Летающая карлица

С последними словами Затринделя в таверне воцарилась тишина. Каждый задумался о своём. Старик в потёртом кафтане, сидевший за общим столом, аккуратно положил ложку в миску с лапшой и, оглядев притихших посетителей, протянул:
- Да-а… Была одна история. И сам видал малек, да и от людей слыхивал, - и, кивнув в сторону Затринделя, витиевато добавил, - надеюсь, почтенный мастер сочтёт это повествование достойным своей коллекции любовных историй. Хотя эти двое навряд половинками были...
Мастер улыбнулся и поднял кружку, подбадривая нового сказителя.
- Должен предупредить, что история эта не для детских ушей и не для молодых матерей... и не для хлюпиков, в общем,- сходу заинтриговал аудиторию рассказчик и, покосившись в сторону сопящего за соседним столом малыша, продолжил:
-Кличут меня Баем Пуговицей, и всю-то жизнь меня ноги кормят. Хожу я из города в город, из села в село, меняю да продаю разный товар: от утирок до хозяйственной утвари. В вилейских местах Бая Пуговицу многие знают и уважают, потому как честнее бродячего торговца не сыщешь от Дукли до Оргаса...История, которую я хочу расказать, случилась в Горяне — большом селе по дороге из Жмури в Осторган.
Бай Пуговица глотнул из огромной кружки, обвёл слушателей печальным взглядом и начал рассказ.

- Что ж, была одна история... - как-то нехотя произнёс мужчина в потёртом кафтане, доселе задумчиво молчавший у окна. - Кое-что сам видал, а что и от людей слыхивал, - и, кивнув в сторону Затринделя, витиевато добавил, - надеюсь, почтенный мастер сочтёт это повествование достойным своей коллекции любовных историй. Хотя эти двое навряд половинками были...
Проклята она была с молоком кормилицы. Вскормила-то её болотная ведьма, а все они, как говорят, упырихи да оборотни.
Рией деваху кликали. Мне лично такая б не глянулась. Тощая, дикая, людей сторонится. Чем дольше ты на неё смотришь (а Рия этого ох как не любила!), тем муторней на душе делается. Уж вся она какая-то неладная, словно и не человек вовсе, а дух лесной. Наши девки-то — с какой стороны ни поверни — везде всё к месту приделано: щёки румяные, губы алые, груди налитые, зад — есть где взгляду отдохнуть да руке прогуляться. А Рия эта...словно лилия водяная - такая ж бледная и гибкая, да волос - черней пера вороньего. И всё у неё не по-нашенски: девки — те обычно косы плетут да корзинки по праздникам, а этой — праздник-не праздник: стянет волосы в узел, да ещё и платком прикроет, глаза в землю упрёт — не подступись к такой-то. А уж если глянет! Стерпеть взгляд её тяжко было, будто болотную топь пересечь да живым выбраться... Так-то...- бродячий торговец задумчиво уставился в окно. Слушатели притихли. За окном в морозных сумерках густели и оживали тени. Они двигались меж лесных стволов, принимая очертания людей и животных — это голодные ночные духи подкрадывались к жилищу, ожидая, когда тьма сгустится окончательно и они станут невидимы и свободны, смогут прильнуть к окнам и с тоской и вечной неутолимой жаждой наблюдать за миром живых.
- А дальше-то что?- не выдержал присевший в сторонке Буч. Он и сейчас не переставал заниматься делом: расставив перед собой на столе целую армию стаканов, хозяин таверны натирал их полой передника до тусклого блеска.
Бай Пуговица очнулся от задумчивости и продолжил:
- Так вот, взгляд её, значит, больно тяжёл был. Тёмно-зелёные колдовские глаза за миг добирались до самого дна души, а кому понравится, когда кто-то видит всё, что у тебя на сердце, и читает твои тайные мысли? Люди постарше, у кого обид да тревог столько, сколько прожитых дней за плечами, старались с Рией не связываться. Так только, вслед слово обидное кинут какое да пойдут своей дорогой. А молодежь любопытничала. В деревне-то развлечений мало, вот и донимали деваху. Детвора дражнилки всяки выдумывала, оно и понятно: о чём мамка с папкой промеж собой дома судачат, то детишки на люди и несут. А парняги горянские игру такую затеяли: подловят девку, когда та в лавку идёт или с вязанкой дров из леса тащится — и ну кружить. За полы хватают, выдумывают разное, а уж если взгляд её поймаешь — свой не отводи! Чем дольше выдержишь, тем тебе почёту, значит, больше. Что говорить, не любили её в деревне, может, через это и случилось беда.
Семьи-то у неё, почитай, не было. Мать при родах померла, а на следующий день появилась в Горяне женщина. И ничего у той женщины при себе не было, акромя здорового такого бутыля. Новые люди в Горяне редкость, всегда интерес вызывают: что да как. Да уж больно неразговорчивой пришлая оказалась, на расспросы отвечала куцо: слышала, мол, будто кормилица нужна, вот и пришла. Говорит эдак, а сама улыбается одними губами. Уж нашто наши кумушки любопытные, а отчего-то выспрашивать боле не стали и сразу на дом кузнеца, где, значит, девочка родилась, указали. Потом уже вспоминали — судачили, да так и не припомнили ни имени той женщины, ни откуда она родом сказалась, ни как выглядела. Сказывали только, что глазищи у ней были огромные и цветом, будто тина болотная.
Кузнец-то, как жену схоронил, запил чёрную. Пока кормилица жила в его доме, он ещё работал помалу, да мутный какой-то сделался. Говорить стал шёпотом и всё оглядывался, вскоре на кузню совсем перебрался — ночевал и дневал там, совсем себя запустил. Плату за работу и деньгой, и едой брал. А уж выпивкой тем паче не гнушался. Вот раз его дружки - мельник да местный охотник Марко Кривой - и подпоили. Развязался язык у кузнеца. «Братцы, - лопочет,- кормилица-то — не человек. Она мою любую Мадлену в могилу и свела. Не человек она - демон. Есть — не ест ничего совсем, пьёт только из бутыля, к дочке меня не подпускает. Я её как вижу — так мороз по коже и словно немой становлюсь. Воли нет и мочи моей нет совсем. Пропал я, братцы, бесовка проклятая теперь в моём доме хозяйкой, и смертушка моя не за горами»,- говорит так, а сам трясётся да ревёт, что вдова на поминках. Ну, Марко Кривой был не слабого десятка — дюжий такой мужик, вызвался он проклятую бабу прогнать из кузнецова дома. Да...успел-таки Марко кое-что рассказать, перед тем как помер.
Подкрался он сперва к оконцу — посмотреть, что да как, заглянул внутрь — тут-то хмель у него из башки весь и выветрился. Сидит ведьма на лавке напротив окна и в упор на него таращится, словно поджидала, губы шевелятся - бормочет что-то, а младенчик ейную сиську волосатую сосёт. И до того Марку вдруг страшно сделалось! Хотел он дёру дать, да ноги будто в землю вросли, и взгляд от той бабы оторвать не может. Только и смог он, что рот раззявить да заорать дурным голосом. Тут малютка от груди отнялась да на крик тот оборотилась, глянула она на Марко и улыбнулась широконько, а ротик-то клыков волчьих полон, и с них молоко зелёное сочится. Того уж Марко снести не смог.
Поутру подобрали его недалеко от мельницы. Как он туда добёг — не сказывал. К вечеру горячка у него началась, два дня в бреду провалялся, а на третий помер. Лекарь тамошний решил, что всё Марку привиделось, перебрал он, говорит, уснул на холодной земле, оттого и занемог. Только где ж это видано, чтоб такой здоровый мужик и бывалый охотник помер оттого, что ночь на земле провалялся! Поползли по Горяне слухи нехорошие. Взяли люди вилы да топоры, пошли к дому кузнеца. Да куда там! — кормилицы и след простыл. Только малютка в люльке сопела, да кузнец пьяный на лавке похрапывал. В рот ей заглянули, понятно, но не то что клыки, а даже и зубки там ещё не резались.
Как кормилица пропала — морозы разыгрались лютые. Кузнец дело совсем забросил. Поселился в самой его серёдке ядовитый страх, и выедал он помаленьку кузнецово нутро. Тощий и злой, днями слонялся папаша Валес по деревне, клянчил на стаканчик. Люди жалели и презирали его, но с голоду сдохнуть не давали. О дочке тот вовсе не заботился. Как она в эти дни не померла — ума не приложу. Видать, болотница её всё ж навещала.
Вскорости сердобольные кумушки забили тревогу — ребёнок есть ребёнок. Что делать? На душу-то грех брать никому неохота, но и в дом такое смурное дитя — тоже. Созвали в доме старосты сход и после споров да пересудов постановили: взять с каждого дома по пяти монет - или едой и детской одежей — в уплату тому, кто согласится заботиться о девочке до той поры, пока она сама о себе позаботиться сможет. Вызвалась старушка-портниха: у ней глаза от старости совсем замылились, нитку в иголку с седьмой попытки продевала, а тут и приработок, и радость — всё ж дитя.
Старуха-то, чтобы по морозу до кузни каждый день не топать, скоро совсем в доме кузнеца обосновалась. Одну печь топить всё ж проще, чем две. Привязалась она к девочке, Рией её кликать стала в честь сестры своей покойной. Поначалу думали - помрёт девка без кормилицы. Но та живучая оказалась, на коровьем молоке выгодовалась.
Рия росла — росли и кривотолки. Портниха-то, не будь дурой, деньжат где-то наскребла да спустя полцикла коровой на кузне обзавелась. Оно и понятно, да только та корова, из-под которой до этого старуха молоко для Рии покупала, в тот же день издохла, хотя молодая была и здоровая. Посудачили люди и забыли — да не все. Хозяйка коровы той над воротами в скотный двор мешочек со свежей вербеной вешать стала, а под порогом дома нож зарыла — на всякий случай.
Какое-то время спокойно всё было, пора посевов подошла. Посеялись горянцы, зерно в рост потянулось - и тут такой град случился, какого на моей памяти не бывало. Пронёсся он по горянским полям, как стадо гоблинов, побил первые всходы и затих — ни Шкварку, ни Прилесное, что ближе всего к Горяне, не задел. Посеялись горянцы снова, да подстраховались: вызвали аж из самой Жмури церковника. За ним староста лично ездил, и плату поп взял немалую. Скинулись всем миром, уплатили. Тот освятил борону, побормотал над ней, водой побрызгал и велел вкруг поля проборонить борозду непрерывную. Горянцы-то народ не особо верующий, да и церквей этих кругом, как вшей у кикиморы: в одной Вилейке четыре знаю, и каждая о своём толкует. Этот попок из неодеистов был, вещал, мол, «Запредельная Тьма через семь циклов накроет весь Плоский Мир, и лишь те выживут и дождутся прихода Великого Светлого Део, кто уверует и придёт в наши братские обьятия уже сейчас, и покается в грехах своих, и отдаст всё, что имеет, на благо светлых братьев», и всё в таком роде. Складно так говорил, помню, даже меня озноб пробрал. Тётки, понятно, ревели в голос, однако отдавать «всё, что имеют» не спешили. Повизжал попик ещё пару дней на площади, порыскал по дворам, выспрашивал да вынюхивал, и кто-то на Рию ему, видать, указал. Поп на кузню помчался, да заплутал не-пойми-как: кузня-то на отшибе стоит, но дорога к ней одна. Вернулся тот в Горяну провожатого себе выискивать, но никто вести его на кузню не захотел: боязно ли людям стало или совестно — пойди разбери. Пригрозил тогда поп жителям вечным проклятием и отправился на кузню второй раз, но вскоре примчался обратно: ряса разорвана, глаза выпучены, морда расцарапана. Старосте, в доме которого он все эти дни жил и столовался, ничего толком не объяснил, схватил своё барахло и смылся так быстро, будто вся «запредельная тьма» гналась за ним по пятам.
Понятно, после этого люди на кузню вовсе заглядывать перестали — кому оно надо. Только детишки любопытничали, тёрлись около да домашним рассказывали: живёт, мол, у кузнецовой дочки разноцветная кошка да петух чёрный, а кур нету, и зачем ей петух без кур — непонятно. Что залез один малец на старую иву, какая у пруда за кузней растёт, да сорвался и ногу до кости разодрал. А тут будто бы Рия показалась да кровь заговорила. Много небылиц рассказывали — всего не упомнишь.
Прошло время, Рия превратилась в девицу. Цельными днями она по хозяйству крутилась да за папашей приглядывала. А тот что ни день надирался и к вечеру уж лыка не вязал. Отец-то Рию родной не признавал, да и из дому погнать не мог — духу не хватало. Кликал он её не по имени, а не иначе как «ведьмин подкидыш». В деревне поговаривали, что дом их проклят, что таинственная кормилица навела порчу - много слухов ходило вокруг заброшенной кузни. Бывало, конечно, Рия в деревню выходила — прикупить в лавке мелочишки какой — старуха-то ей, как померла, все сбережения свои оставила. Горянцы кузнецову дочку стороной обойти старались, да не всякий молча проходил. Кто промолчит, а кто и бросит в спину: «ууу, неблагодарная, змею на груди пригрели» или того хуже. Понятно, девка людей чуралась, ведь за всю жизнь ей никто слова доброго не сказал. Одна слепая портниха, видать, Рию и любила. Тому, что сама знала, обучить успела, тем болей, что девка к рукоделию способничала.
И стала Рия кукол мастерить. Из лоскутков, старых пуговиц и прочего хлама. Куколки выходили миленькие, хм...можно сказать даже, что Рия была мастерицей...настоящей выдумщицей. Детишкам те ляльки дюже нравились, но суеверные родители и слышать не хотели о том, чтобы купить такую забаву своему чаду. Уж лучше пусть играют с деревянными чурбаками по старинке да от греха подальше.
Да слухи-то по дороге рассеиваются. Отойдёшь от Горяны – а в Шкварке уж свои небылицы. Да и куклы те впрямь хороши были. Видно, что с душой деланы. Будто живые. Вот как-то я и выменял у Рии две игрушки на меру сукна и пару монет, а в Жмури продал их втридорога против уплаченного, причём в первом же доме. Так у нас и повелось: как прохожу через Горяну, так обязательно на кузню загляну: и мне выгода, и девке приработок. А она и мне-старику рада будто, улыбается. Любая живая душа к другой тянется, а Рия со смерти портнихи и вовсе одна-одинёшенька осталась, ежели ейного извечно пьяного папашу в расчёт не брать. Как продаст Рия мне своих кукол, так её отец сразу в лавку за вином гонит. Ну, понятно, она и муки прикупит, и соли. Обвешивали кузнецову дочку больше других, да ей не привыкать-стать к злобе людской.
Со временем мы, можно сказать, подружились. Девка осмелела малость, заговаривать со мной стала, выспрашивать про другие земли, где бывал я да что видел. Смотрю, и с ней покалякать нескушно вроде — деваха-то не дурой оказалась, и слушать умела, и шутку подхватить. А мне большего от людей и не надобно.
Бродячий торговец в наших местах — что твой менестрель: многое увидишь да узнаешь, по миру странствуя. Так и стал я в кузнецовом доме засиживаться: побалакаю с Рией, пропущу стаканчик-другой вместе со старым папашей да пойду своей дорогой. Надо сказать, что выглядел бывший кузнец диковато — бородёнка нечёсана, космы торчат, ногти грязные да обломанные, словом, он был похож скорее на тролля...- тут Бай Пуговица запнулся, обведя тревожным взглядом таверну, - в смысле, я не хотел бы обидеть никого из присутствующих....
-Не боись, старик. Троллей сегодня нет. И не заходили,- ухмыльнулся Буч, хукая на очередной стакан. - Но ты поосторожней, они такие сравнения не любят — больно обидчивые. Сами-то себя красавцами считают.
-А, ну-ну, - облегчённо крякнул Бай. - Выпью я, значит, за папашино здоровье да и девку развлеку малость. Ей в радость, а мне передышка — кузня-то на отшибе от села стояла, у леса почти, и дальше уж моя дорога из Горяны шла. Стал я нитки — иголки, остатки пуговиц да обрезки тканей приберегать для рииных поделок, а она аж светится вся — так благодарна за малую доброту. Вишь, непривыкшая. Только замечать я стал: как дело к ночи идёт — гложет её что-то, прямо душу выжигает: на месте не усидит, слово через слово слышит. И, как только солнце к Голове подкатывает – Рия меня за порог: «Иди, мол, дядюшка, мне папашу спать укладывать пора». Ласково так, да упорно спроваживала. Да...
Так вот: жил в том селе парняга один — Бранко Дробут, сын того самого лавочника, что любого покупателя не прочь объегорить. Только Бранко не в папашу пошёл: был он парень видный да пригожий, словно и не лавочникова кровь в нём текла. Кто знает - мамаша-то ихняя давненько померла. А кому она свечой на оконце по молодости маячила, покедова лавочник за товаром уезжал, теперь не дознаешься. Вот брат его — тот был папаше достойной заменой: ещё мальцом, помню, насобирает, что найдёт в лавке — сала кусок засохшего, хлеб, что вчера не продался, да вместо того, чтоб собаке отдать — предложит какому-нибудь сынишке бедняка-оборванца. А взамен тот должен его работу по дому сделать — в лавке подмести, воды натаскать и что там ещё отец накажет. Звали его Скерик, сам ростом невелик, лицо рябое, глазки маленькие, словом, понятно, отчего он брата-красавца не любил и при случае лавочнику на него наговаривал.
Пошёл как-то Бранко к отцу и сказал, что хочет мир посмотреть, что не лежит у него к торговле душа и желает он освоить ремесло оружейника. «Отпустите,- говорит,- папаша, в Жмурю. Пойду к мастеру Ромулу в ученики и подмастерья». Лавочник такому обороту обрадовался — Скерик-то ему был понятнее и роднее. Про себя, конечно, он Бранко болваном обозвал, а вслух сказал: «Иди, только тебе ж деньги понадобятся: одёжи там прикупить, на дорогу, да за обученье Ромул возьмёт. Ты три седмицы в лавке отработай, и коль не хочешь честное ремесло лавочника осваивать, то поставлю над тобой Скерика старшим, спустя три седмицы рассчитает он тебя в зависимости от твоего усердия, и тогда иди себе с богом, сынок». Но Бранко тут же смекнул, что папаша его надуть не прочь. Щедрость и справедливость у Скерика никогда в почёте-то не были. Поклонился он бате своему и говорит: буду, мол, работать на совесть, а ты мне лично пятьдесят монет через договоренный срок выложишь, иначе сам уйду и благословения твоего не дождусь — мало ли я на тебя бесплатно батрачил? Лавочник повздыхал-поохал, обозвал сына «грабителем» и «разбойником», но согласился. Так младший, Скерик, стал управляющим лавкой, а старший, Бранко, поступил к нему в услужение. Да только не видать ему было своих пятидесяти монет и до третьей седмицы он в лавке не остался,- тут бродячий торговец прервал свой рассказ и обратился к Бучу.- А что, хозяин, не мешало бы горло промочить. Плесни, будь ласков, ещё кружку грога — больно хорош.
«Промочив горло», Бай Пуговица продолжил рассказ. Ночь завесила окна таверны чёрным крепом, и бесприютные ночные духи льнули к стёклам, вслушиваясь в человеческую речь.

Через несколько дней после разговора с отцом Бранко возвращался с мельницы и нёс на плече тяжеленный мешок с мукой. Скряга-лавочник зажилил запрягать и гонять лошадь ради одного мешка, и парню пришлось тащить муку на своём горбу. Повернув на площадь, он услышал хохот и улюлюканье, и среди голосов различил фальцетик своего братца:
-Эй, красотка, пройдёмся вечерком! Твой папаша против не будет!
-Да он к вечеру тени своей не узнает, не то что дочки! - подхватил кто-то.
-Не его это девка, она ж ведьмин подкидыш!
-Эй, ведьма, задери подол — хочу на хвост глянуть! - донимал бедную девушку Скерик, считавший себя неотразимо остроумным. У лавки собралась целая толпа. Стайка девушек кокетливо плевалась семечками в сторонке и хихикала над прибаутками парней. А добрым молодцам того и надо было, они подзадоривали друг друга и расходились всё больше. Детвора носилась вокруг в полном восторге, напевая:
Кузнецова дочка,
Выкуй мне колечко,
Нашепчи словечко,
Стану я богатым,
Только б не рогатым!

Бранко ускорил шаг. Мешок был слишком тяжёл, он поставил его на землю и побежал. Ворвавшись в центр веселья, он увидел Рию. Она стояла, прижав к груди свёрток с покупками, часть которых валялась на земле. Длинные чёрные волосы растрепались, всё тело её мелко тряслось, но она упорно смотрела в землю под ногами, словно в ней одной видела опору и защиту. У Бранко потемнело в глазах, и он начал молча раздавать тумаки. А, надо сказать, рука у парня была тяжёлой. Он бил направо и налево, шумно выдыхая с каждым ударом, словно опускал топор на никак не желавшее раскалываться дубовое бревно. Улица быстро пустела. Детвора разбежалась по домам, парни, кряхтя, расползлись кто куда, и только любопытные девичьи глаза выглядывали из-за ближайшего частокола.
Рия молча подбирала с земли рассыпавшиеся спички и бобы. Вино из расколотой бутыли вытекло, нарисовав в пыли большую бурую кляксу.
-Отец разорётся,- произнесла девушка и подняла на Бранко глаза.
-Не разорётся. Сейчас вынесу тебе новую бутыль,- неожиданно для самого себя сказал Бранко, и взгляды их встретились...
Ночью, лёжа в своей каморке, парень безнадёжно влюбился. Да, он с детства слышал толки о «ведьме с кузницы», но люди любят болтать всякий вздор. Просто она не похожа на остальных, и это пугает. Ведь никто не знает, какая она на самом деле, никто, кроме него...Он смотрел в темноту и недоумевал: как же раньше он не говорил с этой странной девушкой — такой хрупкой и такой сильной. Ни слезинки он не заметил на её лице, ни злости, ни страха — только глубокую, длинную, как дорога, печаль в глазах, походящих цветом на жухлую траву, что томится от зноя в ожидании смерти от косы или заморзков. И что-то ещё...Бранко заглянул в них - и будто исчез на мгновение. Ему казалось, что он ранен в голову, сердце и живот одновременно, и эти раны не заживут никогда.
На следующий день Бранко поднялся сам не свой. Работа не спорилась, всё валилось из рук, и кусок не лез в горло. Голова была пустой и лёгкой. Странное желание сорваться с места и побежать, как молодой пёс, навстречу солнечному свету, приводило Бранко в смущение и заставляло глупо ухмыляться. Так как такой беды с парнем до сей поры не случалось, то он решил, что болен, и пошёл сказать отцу, чтобы тот вычел день из платы за его работу. Лавочник тут же принялся нудить: вступился-де за убогую, брату фингалом рожу попортил, родную кровь, мол, не уважаешь - и всё в этом духе. Но Бранко не дослушал и, прихватив с собой зерно для помола и зачем-то бутыль с вином, объявил, что занесёт зерно на мельницу и затем прогуляется, «а то уж голова от ваших, папаша, нравоучений раскалывается». И пока лавочник соображал, какой суммой наказать сына за такую дерзость, тот хлопнул дверью и был таков.
Пошёл Бранко на мельницу, а сам чует — ноги несут его в сторону кузни. Сопротивлялся он, понятно, недолго и, схоронив мешок с зерном под кустом терновника, повернул на кузню. Когда он добрался — был уже полдень, и бывший кузнец обедал во дворе дома.
-День добрый, папаша Валес, и приятного вам аппетита,- вежливо поздоровался Бранко и слегка поклонился.
-И тебе добрый,- тот прищурил слезящиеся глаза, всматриваясь в незнакомое лицо. Он уже давно почти перестал ходить, в Горяне не показывался и никого из деревенской молодёжи не знал.
-Я Бранко, сын лавочника, пришёл вас проведать,- не зная, чем объяснить цель своего визита, ляпнул парень.
-Какая честь для старого Валеса,- съехидничал бывший кузнец, захихикал и закашлялся, подавившись похлёбкой. - Что ж, проходи, садись. Эй, несчастье моё, у нас гость! Где тебя носит, ведьмино отродье! - хрипло закричал Валес в сторону дома, явно обращаясь к дочери. Бранко поморщился, но ничего не сказал. - Есть будешь?
-Спасибо, откажусь. Я уже,- соврал Бранко.
-Ну, как знаешь. Мы гостей не ждали,- кузнец изобразил на лице кислую учтивость и продолжил хлебать из миски. - Может, выпьешь?
-Не хочется. А вы, папаша, не стесняйтесь,- кивнул Бранко. - Да, я вам тут гостинец принёс, — он достал из-за пазухи бутыль.
-Вот таких гостей я люблю! - вскричал Валес и в восторженном порыве хлопнул Бранко по плечу. Затем поднёс палец к губам, воровато оглянулся и поставил бутыль под стол.- Учует ведьма — зелья тудыть подмешает. Сгноить меня хочет, тварь поганая.
Бранко пожал плечами, не зная, что ответить, и поёрзал на табурете.
- А как вообще?- поинтересовался Бранко и покраснел от собственной деревянности.
-Вообще ничего,- с готовностью откликнулся папаша Валес, вытер грязным пальцем непрошеную соплю, быстренько её слизнул и уставился на гостя немигающим взглядом.
-Ну уж...- Бранко вконец опешил. Обязанность поддерживать эту милую беседу невыносимо тяготила его. Наконец из дома вышла Рия.
И так совпало, что в этот самый момент солнечный луч упал на неё, и чёрным глянцем блеснули волосы, и длинные ресницы отбросили свою тень на нежную белизну щёк...словом, у Бранко перехватило дух. Он неуклюже вскочил, опрокинув табурет, и поклонился. Рия тоже кивнула и поставила перед отцом миску с дымящейся вареной кукурузой.
- День добрый,- тихо поздоровалась она. - Отец, бутыль была полна перед тем, как вы начали обедать, а теперь только на дне осталось,- укоризненно пожала плечами девушка и присела на край лавки.
- А ты мне не указ! - взвизгнул старик и уткнулся в остатки похлёбки. - Ведьма сраная,- зачем-то добавил он, но девушка даже бровью не повела. Валес хлопнул кулаком о стол, видимо, осмелев при госте. - Ублюдочное отродье, будешь отцу указывать, - он горячился всё больше, осыпая Рию потоком брани, но она смотрела куда-то в сторону леса и молчала. Бранко совсем растерялся: не станешь же бить немощного жалкого старика за его же столом!
- Ешьте свой суп, отец, ешьте, - наконец монотонно произнесла девушка, и в тот же момент старик поднёс ложку ко рту, словно послушный ребёнок. Всё это было более чем странно, и Бранко не нашёл ничего лучшего, чем снова сесть и замолчать. Он смотрел на девушку, но она не отводила взгляд от тёмнеющей за полем гряды деревьев и тяжело дышала, словно с кем-то боролась. Бранко даже почудилось, что он услышал тихое утробное рычание. Наконец Рия глубоко вздохнула и перевела на гостя чистый спокойный взгляд зеленоватых глаз:
- Пойдём прогуляемся? - просто предложила она. Тот живо вскочил, снова опрокинул и водворил на место злополучный табурет и коротко, с достоинством, кивнул старику. Рия плавно поднялась и пошла по направлению к лесу, даже не оглянувшись на отца, а тот смотрел ей вслед безумными округлившимися глазами и бормотал, брызжа слюной и кусочками недожёванной пищи:
- Будь ты проклята! Будь ты проклята!
Когда Бранко поравнялся с девушкой, она неожиданно взяла его за руку. Они молча шли некоторое время, пока Рия не остановилась и не посмотрела на своего гостя в упор:
- Не связывайся со мной.
Она стояла перед ним прямая, и Бранко почудился звон тетивы под стрелой.
- Почему?
- Потому,- девушка устало опустилась на землю. Бранко уселся рядом.
- Но ты нужна мне,- вдруг выпалил он и сам опешил. Рия посмотрела на него, и боль, словно капля расплавленного воска, упала из её глаз на траву. Бранко тут же прикрыл это место ладонью, обжёгся и отдёрнул руку.
- Ты чувствуешь?- спросила она.
- Да.
-Это и есть моё проклятие. Я ведь и вправду проклята. Проклята! - вдруг выкрикнула она в сторону леса, порывисто вскочив и сжав кулаки.
- Прокля-тааа!!! - зашумели деревья в ответ, потемнела и взметнулась тревога.
-Кем проклята? - хрипло спросил Бранко и облизнул пересохшие губы. Но Рия уже овладела собой:
-Уходи. И не приходи больше, - и было в её голосе и всём тонкой, но сильном теле что-то такое, чему нельзя было не повиноваться. Парень нехотя поднялся и побрёл прочь.
Он шёл, глядя под ноги, пока не наткнулся на куст тёрна у дороги. Непонимающе уставившись на него, Бранко вспомнил о мешке с зерном и наклонился со вздохом, чтобы его забрать. Мешка не было.
Бранко обвёл мутным взглядом обочину — десятки терновых кустов, похожих друг на друга, как и все близкие родственники, окружали его.
- Странно,- пробормотал парень. - Утром их здесь точно не было.
В возникших за день зарослях раздался чей-то задорный смешок, каркнула ворона, и всё стихло. Бранко пошарился в поисках мешка ещё какое-то время, в сумерках он мерещился ему то здесь, то там, увлекая всё дальше и дальше от дороги в густеющий лес. Наконец Бранко поднял голову и осмотрелся — пыльная лента дороги едва белела в угасающем дневном свете, ещё немного — и Бранко заблудился бы окончательно.
-Чертовщина какая-то,- пробормотал парень и начал продираться напролом сквозь колючие заросли. Но дорога исчезла. Бранко не хотел признаваться себе, что напуган, пока не заметил кровь: он ломился сквозь терновник так рьяно, что порвал куртку и поранился. Остановился и задумался. И почему-то вдруг чётко понял, что должен что-то вспомнить, что-то из детства....Наконец скрипучий бабушкин голос зазвучал в голове..точно! Бранко ухмыльнулся, снял и вывернул наизнанку куртку и, одев её снова, забормотал: «Джек-болотный огонёк видеть вдруг меня не смог, стал прозрачнее воды — мигом спасся от беды». Тут же сквозь колючки снова волшебным образом замаячила дорога. Выйдя из терновника и отряхиваясь, Бранко услышал за спиной женский протяжный стон. Стремительно обернулся, заметил метнувшуюся тень, плюнул в пыль и быстро зашагал к деревне. Больше он не оглядывался.
Бранко продержался два дня и половину третьего в тревоге и догадках. Ругань отца и издевки брата не трогали его. Бранко было уже почти наплевать, сколько вычтет с него лавочник за потерянное зерно и муку. «Неужто она околдовала меня?- думал он, подходя к поленнице.- Тогда зачем прогнала?- спрашивал он себя, беря в руки топор.- И что это за проклятие, о котором все шепчутся по углам? - задавал он себе страшный вопрос, застывая с топором в руках.- Пойду — и не отступлю, пока не добьюсь от неё ответа!» - наконец решил Бранко и со всей дури воткнул топор в огромную колоду, и та жалобно пискнула в ответ.
Вечерело. Бранко шагал в сторону кузни, удаляясь от Горяны. Проходя мимо одинокого тернового куста, едва сдержался, чтобы не ускорить шаг. На душе было муторно. Когда он приблизился к кузне, совы уже досматривали последние дневные сны, а куры обсиживали шестки.
Бранко подошёл к дому и прислушался. Ни звука. Он постучал. Быстрые лёгкие шаги, звякнула щеколда, скрипнула, приотворившись, дверь. Рия шмыгнула за порог и сразу захлопнула дверь за спиной.
- Что ты тут делаешь? Уходи быстро!
-Не уйду. Не уйду, пока не поговорю с тобой.
-Ох. Ну, приходи завтра. Днём только приходи,- было ясно, что она очень напугана — даже губы побелели.
- Чего ты так боишься?
-Уходи.
-Нет. Пока не пойму, что происходит, с места не сойду.
-Прошу тебя,- девушка почти умоляла.
-Нет.
-Во мне почти не осталось силы приказать тебе - ты просто должен меня послушать. Уходи, не то случится беда. И со мной, и с тобой. Верь мне, - шептала она, отталкивая его от порога, и столько мольбы было в любимых — теперь он точно знал, что любимых! - глазах, что Бранко поддался. Он нерешительно потоптался на месте и окончательно сдался:
-Так и быть. Но я вернусь на рассвете.
-Не на рассвете. Днём.
-Днём,- эхом повторил Бранко.- И ты мне всё расскажешь.
-Хорошо. Только уходи быстрей.
- Обещай.
- Обещаю,- упавшим голосом прошептала Рия. -Теперь иди.
Она стояла беспомощная, опустив голову, и была так близко, что Бранко не удержался и провёл рукой по чёрному шёлку волос. В ответ на ласку Рия подалась всем телом и на миг уткнула голову в его плечо. Бранко тут же обнял её, но она ловко выскользнула и хлопнула дверью прямо перед его носом. Поморгал парень, посмотрел на дверь, развернулся и побрёл восвояси.
Огромный, тяжёлый и холодный камень лежал у Бранко на сердце, безотчётная тревога росла и ширилась внутри, и он не мог понять, в чём дело. И было что-то ещё, что-то…Не ведал Бранко, что хитрый и злопамятный братец Скерик шёл по его следам от самой лавки. Любопытно тому стало, отчего это старшой не закончил рубить дрова, бросил дело наполовину и куда-то умёлся, непохоже это было на Бранко. Притаившись за кузней, Скерик подслушал разговор брата с Рией и, сгорая от любопытства, решил остаться и подсмотреть. Что происходит такого в доме кузнеца, о чём все только догадываются? Ему было страшновато, но подогревала мысль о том, что Валина — дочка зажиточного крестьянина— будет восхищена его храбростью и станет менее строга с ним. Уж очень ему Валина нравилась, но она всё отнекивалась да отшучивалась. Проще говоря, девицу отпугивало уродство лавочника, хотя и манили его денежки. Вот Скерик и решил прослыть храбрецом, чтобы склонить колеблющуюся чашу весов в груди пухленькой Валины к браку и всем вытекающим из него утехам. Да только после той ночи Скерику стала не нужна ни Валина, ни её прелести.

Сумерки окутывали кузню и полуразвалившиеся пристройки красноватой дымкой. Рия задумчиво наблюдала сквозь оконную паутину, как истончается грань между миром живущих и миров мёртвых. Она уже слышала их призывный разноголосый шёпот и предчувствовала ночную метаморфозу. Сегодня она не сможет это остановить — слишком устала за последние дни. «Вот не думала, что любовь так утомительна»,- вздохнула девушка и, не оборачиваясь, послала отцу приказ. Через мгновение перестала чувствовать спиной взгляд испуганных осоловелых глазок. Стало чуть легче. Паук закончил ткать. Завязал последний узелок, довольно потёр лапки и неподвижно завис в ожидании жертвы. Рия невесело подмигнула ему — мелкая дрожь уже охватила всё её тело и душу, голоса стали громче: «Пить...Дай нам напиться...Здесь так холодно и темно...Жажда невыносима...Нам трудно дышать...»

Вот уже стало совсем темно. В доме кузнеца было тихо, как на кладбище, и свет не зажигали. Выкатилась луна, с интересом глянула на притаившегося Скерика, и поспешно отвернулась. Кому охота смотреть на такое? Заброшенная кузня и покосившийся старый дом в её бледном свете выглядели совсем нежилыми. Скерик уже начал было позёвывать и жалеть о своём порыве. Но вдруг тихонько скрипнула дверь и что-то юркнуло в темноту. Скерик метнулся к стене и сходу нарвался на грабли, те пребольно врезали ему по лбу, он не удержался и громко ойкнул. Горбатая тень остановилась, прислушиваясь. Скерик замер. Он старался не дышать, но было поздно: существо медленно двигалось к нему, плывя над землёй. Бедняга хотел бежать, но кости вдруг стали мягкими, а язык совсем окостенел. Он не мог ни крикнуть, ни пошевелиться. Существо приблизилось и внимательно смотрело на него огромными блестящими глазами, из которых сочился яд. Ростом оно было с большую собаку, острые уши на тяжёлой голове находились в постоянном движении, ухмылка растянутого до висков рта щерилась в волчьем оскале. На месте, которое обычно занимает нос, у твари чернели два провала, которыми она с шумом втягивала воздух. Длинные волосатые руки висели ниже колен, кривые короткие ножки и грузное, замотанное в какие-то тряпки тело выглядели нелепо и жутко, за спиной у существа трепетали два огромных вороньих крыла.
- Ты пришёл посмотреть на мой хвост?- грустно проскрипела карлица и кокетливо склонила голову набок. - Что ж, вот и он,- и она резко хлестнула Скерика чешуйчатым длинным хвостом точно по тому месту на лбу, куда несколько мгновений назад пришёлся удар грабель. Скерик всхлипнул и осел на сено.

Перед рассветом лавочника трясущимися руками разбудил седой сгорбленный старик, в котором тот с трудом и ужасом признал своего сына. В его возбуждённом бормотании лавочник разобрал слова «ведьма», «кузнецова дочка», «карлица», «оборотень». Выпив залпом стакан крепчайшего первака, Скерик наконец смог кое-как рассказать о том, что он видел. Как очнулся на заброшенной кузне и добрался до дома, он рассказать не успел. Отец заставил его выпить ещё стакан и, погружаясь в беспокойный сон, Скерик пробормотал: «А Бранко-то на рассвете с ней условился...».
Первое, что сделал лавочник — запер снаружи комнатушку Бранко, закрыл ставни на его окне со стороны улицы и через площадь поспешно засеменил к дому старосты.
Староста, грузный пожилой мужчина, выглядел совершенно нелепо: в ночном колпаке и распахнутой на волосатой груди сорочке он охал, с плеском хлопал в ладоши и приседал, словно наседка перед тем, как снести яйцо. Немного придя в себя, он срочно отправил старшего сына в Жмурю с письмом тамошнему голове и приказал скликать народ.
Ворвавшись в дом кузнеца, селяне обнаружили Рию, без сил лежавшую у порога. Лицо и руки её были испачканы кровью. Ведьму осторожно потыкали вилами — авось выкинет что! - но та в ответ лишь слабо застонала. Деревенские осмелели, быстренько связали её и хотели сразу убить, но староста вовремя остановил самосуд, пригрозив жмурянской тюрьмой любому, кто посмеет подойти к девушке:
-Пусть инквизиция разбирается! Колдовство - по их части. Они в этих делах собаку съели...и не одну.
Рию бросили на телегу и привезли в старостину конюшню, так как тюрьмы в Горяне не было. Охранниками к пленнице приставили двоих здоровенных верзил - дожидаться приезда властей, прибытие которых ожидалось к вечеру (Жмуря-то от Горяны в полудне пути будет, если ехать иноходью). Верзилы обвешались чесноком и вербеной и старались держаться от ведьмы подальше.
Придя в сознание, Рия попросила пить.
-Дай ей воды,- пихнул товарища в бок тот, что был поздоровее.
-Ага, сам дай, раз такой умный.
-Иди. Говорю тебе, не съест же она тебя.
-Может, и съест, мы ж её дражнили. Бабы — они существа мстительные, тем более ведьмы,- филисофствовал первый,- о, смотрит. Не гляди — гляделки выколю! - испуганно взвизгнул парень и невольно попятился.
-А ты попробуй! - ведьма зло сплюнула и отвернулась.

Бранко проснулся и глянул в окно. Ещё совсем темно. Странно, ведь он уснул далеко за полночь, но чувствовал себя отдохнувшим. «Это любовь придаёт мне силы»,- решил парень, потянулся и бодро вскочил с тюфяка. Однако на душе было погано. Бранко потянул на себя ручку двери — заперто! До его сознания дошло, что приглушённый гул за окном — это шум множества людских голосов. Горячая тошнотворная волна беспокойства метнулась от ступней к макушке. Бранко дёрнул изо всех сил и зажмурился — яркий солнечный свет заливал общую комнату. В тишине одиноко зудела муха. Какой-то старик лежал на кушетке у окна и безучастно смотрел на него:
- Пригвоздили ведьму твою,- прозвучал, как из могилы, его голос, в котором Бранко уловил знакомые писклявые нотки.
-Скерик?
-Будь ты проклят за это,- кивнул ему Скерик.
-Где она?
-Надеюсь, уже в огне,- промямлил тот и уткнулся в подушку.
Растрёпанный и босой, Бранко выскочил на площадь. Здесь толпился и гомонил народ — похоже, собралась вся деревня. Озираясь, как полоумный, и плохо соображая, Бранко услышал рядом голос соседа-кожевенника:
-..вот и прикинул я — неспроста это: не было доселе мышей в амбаре, а тут ещё баба моя говорит — мешочек с костяшками да нитками у калитки нашла — точно перекинутый, я к мальцу своему — покажь, говорю, ту ляльку, что ты надысь приволк...
Бранко метнулся к кожевеннику и схватил его за плечо, тот испуганно дёрнулся:
-А ну, скинь лапу!
-Где Рия?
- Скинь, говорю, лапу, парень, хуже будет.
Бранко крепко вцепился в мясистое кожевенное плечо:
-Говори!
-В конюшне старостиной ведьма твоя,- пошёл на попятную сосед.- Гляди, чтоб и ты там не оказался.
-А где ж мне быть-то теперь?- спросил Бранко то ли у него, то ли у себя и побежал к старостиному дому.

-Да что ты кости греешь,- подгонял один из рииных сторожей другого. Он проигрывал и злился,- не по правилам это! Бросил — и баста, чего колотишь, как баба сметану!
-Не горячись, Буба, везёт мне сегодня,- примирительно подмигнул товарищу второй и выбросил пару четвёрок.- «Повозка»! Ах-ха-ей!
Они играли в «чёт-нечет» уже третий кон и периодически опасливо косились в угол, где лежала связанная пленница.
-А, чтоб тебя,- крякнул Буба и потянулся к бадье с водой. - Не мой день.
Зачерпнув полный ковш, он с шумом и хлюпаньем напился:
-Хороша водица!
-Парит цельный день, как в бане.
-Видать, к вечеру ливанёт. Эй, ведьма,- вдруг обернулся он к пленнице,- дам воды — руку не откусишь?
-Откушу, конечно, и голову заодно,- пробурчала Рия из своего угла.
-Ну, как знаешь. Бросай, Марек.
-Ага,- Марек выбросил,- Четыре-три! «Культя», Мора её раздери.
Буба снова потянулся к бадье:
-Ээх...чтоб тебя. Живая ж душа. Нквизиторы, небось, водицы не поднесут.
-Ну и бес с ней,- рявкнул Марек.- Ходи давай, пусть подыхает.
-Не могу я! Жарища такая,- Буба нерешительно приблизился к Рие.
-Не цапнешь?- ещё разок поинтересовался он.
-Что я, собака, чтобы кусаться.
-Ты хуже собаки, сучье вымя!- взвизгнул Марек, но Буба махнул на него ручищей:
-Не слухай его, девка. Пей давай, пока не передумал,- и поднёс Рие ковшик ко рту.
Пленница внимательно глянула на него и жадно прильнула к черпаку.
-Спасибо.
Буба поспешно отошёл и занял прежнее место:
-Сказал бы тебе «на здоровье», да нашто теперь оно тебе.
-Хорош болтать! Староста наказал вообще с ней не балакать, а ты тут «сю-сю» развёл. Ходи давай.
Буба сходу выбросил «маму» и ухмыльнулся:
-Шесть-шесть! Вот это я понимаю! Давай полгроша обратно.
Затем выбросил подряд три пары и отыграл половину проигрыша.
-Уу, ссука,- прошипел Марек в сторону Рии, лошадь в ближнем загоне испуганно ржанула. В дверь замолотили:
-Кто там?
-Открывай!
Буба подошёл к двери и скинул засов.
-А, ты? Ну и видок у тебя, парняга,- покачал он головой.- Пускать не велено никого.
-Пусти!- Бранко так отчаянно смотрел на Бубу, что тот на мгновение замешкался, но тут же опомнился и попытался вытолкнуть Бранко на улицу.
-Буба, мы ж с детства дружки. Прошу, пусти.
-Гони его! Нам тут самим потом придётся ответ держать. Своя голова дороже!- заверещал Марек, но вдруг как-то обмяк и отвалился спиной на солому.
-Аа...чтоб тебя...- успел промычать Буба и мягко осел к бранковым ногам.
-Долго не смогу их удерживать. Скоро проснуться,- услышал Бранко голос Рии и метнулся к ней. Рывком поднял её на руки и прижал к себе, затем осторожно усадил на солому:
-Как перепеленали, гады! Погоди, резак какой найду,- Бранко вскочил, но девушка остановила его:
-Нельзя. Сбежим — их за меня повесят,- кивнула в сторону храпящих охранников.- С такой ношей жить погано. Если развяжешь меня, они тоже в ответе будут.
-Но как нам быть?- хрипло спросил Бранко, сглотнув подкатывающий к гортани горячий ком: на Рию было больно смотреть.
-Сперва умой меня.
Бранко набрал воды и бережно отёр с её лица присохшую кровь.
-Били тебя?- голос его был мрачен.
-Нет. Не помню. Но кровь не моя.
Бранко выжидающе молчал.
-Ведьма я. Сам знаешь,- наконец выговорила Рия.
-Рассказывай всё.
-Оно тебе надо?
-Спрашивает ещё! Ты же обещала, помнишь?
-Обещала...Обещала - расскажу, но после ты навряд захочешь видеть меня.
-Ерунда. Я люблю тебя.
Девушка ласково посмотрела на него, улыбнулась. В конюшне посветлело. Затем она закрыла глаза и выдохнула:
-Что ж, сам захотел...Времени у нас немного...буду покороче. Слышал, небось, будто болотница меня вскормила?
Бранко кивнул.
- Это правда. То, что я коров выпивала и порчу на поля наводила — враньё. Это Она. Имени её тебе лучше не ведать, да и никому из живых.
С молоком передала Она мне силу свою — и своё проклятие. Сделала слугой. Твой брат видел жуткое тело, в котором я живу по ночам.
-Скерко!- парень обхватил голову руками: они с братом никогда не были близки, но его предательство неожиданно глубоко уязвило Бранко. За обидой мгновенно последовало чувство вины — Бранко понял, что Скерик выследил его — ох, и почему Бранко был так неосторожен! Ведь братец вечно суёт нос не в свои дела, и нельзя было забывать об этом!
- Но я летаю не каждую ночь — нет,- поспешно продолжила Рия.- Со временем я научилась бороться, оставаться собой: травы и камни, и особое время...Да это ни к чему тебе.
-Понимаю. Твой отец...он тебя потому боится, что видел в этом теле...теле кого?
-Ламии,- девушка сделала вид, что устраивается поудобнее — ей просто не хотелось смотреть на Бранко сейчас.- Но я не пью людей. Она приказывает мне пить, но я обхожусь птицами и лесной мелочью. По деревне не ворую, да и толку от кур-то? - Рия хмыкнула,- силы в них мало. Воли к жизни. Не то что в свободном зверье,- она серьёзно глянула на Бранко,- я всегда потом прошу у них прощения. Но что мне их прощение, оно ничего не меняет! Я убийца.
-Как и любой охотник,- глухо вставил Бранко.
-Да. Отец — он монстром меня никогда не видал. Спать ему велела, этому ещё прежде обучилась, чем слова говорить...да ещё кой-чему. Подчинять чужую волю несложно — надо просто собрать всего себя в центре груди или головы — смотря чего от человека желаешь.
-А моей волей ты тоже помыкаешь?
-Нет,- тихо ответила Рия.- Я пыталась, но это тяжко. У меня с тобой связь, она ослабляет меня...и делает сильнее...
-Почему ты не смотришь людям в глаза?- видно, у Бранко накопилось много вопросов, и теперь он хотел получить ответы на все.- Слухи-то из-за этого ходят...
-Ну, не только из-за этого...- Рия неопределённо мотнула головой.- Я в людей, как в воду смотрю, и мне их до донышка видать. И они в меня, как в воду, глядятся. Сами себя и видят, свой страх да ненависть, оттого и бегут. Чем больше страха и злобы, тем шибче сами себе вредят. Ты — другое дело, в моих глазах ты видишь лишь любовь свою.
-А твою?- Бранко затаил дыхание.
Рия молча и протяжно посмотрела на парня — и ответа ему не потребовалось.
-Со временем моё мастерство и сила росли. У природы да во сне такой, как я, учиться самой жизнью велено. Я и в человечьем облике говорить с любым зверьём да живым росточком могу, а уж... - Рия притихла, видно было, что она колеблется, но, решившись, кивком поманила Бранко поближе. Когда он наклонился, прошептала:- Понимаешь, я ведь и мёртвых слышу, только по ночам. А уж когда в монстра перекидываюсь, то тут мне от них продыху вовсе нет. Чувствую, как они пить-то хотят, жизнью чьей-нибудь напитаться. И такая тоска тогда...
Она зовёт меня и крови требует, поит этой кровью голодные души, чтобы подчинить их себе, узнать их тайны. Души вечно голодны, чем больше они пьют, тем сильнее их жажда, тем пуще злоба, и тем могущественней становится Она. И сопротивляться мне всё труднее. Недавно Она потребовала ребёнка...
-Ребёнка!- отшатнулся Бранко.- Жуть. Зачем ребёнка, что ей, пичужек мало?
-Мало. Ей всегда мало,- злобно прошипела Рия.- Кровь младенца — любимое лакомство мёртвых, тех, что при жизни сами чинили зло, убивали и мучили. Убийцы навеки попадают в голодную серую пустошь, они обречены на скитания и муки, и никогда им не ведать покоя. Она обещала им искупление, обещала подарить покой. Но никогда не выполнит своего обещания, потому что сила мёртвых — это Её сила!
Пленница устало откинулась, глаза её были расширены, и казалось, что какая-то другая, невидимая доселе Рия смотрит ими на Бранко. Ему вдруг стало холодно, хотя к полудню духота и зной стали невыносимы даже в просторной старостиной конюшне.
-Убивать — нельзя. Запомни. Никогда нельзя убивать! Убийство всегда оставляет след. Стереть его может лишь семикратное искупление, но мало кому удаётся замести такой след при жизни. Охотник ждёт, и когда убийца приходит в страну мёртвых — он начинает охоту. Запах крови ничем не перебьёшь. В темноте он идёт на запах, он не спешит. Это его время и его добыча. Он забирает душу убийцы в тоскливую темень, откуда нет спасения.
Она хочет сразиться с Охотником за власть над проклятыми душами, и давно поит их кровью, и давно копит силу...
-Я не понимаю...
Рия глянула на встревоженного Бранко безумными глазами и словно очнулась. Вмиг успокоилась и мягко улыбнулась:
-Да тебе вроде и не надо. Просто не убивай никогда.
-А кур? Или свинью?
-И кур. И свиней — никого нельзя.
-Даже рыб?
-Даже рыб. Рыб тем более — они ведь когда-то умели летать.
-Но что тогда есть?
-В этом-то и гвоздь. Поэтому у всех руки в крови, но если убиваешь ради еды — это можно исправить семью добрыми делами. Но это только если ради еды. Или если убиваешь убийцу, но и тут есть свои условия...
Рия помолчала, на её подвижном лице проступило лукавство:
-В общем, теперь ты знаешь всё, что надо, и по-любому захочешь меня спасти. А потом мы поженимся и нарожаем детишек, и будем жить душа в душу, и всё такое? Так?
-Ну да,- с серьёзной миной ответил Бранко.- Как иначе?
Рия важно кивнула и неожиданно расхохоталась, да так весело и звонко, что лошади откликнулись переливистым ржанием. Бранко обиженно моргнул, но общее веселье быстро увлекло и его.
Отсмеявшись, Бранко отёр слезинки, выступившие от смеха на её лице и, не удержавшись, чмокнул её в мокрую щёку.
-Какая ты! Всю жизнь искал. Всё, я спасу тебя и прикончу ведьму.
-Ага, скорей она тебя. И думать не смей,- Рия резко стала серьёзной.- Я сама. Правда, Она сильнее меня, да за эти дни ослабла я совсем,- девушка глубоко задумалась. -- Инквизиторы уже подъезжают к Горяне. С ними палач, его подручный и солдаты.
Бранко похолодел.
-Что я должен сделать?
-Принести мне бутыль. И ты должен успеть дотемна. Тем более, ночью ко мне ещё троих приставят,- Рия указала глазами на стражников.- За кузней есть маленький пруд...
-Да, я видел.
-Молчи и слушай — времени мало. Возле пруда растёт старая ива, около ствола с севера бутыль закопана с волшебной водой. Эту бутыль Она мне принесла, ещё когда я дитём была, наказала по глотку каждый день делать. Я пила поначалу, а потом чуять стала, что сама себя теряю, так потиху её под ивой и зарыла. А Ей сказала, что наказ выполняю. Это уже когда мысли свои прятать от Неё научилась. Ежели теперь за раз бутыль ту осушу, то, может, и смогу Ей супротивничать.
-Почему ты раньше этого не сделала?
-Боялась. Не вернуться боялась, и Её боялась. И сейчас боюсь, да ждать нельзя больше. Без этой воды я ведь завсегда собой оставалась на большую половинку, даже в теле монстры. А ещё...- Рия хитро улыбнулась,- летать-то здорово. Лучше этого со мной и не бывало ничего, ну, не считая тебя, понятно.
Бранко недоверчиво ухмыльнулся и пожал плечами:
-Летать оно, пожалуй, поинтересней.
- Пожалуй,- не стала спорить Рия.- Теперь иди. И помни, ты должен успеть до сумерек. С наступлением темноты сила мёртвых растёт.

Зной усиливался. Влажное тяжёлое небо колдовским маревом висело над Горяной. Мухи лениво лепились к нагретым оконным стёклам, за околицей назойливо и монотонно каркала ворона. Дальний лес недобро шумел. Где-то там, в его дикой и тайной глубине, болота звенели скопившейся злобой.

Бранко осторожно ковырял землю под ивой. Папаша Валес тёрся вокруг и потирал потные ладошки:
-Ну, заживу теперича! Сдохнет злыдня проклятая, тут моя жизнь и начнётся. Попил оборотень кровушки, пора отвечать пришла!
Бранко спешил и не хотел связываться, но смесь любопытства и досады хлестнула изнутри, и он не стерпел:
-Почему оборотень?
-Ну а кто?- радостно подхватил старик.- Оборотень и есть! И поделом ей.
-Вы, папаша, придумали себе невесть что да небылиц наслушались, а дочь родная в руки палачей попадёт.
-Ну уж, родная,- фыркнул Валес и неуверенно продолжил:- Что ж она зверем на меня глядит, слова доброго не скажет. Тоже мне — родная. Мадлена-то моя, душенька, через неё померла.
-А, говорят, вы Мадлену-то свою не шибко берегли. Видели, говорят, часто она от людей лицо прятала — знать, кто-то синяками его украшал,- не выдержал Бранко.
-Да пошёл ты, сопляк хренов!- папаша сплюнул и поковылял к дому.
«Оно и лучше»,- облегчённо вздохнул Бранко и почувствовал, как нож уткнулся во что-то твёрдое. Вот она! Он аккуратно обкопал землю вокруг заветного места и извлёк на свет большую бутыль. Сквозь матовоую зелёнь стекла мутно просвечивало содержимое — бутыль была полна примерно на две трети. Бранко встряхнул её и повернул к свету — вязкая жижа медленно стекала по стенкам, оставляя мутные разводы. Они, словно живые, меняли свои очертания, рисуя на тусклом стекле завораживающие картины — вот волчья морда будто превращается в цветок, вот дядька в колпаке и с посохом плывёт на облаке. Глаза слипались, Бранко зевнул и устало привалился к стволу.
-Мррмяу!!!
-Ох!- парень испуганно вскочил — напротив сидела огромная трёхцветная кошка и требовательно смотрела на него. «Что ж это я? Там Рия в тюрьме, а я тут картинки разглядываю». Кошка ещё раз призывно мяукнула и в два изящных прыжка оказалась на тропинке, ведущей к пруду.
-Мяв!- коротко сказала она, оглянувшись на Бранко.
-Иду,- понял тот и направился следом, обернув бутыль снятой с себя рубахой: «Надо было мешок прихватить».
По селу кошка вела его через задние дворы и огороды — сам Бранко никогда такими тропами не пробирался. Заслышав людские голоса, они таились в высокой траве и после продолжали путь.
Риины стражники ещё спали. Пока Бранко добывал ведьмино зелье, на конюшню никто не наведывался — кому охота навлекать на себя проклятие? Рия сидела в своём углу в том же положении, в котором оставил её Бранко. Кошка подбежала к девушке и с ласковым урчанием тёрлась о верёвки на её ногах. Рия что-то замурлыкала в ответ так нежно и страстно, что Бранко охнул: горячие проказливые мурашки прощекотали от груди к низу живота и разбежались.
-Вот, принёс,- он поставил перед Рией бутыль.
-Теперь иди. И помни — что бы завтра ни случилось — не мешайся, пока не скажу.
-А как ты выпьешь гадость эту? Давай подсоблю.
-Чуня поможет,- Рия кивнула на кошку.- Иди, схоронись пока где-нибудь. Насмотришься ещё.
Бранко потянулся поцеловать её, но девушка холодно отстранилась:
-После намилуемся. Коль не передумаешь.

Горянцы толпились на площади целый день, никто не работал. Возбуждённо переговаривались. Вспоминали разное: бывало, у коров ни с того ни с сего пропадало молоко — конечно, их ночами высасывала ведьма. А собачье бешенство два цикла назад? Да, да...Или вот у самого старосты двенадцатый ребёнок родился мёртвым — кто виноват? Конечно, ведьма! Да что далеко ходить - посмотрите на Скерика — что монстра с ним сотворила?
Долго не расходились горянцы, подливая масла в огонь всеобщей истерии. К ночи в крытой добротной повозке прибыли представители инквизиции в сопровождении двенадцати солдат и городового во всеоружии.
Ведьма была лакомым кусочком для служителей неодеистской церкви. Они спешили. Праведный суд надлежало учинить как можно быстрее, пока дело не приобрело огласку и не привлекло внимание королевских законников и газетчиков. Единого указа насчёт церквей и различных конфессий не существовало: в каждом княжестве и даже герцогстве были свои законы, которые зачастую расходились с уставами духовенства. Вилейские власти обычно закрывали глаза на самосуд, если он вершился без проволочек. Ведь церковь отваливала жмурянской городской казне хороший куш ежециклично и находилась на полулегальном положении. Да и припугнуть народ публичной казнью иногда не помешает.
Количество вилейских прихожан и верующих никогда не бывало стабильным. В неурожайные циклы и в дни войны оно могло вырасти как на дрожжах, благо, была возможность выбора. Кроме неодеистов в Вилейском (княжестве?) были лаврикисты, семикнижники, последователи писания святого Микки и несколько более мелких конфессий. Ссоры и дрязги между представителями разных учений не утихали из цикла в цикл, они стремились очернить друг друга перед небесами и братьями. Обвинения в ереси и даже одержимости были обычным делом. Неодеисты находились на особом положении, занимая главенствующую позицию во всей этой неразберихе. Суровые служители Део, о скором приходе которого они возвещали уже давно, со знаками отличия на груди — латунными спиралями, пересечёнными стрелой,- они гордо несли знамя высокого служения во главе с главным инквизитором — Томасом Хорхе Манадой. Манада совмещал духовную деятельность с преподавательской, занимая почётный пост декана в Жмурянском университете. Неудивительно, что многие студенты стремились в Граданадар, славящийся своим либерализмом, и ещё более - в Паппервильскую Академию.
Из недр повозки друг за другом показались трое в серых инквизиторских тогах. Латунные спирали на груди зловеще мерцали в свете факелов. Четвёртым вышел человек в красной маске, за ним - ещё один с большим ящиком в руках, по видимому, его подручный. Толпа колыхнулась и притихла. «Палач»,- прошелестело по деревенской площади страшное слово и унеслось в темноту. Староста вышел вперёд и низким поклоном приветствовал представителей божественного правосудия. Старательно пытаясь унять дрожь в ногах, он поцеловал протянутую руку, окольцованную массивным чёрным перстнем.
- Милостиво прошу отобедать в моём скромном жилище господ инквизиторов, в смысле, отужинать...И вас, конечно, господин...эээ,- тут староста запнулся, не зная, как нужно обращаться к палачу и можно ли вообще это делать.
-Где ведьма? - властно вопросил главный с перстнем и обвёл взглядом площадь.
- В конюшне. У нас, видите ли, преступности нет, и тюрьмы, хе-хе, тоже поэтому не строили,- засуетился староста, непрерывно кланяясь и разводя руками. Он очень хотел произвести на их милости хорошее впечатление.
-Тюрьма должна быть в каждом селе! - прервал его излияния инквизитор.- Но, впрочем, ночью мы на ведьму смотреть не будем. Вы, Лофруа, займитесь делом. Нам понадобится столб, солома, дрова и уголь. Возьмите деревенских,- он обернулся к палачу, тот безмолвно поклонился и направился к центру площади. Толпа отпрянула от него, как от чумного, образовав широкий проход.- Усильте охрану ведьмы,- махнул святой отец городовому и обернулся к старосте.- А мы, пожалуй, перекусим и войдём в курс дела. Да, брат Мэтью, поставьте-ка чёрный ящик...эээ....да здесь и поставьте. В ящик нужно бросать записки с жалобами на ведьму от пострадавших! Исполнить и разойтись по домам! Запереться изнутри! Есть список населения? - вновь обратился он к старосте.
-Эээ..Нет...Да, был список, составленный циклов пятнадцать назад моим папашей. Тогда много младенцев рождалось, вот и решили заодно всех переписать.
- Пятнадцать циклов! Это неприемлимо!
-О, милостивый господин, но я по памяти могу всех поимённо...- лепетал староста,- ведь я тут с рождения живу, и жена моя Марта, и одинадцать детишек.
-Во грехе живешь,- отрезал инквизитор.- Веди в дом, утром суд будет, днём казнь.

Горянцы топтались в нерешительности. Писать в деревне никто толком не умел, кроме старосты, лекаря да лавочника. Но староста принимал важных гостей. А лекарь, когда головы повернулись к нему, сходу запротестовал:
-Нет-нет. У меня, знаете ли, подчерк никудышний — порой сам не разберу, что написал. Хе-хе...Как бы чего не вышло, господа-то вспыльчивые, мало ли...А у меня детишек четверо, вы уж попросите господина Марицо.
Марицо (так звали лавочника) с готовностью и даже радостью согласился:
-Прошу всех желающих в лавку! Бумаги хватит, по такому случаю не жалко.
Широко улыбаясь, он проследовал впереди процессии желающих донести на ведьму и просто любопытных.
-Ну, Скерик, пострадал ты не зря. За правое дело, можно сказать, мучения принял. Об этом мы сперва и напишем,- обратился лавочник к сыну, войдя в дом. Скерик приподнялся на локте, недоумённо наблюдая, как комната заполняется народом.

Жена старосты суетилась, собирая на стол. Инквизиторы разместились у камина и тихо переговаривались. Головы многочисленного старостиного потомства маячили в проёме столовой, папаша периодически шикал на них, но это не помогало.
-Итак, милейший, введите-ка нас в курс дела,- сложив ручки на животе, обратился к нему пухлый монашек.- В вашем письме, переданном нам нынче городским головой, всё было изложено, мягко говоря, несколько сумбурно, что ли...- он елейно улыбнулся и склонил голову набок в ожидании ответа.
-Ээ...да что рассказывать. Ведьмой она с детства слыла, а тут надысь Скерик, лавочника нашего сын, подглядел, как она в чудище превращается.
-Да, это нам ваш посланец рассказал, правда, не очень вразумительно.
-Сынок это мой, старшой,- староста топтался перед инквизиторами, не зная куда себя девать. Руки вдруг стали лишними, потолок низким, а самая большая комната в его доме теперь казалась ему чудовищно маленькой.
-А, сын. Тогда понятно.Это всё тоже ваши детишки?
-Да, ваша милость. Мои все.
-Да вы садитесь, милейшись, садитесь.
Жена ловко подсунула под старостин зад табурет, и он не глядя плюхнулся на него.
-Сколько их у вас, говорите?- любезно поинтересовался пухлый.
-Ххм. Одинадцать, - смешался староста и, покраснев, тихо добавил,- простите.
-Ничего, ничего,- пухлый ласково закивал, и тут вдруг хмуро молчавший всё это время главный рявкнул в сторону двери:
-А ну, девочка, подойди! Ты, ты, с косым глазком!
Староста похолодел.
-Не бойся, девочка, подойди,- проворковал пухлый и извлёк из складок серого одеяния леденец. Малютка доверчиво подошла и приняла сладость. Монах нежно погладил её по головке и приподнял за подбородок:
-Да, брат Лоренцо, так и есть. Косая. У вас намётанный глаз.
-Я ведьму даже на запах чую,- приосанился брат Лоренцо.- Брат Маврикий, распорядитесь,- он брезгливо подтолкнул девочку в спину.
-Неет!- мать кинулась к ребёнку, но третий, Маврикий, оказался цепким и сильным. Он грубо отпихнул женщину, сграбастал малютку и исчез с ней за дверью.
-Ну-с, продолжим,- Лоренцо поудобней устроился в лучшем старостином кресле.- Что осуждённая ведьма, мы и так знаем. Теперь я хочу услышать подробности.
Староста лишь оторопело хлопал глазами, сползая с табурета на колени:
-Помилуйте. Это ж ребёнок. Ваше благоро...- сквозь пелену слёз он видел, как лицо инквизитора расплывается в кривую маску.
-Зло нужно искоренять в зародыше. А тут целый ребёнок. Да не переживайте так, одиннадцать-десять, невелика потеря. Брат Мэтью,- Лоренцо сделал широкий жест и мигнул пухлому. Тот понимающе склонил голову и покинул комнату.
Девочку приволокли в хозяйственную пристройку, солдат с печальными глазами встал на дверях.
-Ну-ну, не плачь,- ворковал над испуганной малюткой брат Мэтью.- Боженька простит тебя за всё.
Безмолвный Маврикий сосредоточенно перебирал хозяйственный инструмент.
-Хочешь ещё леденец?- Мэтью погладил девочку по голове и изобразил на пухлой физиономии сочувствие.
-Нее!- ревела девчушка.- Хочу к маме.
-А твоя мама не учила тебя летать?
Девочка перестала реветь и уставила на Мэтью невинные глазёнки. Левый, и впрямь, заметно косил:
-Летать?- с любопытством переспросила она.
-Да!- Мэтью радостно хлопнул в ладоши.- Как птички!
Немного подумав, девочка отрицательно покачала головой и поджала губы.
-Но ты бы хотела летать, правда?
Девочка посмотрела на брата Мэтью, как на идиота, и наивно переспросила:
-А ты бы что, дяденька, не хотел?
Тощий Маврикий вдруг кинулся к ней и наотмашь ударил по лицу. Девочка глубоко всхлипнула, на секунду застыла с открытым ртом и заревела на весь сарай:
-Аааааа!
Мэтью поморщился:
-Ну-ну, детка, дядя больше не будет. Но ты должна нам всё рассказать. Всё-всё.
Но малышка не слышала его, она вопила от обиды и ужаса, пока Маврикий не зажал ей ротик костлявой рукой.
-Ну вот, ты и успокоилась. Дядя больше не сделает тебе больно, если ты расскажешь, как мама брала тебя с собой в плохие места. И вы вместе туда летели с мамой по воздуху, так?
Девочка напряжённо что-то соображала, потом нерешительно пролепетала:
-Не...не с мамой.
-А с кем?
Маврикий подошёл ближе. В руках он держал ножницы для стрижки овец. Девочка шарахнулась от него и чуть слышно спросила:
-С тётей Аглаей?
Она вопросительно смотрела на брата Мэтью.
-Правильно, с тётей Аглаей!- радостно воскликнул тот. - А ты боялась. И кто эта тётя?

Буба очухался первым и протёр глаза.
-Марек? Это что такое было?- Буба повернулся к Мареку.- Ааа, чтоб тебя!
Посреди конюшни в слабом колдовском свечении умывалась крупная трёхцветная кошка. Пленница, совершенно нагая, тихо и ловко танцевала в полутьме. Лошади в стойлах дружно покачивали головами.
Ведьма глянула на Бубу и рассмеялась, множество маленьких колокольчиков зазвенело в голове у незадачливого стража, перед глазами закружился хоровод болотных огоньков, затем всё стихло и потемнело.

Дата добавления: 2015-08-21