Читайте также:
|
- Эй, не торопись, не торопись, - хохочет насильно укуренный и пьяный в стельку Кайл, шутливо отталкивая навалившегося на него Картмана.
- Что? – неохотно оторвавшись от губ своего любовника, спрашивает Эрик и перекатывается на другой бок, из-за чего кровать жалобно скрепит под напором его исхудавшего тела. - Что не так-то опять, придирчивый ты мой еврей? Или тебе просто приспичило поиздеваться надо мной в очередной чёртов раз?
- Нууу… - тянет рыжий, пытаясь сосредоточиться и сформулировать надуманное в связные слова и предложения. - Я так не могу, понимаешь… - Мир так крутится-вертится, что он сам потихоньку перестаёт что-либо понимать. - То есть, могу, но… - Да что же он хотел сказать? - Прежде чем мы зайдём дальше… Я… - Он уже почти ухватился за спасительную мысль! Ну же! Вот же она! – Я… - Ещё чуть-чуть – синяя шапка с красным помпоном! - и… - Короче, мне нужен Стэн.
- А? – Карие глаза изумлённо моргают, после чего щурятся и недовольным взглядом окидывают рыжие кудри, за которыми скрыты эти отвратительные и наглые зелёные гляделки! Как этот еврей вообще посмел сказать подобное? - Зачем?
- Ээээ?! – доносится возмущённый и не в меру перепуганный крик с другого конца комнаты. - Не-не-не, ребят! – машет руками Стэн, положив телефон с включённой камерой на вблизи стоящий стул. – Вот это вот без меня! Я в эти игры не играю, я ваш купидон, ПРОСТО купидон, окей?
- Да, он наш купидон, Кайл, и ничего больше.
- Ну… - надувает губы Брофловски. - Хочу, чтобы он был рядом. Я нервничаю. А он мой лучший друг. Он должен быть рядом со мной в такие ответственные моменты. Это для тебя он ПРОСТО купидон.
- Ответственные моменты? – переспрашивает польщённый Эрик.
- Да! – мигом оживляется Кайл, поняв, что нашёл нужный рычаг давления. - Именно так! Мне нужен Стэн, потому что я слишком нервничаю! С ним мне так спокойно, это с тобой всё во мне пылает и…
- Пылает? Я особенный, получается?
- Да, да!
- Ну раз так… Стэн, а ну-ка иди сюда!
- Что-то не хочу, - зеленеет Марш.
- Вот давай только не капризничай! Тебя твой лучший друг вообще-то просит!
- Да! – поддакивает Кайл. - Стэн, а ну живей! - Понуро опустив голову, брюнет тащится к постели, в то время как камера продолжает снимать происходящее. – Вот так, умничка, усаживайся между нами, - приговаривает копошащийся Кайл, подкладывая своему другу под спину подушку и прижимаясь к его левому боку. – Картман, прижмись к нему тоже.
- Эм… - Картман и Стэн в недоумении переглядываются и в один голос спрашивают: -Захера?
- Надо.
То ли выпитый алкоголь делает своё дело, то ли авторитарный тон Кайла, но парни послушно выполняют всё, что тот им велит.
- А теперь, Картман, покажи-ка мне, как ты умеешь ставить засосы. Не-не! - вскрикивает он, когда Эрик уже было тянется к его шее, - на нём, - и указывает на Стэна.
- Кайл, ты совсем охуел?!
Тишина. Глаза Кайла темнеют, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Парням чудится, будто они слышат скрежет его зубов, и они испуганно ёрзают, время от времени бросая друг на друга перепуганные взгляды. Обстановка меняется до неузнаваемости так резко, что они опомниться и не успевают, как уже готовы штаны намочить от страха перед....
- Это вы охуели, блять, не слушаться меня, пара уёбков! Ломаетесь как целки!
- К-кайл?
- Это его джерсийская сущность проснулась, что ли?
- Походу.
- Рот свой захлопнул, сущность-хующность нахуй, и присосался к нему! – Картман не двигается. - Тебе яйца твои дороги, шмонька тупорылая?
- Шмонька?!
- Это Джерси! – кричит Кайл, что есть мочи.
Доведённый до истерики Стэн, который вынужден сопровождать Кайла и Картмана до оргазма в пути, включающем в себя совместную мастурбацию, грязные поцелуи и множество засосов, навсегда запомнит эту ночь, как и то, что с горячими парнями из Джерси шутить не стоит. Стэну повезло лишь в одном: на тот момент, когда Кайл всем телом навалился на Картмана и вошёл в него, он уже отрубился и видел чудесный сон про то, какие же у него замечательные друзья: Кенни, Твик, Баттерс и Кайл с Картманом – взрывоопасная парочка психов-извращенцев.
То была безумная и во всех смыслах абсурдная и нереальная, полная всяческих непотребств, ночь. Такая ужасная и мерзкая. (Стыдоба неописуемая!) Такая прекрасная и неповторимая, что Кайл не может, да и не хочет, её забывать.
Все трое были настолько смущены произошедшим, что на следующий день и после никто из них никак не мог прийти в себя и с ходу начать вести себя, как обычно. К тому же, Кенни постоянно над ними подтрунивал и издевался, однако больше всего их напрягало то, что блондин выглядел по-настоящему расстроенным тем фактом, что его на «общий перепихон» не позвали. А Твик… Твик был вообще не в теме. И слава богу.
Следующим важным фрагментом являются минуты, проведённые наедине с Эриком Картманом, когда тот затащил его в кабинку школьного туалета. Глядя в тёмные карие глаза и не разбирая адресованных ему признаний, а просто слушая звук его голоса, Кайл задавался одним и тем же вопросом снова и снова - «Почему я один должен обо всём помнить и справляться со всем этим в одиночку?» - пока вдруг отчётливо не услышал:
- Я знаю, что ты тоже любишь меня, подонок бессовестный.
Он не нашёлся, что ответить. Наилучшим решением было просто молча наблюдать за тем, как ресницы Эрика Картмана трогательно и донельзя мило опускаются, а он сам тянется к нему, Кайлу, и их губы наконец находят друг друга в нежном поцелуе.
И Кайл перестал даже пытаться найти ход к отступлению, он больше не искал возможности выбраться из пленивших его объятий, потому что, будучи заключённым в них, не чувствовал себя в ловушке. Также Кайл перестал поражаться своему мастерскому умению жить двумя реальностями одновременно: своей обычной жизнью обычного старшеклассника и жизнью человека, на будущем которого поставлен большой и жирный (каким когда-то был его Эрик) крест.
Он просто позволял обнимать себя и обнимал в ответ.
Кайл вытаскивает из кармана своих летних шорт нереально тяжёлый телефон в тот момент, когда позади него раздаются знакомые тяжёлые шаги.
Он уверяет самого себя в том, что не хотел, чтобы так вышло.
***
До этого дня всё шло хорошо, и им было так же комфортно и весело друг с другом, как и прежде; они потихоньку строили то нелепые, то вполне адекватные планы, пытаясь уверовать в лучшее. Пока не наступил этот день – что-то весьма близкое к моменту икс, только хуже.
Гораздо хуже.
Приняв душ, Твик идёт в свою комнату, и он не готов к тому, что его там ждёт.
Когда мама прокричала в запертую дверь ванной комнаты: «Сынок, папа там что-то потерял, сказал, ты, вроде, взял…», он, расслабляясь под струями горячей воды, не придал её словам особого значения. Только, чуть нахмурившись, прокричал в ответ: «Ну, пусть поищет у меня в комнате. Хотя я не припоминаю, чтобы брал у него что-нибудь».
Твик не сомневался: папа сам во всём разберётся, без проблем найдёт нужную ему вещь (скорее всего, не в его комнате, а в своей, как это обычно и бывает) и всё, инцидент будет исчерпан.
Но папа нашёл кое-что другое. То, что вряд ли собирался найти. То, что уж точно хотел бы не находить вовсе.
Блондин заходит в свою комнату и замирает на месте. Мистер Твик стоит у письменного стола и держит в руках рисунок, легкомысленно оставленный на видном месте. По выражению его лица, парень догадывается: это тот самый рисунок; он пытается что-нибудь сотворить со своей мимикой, найти какое-нибудь оправдание, соврать, в конце концов, но, когда непроницаемые глаза отца встречаются с его, напуганными и размерами с монеты, Твик лишается дара речи и, в придачу, способности дышать.
На осознание оказывается достаточным всего пары секунд. Вздохнув, мистер Твик устало произносит:
- Не волнуйся, я закрою на это глаза и не буду ни о чём говорить маме. – И замолкает. Твик вдруг задумывается о том, изменится ли отношение папы к нему после весьма неудачного каминг-аута, или же всё будет, как прежде, и они оба забудут о происходящем сейчас, но его беспорядочные мысли внезапно прерывают: - Послушай-ка вот что. – Твик не может оторвать взгляд от лица отца, такого несчастного и обречённого прямо сейчас. - Я всё понимаю, правда, но и ты пойми: ты испытываешь к Крейгу такую необычайную… Гм, симпатию… - Теперь на лице отца написаны смущение и… брезгливость, может, даже самое что ни на есть отвращение, Твик не может сказать наверняка. - …Лишь потому, что видишь в нём такие черты, которых тебе самому не хватает. Иными словами, это просто восхищение, Твик, и ты не должен позволить своему обожанию чужих черт зайти слишком далеко. Нам ведь ни к чему это?
Мужчина показательно трясёт рисунком в воздухе. Для парня его поступок – как удар под дых. И дело даже не в смущении, а в том, как легко посторонний человек смог вторгнуться в его и Крейга мир.
Так, стоп. А с каких это пор собственный отец – посторонний человек?..
Как бы то ни было, Твик не решается попросить отца вернуть ему его творение, его любимого Крейга. И жестоко расплачивается за это. Секунда – и смятый лист летит в корзину, а отец, так и не дождавшись от сына каких-либо слов в ответ, покидает комнату, тихо прикрыв за собой дверь; Твик остаётся один.
То, как легко и естественно папа скомкал его рисунок и выбросил, рождает в Твике какое-то странное и незнакомое чувство.
Но…
Довольно быстро и без сцен, разве не здорово?
Дрожащие ноги более не держат, и он вдруг оказывается сидячим на полу и тупо пялящимся в пространство перед собой. С этого момента Твик видит окружающий его мир таким же, каким его видит Кайл.
«Папа намеренно не поверил в то, что я рисовал с натуры,» - понимает Твик, разглаживая смятый лист с изображением нежащегося в его постели Крейга. Не понимает он следующего: было бы лучше, если бы отец взглянул правде в глаза и тогда…
Что тогда?..
Когда звонит Крейг, Твик не решается ответить. («Он обязательно догадается, что что-то случилось!») Он всё ещё сидит на полу в свой комнате и осмысливает произошедшее недавно, только что или сто лет назад. Он думает о том, почему вдруг ощутил стыд, отчаяние и тоску, если не сделал ничего плохого, хотя в глубине душе прекрасно понимает, что всему виной. Если кратко, очень кратко, то ответ кроется в одном слове: неправильно.
- Хэй, чувак, как жизнь? – интересуется весёлый голос Кенни из динамика его мобильного. Кенни – его друг, просто друг, с которым он не делает ничего неправильного, поэтому говорить с ним безопасно. – А вообще срать, к чему нам, корешам, какие-то прелюдия, да? Короче, тащи свою задницу к пруду, тут у нас что-то Картмана штырит… - Твик только сейчас обращает внимание на фоновые крики Стэна и Эрика и на то, что голос Кенни притворно весёлый. – Короче, очередной пиздец, но не суть. Просто приди и успокой жиртреста. Окей?
- Окей.
- Ну, отбой тогда, ждём!
Ему стали сниться непонятные сны, больше похожие на утерянные воспоминания, но он не может подтвердить их правдивость, так как продолжает забывать всё больше и больше вещей, связанных, в основном, с Кайлом Брофловски и тропинкой, на которую он только что случайно вышел, пока вместе с пацанами бродил у пруда. Или… Нет, не так. Они - Кенни и Стэн - бежали за ним, когда он… Вроде бы, вышел из дома с намерением сделать что-то важное, что следовало сделать с самого начала…
«Возьми себя в руки, блять! – слышит он собственный голос. – Это не я! Не я! Я совсем другой! Не такой слабый, как ты! Схуяли ты занял моё место?!»
Он послушался голоса, поэтому… Он здесь. Но он просто стоит на месте, пока что-то происходит, а голос звучит уже не в его голове, а в реальном мире.
- Это вас не касается!
Так странно. Очень странно.
По-видимому, он и сам ведёт себя странно, так как Кенни кому-то звонит и просит прийти, а Стэн продолжает кричать на него и пытается отобрать у него какую-то вещь. Он, Картман, тоже орёт на Марша в ответ, не желая разжимать пальцы руки, в которой он держит…
Нож.
- Совсем сдурел?! Куда ты, блять, собирался пойти, «беспалевно» так размахивая ножом?!
Неправда, хочется сказать ему. Он не размахивал. Просто нёс.
Только вот голосу это кажется не столь важным.
Так жарко и душно, но, кажется, вот-вот хлынет как из ведра. Почему-то ему так кажется.
Странно.
Кенни, которому явно что-то известно; Стэн, который считает своим святым долгом орать на него; Твик, который только что пришёл и смотрит на них, как на ненормальных, хотя самого, как ни посмотри, жизнь тоже изрядно потрепала – что им всем от него надо?
Голоса, много голосов, и все о чём-то говорят. Или о ком-то. Вроде бы, о нём. Он не знает.
Он снова куда-то идёт, так как Стэн больше не орёт на него и, следовательно, не следит за тем, чтобы он не сделал «ЧТО-НИБУДЬ». С каждым шагом голова раскалывается пуще прежнего, словно переполняемая излишним количеством информации, получаемой со скоростью хер знает сколько кадров в секунду.
Сперва была ярость.
«Что ты натворил?! – орёт чей-то другой, малознакомый ему голос. – Ты хоть представляешь, как ты меня подставил?!»
Серый камень, который когда-то был в чьей-то крови.
Потом – испуг.
«Прекрати, Картман! Ты же его убьёшь!»
Штольня. Тьма и холод. Чей-то силуэт впереди.
И наконец мольбы.
«Меня уже тошнит от запаха крови. Она будет сниться мне в кошмарных снах. Поэтому давай остановимся на этом, Картман.»
Тесное помещение со старой и ржавой ванной. Человек, который уже давно обнаружил его присутствие, но продолжает вести за собой, прямая спина и кудрявый затылок.
«Всего этого не было.»
И ещё один человек. Связанный, окровавленный, грязный, напуганный, тот самый, которого он хотел прикончить, которого голос хотел прикончить, только вот сейчас его (или их) пальцы разжимаются, и нож падает на пол.
Он вспоминает, как пытался растерзать насильника и убийцу, пока тот, жалобно скуля, ползал перед ним на коленях и вымаливал пощады, а тот, другой, который стоит к нему спиной в эту минуту, говорил после: «Всего этого не было, не было, Картман…»
Два голоса сливаются в один, и все раздробленные частички Эрика Картмана издают полный боли и отчаяния крик, пока чьи-то холодные и дрожащие руки не обнимают его за плечи и не ведут к выходу.
«Поросёночку» страшно. Он уверен, что у обнимающего его существа есть только руки.
***
Картман плачет, как маленький ребёнок, прижимаясь к успокаивающему его Твику. Стэн смотрит на своего лучшего друга, что звонит в полицию и за одну минуту говорит чересчур много страшных/ужасных/убийственных вещей, в которые он не может и не хочет верить. Кенни же просто присутствует. Он ничего не делает и, кажется, не переживает того шока, что поглотил остальных его друзей. Наверное, он был готов к чему-то подобному. К тому, что Кайл сядет за решётку, а Картман сойдёт с ума. Плёвое же дело, господи…
А потом Кайл кладёт трубку, поворачивается к нему лицом и говорит одну очень странную вещь:
- Прежде чем меня заберут, скажи мне только одно, Кенни: ты когда-нибудь умирал?
Никто об этом не знает и никогда не узнает, но Маккормику хочется одновременно рассмеяться и расплакаться, ведь впервые в жизни его спрашивают об этом напрямую, а он не может сказать правду. Просто не может.
- Что за глупости, Кайл? – нервно смеётся Кенни. – Или ты тоже, - он, смаргивая непрошеную слезу, кивает в сторону Картмана, - «того»?..
- Нет. Со мной всё в порядке.
- В порядке, значит? – переспрашивает Стэн дрожащим голосом.
Последующие несколько минут до приезда полиции Кенни и Твик заняты тем, что разнимают Стэна и Кайла, сцепившихся ни на жизнь, а на смерть. Картман, лишившись тепла тела Твика, смотрит на них пустым взглядом, пока что-то важное, составляющее его самого, разламывается снова и снова. С хрустом, напоминающим тот, что издают переломанные кости.
Когда-то ему снился один тревожный сон, он и теперь ему снится, хотя он не спит на данный момент времени.
Они снова только вчетвером: он сам, Стэн, Кенни и кто-то ещё. Снова мальчишки, и снова всё замечательней некуда, если бы не некоторые моменты…
«Знаешь, Картмана лучше не злить.»
«Он правда может заставить тебя съесть собственных предков, чувак.»
«Мы над всеми издеваемся. Над Картманом, потому что он жирный. Над Картманом, потому что он тупой. Над Картманом, потому что его мать шлюха. Над Картманом, потому что он садист и педик…»
Маленький толстый мальчик кричит вслед удаляющимся друзьям, которые, по его мнению, никогда таковыми и не были, они и сами не знали, почему по-прежнему проводят время вместе с ним:
- Подождите, пацаны! Я придумаю что-нибудь улётное, вот увидите! Будет круто, и я сам обо всём позабочусь, я… - Стэн и Кенни уходят. Другой, четвёртый, и вовсе пропал, да, к тому же, раньше них, и Эрик не может разглядеть его вдалеке. – Я сделаю всю грязную работу… Даже грязнее той, что обычно выполняет Кенни.
Кап-кап-кап…
- Картман.
Он оборачивается на голос и видит Кайла. Но…
- Кайл? – Все головы оборачиваются к Картману. Кайл – теперь просто слово, а в глазах Картмана – всепоглощающая пустота, перечёркивающая собой все-все-все и без исключения общие воспоминания и чувства. - Кто такой Кайл?
***
Стрелки часов слишком громко отсчитывают счёт времени, из-за чего присутствующим не по себе настолько, насколько это вообще допустимо в данной ситуации.
- Ричард? – тихо зовёт его жена, тоже не понимающая, что, собственно, происходит.
Мужчина словно просыпается ото сна, напускает на себя беспечный вид, и неподвижная картина, состоящая из обедающих за одним столом людей, оживает. Всё более или менее нормально, а секундная напряжённая тишина, которую мистер Твик хотел заполнить чем-то очень важным, теперь в далёком прошлом.
Так ведь?
Крейг сидит в гостиной дома Твиков и вполуха слушает болтовню родителей о том о сём. Рядом, по правую руку от него, сидит Руби, которая, так же, как и он, никак не возьмёт в толк, к чему столь официальный приём, и где, чёрт возьми, пропадает Твик?
Отец Твика выглядит мрачным и подавленным чем-то, но, судя по его угрюмому молчанию, никак не решается завести разговор на тему своих переживаний. Или Крейгу просто так кажется. У него всегда были проблемы с чуткостью или типа того. Но ведь, если он, допустим, прав, и у мистера Твика что-то приключилось, то причём тут тогда он и Руби? Ведь обычно взрослые разговоры ведутся без детей, а они тут явно необходимы. То есть, ему, опять же, так кажется, потому что папа Твика как-то странно на него поглядывает периодически, а что касается сестры…
Руби незаметно для взрослых дёргает его за рукав – специальный жест, придуманный ими для того, чтобы показать: «Да, и мне так кажется».
Чёрт, да что происходит-то? Твик не отвечает на звонки, его отец ведёт себя странно, а сейчас…
- Я бы хотел… - неловко начинает мистер Твик, но всё, что он «хотел…» затмевает собой наслоение целого ряда событий, развивающихся одно стремительнее другого.
Звонит домашний телефон, миссис Твик поднимается из-за стола и берёт трубку. Пока все в ожидании окончания беседы смотрят в свои тарелки, миссис Твик вдруг вскрикивает, начинает что-то сбивчиво говорить, хватаясь за свой фартук свободной рукой, а потом, когда другой пытается положить трубку на место, та вываливается из руки и падает на пол, но её не спешат поднять.
- Дорогая, что слу-?..
Но ему опять не дают договорить: в дом, шумно хлопнув дверью, врывается Твик и, никому ничего не говоря, ни на кого даже не посмотрев, бежит вверх по лестнице и запирается в своей комнате.
Снова телефонные звонки, топот ног, о чём-то совещающиеся взрослые, ручонка Руби, схватившаяся за рукав Крейга и витающая в воздухе тревога. Из доносящихся со второго этажа криков становится ясно, что Твик не открывает своим родителям дверь. Некоторое время Крейг не решается что-либо предпринять, так как боится, что ему дверь тоже не откроют.
Прежде чем он открывает уже незапертую дверь и заходит в комнату Твика, на него снисходит что-то вроде озарения, заключающемся в абсолютной уверенности в том, что ещё чуть-чуть, и ничего уже не будет так, как прежде.
Тем не менее, он тянет ручку на себя и, ничего не говоря, заходит внутрь. Твик сидит на полу, около кровати, уткнувшись лбом в колени и обнимая ноги руками, то есть вжавшись в самого себя, в своё горе. От увиденного сердце Крейга начинает биться с удвоенной силой, причиняя какую-то ненормальную, сверхъестественную боль.
Он садится напротив Твика на корточки и аккуратно прикасается к его плечам, побуждая поднять голову и посмотреть на своего посетителя. Он уверен, что делает сейчас что-то абсолютно неправильное, но не может иначе. Ему жизненно необходимо посмотреть на Твика прямо сейчас.
Твик слушается – как всегда – и поднимает на него замученный взгляд.
- Я обо всём знаю. Мне очень жаль, - всё-таки говорит Такер, чувствуя себя самым большим идиотом на свете. Чтобы хоть как-то исправить свои неуместные в данном случае слова, берёт ладонь Твика, в очередной раз поражаясь его тонким пальцам, и осторожно сжимает в своей, мягко поглаживая другой рукой.
Твик просто кивает и через какое-то неисчислимое время спустя тихо произносит:
- Но это не всё. Беда приключилась не только с Кайлом и…
Замолкает.
Позади Крейга, в проёме двери, Твик видит своего отца. Он неподвижно стоит на месте и тяжёлым взглядом проникает в самые потаённые уголки души своего сына, вселяя в него обездвиживающий тело страх и ужас. Впервые в жизни, будучи напуганным, Твик Твик не издаёт ни звука.
Он просто мягко высвобождает свою руку из руки Крейга и силится улыбнуться ему.
***
Дата добавления: 2015-08-13; просмотров: 120 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| И тайное становится явным | | | POV Крейга |