горящим взором, с поющим сердцем, Олиони склонил перед любимой колено:
- О несравненная Алуону! Пленила ты меня своею дивною красой, своим глубоким взором. Своими мелодичными речами. Так стань моей женой, нет, госпожой! А я — твоим рабом.
Выведенная из задумчивости, Алуону отшатнулась, окинула эльфа быстрым и загадочным взором. Его сердце замерло.
- И что... остаться здесь, с тобой?
- О да!
- О нет.
Олиони похолодел:
- Но как? Как может быть такое? Деревья зацвели, их аромат пьянит любовью...
- Пьянит... но не настолько, чтобы забыть другие ароматы.
- Что может быть ещё? Цветы и... ты! Прекраснее цветов священных ты стала для меня, - приглушив голос, признался Олиони и украдкой осмотрелся — не слышал ли кто этих кощунственных слов. Эльфийка же, вместо того, чтобы броситься в его объятья, с раздражением дёрнула плечиком. Олиони совсем растерялся: он вознёс её красоту выше красоты священных цветов, она просто обязана растаять! Алуону, словно угадав его мысли, печально вздохнула:
- Да слышал ли меня ты? Я видела, как эльфы сажают целые поляны тюльпанов чёрных. Сажают в виде звёзд, и думают, что это совершенство. А племя утренней зари всю ночь рассвета ждёт с тоской, и, встретив солнце криком восхищенья, потом уж вовсе на него не смотрит. Гнездо, растущее на дереве Родеску, заселено древопоклонниками, а йёхи не признают ничто, кроме росы вечерней. Озёрных эльфов племя ваше боготворит лишь синие цветы. Я тоже влюблена в них — но только в этот миг. Вот в этот миг. Они прекрасны, я любуюсь ими, вдыхаю пряный тонкий аромат. Но седмица пройдёт, цветы исчезнут, приняв другую форму бытия. Проходит всё, так стоит ли упрямо, закрыв глаза и уши, всё твердить без остановки об одном и том же? Назвал меня прекраснее цветов, - Алуону фырунула. - А йёхи называли — прелестнее росы. Родеску глаза мои воспели зеленее древа листвы, священной для себя. Белее лилий и воздушнее рассвета, изящнее тюльпанов, недоступней звёзд — меня равнят все с тем, что им всего милей. И каждый думает, что знает цену красоты…
- Ты для меня прекрасней всех красот. И совершенство радуги и красок, и знойный полдень под прохладой ив, и… синие цветы… - они всего лишь тень, а ты – источник тени! – вскричал Олиони, забыв обо всем на свете.
- Я так одинока. Я устала на этом пути. Я ищу совершенство красоты. Красоту красот. Но не нахожу ее нигде. А, если даже и найду, то с кем смогу разделить ее? Может быть, с тобой, маленький эльф? – спросила Алуону, нежно прикасаясь к щеке эльфа.
- О, да! – только и смог выговорить Олиони в горячечном безумстве любовного томления.
- Посмотри вокруг! - с жаром воскликнула Алуону и печально опустила голову. Вдруг встрепенулась, вся подалась к Олиони, — пойдём со мной, поплыли внутрь кольца. Быть может, там пойму, что лучше не видала ничего, себя, быть может, обмануть сумею…
Это было как холодная вода. Олиони дернулся и отпрянул от любимой.
- Ах, что ты!? Нельзя никак. Поплыть по озеру на самую середину? Так нельзя! Таится страшный страх на самой глубине, и верная погибель тому безумцу, кто решиться поплыть.
- Но кто это сказал?
- Так знают все, - Олиони искренне удивился наивности эльфийки. - Старейшины велят остерегаться...
- Старейшины бывают неправы, - презрительно хмыкнула Алуону, - Так ты плывёшь?
- О нет! И ты останься!
- Ещё чего! И если бы я слушала старейшин везде, где побывала! - Алуону одним движением выхватила поясной кинжал, перерубила у самого корня стебель лопуха и бросила его в воду. Запрыгнула, оттолкнулась от берега и с горьким коротким смешком бросила через плечо.
- Казалось мне, что вот он — мой избранник… который понимал меня. Но он всего лишь – еще один трусливый, глупый эльф, кто верует лишь в то, что слышит от старейшин.
Алуону быстро уплывала от берега, а в сердце Олиони жестокая обида мешалась с ужасом. Водное чудовище ей не победить, а долететь до берега ни у одного эльфа не хватит сил. Он злился и продолжал всматриваться в лунную дорожку, по которой легко скользила Алуону верхом на лопухе. Вскоре он уже совсем перестал различать её в мерцании водной ряби, и просто сидел у озера, печальный среди бушующего вокруг веселья. Никто не заметил ее ухода.
Опьянённые празднеством эльфы не замечали ничего, кроме самого празднества, и Алуону вернулась также незаметно, как уплыла. Олиони видел, как эльфийка подплыла к берегу, слышал, как она свистом подозвала кролика и, кивнув на прощание, растворилась в темноте Леса. Только следующим вечером племя заметило отсутствие Алуону. Эльфы покачали головами, немного посудачили да и забыли странную эльфийку. Они праздновали свадебную седмицу, а что может быть важнее этого? Олиони сидел один, вдалеке ото всех. Сверлящая душу тоска, обида и еще какое-то непонятное чувство не отпускали… и священные цветы, которые уже налились синевой, только усиливали это беспокойство. Прошёл вечер, потом ещё один и ещё. Манящая и пугающая тёмная даль озера всё чаще приковывала взор. Среди весёлого шума и игр он замирал, глядя на воду и на священные деревья, которые уже достигли самого пика цветения. Волшебные бутоны налились сиреневым цветом, совсем скоро они превратятся в стрекоз и улетят куда-то туда, где он никогда не бывал. Праздничная седмица заканчивалась. Скоро всё начнётся по новой: разговоры о следующем цветении, воспоминания о свадьбах и хороводы каждую ночь. Что там говорила Алуону о волшебной росе и чёрных тюльпанах? О вечнозелёном дереве Родеску? Олиони хотел представить себе эти вещи — и не мог. Может, он не слишком внимательно слушал? Ведь он думал тогда только о прелести эльфийки и восхищался скорее мелодичностью её голоса, а не тем, о чём она пыталась ему рассказать.
Пение и пляски странным образом перестали интересовать Олиони. С тревогой смотрел он на фиолетовые лепестки. Вот некоторые цветы затрепетали, оживая. Или это ему показалось? Общий восторженный возглас пронёсся по поляне: нет, Олиони не ошибся. Таким криком эльфы приветствуют рождение стрекоз. «Сейчас или никогда», - мелькнуло в голове, и Олиони, подхваченный отчаянным порывом, не понимая, что творит, отрубил лопуховый стебель и решительно оттолкнулся от берега. Он плыл и плыл, помогая себе крыльями и стараясь не смотреть на воду. Эльфы что-то кричали ему, но Олиони не слушал. Впервые в жизни он чувствовал себя таким одиноким… и таким свободным!
Эльф достиг середины озера и остановился. Он оказался в самом центре священного кольца деревьев, растущих на берегу. Его лопух слегка вращало течением, и казалось, что волшебные деревья, окутанные фиолетовым туманом, водят вокруг озера неспешный хоровод. И — о чудо — в воде, на самом дне, оказывается, тоже росли деревья, покрытые цветами. Олиони не сразу сообразил, что видит отражение. Дыхание его перехватило: так вот почему старейшины наложили запрет! Просто кто-то когда-то увидел эту удвоенную отражением красоту, красоту, которая была везде: вокруг, внизу и вверху. Увидел — и не захотел делиться! Этот кто-то когда-то давно придумал несуществующее чудовище. Ведь если бы оно взаправду жило на дне, то Олиони уже не было бы в живых. Эльф рассмеялся и почти сразу заплакал. Он смог победить свой страх, но как же долго он верил этому страху! Нет, старейшины не были мудры, они просто пожадничали. Весь их запрет не стоил вчерашней пыльцы! Старшие эльфы не заботились о своём племени, а просто не хотели делиться с другими этой чудной красотой. Хотели оставить её себе.
Но скоро все мысли исчезли, раскрыв в сердце эльфа восторженную, безграничную пустоту. Священные цветы ожили, затрепетали и осыпались фиолетовым лепестковым дождём. Несметные полчища стрекоз взмахнули искрящимися крыльями и оторвались от веток. Превращение заняло несколько мгновений, и вот огромный рой затрепетал над озером, вызывая слёзы восторга на глазах береговых эльфов. Олиони, захваченный происходящим, взмыл в воздух и закружился между стрекоз в восторженном танце жизни. Фиолетовые стрекозы устремились к нему, приветствуя одинокого смельчака и одновременно прощаясь с ним, затем поднялись в небо, выше и выше, сделали последний виток над озером — и наконец совсем растворились в закатной синеве. На берегу все замерли: мало того, что Олиони заплыл внутрь кольца и остался жив, так он ещё удостоился внимания волшебных стрекоз. Все видели, как они почтили маленького эльфа.
Некоторое время Олиони сидел на своём лопухе, стараясь как можно дольше сохранить внутреннее упоение. Звон стрекозьих крыльев долго ещё звучал в ушах, перед глазами мелькали фиолетовые пятна. Наконец он вздохнул и поплыл к берегу.
Эльфы встретили его молчанием. Никто не знал, что сказать. Наконец раздался голос старого Миалеля:
- Чудище пощадило безумца на этот раз, но лишь потому, что не заметило его. Ведь никто не может отвести взора от оживающих цветов, и даже водному монстру это не под силу.
- О да! - тут же с облегчением подхватило несколько голосов. Объяснение необычному происшествию было найдено, и в племени эльфов быстро воцарилась привычная безмятежность. А ближе к утру, опьянённые ритуалами последней ночи, они уже почти забыли о неосторожном поступке Олиони. Потом забыли и о нём самом. Ведь тем же вечером Олиони исчез. Отправился ли он на поиски Алуону? Вряд ли. Он понял, что не так уж сильно любил эльфийку, скорее, любил ее красоту, смелость и новизну. И еще Олиони понял, что уже не сможет, как раньше, продолжать спокойно жить, наслаждаясь единственно красотой синих стрекоз. Ему было нужно все: чёрные тюльпаны, высаженные в виде звёзд, дерево Родеску, вечерние росы йёхи, байки Радужного гнома, песни серебряных цикад… да мало ли, что может встретить на своём пути путешественник в поисках Красоты!

Мох

В те далекие времена, когда Борн сотворил Большую Голову, многие создания Плоского Мира этого даже не заметили. Они конечно видели, что дни и ночи сравнялись, что почему-то стало невозможно подманить Солнце и отпугнуть Луну... но никто не придавал этому большого значения, как не замечают, скажем, дождь в сезон дождей. Кому-то природные изменения показались забавными, ну а кто-то так приспособиться и не смог…

Лес был зелен как никогда. Вообще-то, он всегда был зеленый, но Мелкому представлялось, что именно сегодня лес какой-то особенный. Мхи, лишайники и даже плесень - все отливало зеленым. Только могучая кора деревьев, высоких и древних, как сам Мир, бурела под редкими лучами малохольного солнца, выделяясь из пестрой изумрудной зелени бесконечных мхов. Все было как всегда живым, как всегда спокойным, но не таким агрессивным, как всегда. «Все не как всегда! И это от того, что Цветочек наконец-то согласилась послушать новую флейту-сопелку!» - подумал Мелкий. Совсем недавно он смастерил сопелку из тростника с Болот, проделав аккуратные дырочки при помощи острого камня. Колдун предупреждал о том, что на Болота лучше не ходить, но Мелкому там нравилось. И, наверное, там все же было безопаснее, чем думал Колдун, ведь мхи на болоте проблем особых не создавали. Да, там воняло. Но что такое вонь по сравнению с лишайником, проросшим у тебя за ушами! Колдун говорил, что даже мхи боятся того, что живет в Болотах. Мхи, как и все живое в этих местах, боятся Дичи! Но Мелкому было все равно – Серая Дичь далеко, а мхи… мхи подступают каждый день, все ближе и ближе… с неотвратимостью… как неотвратимы день или ночь. Каждый день Мелкий собирал на Болотах тростник, из которого потом в деревне плели циновки и застилали ими пол, скрывая заплесневелую труху. Однажды, наткнувшись на кусок толстого полого стебля, он дунул в него - стебель загудел. С этого все и началось. Проделав несколько дырок и, затыкая их попеременно, Мелкий приноровился дудеть так, чтобы менялся звук. Было забавно, людям нравилось.
Его дикое племя не знало музыки, не знало ни письменности, ни огня. В этих местах, люди жили внутри древесных стволов с момента зарождения Мира. Они не вели счет времени, рождались по Закону и умирали по Закону, всегда на одном и том же месте, борясь за жизнь, сопротивляясь плесени, скрываясь от Дичи. Серая Дичь была рядом. Тот, кто заходил далеко в Лес, не возвращался оттуда, и некому было рассказать о том, что там происходит. Там погибали от лап, клыков и магии самого Леса. И только в этой деревне, на маленьком пятачке земли, под защитой мудрых и древних деревьев, люди могли чувствовать себя в относительной безопасности. «Возможно, что те, кто рыскали вокруг по ночам, боятся деревенской плесени и мхов больше, чем самих себя», - буркнул Мелкий себе под нос. Шутка! Может и шутка, но что-то было в этой шутке такое, от чего пробирал озноб и хотелось побыстрей залезть в древесную труху, побыстрей забыться тягучим беспокойным сном под защитой могучего дерева-дома.
Деревья защищали людей от Серой Дичи, от ужасов Леса, но не спасали от мхов. Лишайники прорастали всюду. Вездесущие, они были всегда рядом. Стоило только ослабить контроль, как плесень прорастала, захватывала и сжирала все, до чего только могла дотянутся, а дотянуться она могла до всего. Колдун боролся с плесенью постоянно. Он следил за тем, чтобы у каждого в дереве было сухо и тепло, чтобы полы были засыпаны сухими опилками и закрыты циновками, а одежда прогревалась на солнце. Но, самое главное, Колдун знал, как делать настой, спасающий от плесени и мхов. Если бы не это зелье (по крайней мере, так говорил сам Колдун) лишайники моментально проросли бы через людей. Каждый день Колдун отправлялся в Лес на поиски нужных трав, каждый день он замачивал их в воде, собранной с листьев дерева, в котором жил, и каждый день поил этим настоем всех остальных. Мелкий иногда задумывался: а что, если Колдун умрет, кто тогда будет готовить отвар? И не находил ответа. У Колдуна не было учеников. Периодически он предлагал Мелкому стать его учеником, но тот хотел иного, Мелкий хотел стать защитником, как Дуб. Дуб защищал деревню от Дичи. Каждый день он шел в Лес и воевал с чудовищами, размахивая огромной дубиной, тряся буграми мускулов, отпугивая зло. Мелкий мечтал, что когда-нибудь вырастет таким же громадным, как Дуб, и будет охранять племя. А потом, в праздник Желтой луны, Цветочек улыбнется и наденет ему на голову свой венок… Но все же, Мелкому нравилось разговаривать с Колдуном, а Колдуну нравилось разговаривать с Мелким. Колдун был стар, но он терпеливо ждал, когда же Мелкому надоест выпендриваться и тот примет свою судьбу, свой Закон.
Пружинисто подпрыгивая на мшистых кочках, Мелкий вернулся в деревню. Сегодня его флейта пела особенные звуки, и он хотел побыстрее сыграть их Цветочку. Он забрался к себе в дерево, разложил на ветке собранный тростник на просушку, захватил пару готовых циновок: одну для Старца, одну для себя и выбрался наружу, решив пройтись немного осмотреться.
Он шел по деревне и внимательно глядел по сторонам. Тут и там Мелкий замечал подгнившие циновки и запоминал. Тростник отсыревал и гнил на глазах. В последнее время происходило это все чаще и Мелкий не справлялся. Возле дуба, в котором жил Старец, Мелкий остановился и подудел в свою флейту-стебель. Из дупла выглянуло морщинистое лицо и прищурилось. В недрах зеленоватой бороды (да и было ли это бородой?) раздалось неразборчивое шамканье:
- Приффёл уше...хр,хр, - старец прочистил замшелую глотку, но это не сделало его речь чётче. - Быштро ты, туда-шюда, не ушпел я и соснуть немнуль.
- Дедуль, ты бы на солнышке соснуль - всё посуше будет.
- Ёк! Пошуше. Принёшь?
- А то ж! - Мелкий развязал тростниковую верёвочку, скрепляющую циновки, и отдал одну циновку старику. - Ты, деда, вылазь пообсохни, а я тебе помогу убраться.
- А и то, ладноть, - поскрипывая, старец вывалился из дерева и тяжело опустился на одну из кочек. Запустив кустистую прядь в то, что у других называлось волосами, он принялся отскабливать лишайник у себя из-за ушей. Любовно похлопав по кочке, он поднял вверх крючковатый палец и проконстатировал: - Мой папа тут вот и уснул...
Мелкий залез в дупло. Он выдирал проросший за ночь лишайник, несильно вникая в давно знакомую историю про старшего Старца, отца теперешнего Старца. При жизни тот, вероятно, рассказывал такую же историю о своём отце, а тот - о своём... Все старцы засыпали на этой кочке. Внутри что-то тоскливо защемило, но что? Хотел бы Мелкий что-то изменить в жизни деревни? Конечно, хотел! Он хотел изменить все! Но как?
Мелкий выбросил из дупла остатки вчерашней циновки, выгреб отсыревшие опилки, спустился вниз и нарвал сухой травы с чьего-то могильного бугорка. Холмик был уже почти не виден под слоем мха и сухих трав. «Кто здесь пророс? – подумал Мелкий, - Может, это дедушка Старца? А какая разница!» Отогнав грустные мысли, Мелкий глубоко вдохнул сырой воздух, наполненный ароматом древесной трухи, и подумал о Цветочке, о её светлой мордашке, о чистых, как утренние росинки глазах - глазах цвета неба… На душе сразу полегчало.
Старец всё бубнил извечную сказку:
- Вота ходишь ты далеко-далеко, на болота, та и мой братец пшёл как-то, когда ещё я шам до входа в дом еле дотягивалша. Уж не помню, как жвали-то его. Да и был ли он...
Старец все кряхтел и пыхтел и вспоминал что-то…, а Мелкий устелил дупло сухой травой, накрыл свежей циновкой и повыдирал лишайник на пороге. Скупые лучики солнца проникли внутрь жилища, прогревая его, уничтожая тухлятину. «Что бы мы делали без Солнца?» - подумал Мелкий.
- Ну вот, дедуля, если хочешь – ползи внутрь, однако лучше бы ты еще посидел на солнце.
Мелкий уселся на сухую кочки и ждал, когда Старец закончит речь и отпустит его. Старец деланно зевнул, хитро поглядел на Мелкого и прошамкал:
- Иди ш давай… шо сидишь? Фторая цинофочка-то тля тефахи той?
- Девахе я вчера принес. А это… еще не знаю. Кому нужнее будет, тому и отдам.
- Ну и прафильно. Вот ф пращник Луны и давфайте...это...одним дуплом, значить, и живите, - гнул свое старец, то ли делая вид, что не расслышал, то ли вправду не прислушиваясь…
Смеркалось. До темноты нужно было успеть прибраться и у себя: собрать развешенную с утра на ветках одежду, выскрести стены, содрать лишайники у входа, взбаламутить труху… А потом можно будет сыграть Цветочку новые звуки.
Мелкий собирал одежду с веток, тихо напевая, сочиняя что-то очень интересное, когда заметил проходящую мимо Малявку. Малявка тащила деревянный кувшинчик, уныло опустив голову. «На Поляну, - подумал Мелкий. - Неужели уже так поздно и пора на всеобщий сбор?» В последнее время дни стали какими-то слишком короткими, а ночи длинными. Кроме Мелкого, никто в деревне, похоже, не замечал этого или, по крайней мере, делал вид, что не замечает.
- Эй! Малявка! – крикнул Мелкий.
Она обернулась, ойкнула и слегка покраснела. Милая Малявка! Мелкий был рад встрече. С самого детства они были не-разлей-вода, как брат с сестрой. Их так обоих и прозвали из-за невысокого роста: Мелкий и Малявка. Пухленькая, но шустрая Малявка, несмотря на маленький рост, была отважной выдумщицей. Мелкий вспомнил, как однажды они смастерили полое чучело из веток и листьев, потом забрались внутрь: Малявка у Мелкого на плечах, и вышли в сумерках на Поляну. Колдун только улыбнулся, все остальные разбежались кто куда, а Дуб… Ох, и влетело ж им тогда! Больше Мелкому, ведь он сказал, что чучело придумал сам, но это была идея Малявки. Как и многие другие штуки. Малявка – еще то шмыгало! Мелкий засмеялся:
- Приветствую тебя, дорогая моя Малявка,- кивнул Мелкий, слезая с ветки.
Малявка покраснела еще больше и легонько кивнула в ответ. Последнее время она все время краснела при виде Мелкого.
- Почему ты, Малявка все время какая-то краснеющая становишься? – спросил напрямую Мелкий. – Может тебе не здоровиться? Хотя… нет, ты ж такая толстенькая вся, крепенькая и, вроде как, здоровая совсем. Так чего тогда?
Малявка заволновалась, быстро глянула на Мелкого и опустила глаза покраснев еще больше и, кажется всхлипнула. «Куда уж ей краснеть-то!» - подумал Мелкий.
Глаза у нее были красивыми и краснела она тоже как-то красиво. Но… это ведь не глаза Цветочка…
- Малявочка, ты что, плачешь? Ну не плачь, не тяни плесень!
И, не успела она ничего ответить, как Мелкий вытащил свежую циновку и вручил Малявке:
- Вот, это тебе. Свежая и сухая!
Малявка счастливо улыбнулась.
- Побежали! Колдун не подождет ведь! - он схватил Малявку за руку, рванул бегом на Поляну.

Вся деревня была уже на Большой поляне. Последним, как всегда пришёл уставший Дуб. Он сидел в отдалении с большой миской лесных орехов и ягод, зачерпывал их горстями и отправлял в рот. «Проголодался!», - с уважением отметил Мелкий и кивнул. Дуб тепло улыбнулся и кивнул в ответ. Был здесь и Собиратель. Именно он обеспечивал деревню едой: знал все тайные места в лесу, где росли самые вкусные и полезные растения. Поговаривали, что в своём дупле Собиратель проращивает грибные споры для Колдуна и потом высевает их на защищённых от магии полянах. Но никто не знал этого наверняка, так как Закон запрещал заходить в гости без приглашения, а Собиратель никого в гости к себе никогда не звал. Не считая Колдуна и Дуба, Собиратель был, наверное, самым важным человеком в деревне. Он искал еду в Лесу и, кроме него, этого никто больше делать не умел. Каждый день Собиратель отправлялся в лес на поиски съедобных кореньев, ягод и трав, иногда он брал с собой кого-то еще и тогда они вместе приносили еды для всех. Но иногда Собиратель уходил в Лес так далеко, что никто больше просто не отваживался идти за ним. Собиратель всегда возвращался к вечеру, он никогда не ночевал в Лесу и говорил, что остаться ночью в Лесу – это верная смерть. От кого? Этого он не говорил…
Рядом с Собирателем, Резчик вырезал очередную плошку. Ссутулившись, длинный и нескладный, он подслеповато щурился, стараясь использовать для дела даже сумерки. Посуда была нужна всем, и проще было постоянно делать новую, чем соскабливать быстро растущую плесень со старой. Вкус в заплесневелой посуде был совсем не тот, да и здоровья это не прибавляло. Резчик работал без отдыха дни напролет, как, впрочем, и все остальные в племени.
Цветочек, естественно, тоже была здесь. Мелкий помахал ей рукой, но она лишь улыбнулась краем губ и отвернулась. Это кольнуло Мелкого, но он тут же нашёл оправдание её поведению - просто стесняется. И почувствовал, что не может согнать с лица глупую улыбку… Улыбку согнал Колдун, бросив на Мелкого укоризненный печальный взгляд. Мелкий отвёл глаза, делая вид, что осматривается. Лица были печальны или встревожены. Толстая Пряха сидела, раскачиваясь, обхватив голову руками и ни на кого не глядя. Бородач стоял, опёршись о дуб Колдуна, и грустно выглядывал что-то в листве. Все молчали. Колдун вздохнул и начал Вечерний Глас:
- Когда Солнце прячется за Большие сосны, приходит темнота. МОХ РАСТЕТ В ТЕМНОТЕ. - На Поляне все стихло. Никто не двигался, не шелохнулся. Только Пряха-вдова надрывно всхлипнула. - Последние ночи были СЛИШКОМ длинны. Плесень… плесень растет. Она проникает в нас. Я буду давать всем больше настоя. Не надо бояться. Не надо бояться ночи. Это трудно – не бояться. Но… - Колдун строго взглянул на Пряху, и та сразу же успокоилась. - Но иначе нельзя, если забоимся, то помрем. Они чуют наш страх и дурные мысли, для Них это приманка. Страх – пища, плохие мысли - приглашение. Следите за мыслями, и будете в безопасности. Так сказал Закон.
Колдун зачерпнул два раза из стоявшего перед ним деревянного жбана в большую кружку и жестом подозвал к себе Бородача. Тот подошёл и выпил залпом. Затем - Дуб, ему Колдун отмерил три с половиной черпака. Каждый принявший настой, молча кланялся Колдуну, затем всей общине и возвращался на место. Выпили все: молодая Повитуха, унаследовавшая своё ремесло от матери, Резчик, Дозорный, Пряха и Ткач, одноглазая Травница — незаменимая помощница Колдуна, Малявка, Орешек — серьёзный не по годам карапуз, сын Повитухи и Резчика, который ещё не начал жить в отдельном дереве, Берёзка, закадычная подружка Цветочка, Птичка и Подбегай — пара, которая с нетерпением ждала праздника Желтой луны, и все об этом знали... Цветочек выпила черпак маленькими глоточками и поморщилась. Разведчик, а затем и Мелкий получили своё последними. Для Старца оставляли плошку, которую Мелкий относил тому после собрания, если Старец не пожелал явиться. У Старца были привилегии – он был самый старый. После ритуала питья Колдун подал знак. Люди взялись за руки и подняли взгляды вверх. Какое-то время все слились в единой молчаливой молитве Небу, затем синхронно разомкнули руки и молча разбрелись по домам.
Было еще достаточно светло. Мелкий опрометью пронёсся к дуплу Старца, вручил ему плошку с настоем и прокричал, убегая:
- До завтра, дедуля! Тихой ночи!
- Уфф, - старик глядел вслед исчезающему Мелкому и улыбался.
Старцу нравился вкус настоя. За многие циклы он привык к этой горькоте, как к воздуху – без настоя здесь жизни не было…
Мелкий сбавил шаг и отдышался. Он не хотел, чтобы Цветочек подумала, будто он жить без неё не может, хотя дело обстояло именно таким образом. В любом случае, по Закону, до праздника Желтой луны не стоит спешить с проявлением чувств. Цветочек сидела на длинной коряге, недалеко от Поляны, там же, где они встречались уже много раз. Она была не одна, а с Берёзкой. Они о чём-то увлечённо шушукались и хихикали, прикрываясь платочками. Мелкий подошёл неспешным шагом, и обе сделали удивлённые глаза.
- Мелкий, - начала Берёзка, – а не пора ли тебе в постельку похрапеть?
Мелкий проигнорировал иронию и вежливо поздоровался:
- Привет, девчонки.
- Здравствуй, - Цветочек посмотрела ласково и прямо.
Внутри стало сухо и тихо, спокойно. Берёзка хмыкнула и, сладко потянувшись, вскочила с коряги.
- Пойду я, скучно с вами… - она чмокнула подругу в потеплевшую щёку, зыркнула на Мелкого и поплыла нарочито неспешной походкой к своему дереву. «Славная девонька эта Берёзка», - подумал Мелкий и присел на корягу.
- Как провела день, красавица? – поинтересовался Мелкий, пытаясь завязать беседу.
На самом деле он абсолютно точно знал все, что делал каждый в поселении – жизнь была проста и однообразна. И уж точно Мелкий знал, что делала Цветочек целый день.
- Ну… - Цветочек скрестила руки на груди и начала деловито перечислять, - с утра мы с Берёзкой и Малявкой чистили орехи, что принёс Собиратель. Затем помогли Пряхе нарвать волосатых растений, разложили сушиться. Потом обедали, но ты не пришёл, - она дернула одной бровкой в сторону парня. - И где же ты шлялся, глазастик? Опять на Болотах?
- Ты сказала, не я! - улыбнулся Мелкий, достал из кармана три фиолетовых бутона сон-травы и протянул девушке. Она охнула и прижала бутоны к груди:
- Мелкий, ты славный! У меня для тебя тоже кое-что имеется, - Цветочек вытащила из-под коряги корзинку и бережно достала оттуда, что-то завёрнутое в листья папоротника. - Вот, лопай давай!
Это была самая душистая земляника, какую Мелкий когда-либо пробовал. Правда, ягоды за день слегка помялись и пустили сок, но от этого выглядели ещё аппетитнее. У Мелкого хлюпнуло в животе, и оба рассмеялись. Он протянул Цветочку ягоды на ладони:
- Поешь и ты, я один не буду.
- Ну, ладно, если так, - Цветочек любила землянику больше всего другого. Если бы была возможность питаться одной земляникой, она бы так и сделала. Она деликатно взяла пальчиками несколько ягод и проглотила их, как лягушка глотает комара.
- Остальное тебе, не спорь лучше!
Мелкий доел землянику и они придвинулись ближе друг к другу. Он достал из-за пазухи флейту, и протяжные звуки слились с наступившей темнотой…
Солнце стремительно падало за Большие горы. Вместе с темнотой деревню обволакивала сырость. Малявка никак не могла заснуть. Вздыхая и поёживаясь, она чувствовала, как под ней напитывается влагой тростниковая циновка. Циновка, которую так заботливо сплёл для неё Мелкий. Для неё одной. Эта циновка, самая удобная и прочная – Мелкий лучше всех умеет плести циновки! Во тьме снаружи было слышно приглушённое чавканье и хруст - плесень разрасталась по ночам. Плесень забиралась в самые мелкие трещины древесной коры, прорастала мхом на травах и кочках, стелилась лишайниками по краям полян до самых Болот. Но сегодня эти звуки казались Малявке уютными и успокаивающими, она представила, что Мелкий обнимает её, что тепло его тела просушивает циновку и плесень отступает... Малявка подтянула ноги и провалилась в сон.

Утро выдалось промозглым и сырым. Озябшие люди неохотно покидали свои дупла, выбирались на сырые, полные утренней влаги мхи. Они трясли ногами, топтали лишайники и запрокидывали голову к небу, в надежде увидеть солнце. Было пасмурно, хотелось спать, хотелось сухости, хотелось есть. И надо было идти, искать еду – наступил еще один обычный день, безрадостный и сырой.
За ночь деревья покрылись необычайно толстым слоем мха. Пришлось даже прибегнуть к каменным инструментам Резника, чтобы освободить выход для Пряхи, отрезать вросшую в ствол бороду Бородача. Обеспокоенный Колдун, взяв в помощники Травницу и Мелкого, ушёл собирать растения для отвара. Завтра будет праздник Солнца – самый главный праздник цикла. Завтра Колдун будет подманивать Солнце, как он это делает каждый год. Если получится удачно – дни будут сухими еще долго, плесень отступит и люди не будут болеть до самых холодов.
Сегодня работы у каждого было много. Наскоро перекусив, все, кто не ушел на промысел, все утро боролись с последствиями ночи, очищая дома, тропинки, подходы к поляне. Они отдирали мхи и лишайники, скоблили, тёрли, развешивали на просушку одежду и циновки. День пролетел в хлопотах. А вечером Собиратель не вернулся из Леса…

На Вечернем сборе, все были молчаливы и грустны. Колдун не произнёс речи, но просто разлил настой. Люди выпили его в привычной очерёдности и сели в круг. Все глаза были устремлены на Дуба.
- Я могу пойти на его поиски прямо сейчас, я не боюсь ночи, - сказал Дуб.
- Нет, только завтра, - холодно резанул Колдун, и его слова повисли в гнетущей тишине.

На празднике Солнца, оно, привлеченное Колдуном, крутится над Поляной седмицу. Ночь отступает, дожди не идут, а плесень успокаивается и сохнет. В этот день Колдун готовит огромное корыто своего настоя и льёт его на старый заплесневелый пень. Плесень всегда отваливается от пня, несмотря на то, что пень этот, за цикл, зарастает ею так, что его и не видно совсем. Но плесень все равно отваливается. Это - символ победы в тяжёлой борьбе за жизнь, которую ведет племя, это ритуал и, конечно же, начало большого праздника.
Вся деревня проснулась в приподнятом настроении. Несмотря на то, что пропал Собиратель, люди надеялись на чудо. Казалось, что Колдун, как всегда, что-нибудь придумает или, что Собиратель просто так найдется, цел и невредим. В такой праздничный день, нужно думать о хорошем! Готовились к празднику основательно. Чистить дупла-дома в такой день было даже приятно. Сегодня, подманенное к деревне Солнце, создаст людям возможность передышки….
Дуб ушёл ещё до рассвета. Колдун уже не спал, он готовился к ритуалу. Мысли его текли плавно и неспешно, создавали образы, образы закручивались в звуки, а звуки формировались в слова молитвы. Молитвы Солнцу. Обычно это было легко, но в этот раз ничего не получалось. Солнце не отзывалось, слова не складывались, а без молитвы Солнце не подманить. Колдун почувствовал, как из живота поднимается мутная волна ужаса, похожая на тошноту. Он свесился из дупла, и его вырвало остатками вчерашнего отвара и плесенью.
Солнце стало каким-то не таким, как всегда. Колдун наблюдал за ним две седмицы и видел, как оно меняет свой бег. Оно больше не крутилось над миром, не дергалось туда-сюда своенравно и беспорядочно, не катилось игриво в сторону Больших Сосен и не сопротивлялось само себе. Оно спокойно и плавно катилось в сторону Гор! Но самое страшное то, что Солнце больше не отзывалось на его слова. Колдун чувствовал себя обессиленным, чувствовал как накопленные в нем солнечные лучи потихоньку тратятся, а новые не накапливаются, что их просто нет! Как будто Солнце перестало быть собой и стало простым светящимся шаром, без души, без магии, шаром – медленно летящим на Миром из одного конца в другой. Плохо было и то, что Луна, как привязанная, бестолково катилась за Солнцем след в след, медленно и необратимо, раз за разом исчезая за Большими Горами. Ночью Колдун вылетал из тела, парил над Лесом и видел, что светила, заколдованные кем-то мощно и властно, потеряв душу, совершают однообразный путь и тонут по другую сторону Гор. Это было страшно и, возможно, это было начало конца…
Колдун смотрел в том направлении, куда ушёл Дуб, и дурные предчувствия легли на его чело маской серого мха. Левая щека дергалась сама по себе, собирая плотную сетку морщин возле глаз. Сегодня Колдун чувствовал слабость и грусть – признаки старости, липкая безнадёжность, протягивая щупальца, опутывала изношенное сердце. Он знал. Где-то в животе он уже знал...

Все было готово к празднику Солнца. Ближе к вечеру племя собралось на Большой поляне. В чистых одеждах, с распущенными волосами, они обступили старый пень. Старец вошел в середину круга, и круг сомкнулся. В кругу не хватало Собирателя и Дуба, которые должны были стоять между Резчиком и Берёзкой. Березка терла покрасневшие глаза – она любила Дуба и сильно волновалась за Собирателя.
- Ээээххм! - прокашлялся Старец. - Фсе мы рошдаемся, шивём и зашыпаем под Шоншем. Шогласно Закону, каждый из наш находит швоё преднафначение. Ни один иш наш не мошет покинуть претелы дерефни, так как каждый в отвече за фщю общину. Пропадёт один — пропадут вще. Прастник Шонца каждый год дарит нам нофую надешту. Так дафайте шегодня прашдновать ш феликими шилами, ибо надешта — это фшё, што у наш ещчь. Дисссь окружает наш, но мы должны найти в шебе шилы и вошрадовачша, дабы наш шветлый дух укасал дорогу череш чёмные дебри Шобирателю и Дупу.
Вошрадуемша, и тогда они шмогут вернучша! Мужайтесь и вешелитешь, милые мои, ибо неш для наш иново пути!

Старец, утомлённый собственным шипением, понурил голову. Малявка взяла его под руку и почтительно подвела к Бородачу. Племя сплелось руками в круге. Колдун подошёл к Пню, поднял жбан с настоем над головой, и люди в один голос выдохнули:
- ЧВААЧ!!!
Одновременно с возгласом Колдун опрокинул жбан на пень. Все затаили дыхание. Целебный настой, бурным потоком пролился на пень. И ничего. Плесень не отвалилась. Впервые за всю историю племени, плесень не отвалилась от пня.
- Солнце… отвернулось от нас, - прошипела Вдова и тут же закрыла сама себе рот обеими руками. Никто не двигался. Никто не знал, как теперь быть, как поступить. Все смотрели на Колдуна. А Колдун молча, ссутулившись, смотрел на пень… И тогда Берёзка неестественно высоким голосом прокричала первую мелодичную фразу солнечного ритуала:
- АУУУРЫЫЫМ! Круг в круге, вечное возвращение!
Люди, покачиваясь, подхватили слова:
- АУУУРЫЫЫМ, круг в круге, вечное возвращение!
Слова знали все, но никто эти слова не понимал. Это были очень древние слова, передающиеся из поколения в поколение вместе с обрядовым действом. Но смысл был не важен. Важен был результат. Руки потеплели, кровь побежала резвее, люди двигались и издавали звуки, уже не различая себя от остальных. Все были одним целым. Магия деревни была ещё жива.
Даю, беру,
Под корягами мру.
Живущие мёртвы,
Мёртвые живы.
В плесень из плесени
День бесили.
Мох сох,
Ветра вздох.
Родил день,
Ушёл в пень.
Из тени вышел,
Живущий слышал.
Свети! Блуди!
ИИИИ ходи!
Притопывая ногами в такт молитве, люди кружили, набирали ритм. Воздух вибрировал силой всеобщего действа. Колдун расправил плечи и завертелся внутри круга с невероятной для его возраста скоростью, то пригибаясь к самой земле, то вытягиваясь в струну ладонями в небо. Люди забыли о заплесневелом пне, забыли о Солнце – сейчас в их жилах проснулся Ритуал, Закон. Племя двигалось в особом, испокон веков выверенном ритме… и чувствовало свою правоту…
Ритуал был в самом разгаре, когда на Поляну вывалился израненный Дуб. Березка первой заметила Дуба. Скорее, почувствовала: обряд обострил восприятие. Она открыла замутнённые глаза и увидела его. Весь в крови, Дуб сделал несколько неровных шагов, открыл рот, чтобы что-то сказать, но рухнул на зеленый мох. Берёзка вырвалась из круга, танец резко прервался. Люди приходили в себя. Некоторые кинулись к Дубу, некоторые просто попадали на землю, вырванные из магии Ритуала. Берёзка наклонилась над Дубом. Дуб прошептал:
- Прости... Бегите... не смог…
Из гущи тёмных запретных дебрей Леса раздался тоскливый протяжный вой. Такой долгий, такой неотвратимый. Охваченные неконтролируемым ужасом, люди бросились под коряги, в деревья - свои и чужие, зарываясь с головой в труху и кучи листьев. Берёзка накрыла раненого своим телом, но он оттолкнул её, попытался подняться… Цветочек схватила подругу под руки, оторвала ее от Дуба и, сколько было сил, потащила прочь с Поляны. Мелкий огляделся. Он остался на Поляне один. Колдун, обессиленный ритуалом, лежал у пня. У Мелкого мелькнула мысль, что сейчас Колдун похож на Солнце, вырезанное на Древе Предков. Мелкий топтался на месте, беспомощно оглядываясь по сторонам. Дуб стонал, не столько от ран, сколько от того, что не мог подняться и продолжить бой. Он хватался за огромную дубину, пытался встать, но не мог. Кровь хлестала из страшных ран. Мелкий схватился за дубину и с трудом оторвал ее от земли. Это было отличное оружие, но слишком тяжёлое для Мелкого.
Чудовище выскочило прямо перед носом, оно смердело и скалило клыки, пригибая длинную, покрытую наростами шею к самой земле. Зло из Леса подбросило Колдуна на рог и тот, травяной куклой, отлетел в сторону и сломался где-то возле большого пня. Чудовище глядело на Мелкого и готовилось к прыжку. Вот сейчас от Мелкого, как и от Колдуна, останется бесформенная корчащаяся кучка плоти. Мелкий живо представил себе собственную смерть, мышцы сократились в невероятном усилии и дубина, словно сама взлетела над головой. Чудище оттолкнулось шестью лапами и, быстро-быстро клацая ротовыми пластинами, прыгнуло. Он зарычал и опустил дубину. Кто-то внутри отстраненно наблюдал, как плоская башка монстра сплющивается под ударом, брызнув серой зловонной жижей. Лапы задергались в предсмертных конвульсиях – Монстр был уже мертв, но туловище еще шевелилось. Мелкий стоял и смотрел, как теплое, дергающееся Чудовище моментально покрывается мутно-зелёной плесенью… Через несколько мгновений оно превратилось в один из многочисленных холмиков на Поляне. Мелкий выронил дубину и свалился в мох. Только теперь на него накатил страх. На Поляну, прижимаясь друг к другу, выбрались Берёзка и Цветочек - тревога за близких пересилила страх. Вслед за ними вернулись остальные. Люди окружили Мелкого, кто-то бросился на помощь Дубу. Мелкий обернулся и поднял глаза на Колдуна:
- Теперь ты Защитник... Ты и Дуб, - сказал Колдун и отключился…
Мелкий оглянулся в поисках Дуба и увидел, что на месте, где лежал поверженный воин, осталась только большая кочка, густо поросшая лишайником. Словно мощного Дуба, так долго и самоотверженно оберегавшего деревню, никогда и не было. Дуб исчез, пропал навсегда, его сожрала плесень и мох, а вместе с ним пропала надежда на возвращение Собирателя…

Солнце устало свалилось за Большие горы и за ним, как привязанная, выкатилась на темное небо тревожная Луна. Было холодно и светло как днем. Никто толком не спал в эту ночь. Подбираясь всё ближе к могучим деревьям, Дичь окружила поселение кольцом. И не было в этот раз для нее никаких преград, кроме плесени, лишайников и мхов – слабая защита для людей. Колдун чувствовал, что у Великих деревьев не осталось сил для того чтобы сдерживать ненависть и жуть Дикого Леса. Он ощутил чьё-то присутствие и выполз из своего дупла. Переломанные кости болели так, что на глазах выступали слезы. Слезы катились по бороде, и плесень жадно вгрызалась в них, расцветая кустистыми разводами, проникая в уставшее, больное тело.
Снаружи сидел он сам, такой же Колдун, но со сплошными белками вместо глаз. Колдун сделал охранительный жест и кинул его в свое отражение. Существо противно завизжало, содрало с себя лицо и бросилось в темноту. «Безымень… это была Безымень… она появляется тому, к кому приходит смерть. Она никогда не ошибается, всегда беззвучно сидит рядом, возле жилища. Увидеть ее – значит умереть. Что ж, может, оно и к лучшему… по крайней мере, не увижу того, что грядет...»

Утром Колдун собрал всех на Большой поляне.
- Дело плохо, - начал он без отступлений. - То, что идёт из Леса, будет здесь совсем скоро. Мы должны защитить себя. Только все вместе мы можем выжить. Старайтесь не упускать друг друга из вида. Это всё.
Колдун устало опустился на пень и поманил к себе Мелкого.
- Ты приготовишь сегодня отвар. Будь внимательным и постарайся все запомнить…

День прошёл в невыносимом ожидании. Люди толпились на Поляне, никто не работал. Резчик, Бородач и Подбегай ушли на сбор кореньев и грибов, но не отходили далеко. Естественно, что они принесли немного. В деревне были кое-какие запасы, сделанные Собирателем, но их надолго не хватит. Все утро Мелкий составлял травяной сбор для настоя под наблюдением Колдуна. Немного болотной мяты, цветы вереска, побеги сосны… щепотка сухой смеси из мешочка - он старался ничего не пропустить, а Колдун все твердил:
- Всё кончается. Пойми это. Всё когда-нибудь кончается, и мы не в силах это изменить. Все умирают.
- Даже ты?
- Я умру уже скоро.
Мелкий выпрямил спину и всмотрелся в разноцветные глаза Колдуна. Такие глаза могли быть, должны были быть только у Колдунов. Никто никогда не удивлялся этому, и Мелкий вдруг понял, что никогда не знал, какого именно цвета у Колдуна глаза. Один глаз, как оказалось был черный, а другой – зеленый. «Как может глаз быть таким черным?». Мелкий чувствовал, что вчерашний день изменил его навсегда. Ему даже показалось, что он разучился смеяться. Он попробовал задорно хохотнуть, как в былые времена, но из горла вырвался лишь придушенный стон. Колдун посмотрел долгим взглядом и сказал:
- Ответственность - вот что меняет нас. Вот, что остаётся с нами до конца. Всё, что мы можем – это делать то, что делаем… по Закону. Помни и помогай… сколько хватит сил, - Колдун погладил Мелкого по голове, чего никогда раньше не делал. - И не забывай, что только любовь делают нас теми, кто мы есть. Скоро праздник Луны. Я так понимаю, ты уже сделал свой выбор?
Мелкий вспомнил про любимую и ожил. Он ничего не сказал Колдуну, просто кивнул и принялся усердно толочь травы в деревянной ступке.

В сумерках пришёл еще один зверь. Он возник на Поляне, будто соткался из сгущающейся тьмы. Злые жёлтые глаза, костлявые длинные лапы-руки; длинные полосы не то тряпок, не то шкуры болтались на меняющем форму теле. По Большой поляне прокатился вздох, и непонятно было – вздыхали ли это люди или зашумели под порывом ветра Великие деревья. Люди, повинуясь властному голосу Колдуна, образовали цепь, окружили зверя и старались не отводить от него глаз. Потерявшую сознание Вдову, за руки втащили в круг, её тело безвольно обвисло между Разведчиком и Подбегаем. Колдун приковал внимание Зверя к себе, глаза к глазам. Важно было не отпустить взгляд твари, парализовать её волю. Колдун вскинул руки и, сомкнув ладони, забормотал странные свистящие сочетания звуков. Все в круге завибрировало, затрещало, защелкало. Люди покачивались вперёд-назад в такт свисту, все смотрели на тварь. Она ощерилась и засопела, застонала. Поднявшийся ветер рванул ураганным шквалом, Лес зашумел, заскрипели Великие деревья. Листва, срываемая с дубов, носилась по Поляне в безумной пляске, собираясь в фигуры животных и существ и распадаясь на отдельные фрагменты.
Ярость, источаемая зверем, облекала его зримым багровым свечением и резала глаза. Тварь рванулась, оторвала взгляд от Колдуна и заметалась по кругу.
- Держите взгляд!
Люди смотрели на чудовище, даже когда оно дышало им в лицо зловонным смрадом, пронизывая ненавистью всех и каждого до ледяного костного озноба. Сейчас племя было единым живым щитом, взгляд давил и резал зверя на части. Тварь запищала жалобно, задергалась и осела, съежилась и сдохла. Еще мгновение и на ее месте остался замшелый холм. Магия деревни победила зло… на этот раз. Люди разомкнули круг, устало переглядывались, светло и смущённо улыбались друг другу. Это была победа.
Колдун бес сил повалился на замшелый пень. Он кликнул Мелкого, и тот подошёл, увидев, что ноги Колдуна вросли в мох.
- Ты не можешь… так! Не можешь нас оставить сейчас! – закричал Мелкий.
- Все мрут, - прошептал Колдун, зарастая мхом.

Дата добавления: 2015-08-21