Глава пятьдесят шестая

Становой улыбнулся, вздохнул и, помолчав, тихо проговорил в раздумье: - Одна минута малейшего сомнения в этом была бы минута непростительной,малодушной трусости. - А как близка эта минута? Когда вы ожидаете видеть царство всеобщейправды? Становой снова улыбнулся, беззаботно и бодро крякнув, отвечал, что годтому назад ему лучшие врачи в Петербурге сказали, что он больше двух лет непроживет. - Ну, допустите, - говорит, - что эти ученые люди при нынешней точностиих основательной науки лет на десять ошиблись, а все-таки мне, значит,недалеко до интересного дня. - То есть вы интересным днем считаете день смерти? - Да, когда отворится дверь в другую комнату. Аполлон Николаевич Майковс поэтическим прозорливством подметил это любопытство у Сенеки в егоразговоре с Луканом в "Трех смертях"! Согласитесь, что это самыйинтереснейший момент в человеческой жизни. Вот я сижу у вас, и, очень веселообо всем мы рассуждаем, а ведь я не знаю, есть ли у вас кто там, за этойзапертою дверью, или никого нет? А между тем всякий шорох оттуда меня...если не тревожит, то интересует: кто там такой? что он делает? А сердитьсяна то, что вы мне этого не сообщаете, - я не смею: вы хозяин, вы имеетеправо сказать мне об этом и имеете право не сказать. Это так; но раз что язаподозрил, что там кто-то есть, я все-таки должен лучше предполагать, чтотам хорошее общество. Я обязан так думать из уважения к хозяину, и вот ястараюсь быть достойным этого общества, я усиливаюсь держать себя порядочно,вести разговор, не оскорбляющий развитого чувства. Проходит некоторое время,и вдруг вы, по тем или другим соображениям, отворите двери и попросите меняперейти в то общество... мне ничего; мне не стыдно, и меня оттуда невыгонят. А держи я себя здесь сорванцом и негодяем, мне туда или от стыданельзя будет взойти, или просто меня даже не пустят. - А если там никого и ничего нет, в той комнате? - Что ж такое? Если и так, то разве мне хуже оттого, что я вел себякрошечку получше? Я и тогда все-таки не в потере. Поверьте, что самоемаленькое усовершенствование есть в сущности очень большое приобретение идоставляет изящнейшее наслаждение. Я ведь отрицаю значение так называемыхвеликих успехов цивилизации: учреждения, законы - это все только обуздываетзло, а добра создать не может ни один гений; эта планета исправительный дом,и ее условия неудобны для общего благоденствия. Человек тут легкообозливается и легко падает. Вот на этот-то счет и велико учение церкви облагодати, которая в церковном единении восполняет оскудевающих и регулируетвселенскую правду. - Скажите, - говорю, - бога ради: зачем же вы, при таком вашемвоззрении на все, не ищете места священника? - Это уж не вы одни мне говорите, но ведь все это так только кажется, ана самом деле я, видите, никак еще для -себя не определюсь в самых важныхвопросах; у меня все мешается то одно, то другое... Отрожденский - тотматериалист, о котором я вам говорил, - потешается над этими моимизатруднениями определить себя и предсказывает, что я определю себя всумасшедший дом; но это опять хорошо так, в шутку, говорить, а на самом делаопределиться ужасно трудно, а для меня даже, кажется, будет и совсемневозможно; но чтобы быть честным и последовательным, я уж, разумеется,должен идти, пока дальше нельзя будет. - В чем же, - говорю, - ваши затруднения? Может быть, это что-нибудьтакое, что, при известных стараниях, при известных усилиях, могло бы бытьулажено? - Нет, благодарю вас; это дело здесь, в России, уже неисправимое: я самвиноват, я был неосторожен или, если вы хотите, доверчив - и попался.Позвольте - я вам это расскажу? - Ах, пожалуйста! - Извольте, случай прекурьезный.

Дата добавления: 2015-08-21