Лирическое отступление о неразделенной любви: Алексей Дмитриевич Попов, русский художник 3 страница

И похоже, передал это своим ученикам. Ср. хотя бы в этой книге эссе про А.Васильева или описание экзамена со шляпами.
Припишу, кстати здесь, поскольку это связано. Описываемое ниже издевательство, которое Попов устроил Михалычу… почему сам Михалыч годы спустя был столь же, чуть не до садизма жесток со своими студентами, что столь возмущало Геныча (я уже писал об этом)? Пусть даже это оправдывает себя как педагогический прием? Авторитет Михалыча не позволяет в этом усомниться. Но то, как он эту свою (а сейчас — Алексея Дмитриевича) довольно смакует… Ей богу, фрейдизм какой-то. Это как старики говорят салагам, которые жалуются на притеснения: «Нас старики на первом году и не так гоняли!..» [Эх, невнятица какая-то… Мысль-то понятна, но с каким скрежетом протискивается сквозь слова!.. Впрочем, есть одно добавление.

На днях пролистал упоминающиеся здесь поповские «Воспоминания…», те страницы, где Немирович сказал ему, что не видит в нем актера, и сейчас мне подумалось, а может, возможно, того не осознавая, став сам мэтром, брал своеобразный реванш. Прямо как наши бравые старики в сапогах!..

И еще из этой книги, но это уже на другую тему, хотя и здесь есть связь, здесь рассказано, как грозный Немирович умел признавать ошибки – после того как Попова вернули в МХТ через его голову. Шла репетиция новой пьесы Л. Андреева. Попов играл слугу, который вбегает в панике, поскольку только что он касался человека с окровавленными руками, видимо, совершившего убийство, и персонаж, которого играл АД тоже успел испачкаться. Идет репетиция, а НД делает замечания только его партнерше, а ему – нет. И когда ВИ наконец к нему обратился, тот говорит, мол, вы не делаете замечаний, и я не знаю, в верном ли направлении иду. Немирович говорит: «Руки, вам их некуда девать. По дороге сюда схватите какое-нибудь полотенце и играйте, вытирая им руки». И Попов говорит, что эта деталь ему помогла довершить образ.]

Что бы это могло быть такое. Глянул в сетку, больше всего вхождений про чуть ли не самый знаменитый бомжатник: «Свистухинский центр социальной адаптации для лиц без определенного места жительства и занятий» где-то на Ставрополье.

К моему стыду, у меня почти не осталось фотографий моих учителей: ни Глаголина, ни Щедрина, ни Сироты. Даже Геныча, кажется, есть лишь одна-две, мне 15 лет, наша студия «Будители», и то давненько я их не видел.

Лишь в последнее время стремительно множится моя фотоколлекция [понятно: цифровая фотография, дешевые цветные принтеры…]. Вот и Михалыча фотки – только в этой книжке, и то в качестве дизайна: лишь две именно фотографии — во всю ширину форзацев «молодая» групповая фотография поповского курса да «старая» — в центре рядом с Васильевым — васильевского. [И еще одна цветная на четвертой сторонке обложке. Но очень мелкая, а что за курс понять трудно, там только сам Михалыч угадывается, уже совершенно седой, но держится, вроде, огурцом. Вроде не лировский курс: из названных студентов я знаю в лицо только Чиндяйкина, но его я с фотки не выглядел.]

Что касается Маяковского, вспоминается Евтушенко: «…Могу представить все, но Маяковского/ в тридцать седьмом представить не могу».

Проходил.

Вот ведь интереснейшая история. ЮА действительно славился своей дендозностью, мягкостью и интеллигентностью. А ведь он чуть ли не единственный в театральной суперэлите не имел диплома о специальном образовании – он только гимназию закончил [а Мансуровская студия… у нее был статус драмкружка!]. [Лишнее подтверждение тому, что диплом и уровень (интеллектуальный, культурный, человеческий) — вещи никоим образом не взаимоопределяющие.]

Мышка подмышкой. Меня, кстати, всегда интересовала этимология слова «подмышка» именно из-за этого созвучия. И вот что нашел в сетке: «Слово мышка, являющееся составной частью интересующего Вас слова, соответствует современному слову мышца; таким образом, «под мышкой» = «под мышцей». Здесь имеет место перенос названия животного на часть тела. В Фасмер М.Этимологический словарь русского языка (М., 2003) такой перенос объясняется сходством между сокращающейся мышцей, особенно под кожей плеча, и бегущей мышкой». И еще «Слово подмышка в косвенных падежах пишется раздельно: под мышкой, под мышки». Так что Кнебель, видимо, была под мышкой у Попова.

С ума сойти, отвлекся, вернулся к вычитыванию михалычева текста и не сразу сообразил, что вычитываю Михалыча, а не Львовича. И… начал вспоминать, когда же я читал монолог Треплева?.. [Интересно, какой из монологов? Из сцены с Сориным I акта? Его пьесу оттуда же? — Монолог из II акта: «Я имел подлось убить чайку»? — Монолог из III акта в сцене с Аркадиной? — «Я так долго говорил о новых формах…» из IV акта?] А уж Пастернака я к своему стыду кроме «Метели» пар кёр не помню ничего. Ах какую опасную игру я затеял с Михалычем, — подумалось мне…

Это так в детстве я выучил «Утес» с шаляпинской пластинки, которую беспрестанно крутил на карболитовом проигрывателе с железной иголкой, у которого еще и усилителя не было, нужно было подключать к радиоле или телевизору; в юности – Высоцкого по пленкам, которые достались, подаренные дальней теткой вместе с магнитофоном «Айдас» перед ее отъездов в Израиль [а еще была «Скалолазка» «на костях», кто-то из взрослых привез с какого-то южного курорта], был там и Окуджава; когда уже стал взрослым, появились и их пластинки, а к ним присоединилась и Новелла Матвеева и т.д. и т.п. А как-то случайто прикупил я пластинку «Голоса, зазвучавшие вновь». Среди прочих подчищенных архивных записей была «Справка» Зощенко (еще один Михал Михалыч! [а кто еще? Козаков… Жванецкий… и кто-то уже был… а, Мика Морозов… и еще Бахтин]) в его собственном исполнении – единственная сохранившаяся запись голоса писателя. И я с пластинки выучил и подготовил к экзамену – еще одно совпадение! — но ЮБ почему-то ограничился прослушиванием стихотворения, уже и не упомню, что это было [что-то Маяковского, конечно], и сразу перешел к экспликации спектакля (а я так энтуастично, хоть и недолго, готовился! еще ведь и басня была; конечно же, «Ворона и лисица», хаха, я придумал про «плутовка к дереву на цыпочках подходит», что Дерево – это персонаж, к которому Лисица обращается, издевательски кивая на Ворону, мол, глянь, какая голубушка, как хороша; то есть не лесть вызвала гнев Вороны, а издевательство; что ж, какая разница, важен результат: «сыр выпал, с ним была плутовка такова», — может, еще с Деревом поделилась). Позднее – также по памяти – я вставил этот рассказ Зощенко в один из «дискретных блоков» своей нетленки, прямо перед отрывком из «Вечера накануне Ивана Купалы». Объяснить, зачем сделал что то, что другое, я, естественно, не в состоянии.

Не буду особо комментировать, но многое мне напоминает то, как я предстал тогда пред светлые очи ЮБ, о чем уже начал рассказывать. Личность тоже была харизматическая. Впрочем, как и сам Михалыч.

Ну, здесь я чувствовал себя более уверенно, расставил на столе макет, внятно изложил экспликацию пановской «Еще не вечер» [далее будет более подробное ее изложение], а когда оказалось, что я выученик ученика Михалыча и даже что-то из его придумок перенял (а об этом было выше), моя судьба была решена, ЮБ впоследствии сделал все, чтобы меня зачислили (а это без его помощи могло и не произойти).

Но у меня был другой подход.

Михалычу очень важно было поступить. Мне же просто было любопытно поступать, мне в тот период просто больше делать было нечего [работа моя на несколько месяцев свинтила за бугор, а я только два раза в месяц ходил получать деньги: аванс и получку]. И вкус к режиссуре пришел гораздо позже, уже в процессе учебы. Но читал (доказательство — и я об этом сказал уже — даже не помню, что) наверняка тоже скверно, волновался, все же, и ЮБ, помнится, даже сделал по поводу чтения какое-то замечание (и это при том, что, скажу без ложной скромности, читал я всегда хорошо, это как-то от природы у меня заложено).

Здесь мы с Михалычем расходимся (впрочем, это он по молодости так считал; а вот как, когда писал книгу, лукаво умолчал). Я людям, все же, скорее верю, чем не верю. И даже тем, кто обманул, как-то забываю и вновь верю. Наверное, все-таки правильна золотая середина. Моя сестра-программист рассказывала, как еще для больших машин была придумана такая игра. Играют двое. Ход делают одновременно. Ход состоит в том, чтобы показать карточку: черную или белую. Далее идет начисление очков: если оба показали черную, получают по нулю очков, если один черную, другой белую, тому, кто белую — ноль, черную — два, если оба белую, каждому по пять. Цифры точно не помню, но принцип такой. Затем дали машине высчитать алгоритм выигрыша. Машина посчитала: первым ходом показывать белую, а каждым следующим — то, что предыдущим показал соперник. Переводя в нравственную плоскость (ну, понятно: белое — добро, черное — зло), получаем: делай другому добро и отвечай на зло злом, на добро — добром. Ну и там, промежуточный вывод: зло, конечно, может принести пользу, но — мелкую и недолговечную. Таков вот математически подсчитанный нравственный императив.

Не знаю, не читал, но видимо хороший писатель, особенно учитывая, как его поносит некий Ю. Соболев в своей статье в 11-томной литературной энциклопедии. М.: Худ. лит., 1937 (sic!), т.10. «…беллетрист. Отец был военным. В 1910 кончил юридический факультет Пет. ун-та. Печатается с 1904. Творчески сложился в годы реакции. Книги С. «Картонный король» [1910], «То, чего мы не узнаем» [1914], «Глупое сердце» [1915], «Любопытные рассказы деда моего» -- маловесомые лит-ые безделушки, написанные в манере стилизаторского, скользящего по поверхности «историзма», сводимого в конечном счете к анекдоту. Романы С. «Помещик Галдин» [1911] и «Ольга Орг» [1914] ярко, хотя и неглубоко, показывают нравы буржуазии кануна империалистической войны. Распад «помещичьих устоев» — тема «Помещика Галдина». В «Ольге Орг» С. показывает гнойники буржуазной морали и воспитания». В годы революции С. пишет о растерявшейся российской интеллигенции, о духовной ее нищете («Шахматный ход», «Столовая Гора»). Роман «Отречение» — показатель творческого перелома. Замысел автора дать эпопею, хронологически охватывающую мировую войну и революцию, однако не получил полновесного выражения. Роман рыхл, внимание автора сосредоточено на психологических характеристиках в ущерб раскрытию исторического смысла эпохи. Положителен отказ С. от формализма, эстетства и социальной бессодержательности раннего своего творчества» и т.д. Чувствуете, сразу понятно, то, что ругается, видимо, хорошо, а что хоть и через губу получило одобрение, — пожалуй, не стоит… Между прочим, в сетке, у того же Мошкова достаточно представительная подборка этого автора. Почитаю, пожалуй…

Ну, не издевательство? Я, например, тоже и радиолюбительством занимался, и в судомодельный записывался, и в бокс, и спортивную группу посещал в ныне покойном бассейне «Москва», и стихи писал, а потом, уже став режиссером, целый роман написал, не такой большой, как у Михалыча, но тоже ого-го, больше 23 авторских. Но в режиссуре я на своем месте. В профессиональном театре, может, я и провалился бы, а здесь… да ни за один спектакль не стыдно. [Ну, почти… в самом начале было три-четыре провальные работы.] Перед самим собой. А если бы мне ЮБ тогда такое сказал… я бы потом не стал бороться за зачисление, так до сих пор, небось, и работал бы в машинно-декорационном цехе у Касаткиной и Василева. Тоже конечно, не худший вариант, да и денег побольше бы было… но мне кажется, все же в реальном случае я себя реализовал в большей мере. [Тавтология, но лень придумывать другую форму выражения.] Я уже не говорю о том, что я бы тогда на семинаре у Сироты не познакомился бы с теперешней моей женой Таней, и у нас не родились и не выросли бы трое замечательных детей, а теперь вот уже и внучка… впрочем, это уже к театру не имеет отношения…

Я могу ответить, Михалыч. АД оказался в чем-то прав. В конце концов вы таки оставили работу в театре и целиком отдались педагогике. И наконец — теории. Но вот плохо ли это?

А это уже свойство любого Учителя. Уже когда мы с Генычем дружили, можно сказать, на равных, я уже тоже был «дипломированным специалистом» и даже он мне казался закосневшим, переставшим расти. Мы с ним до хрипа спорили об искусстве, не соглашались друг с другом. Но сейчас, когда его нет, я постоянно сталкиваюсь с тем, что прав был таки он, а не я.

Интересно, что бы значила последняя мысль? Какие гарантии может дать мастер? Мастер может дать гарантии, что сделает все возможное для успеха обучения. Все остальное зависит от ученика, его данных: таланта, интеллекта, эрудиции, психотипа, -- а главное – от его умения и стремления учиться. Если же этого стремления нет… скорее всего, никакая одаренность не поможет, это происходит передо моими глазами постоянно. Кстати кто-то мне недавно сказал, или я прочел, что если при совке еще со школы, детсада учили учиться, то сейчас учат профессии. И это очень плохо. В том смысле, что с совковой базой человек при необходимости мог кардинально сменить род деятельности. А в наше время — чему научился, только то и сможешь делать всю жизнь. Возможно, передано грубо, но мысль была примерно эта.
Проще говоря, это видно сразу, по его (ученика) отношению к репетиции: то ли его со сцены не сгонишь, то ли его на сцену не загонишь; то ли он в диалоге с режиссером, то ли он нетерпеливо молчит, почти все пропуская мимо ушей, и торопится «избавиться от текста» — сразу все становится ясно. Ну, правда, это в любительском театре. В учебе и профессиональном театре ситуация осложняется еще и материалистическими факторами. В любительском мы имеет чистый эксперимент. Но если очистить условия от зарабатывания диплома или денег, получается то же самое.

Ну, точно, деды развлекаются с салагой… Или менты в отделении с задержанным интеллигентом… Или урки в камере с новеньким… А скорее, те самые хамья-начальники, против которых он и отточил острие своего «Лира»! Тот самый Лир против Корделии.

Кошки-мышки за ломберным столом! Кошки-мышки из подмышки…

Тем самым, которому мы обязаны превосходным, живым рассказам о репетициях КСС.

Может, и не совсем корректная ассоциация, но мне припомнился эпизод из армейской службы. Уже на втором году, когда эта служба встала костью в горле, когда — не имеет здесь значения, за что, наш комбат, подполковник Ким, здоровенный детина с плоским лицом на круглой голове начал со своим корейским акцентом грозно меня распекать соответствующим образом, у меня полетели предохранители и, уже не думая о последствиях, я сказал нарочито спокойно: «А почему вы материтесь, товарищ подполковник?» — за что незамедлительно и получил пять суток губы.

Мне было всего двадцать шесть, один месяц и, кажется, три дня, и практически ни одной постановки за плечами не было, то, что я помогал Генычу с «Прощанием в июне», не в счет; правда, любительский актерский опыт был — и заметный.

Возможно это было похоже на то, что произошло со мной в детстве, когда мне было лет 12. Я попал в лагерь, куда дети ездили много лет, а я был новичком. И, чужак, угодил на вакантное место «чучела» (по Железникову). Я дотянул до конца смены, но когда родители спросили, хватит или останешься еще на одну, что-то во мне воспротивилось «трусливому бегству», и я остался, за что и получил от ребят по еще более полной программе. [Как раз в ту дополнительную смену мы и ездили по Карпатам на кипящем пазике.] Но вот что парадоксально: вроде постарел-помудрел, — не жалею! (Хотя что бы я сказал, если бы мне сейчас предложили вернуть детство и поехать в тот миниад?)

Вторым и последним великим человеком в моей жизни был Василий Васильевич Сухомлин, антипод Попова. Но о нем я здесь писать не буду – он не был человеком театра, разве что любил театр и знал его как журналиста и философа. Если успею, то напишу о нем в других, более интимных мемуарах. [Справка: Сухомлин Василий Васильевич (1885—1963) — журналист, эмигрант. Член ЦК партии эсеров, в 1907 бежал из ссылки за границу, в 1917 приехал в Россию, сотрудник редакции, затем редактор (1918) газеты «Дело народа», с марта 1918 в эмиграции в Финляндии, затем в Париже и Праге, сотрудник газеты «Революционная Россия» и французских, итальянских, бельгийских социалистических изданий, соредактор журнала «Воля России» (с 1922), член исполкома социалистического рабочего Интернационала (с 1923), с 1941 в США, сотрудник прокоммунистических изданий, с 1945 вновь во Франции, принял советское подданство (1947), в 1951 выслан из Франции как коммунистический агент, в 1954 вернулся в СССР].

Так порою театральная зараза резко поворачивает казалось бы уже запрограммированную жизнь человека. Геныч рассказывал, что у них на курсе было два бывших слушателя духовной семинарии. Как-то он разговорился — то ли с одним из них, то ли с кем-то; а может, они об этом рассказали на группе, возможно, Михалыч перенял у своего Мастера манеру проводить допросы с пристрастием; он еще не раз сам будет хвастаться своими маккиавелистскими способностями. Так вот, они объясняли, почему службу Господу они «бросили ради режиссуры». Придя в семинарию ради того чтобы «властвовать на душами людей», они за время учебы и «производственной практики», естественно, убедились, что никакой такой власти служба в церкви не дает, поскольку отношения человека с богом, сиречь вера — это одно, а контора — это нечто к предыдущему имеющее весьма косвенное — и то мягко говоря — отношение. [Впрочем, возможно, сказано было как-то иначе, а это я сейчас изложил невольно собственный взгляд на этот вопрос.] А реальную власть, как они для себя поняли, дает только театральное искусство, и главный служитель этой религии – режиссер.

В общем, что-то в этом духе.

А если серьезно, то генетически театр происходит из религии, он возник из таких религиозных действ, как Великие Дионисии и элевсинские мистерии; возрождение театра в X-м веке произошло в церкви и т.д. и т.п. Не случайно поныне театр величают храмом искусства.

В общем-то и я не собирался посвящать себя театру. Можно сказать — до самого прихода во французский театр, может и позже. Лишь сегодня я понял, что уже иного не будет. Хотя кто знает, кто знает?.. Но если бы в детстве мне не повстречался Геныч…

Мы не испытывали такого страха ни перед Глаголиным, ни перед Щедриным, ни перед Розой. У ЮБ мне учиться не довелось, но в этом случае — Таня говорит, что нечто схожее там присутствовало. Несомненно, это имело место у самого Михалыча, как я понял из рассказов Геныча. Впрочем, я, кажется, повторяюсь.

Тут была передача про Алейникова и там рассказывалось, что когда Петра Мартыновича не стало, выяснилось, что для него нет места не то что на Новодевичьем, а и вообще ни на одном московском кладбище. Его лучший друг Борис Андреев бросился хлопотать, и в кабинете у высокого начальника, от которого зависело решение вопроса, состоялся диалог примерно следующего содержания: «Вот когда я помру, где меня зароют?» — спросил великолепный Илья Муромец. «Ну, конечно, на Новодевичьем». «Вот отдай мое место Петьке Алейникову». Как это ни анекдотично звучит, но Алейникова таки схоронили на Новодевичьем кладбище. Сам же Борис Федорович, который пережил своего друга более чем на полтора десятилетия, погребен на Ваганьковском кладбище, поскольку к моменту его кончины на Новодевичьем хоронить перестали… [А вот недавно кого-то захоронили, между прочим. Видимо опять стали хоронить. Может, в виде исключения… Но уж для Андреева-то можно было сделать… Короче, у нас все равны, но некоторые равнее…]

Еще одно общее словечко; впрочем, возможно, оно попало мне от Михалыча через Геныча.

Я не только не видел Улановой, в конце концов, она уже не танцевала, когда я начал ходить в театр. Я и прокофьевский балет не видел. А вот музыку «съезда гостей» я использовал в своей «Игре любви и смерти», мне тогда Гришка Эйдельман шикарную фонограмму забабахал. На двух эстээмах! С наплывами-затуханиями, ревером. Это было еще то время, когда я увлекался сложными фонограммами, с наездами, реверберациями и т.д. и т.п. А последние годы, в общем-то, я пришел к норме. Фонограмма, конечно, нужна. Но не обязательна. [Уж не говоря о том, что живой звук по любому круче!] Помнится, где-то я читал или слышал фразу Товстоногова, что, мол, если аппаратура сломалась во время спектакля и фонограмма не прозвучала, а зритель этого никак не почувствовал, значит, она и была ненужна.

Кстати, пару лет назад я видел спектакль Женовача, где вообще не было фонограммы. И как-то не было ощущения, что чего-то не хватает. Более того, спектакль («Мальчики») меня потряс, и, заглядывая в не слишком далекое прошлое (скажем, 10—15 последних лет), я с трудом могу найти что-либо, что произвело бы на меня подобное впечатление. Пожалуй, додинский «Вишневый сад»… Ну и, пожалуй, женовачевский же «Месяц в деревне» (Или это Каменькович? В любом случае, театр Фоменко… Проверил; таки Женовач). И вот странно… Чудесный режиссер. Как же его угораздило столь… даже не подыщу пристойных эпитетов… спектакль забацать, как «Идиот» на Бронной?..
И еще одна свежая мысль к тому, что сказал Георгий Александрович. Не далее как вчера [16.04.07] в телевизоре выступал А.Мукасей. И он рассказал, как с большими организационными и техническими затратами снимали для «Носа» заливаемого дождем как из ведра медного всадника. Помощник оператора ошибся и ручку диафрагмы крутанул в другую сторону – не увеличил, а уменьшил. Узнав об этом и поняв, что съемка запорота и повторить ее невозможно (для съемок Быков с трудом согнал со всего Питера пожарные машины, подвергши таким образом град Петра большой опасности в случае если где что загорится; так что ни о каком повторе речи быть не могло). Мукасей говорит, мол, у меня слезы, я бегу к Быкову, тот уже садился в машину, и, всхлипывая сообщаю о катастрофе. На что Ролан Антоныч и говорит: «Знаешь, Толь, значит, Гоголю это не понравилось, не журись».

И снова — тронный зал…

Мягчайший, но упрямый как осел Геныч как-то выгнал меня из студии. Уж не помню, в чем я провинился, кажется, я несколько занесся и начал звездить [извините, именно от слова «звезда», я же главную роль играл], за что и поплатился. И поделом. Я еле уговорил Геныча простить меня, это был чуть ли не первый в моей жизни опыт честного осознания своей неправоты, бесценный урок. И хотя самолюбие страдало от утраты поста старосты коллектива, я уговорил себя, что это, все же, малая цена за возвращение в коллектив.

У меня дочь тоже Мария Иосифовна, но она пошла в литераторы (по крайней мере в смысле образования; но, похоже, ее призвание – мать и жена; тоже неплохо). Сын – Владимир Иосифович (как Топорков), заканчивает школу-студию Немировича, но… на продюсерском.

Все то же на ней из поплина счастливое платье,/все так же горящ ее взор, устремленный в века./Ты – наша сестра, мы твои молчаливые братья,/и трудно поверить, что жизнь коротка.

Между прочим, Елена Георгиевна точно так же приютила у себя дома ведущего актера нашего театра; правда некая корысть здесь присутствует, кроме него некому играть главные роли. Однако сомневаюсь, что теперь, когда мужиков в труппе достаточно, она укажет ему на дверь…

А вот я как-то привел домой двух беспризорников, а утром недосчитался не только их, но и меховой шапки, видеомагнитофона и пуховика…

Да не углядят в этом отступлении националистической пропаганды (не мне этим заниматься!), но, как говорится, из песни слова не выкинешь, анекдот звучал именно так, за что купил, за то и продаю. У узбека спросили, как он чувствует себя после бани. «Первые две недели чешется, а потом привыкаешь». Впрочем, сегодня героя можно интернационализировать и заменить на просто бомжа.

Ну и все равно, четвертной, я помню, был огромной суммой — четверть, а то и треть месячной зарплаты: бутылка водки стоила 21-20 до реформы и 2-12 (ну, довольно быстро «головка» исчезла из продажи и остался знаменитый «москвич» по 2-87, который я даже успел пару раз попробовать; он точно так же, как и «головки», некоторое время существовал наряду с «коленвалом» по 3-62) — после.

Все это слишком похоже на правду, поскольку такова, к сожалению, весьма распространенная действительность в российском искусстве, которая постоянно заставляет вспомнить… хотя бы финал лесковской «Левши». Как говаривал ЮБ, наша страна тем и отличается — еще с дореволюционных времен, — что все сточные канавы в ней доверху заполнены нераскрывшимися талантами. Не знаю, как с курсом, где учился Геныч, вроде бы там все в порядке, и Чарита, и Ласточкин, и Владимир Васильев, и Айзенберг вроде бы достаточно успешно прожили жизнь и даже достигли успехов (впрочем, про Марка и Фреда дальше Михалыч еще расскажет грустную историю). Других я не знаю или не помню. Что касается Генычевых учеников… Один таки пьет, ушел из московского театра, где был ведущим актером, теперь подрабатывает тем, что дедморозит на новогодних праздниках, а затем на заработанное живет оставшийся год. Другой ушел из театра, снял художественный фильм, а затем пошел во власть, работает в министерстве и тоже не брезгует этим делом. Третий был киноактером, хорошим, кстати, затем стал кинорежиссером, но только вторым (тоже хорошим) и тоже пьет. Еще один… одно время работал в постановочной части театра, сейчас занимается бизнесом: издательская деятельность, Интернет. Четвертая закончила режиссерский в кульке, на курсе у Мазур, была ведущей актрисой одного из московских театров, но затем вышла замуж за инженера, уехала вместе с ним и сыном в Лос-Анджелес, где мужу предложили работу. А сама стала торговать косметикой в универмаге. А вот сын стал ошиваться в Голливуде, нашел там себе агента и пошел сниматься в кино. Так что на сегодняшний день из учеников Геныча театром занимаюсь, сколько я знаю, только я. Что касается моих сокурсников, несколько лет назад ситуация была такая же: в лучшем случае административная клубная работа. Но сегодня многие из них все-таки вернулись к театру и занимаются режиссурой. И тоже что-то не видать среди них пропоиц (если не считать меня).
Кстати, тут была «Школа злословия» (не Шеридан, а телепередача со Смирновой и Толстой) с Васильевым. Не помню, почему на эту тему зашла речь, но Толя (возможно, впрочем, из своего любимого театрального эпатажа) сказал конкретно, что очень любит пить. Водку. Без закуски.

А я ни не помню, по какой картине делал этюд… Кажется по «Что есть истина?» Ге [привлек замечательный диалог из Евангелия от Иоанна, скрестив его с Булгаковым], но самого этюда не помню совершенно. Зато помню, как у Геныча мы делали этюды-«натюрморты» на атмосферу. Посреди сцены в полной темноте стояла табуретка, на ней -- поднос, на подносе – буханка, в буханку воткнут нож, а сама буханка окружена языками голубоватого пламени (по периметру подноса шел желоб — это был даже не поднос, а крышка от эмалированного лотка, — я в него налил спирт и поджег), и при этом звучала медленная тема из баховской партиты до минор в исполнении знаменитого «Свингл Сингерс» (спустя годы я использовал эту музыку в своем спектакле «Три мушкетера» в сцене молитвы Анны Австрийской [не помню, описывал ли я эту сцену; поучительный эпизод]). Этюд удостоился у Геныча похвалы.

Вот тáк вот, ЮБ [помните рассказ о моем экзамене?], все-таки не Михалыч его выдумал, это понятие уже было у АД! А до него, небось, и у КС!

А тут совсем недавно репетировали сцену из третьего акта «Чайки» и актриса, восемь лет назад записавшая у себя на полях роли напротив слов Аркадиной «Теперь он мой» видимо, мое указание: «Осознает свое поражение», — спросила меня, что бы это значило. Мне стоило труда вспомнить, почему поражение [если раньше их отношения были честными и доверительными, то теперь он будет ее обманывать и все равно заведет интрижку с Заречной; она это предчувствует интуицией женщины и актрисы]. Но я наверняка это нашел путем априорного разрушения стереотипов, унаследованного — в четвертом поколении — от Попова: я сначала сформулировал это, а уж потом оправдал. Правда, я заметил, что обычно любое разрушение стереотипа находит оправдание, причем обязательно свежее и интересное.

Я убежден, что нет универсальных методов.
Мы все пять лет обучения — не помню, говорил ли я об этом — продолжали параллельно встречаться с Борисом Алексеевичем Глаголиным (а я еще и еженедельно ходил на семинар Сироты в ММДСТ). Но я не об этом. Один из моих сокурсников, очень талантливый актер, человек с мощными режиссерскими задатками, но «повернутый» как раз на поисках панацеи, в частности в отношении работы с актером, упорно допытывался и у Щедрина, и у Глаголина, как воплотить через актера все то, что получено путем режиссерского анализа материала (то есть, выяснив, что играть, найти, как играть это «что»). Ответы были разными, но оба замечательные. Борис Ефимович дал остроумный ответ: «Я могу дать вам [далее следовало имя студента (а чего я жмусь, это был уже упоминавшийся Саша Лебединский)] универсальный совет на все случаи жизни: всеми доступными для вас как режиссера средствами», — а далее уже серьезно пояснил, что, например, Эфрос, в студии которого при Центральном детском театре он в свое время занимался, отрицал показ [видимо, в тот период; далее у Михалыча будет как раз эпизод про Буркова, указывающий на противоположную ситуацию; только я точно помню, Щедрин сказал тогда именно так], но сам Щедрин, который всегда боготворил Эфроса и считал его слово законом, в практике своей обнаружил (впрочем, где-то выше я говорил об этом), что уже ближе к выпуску спектакля порою быстрее и эффективнее — показать актеру, нежели что-то объяснять. Но для студента это объяснение было слишком общо, ответ был какой-то слишком универсальный, чтобы дать универсальную формулу. Тогда он обратился к Глаголину. Борис Алексеевич ответил очень серьезно и, я бы сказал, пылко: «Только любовью! Вы должны, Саша, любить актера, любить искренне, любить больше своих близких, больше себя. Ведь если актер хоть на миг заподозрит, что вы не испытываете к нему подобной любви, он замкнется в себе как в раковине и вам никогда не удастся его раскрыть». [И далее Михалыч выскажет хоть и другими словами, схожие мысли.] К стыду своему, мне не всегда удается подобная жертвенность, меня хватает только на то, чтобы «умирать в актере» и сознавать и говорить постоянно вслух не слишком приятную для профессии истину: она изначально вторична, главный человек на театре всегда был актер – вот уже третье тысячелетие. А профессии режиссера всего-то чуть больше столетия. Как-то же театр обходился без нее веками и веками. Впрочем, возможно, это очередное стремление к разрушению стереотипа, своего рода кокетство. [Уже говорил это и повторю, наверное, не раз: я очень люблю эту мазохистскую мысль высказывать своим актерам, это им очень помогает, хотя и воспринимают они ее в наш режиссерский век весьма скептически и на голову в результате не садятся, а наоборот проникаются еще большим уважением.]

Дата добавления: 2015-09-03