И тайное становится явным

Душно, жарко, и пахнет сыростью. Никаких сомнений – чуть позже будет дождь.

Щурится и принюхивается, но такое ощущение, будто он не делает ни того, ни другого, - так далеки от реального его мысли, хоть они и связаны в то же время с самой что ни на есть реальностью, жестокой и губительной в его случае.

Раннее утро, а он уже весь взмок, пробираясь сквозь стену высокой, увенчанной капельками росы, травы. Небо имеет блекло-серый цвет, и между столпотворением перьевых облаков еле-еле проглядывают солнечные лучи, что кажутся такими же бесцветными, как и само утро в целом. Одним словом, уныло. Уныло до невозможности.

Таков нынче мир в глазах Кайла Брофловски.

Телефон в кармане летних шорт кажется слишком тяжёлым. В переносном смысле, конечно же, ведь предстоящий звонок – действительно тяжкое бремя, возможно, оно даже тяжелее, чем то, что он нёс до сих пор.

Его не перестаёт мучить вопрос: «Почему я один должен обо всём помнить и справляться со всем этим в одиночку?», но задать его некому. В том смысле, что Кайл никому не может доверить свою тайну, которая прежде была их общей, его и Эрика.

А с последним, стоит признать, творится что-то странное, и его проблемы с памятью всё сильнее беспокоят Кайла. Изучив виды амнезии, он нашёл подходящую по описанию симптомов – диссоциативная амнезия - но что толку-то? Он уверен, что Картман не симулирует, но главное вовсе не это. Даже если бы и симулировал, смог бы он, Кайл, по собственной воле повторно втянуть жиртреста в то, что тот натворил? Смог бы он заставить жиртреста вновь пережить этот кошмар? Смог бы утопить жиртреста в том воображаемом море крови, что они оба увидели в ту судьбоносную ночь?

Кайл вздыхает, продолжая свой путь. Знает же, что нет. Нет, нет и нет. И место, куда он сейчас направляется, вернее верного отображает всю глубину испытываемых им чувств. Он не просто жалеет Эрика Картмана, он его оберегает, готовясь покончить с историей с Доунсом самостоятельно. Не может же он вечно держать его в той заброшенной штольне, разрываясь между невозможностью отпустить или убить.

«Он Кенни изнасиловал и убил! – в сотый раз вспоминаются слова Картмана. – Мы должны что-то сделать, ведь на месте Кенни может оказаться кто-нибудь ещё!»

И, так же в сотый раз, Кайл думает: «Он выглядел не так, как когда он врёт, но ведь сказанное им никак не может быть правдой, потому что Кенни жив. Ничего не понимаю. Не понимаю…»

Он и не заметил, как достиг своего пункта назначения. Время и пространство в последнее время стали чем-то неопределённым, вне его понимания.

Очередной усталый вздох. Поехали.

Такая ставшая привычной картина: вход в штольню, веющий от неё холод и большой серый камень, что своим зловещим видом словно приглашает Кайла разбиться об него от безысходности, но парень лишь в сотый – опять же - раз присаживается на него и погружается в свои тягостные думы - своего рода ритуал, в завершение которого он просто обязан шагнуть во тьму.

Но пока у него ещё есть время. Летом его вообще предостаточно. Особенно, этим.

Кайл вспоминает ту сумасшедшую ночь, то, как они с Картманом набросились друг на друга на глазах у Стэна, который, как выяснилось, был очень даже «за», чёрт бы его побрал. Прям бес попутал, иначе не скажешь. Они много пили и целовались, снова пили, целовались, целовались и целовались, пока Стэн с довольной улыбкой направлял на них камеру, комментируя при этом каждое их действие. Раньше подобные воспоминания привели бы его в бешенство вперемежку со стыдом, раньше, но не теперь. Теперь воспоминания об этом вызывают лишь печальную улыбку на его губах.

Дата добавления: 2015-08-13