Читайте также:
|
<i>Кап-кап-кап</i>
Держа в руке зонт, он возвращается домой. Уже довольно поздно, и в окнах встречающихся ему по пути домов потихоньку гаснет свет, словно его приближение олицетворяет собой угрозу, а потому при виде него нужно обязательно затаиться, погрузиться в спасительную тьму.
Тогда беда стороной обойдёт. Тогда гуляющая по улицам Смерть заберёт того, кому не надлежит сегодня вернуться к родным, а не кого-то другого, кому надлежит продолжать жить. Тогда заклятье сработает в свой контрольный, миллионный, раз.
<i>Кап-кап-кап</i>
Промокшие старенькие кеды Кенни до того ветхие, что блондин не считает нужным обходить лужи, хуже ведь всё равно не станет. Да, хуже не станет, куда уж хуже, - таков его совсем не утешительный девиз, оправдывающий себя день за днём.
<i>Кап-кап-кап</i>
Позади Кенни – чьи-то шаги, но парень не считает нужным придавать этому значения.
<i>Кап-кап-кап</i>
И шаги всё ближе, стремительнее. Кто-то приближается, и у этого кого-то явно не самые лучшие намерения относительно Кенни, и он это понимает, как понимает и то, что хуже уже всё равно не станет.
<i>Кап-кап-кап</i>
Вдруг раздаётся истошный крик, который тут же затихает. Удар по голове помогает заткнуться и заодно откусить себе часть языка. Зонтик выскальзывает из рук, падает и переворачивается, и вот уже его заполняет вода, много-много дождевой воды. Кто-то прижимается к Кенни со спины и что-то жарко шепчет смутно знакомым голосом, а потом, попутно облапав, тащит куда-то во тьму, совсем не спасительную.
<i>Кап-кап-кап</i>
Кенни старается сосредоточиться на этом звуке.
<i>Кап-кап-кап</i>
Темно, хоть глаз выколи. Снова удар. На этот раз – под дых.
<i>Кап-кап-кап</i>
Больно, очень больно, но он уже не может кричать. А ещё холодно. Капли его горячей крови и чужой горячей спермы не согревают, а жгут, прожигают насквозь, но ему всё равно холодно и мерзко. «Я грязный, - думает Кенни, - до чего же я грязный…»
<i>Кап-кап-кап</i>
Остаётся только ждать, когда кромешную тьму прорежет яркий свет – его проклятое приглашение на тот свет, путёвка туда и обратно, бесконечная без конечной.
<i>Кап-кап-кап</i>
Хуже уже не станет?..
<i>Кап-кап-кап</i>
Вспышка молнии, и он видит над собой лицо, искажённо гримасой.
<i>Кап-ка… </i>
Его уже нет здесь, но он верно предугадывает судьбу своего изуродованного тела: его просто выкинут.
Когда Кенни оказывается по Ту Сторону, то слышит знакомое <i>Кап-кап-кап</i>. Думает: «Надо же, и тут идёт дождь» и только потом понимает, что это не дождевые капли и даже не кровавые, а его собственные слёзы.
<i>Кап-кап-кап</i>
<center>***</center>
<b>POV Твика</b>
«Не люблю двусмысленные ситуации,» - это первое, о чём я подумал, когда мама Крейга, прежде чем оставить нас в его комнате наедине, сказала:
- Спокойной ночи, мальчики. Развлекайтесь.
Вообще, она много чего ещё сказала. Например: «Только не говори мне, Крейг, что вы, как пришли, так мокрую одежду и не сменили?!» Крейг лишь пожал плечами и пробормотал что-то вроде: «Ну, эмм, мы как-то подзабыли…» На самом деле и вправду подзабыли, и одежда высохла прям на нас, но такое объяснение миссис Такер не удовлетворило, и она заявила, что мы должны немедленно отправиться в ванну, после которой наденем сменную одежду, и только тогда сможем играть в свои приставки «или что вы там ещё, мальчишки, любите вместе делать».
Да, я определённо не люблю двусмысленные ситуации.
Мы по очереди приняли ванну, после чего плюхнулись на диван в гостиной (шло какое-то любимое шоу Руби; мы сели по обе стороны от неё, но девочка никак не отреагировала: так была увлечена просмотром), перекидываясь время от времени взглядами. Я – смущёнными, Крейг – своими обычными, непроницаемыми, что было в кои-то веки очень даже кстати. Хоть кто-то из нас может вести себя как всегда, не привлекая своим подозрительным поведением лишнего внимания.
По-прежнему шёл дождь, и всякий раз, переходя из одной комнаты в другую, я смотрел в окна, на почерневший от влаги асфальт и потоки воды, а потом отводил свой взгляд, встречался с серыми глазами Крейга и успокаивался.
Он улыбнулся мне, когда я, пожав плечами, оттянул края надетой на мне футболки, показывая, что она мне не совсем по размеру, и тогда я твёрдо решил отбросить все свои страхи и опасения.
«Развлекайтесь.»
Хотя я всё равно до чёртиков не люблю подобные двусмысленные ситуации.
Пожелав нам спокойной ночи, миссис Такер бесшумно закрывает за собой дверь, и становится так тихо, не считая шума дождя, что мне вдруг становится немного не по себе. В комнате Крейга горит настольная лампа, так как у него нет ночника, а я пока не избавился от страха темноты, и это придаёт ещё больше интимности нашему положению.
Я вопросительно смотрю на предназначенный для меня спальный мешок, а когда поднимаю глаза, Крейг тут же опускает свои.
- В чём дело? – спрашиваю я, замерев на месте. Крейг же сидит на кровати; его освещённое желтовато-оранжевым светом лицо выглядит обеспокоенным и задумчивым.
- Мне важно знать, что ты в порядке.
- Не понял… - Подхожу ближе и, словно растеряв в один миг все свои силы, опускаюсь на своё ложе. Мягко, но как-то неуютно. Смотрю на Крейга снизу-вверх.
- Я всё хотел спросить тебя, но боялся… – Следует внушительная пауза, дающая чёткое представление о значимости последующих слов. Я, с замиранием сердца, жду. Набравшись, наконец, решимости, он на выдохе произносит: - Тебя не травмирует тот факт, что в свои шестнадцать лет у тебя самые первые отношения с <i>парнем</i>?
Мне вдруг хочется на него накричать и даже ударить, хотя я прекрасно понимаю его беспокойство, и винить Крейга, несомненно, не в чем, но порой его забота переходит всякие границы. Тем не менее, это не меняет того факта, что я чувствую небывалый прилив нежности к нему за то, что он так беспокоится обо мне.
А потом меня вдруг охватывает бешенство, и я поражаюсь своему внутреннему голосу: «Сука, я тебе в любви признался, козёл, чего тебе ещё надо?!»
Скованный в движениях и погружённый в свой внутренний конфликт, тупо смотрю на Крейга, который, сидя на кровати, обхватывает свои колени руками и говорит, до сих пор не решаясь посмотреть мне в лицо:
- Ты должен говорить мне обо всём, что тебя не устраивает. Я хочу, чтобы мы с тобой были на равных, чтобы ты считался со мной и был уверен, что и я считаюсь с тобой. – Мне очень нравится, как это звучит. «Мы с тобой». Также меня несколько забавляет его деловой и в то же время смущённый тон. – Не переживу, если получится так, будто бы я тебя к чему-то принуждаю или совращаю тебя. Я… - Замолкает, явно не уверенный в том, что следует произносить то, что вот-вот чуть не сорвалось с языка. - Я был та-ак счастлив услышать сегодня от тебя… Ну, ты помнишь. Только вот такие отношения могут оказаться непонятыми и непризнанными со стороны других близких тебе людей. Да и в принципе общества. Например, если бы кто-то из нас двоих был девушкой, и второй из нас, парень, подарил бы ей цветы или ещё что-нибудь слюнявое в этом роде, то окружающие посчитали бы это милым. Но если я на людях поцелую тебя, пусть даже в щёку, и обниму, то начнётся пиздец. Нас не к Мэки поведут, а сразу к психиатру… Ну, это я так, если представить всё в наихудшем случае…
- Крейг.
- …я, конечно, не хочу запугать тебя своими опасениями раньше времени, ведь, может случиться и так, что мы разойдёмся, и вновь будем просто друзьями, но, в любом случае, я хочу остаться с тобой, кем бы мы друг другу ни приходились и…
- Крейг.
- Ну что?
- Я всё это прекрасно понимал ещё три года назад. Это не физика, и в вопросах, касательных тебя, я тупить не собираюсь.
Его лицо так уморительно вытягивается, что я не могу подавить смешок. Крейг недовольно хмурится и бубнит:
- И чего я тогда распинался, спрашивается?
- А я знаю? Можно уже к тебе?
Он молча пододвигается, и я, улыбаясь от уха до уха, забираюсь на постель и усаживаюсь рядом с ним.
Мы оба ложимся так, что наши плечи соприкасаются, и смотрим в потолок, не решаясь на что-то большее, неуверенные в том, что сейчас вообще следует что-то делать.
Я думаю о том, что в доме Крейга чувствую себя своим; о том, что нравлюсь его семье, и это взаимно; а также о том, что ужасно боюсь того, что однажды всё это может разрушиться, и вместо милой миссис Такер, её забавного мужа и не менее забавной Руби, так часто улыбающихся мне, увижу осуждающих и ненавидящих меня незнакомцев.
Мы с Крейгом одновременно принимаем сидячее положение и поворачиваемся лицом друг к другу, словно озарённые внезапной мыслью, о которой надо непременно рассказать другому. Улыбаемся.
- Итак, - тихо говорю я, - кто первый блеснёт?
Крейг поднимает руку и активно машет ею (подражая ученику-ботанику), чего он не особо стремился делать на реальных уроках, и я с пренебрежением говорю (подражая зазнавшемуся учителю):
- Ну, давайте, молодой человек…
Наблюдая за тем, как ответная улыбка сползает с его лица, я неосознанно хватаюсь за одеяло и принимаюсь нервно выкручивать его в своих руках. Крейг предпочитает оставить этот мой жест без внимания и, лишь мельком скользнув взглядом по моим рукам, говорит серьёзным и глубоким голосом:
- Знаешь, я часто об этом думал. Мне как будто нельзя касаться тебя так, как мне этого хочется, словно между нами есть какой-то барьер, который я не могу преодолеть.
Повисшую тишину нарушает лишь ускоряющийся стук дождевых капель о стекло. За окном – настоящая буря, примерно такая же, какая разыгрывается прямо сейчас у меня внутри. Мне предстоит усмирить её. Ради нас обоих.
- Ты, может, и не можешь, но нам двоим это точно под силу. – Он поднимает на меня глаза и с удивлением ждёт продолжения. Я беру его за руку и прислоняю его ладонь к своей щеке. - Видишь? – Я едва ощутимо целую его пальцы. - Ты можешь коснуться меня, а я – тебя.
- Это на тебя так погода влияет?
- Чего?
- Какой-то ты сегодня чересчур… уверенный, что ли. Даже не вскрикиваешь.
На самом деле из-за того, что я уже всё для себя решил: я переступлю черту, а также если не помогу, то <i>заставлю</i> Крейга сломать этот, как он выразился, «барьер». Пусть я страшусь будущего, да и вообще уйму самых разных вещей, больше всего я боюсь потерять его во второй раз, навсегда.
Но я не говорю об этом. Такие рассуждения сейчас совсем не к месту. Я должен прогнать нависшую над нами тревогу, а не усугубить её. Поэтому дерзко, насколько могу, спрашиваю:
- Тебе не нравится?
- Дело не в этом. – По его выражению лица я догадываюсь, что объяснять что-либо он мне не собирается, поэтому даже не предпринимаю попыток его растормошить. Более того, он вдруг меняет тему, что очень даже кстати: – А что <i> ты</i> хотел сказать?
- Я хотел не сказать. - Пододвигаюсь к нему и легонько толкаю в грудь. Теперь он лежит на спине, а я, склонившись над ним в полулежащем положении, протягиваю руку с ясным для нас обоих намерением. - Я хотел <i>сделать</i>.
Левой рукой найдя опору, правой тем временем касаюсь сперва его щеки, затем шеи, груди, живота, мимолётно прокрадываясь пальцами под майку, пока он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, не произнося ни слова. Когда я наклоняюсь к нему и целую в губы, продолжая исследовать его тело, слышу, как он изумленно вздыхает, и это, по-моему, один из самых замечательных звуков, которые я когда-либо слышал.
Мне безумно нравится чувствовать его, чувствовать, как его кожа соприкасается с моей, как наши дыхания сливаются в одно, и как моя правая рука наконец обхватывает то, к чему раньше так боялась притронуться.
На Крейге уже нет майки; не помню, когда снял её с него, не говоря уж о том, что не помню, куда забросил. Это не важно. Важны только тихое шипение Крейга, мол, я извращенец и вообще обнаглел (хотя, казалось бы, кто б говорил?), его ногти, царапающие мои предплечья, его прерывистое горячее дыхание и губы, так податливо отвечающие на мои поцелуи, не взирая на вылетающие из них ругательства.
Спустив с него бельё, я уверенным движением обхватываю пальцами его член (так, словно сто раз это делал) и чувствую, как Крейг ещё усерднее впивается своими ногтями в мою плоть. Не переставая двигать рукой вверх-вниз и постепенно наращивая темп, я целую его шею, щёки, лоб, в то время как он, повернув голову в сторону, жмурится и кусает нижнюю губу. Восхитительное зрелище.
Я делаю Крейгу приятно. Он еле сдерживает стыдливые стоны и извивается подо мной. Его грудь часто вздымается и опускается. Он мило обзывается и грозится прибить меня, когда «это закончится».
А заканчивается это вполне очевидным образом: Крейг кончает мне в руку, долго и обильно. Все мои пальцы липкие и влажные, и я вспоминаю, как в прошлый раз у него были такие же пальцы. Из-за меня. Теперь мы, вроде как, квиты. Улыбаюсь своим мыслям и…
Он так рассерженно смотрит на меня, что я, не удержавшись, спрашиваю:
- Тебе что, не понравилось?
Вместо ответа он рывком скидывает меня с себя и, оказавшись сверху, берёт в захват мои запястья и приникает к моей шее.
- К-крейг?..
Он срывает с меня футболку; его всё ещё напряжённый член касается моего живота.
- Т-так видно буд-дет, - шепчу я, содрогаясь всем своим перевозбуждённым телом и слабо пытаясь оттолкнуть его от себя, когда он, в свою очередь, пытается поставить мне засос.
- Тогда я поставлю свои метки там, где их никто не увидит.
Он кусает меня за мочку уха, а затем проходится кончиком языка по уголку моих губ. Его тёплые ладони поглаживают и в некоторых местах сминают моё тело. Я начинаю нервничать и заикаться. Теперь я знаю, каково это, когда у тебя бабочки в животе порхают/кружатся/беснуются...
- Это, тип-па, архг, «Твик прот-тив Крейга?», к-как раньше?
Он качает головой:
- Нет, это, типа, «Крейг хочет Твика», так пойдёт?
- Ну, это взаимно, так что да…
Он довольно и даже как-то со злорадством ухмыляется, коротко целует меня в губы и спускается ниже, а затем… Этот садист принимается жадно вылизывать мой торс, в то время как его руки порывисто срывают с меня последний оставшийся на мне предмет одежды и разводят мои ноги в стороны. Я закрываю тыльной стороной ладони рот и зажмуриваю глаза.
Крейг делает своим языком нечто невообразимое. Более того, остроту моим ощущениям придают следующие факторы: это мой первый сексуальный опыт; опыт этот происходит в чужом доме, пока его обитатели мирно спят, ни о чём не подозревая; именно Крейг сейчас ласкает меня, доводя до исступления.
Крейг спустился ещё ниже и теперь, обхватив мой член одной рукой и удовлетворяя ею, также облизывает его, посасывает и, как в заключение, вбирает в рот до самого основания, и это своего рода цикл, повторяющийся снова и снова, снова и снова… Его горячий рот принимает меня, а руки гладят. Я еле сдерживаюсь, чтобы не произвести больше шума, чем мне позволено. Мои ноги находятся в буйственном движении, приводя в ещё больший беспорядок скомканное одеяло. Мне не хватает воздуха, и я задыхаюсь. Мне слишком жарко, и я сгораю.
В какой-то момент я не могу понять, закрыты мои глаза или нет, но это нисколечко не пугает, потому что одно я знаю точно: Крейг рядом, он со мной, а, значит, всё хорошо.
А потом он ставит свои метки, пока его рука заканчивает начатое. Ставит метки на моих бедрах и внутренних их сторонах, внизу моего живота, на самом члене…
Почти достигнув кульминации, я бездумно протягиваю руку, в то время как всё моё тело выгибается дугой.
К счастью, этот человек понимает меня без слов. Его рука находит мою в тот самый момент, когда мне это необходимо, как никогда, когда только этот простой жест может убедить меня в том, что всё происходящее между нами – не сон.
Укрывшись одеялом (так же, как и мы, много пережившим), молча лежим в обнимку и пытаемся прийти в себя. Крейг рассеянно пропускает сквозь пальцы мои волосы, а я всё думаю: сегодня мы не пошли до конца, но когда-нибудь это произойдёт. Не то что бы я против, но всё-таки один очень смущающий вопрос не даёт мне покоя.
«Я снизу, да?»
Как вообще парни решают, кто из них актив, скажем так, а кто – пассив? Существуют какие-то специальные критерии отбора? Телосложение, цвет волос, характер?.. Если да, то я, похоже, в полном пролёте. Даже думать об этом стесняюсь, и сказать о том, что стесняюсь, тоже стесняюсь. А это ведь больно, наверное. Нет, сто пудово больно, да ещё как, особенно, в первый раз. Мне до сих пор иногда как-то боязно касаться его, а если вдруг представить…
А я представлял. И на самом деле я знаю, кто из нас на каком месте. По крайней мере, в моих фантазиях.
- Твик, ты чего?
- А?
- Ты ёрзаешь беспокойно.
- Извини.
- Хочешь о чём-то поговорить?
- Н-нет, - вру я. Или не вру. Может, я пока действительно не готов говорить об этом. Хотя, с другой стороны, а когда буду готов? – Ну, я тут подумал… То есть…
Он вздыхает и, взъерошив мне волосы, мягко говорит:
- Слушай, скажи, как есть.
- Я что-то не могу.
Снова вздох.
- Дело касается чего-то важного?
Рассудив, что моя задница – это не какой-нибудь там мизинец, уверенно отвечаю:
- Не то слово.
- Тогда, хочешь, я расскажу одну вещь, в которой в обычной ситуации тебе не признался бы?
- Пример мне подашь?
- Вроде того. Ну так, подать? – Я, заинтригованный, киваю, и он продолжает: - Помнишь, Руби сегодня обмолвилось о том, что я следил как-то за тобой? – Снова киваю, хотя это сейчас вряд ли требуется. - Так вот, это правда, но не вся. Я не просто следил, да и, к тому же, то был не единичный случай, но примечателен он тем, что я тогда впервые – если не считать нашу с тобой драку в третьем классе – подрался.
Мои глаза в ужасе округляются. Крейг выглядит несколько подавленным и пристыженным, и я уже жалею, что начал этот разговор.
- Ты выходил из магазина, обронил бумажник и засветился перед каким-то подозрительным парнем кучей бабла, ну и… Дальше как-то само. Он пошёл в ту же сторону, что и ты, но в его поведении не было ничего такого, в смысле, вызывающего, однако, когда дело касается тебя, я, как выяснилось, страдаю не только шизофренией, но и паранойей…
Когда Крейг так много и долго говорит, мне почему-то тревожно. Обычно он не так многословен, и я чувствую себя не в своей тарелке от того, что, в каком-то смысле, заставляю его переступать через себя.
- Я почему-то был уверен, что добром его «преследование» для тебя не кончится. В общем, я просто догнал его и побил.
Его пальцы слишком сильно сжимают мои волосы, но я молча терплю.
- Как будто бы без всякой причины. Мне ужасно стыдно за это. Не знаю, что на меня нашло. Так как мы не общались, я практически ничего не знал о том, что с тобой, как ты, с кем ты… И когда я увидел, как ты идёшь куда-то совсем один, а за тобой тащится этот тип, меня как с цепи сорвало. Мне кажется, я просто выместил на совершенно незнакомом человеке всё то, что тогда чувствовал. Мне следовало просто догнать тебя и пойти рядом, заговорить с тобой, помириться, но я… Дебил я.
Как громом поражённый, некоторое время молчу. Поступок Крейга вызывает во мне такое разнообразие эмоций, что я не нахожусь, как на него отреагировать так, чтобы он почувствовал себя лучше.
Он погрустнел. Боже, какой стресс!
- Твоё отношение ко мне стало хуже? – вдруг спрашивает Крейг.
Я этого не вынесу!
- Нет, просто, знаешь, - лучше сменить тему, - по сравнению с твоей историей моя какая-то…
- Какая?
- Не знаю, простая, что ли… А тебе сильно досталось?
Чёрт, ну хотел же сменить тему!
- Прилично. Ну, хватит. Давай теперь ты говори, что хотел.
- Я хотел спросить…
- Угу…
- Мы вот сегодня с тобой не занялись… этим…
- Ага…
- Но вот когда займёмся…
- Да?..
- Слушай, прекрати так ухмыляться! – Хотя вообще-то я рад, что он снова ведёт себя, как обычно. - Ты сбиваешь меня!
- Тогда не тяни резину!
- Короче, <i>я</i> буду снизу?
Напомните-ка мне, когда в последний раз я чувствовал себя настолько неловко?
- И это всё, что ты хотел спросить? Всего-то? – Блин, я ему сейчас врежу. - И почему это звучит так, словно ты для меня кто-то вроде наложницы? И почему это я сверху?
Это сейчас мода такая – общаться с помощью идиотских вопросов? Так, спокойно, Твик.
- А кто ещё?
Видимо, да.
- Твик, не тупи. Нас тут всего двое.
- Я?!
- Нет, блин, моего папу сейчас позовём. – Я тупо приоткрываю рот, намереваясь сказать, что он совсем спятил, и только потом, взглянув в его глаза, понимаю, что это всего лишь очередная его тупая шуточка. Сердито хмурю брови. - А чего ты так удивляешься? Почему это ты не можешь быть сверху? Почему это должен быть именно я?
- Да потому что я всегда представлял тебя в этой роли! – не успев подумать, выпаливаю я.
- … Ты… - Крейг как будто воздухом поперхнулся. - …представлял?..
- Забудь!
- Раз представлял, так чего спрашивал?.. – произносит он, обращаясь скорее к самому себе. - А что именно ты там себе представлял?
- Боже ж ты мой, Крейг! Давай вот не будем говорить об этом сейчас, у меня и так голова кругом, да ещё…
- Да ещё?..
- Кажется, у меня опять встал.
- У тебя уже и на мои слова встаёт?
- Иди в жопу! – не выдерживаю я.
И тут его прорывает на смех, а я только чуть погодя понимаю, из-за чего. Тормоз я какой-то, когда рядом с ним.
- Ну вот мы и решили волнующий тебя вопрос, - еле выговаривает Крейг сквозь смех. – Но, знаешь, - изменившимся тоном говорит он, - я даже потрогать её боюсь. Ну, твою задницу.
- Да ладно тебе, - смеюсь уже я. – Трогай…
Чёрт, да что это со мной?! Хотя… Крейг сейчас так забавно выглядит. Он ведь словно напрашивается на то, чтобы я его подразнил.
- Чего это ты застеснялся? – мурлычу я. – Она не кусается, не бойся…
И тут его ладони сжимают мои ягодицы, и это настолько странное и непривычное для меня прикосновение, что я издаю своё коронное: «Аргх!» Крейг испуганно вздрагивает и тут же убирает руки, и на этот раз уже я хохочу во всё горло, так комично всё это выглядит. Пока он бормочет себе под нос что-то нелестное обо мне, я, продолжая ржать, переворачиваюсь на другой бок, к нему спиной, чтобы скрыться от его осуждающих глаз. Но я тут же затихаю, когда он прижимается к моей спине, и его член оказывается прижат к моей заднице.
- И что-то смех твой резко поутих… - коварно шепчет мне на ухо Крейг, и настаёт его очередь смеяться.
Кажется, меня ожидает долгая ночь.
<center>***</center>
Кайл лежит в своей постели, напряжённо раздумывая над произошедшим сегодня. Многие вещи по-прежнему не укладываются у него в голове, и он пытается копнуть глубже, чтобы <i>понять</i>, потому что Кайл Брофловски не любит проигрывать, кроме того, он обязан всегда поступать правильно, а для этого необходимо, прежде чем принимать какие-либо решения, всё тщательно обдумать.
Только сделать это мешает настойчиво стоящий перед его мысленным взором образ Картмана, с которым он сегодня шёл вместе домой, и который до неприличия просто и холодно попрощался с ним на развилке и направился восвояси, сказав напоследок, что обо всём позаботится. Кайла это насторожило ровно настолько, насколько раздосадовало. Картман хоть и не тот, что прежде, но с его непредсказуемостью всё ещё стоит считаться, не говоря уже о планах и интригах, что только он один из всех знакомых Кайла способен так умело воплощать в жизнь.
Эрик Картман. Этот человек выводит из себя, он совершенно неправильный, полная противоположность идеалу рыжего, но всё-таки…
Спит он этой дождливой ночью почему-то в той самой кофте, что хранит запах Картмана и согревает его.
<center>***</center>
Его комната – как последнее пристанище. Также в ней есть всё самое необходимое: еда, интернет, компьютер, приставка, плазма, снова еда, большая кровать и её бесценный хозяин, который, как и он сам, Кенни, знает, что сей мир – далеко не такой добрый и приветливый, как хотелось бы, и самые отвратные вещи случаются в нём каждый божий день, и никто от них не застрахован.
- Я знаю, кто убил меня, - с порога сообщает парень, тихо затворив за собой дверь.
Картман отрывается от просмотра очередного фильма ужасов и, приподнявшись на локтях, делает попытку встать с постели, но усталость валит его обратно на расстеленный плед, и он, оставив попытки, издаёт сокрушительный вздох и сонным голосом произносит:
- Я его уже смотрел*. То ещё дерьмо. Линдси Лохан сыграла кошмарно, если это вообще можно назвать игрой…
Тихие шаги в его сторону вдруг становятся оглушительными, и Картман, позабыв о вызванной бессонницей усталости, рывком поднимает корпус, садится на постели и тянется к стоящему на тумбочке будильнику. 6.30. В это время Кенни обычно воскресает.
- Стало быть, ты мне не фильм посоветовать пришёл…
Маккормик кивает и присаживается рядом. Мгновение, и он, то ли поддавшись минутной слабости, то ли, напротив, обретя силу, кладёт голову на плечо Картмана.
- Почему на роль жилетки выбрал не Стэна? – интересуется шатен.
<i>Если вы вдруг оказались в компании Стэна Марша, то вам необходимо знать следующие неписанные правила: когда у вас возникают проблемы с учёбой, надо идти прямиком к Кайлу; когда встаёт проблема с выбором места, где можно скоротать унылый вечерок, - смело обращайтесь к Кенни, не прогадаете; когда пред вами просто проблема, и вам нужен дельный совет, набирайте номер лидера, всем известного капитана нашей школьной футбольной команды; и только когда у вас серьёзные проблемы, и вам кажется, что жизнь кончена, просите о помощи Эрика Картмана, заранее готовясь к каким угодно последствиям.</i>
«Это, конечно, да,» - как сказал бы Твик, но Кенни вдруг рушит если не все представления Картмана о команде Стэна, то большую их часть:
- Не хочу, чтобы он знал. К тому же, я боюсь, что он не поверит в моё проклятие. А ещё потому, что по нелепой случайности или по умыслу неведомых мне сил, именно ты единственный человек, который помнит… - Запнулся. Опять. Кенни требуется тридцать секунд, чтобы проглотить пережитую им боль и продолжить: - как каждый раз, день за днём, я дохну, и дохну, и дохну… И нет этому конца.
Картман смотрит прямо перед собой, внимательно слушая. Заключив, что больше Кенни ничего не скажет, он, приобняв блондина, легонько хлопает того по плечу и, в отличие от Кайла ничегошеньки не обдумав, а, как и Кенни, руководствуясь принципом «на месте разберёмся», предлагает:
- А как насчёт того, чтобы сдох кое-кто другой? Раз уж ты знаешь…
Картман вспоминает Твика, который может за себя постоять (подтверждение тому – начало их дружбы, то бишь удар по лицу и кровь из носа), и за которого в случае чего также может заступиться Такер; потом вспоминает Баттерса, которого никогда не считал другом, критикуя про себя его умственные способности и идиотские повадки, но который частенько смотрит на него так, как Эрик хотел бы, чтобы на него смотрел Кайл.
Кайл, который заступится за Баттерса, как он сделал это сегодня.
Мистер Доунс.
Кайл.
Кенни не сказал, кто убил его, но то ли по жестокой случайности, то ли по умыслу неведомых им обоих сил, Эрик знал, кто это сделал. Как знал и то, что просто так этого не оставит.
Он обо всём позаботится, обещал же.
«It's all over…»
<right><i>Your bottles' almost empty. You know this can't go on,
Because of you my mind is always racing.
The needles' breaking your skin, the scar is sinking in,
And now your trip begins but, It's all over for…
It's all over for…
you…</i></right>
Несмотря на все имеющиеся у него странности, Эрику Картману всё же свойственны такие обычные человеческие качества, как детская непосредственность и порой необоснованное доверие взрослым. Поэтому он сперва предполагал, что, как и Кайл с Баттерсом, попросту ни на шутку перепугался как минимум странным поведением мистера Доунса, однако смерть Кенни подтвердила его догадки: их новый учитель и вправду опасен, так что…
<center>«А как насчёт того, чтобы сдох кое-кто другой?»</center>
Что бы там Кенни ни говорил, в его глазах отлично читалось: «Да, пожалуйста. Так будет лучше.»
Или же Эрику просто так показалось?..
<i>When you're on the edge and falling off,
It's all over for you…
For you…
When you're on the edge and falling off,
It's all over…</i>
В эту далёкую от реальности ночь очень холодно и сыро. Картман натягивает белые одноразовые перчатки, которые совсем не греют, и морщится от ощущения стянутости кожи на ладонях. Смотрит в полуприкрытые глаза мужчины, что лежит у его ног, и задумчиво кивает самому себе, как бы говоря: «Ну что ж, пора».
Он старается не загружать себя ненужными мыслями. Просто опасность следует устранить, вот и всё. Только вот образ Кенни настойчиво маячит перед глазами.
«Чувак, ты ведь это не всерьёз? Ты же ничего такого не сделаешь?» - спросил его Маккормик, когда они сидели в уютной тёмной комнате в такую же дождливую и кажущуюся сейчас нереально далёкую ночь.
<right><i>It's all over…</i></right>
Также в глазах Кенни читалась боль.
<i>Кап-кап-кап</i>
«Конечно же, нет! – Обязательный элемент, сопровождающий эту фразу - нервический смешок. - Не хватало мне ещё из-за вас, блондинчиков педиковатых, вляпываться во всякое дерьмо.»
Так он сказал. А теперь он здесь.
«Я не монстр,» - говорит он себе.
Верно, он не монстр.
Монстры другие. Монстры убивают исходя лишь из собственной прихоти и явно наслаждаясь этим. А ещё монстры насилуют. Так что он не монстр. Ни он, ни Твик.
«Март как-то не задался: постоянно идут дожди, затопленные улицы пропахли влагой и грязью; холодно, - мысленно замечает Эрик, принимаясь за дело. Ведь, так как ночью ветер особенно промозглый, ему следует поторопиться. - Март не задался во многих смыслах, кстати говоря…»
Связанная жертва, над которой вскоре свершится суд, на данный момент без сознания. В голову Эрика вдруг приходит одна странная мысль: «Было бы гораздо лучше, если бы я мог видеть, как он мучается».
- Нет, так нельзя, - слышит Картман знакомый дрожащий голос.
Если подумать, то у него ничего нет, или же он попросту сходит с ума от одиночества и чувства утраты того, чего у него никогда и не было.
«Я обо всём позабочусь, Кайл,» - у него есть только эти слова.
<i>Кап-кап-кап, кап-кап-кап, кап-кап-кап…</i>
«Годы, дни и месяцы, секунды и минуты, проведённые с ним, Кайлом, - это всё, чем я способен дорожить, но какой в этом смысл, если Кайл не чувствует того же, что чувствую я?»
Руки дрожат и не слушаются, а ему самому страшно и хочется вернуться домой, спрятаться в своей комнате и никого не видеть, ни о чём не знать, не мучиться и не сожалеть.
К счастью, хоть какому-то, он переживает всё это не один.
- Подай шприц, - велит он и протягивает своему «ассистенту» руку. Пальцы тут же обхватывают требуемое; слаженная работа греет душу, вернее, то, что от неё осталось. – Спасиб, - коротко бросает он, постепенно приобретая утраченную уверенность в себе и своих несомненно правильных действиях.
У жизни нет жанра, и она не может быть только светлой или только тёмной, но иногда и разноцветной тоже быть не может, - это уж кому как повезёт. Поэтому в их общей истории есть и крупицы безумия, разбросанные в потаённых уголках сознания, то, о чём Эрик и его помощник никому никогда не расскажут. То, что они совершили – их общая тайна, о которой они будут сообща умалчивать, но это вовсе не значит, что их молчание покроет истину: оба они будут знать и помнить, и в то же время жить своей обычной, лишь немного изменившейся, жизнью.
«Всего этого не было.»
«Конечно, не было. Только больше не надо, пожалуйста. Меня уже тошнит от запаха крови. Она будет сниться мне в кошмарных снах. Поэтому давай остановимся на этом, Картман.»
- Ну вот мы и замучили его до смерти, - отстранённо говорит Эрик какое-то неисчислимое время спустя. – А теперь…
Оба одновременно опускают глаза на пол, затем переглядываются и молча кивают друг другу.
Под их ногами единый поток: останки замученного до смерти, которого они вот-вот растворят в старой грязно-жёлтой ванне, капли дождя, что стекали всё это время с их волос и верхней одежды, а также кровь, очень много крови, целое море… И от него тоже предстоит незамедлительно избавиться.
- Как, по-твоему, можно избавиться от моря? Как сделать так, чтобы его хотя бы для тебя одного больше не было? – спрашивает Картман, задыхаясь от солоноватого аромата, витающего над ними и обволакивающего со всех сторон и, кажется, даже изнутри.
Ответ не заставляет себя ждать:
- Нужно утонуть в нём.
Голос очень знакомый, и Эрику становится по-настоящему страшно: он не может отделить иллюзию от реальности, не говоря уже о том, что понятия не имеет, какой сегодня день недели, что происходит, где он, и как до такого дошло?..
На языке вертится имя, но вместо него он произносит:
- Не смешно. Нужно убраться здесь.
Слаженная работа греет душу, вернее, то, что от неё осталось, а дождь всё продолжает напевать чужими слезами: <i>Кап-кап-кап…</i>
Они снова только вчетвером: он, Стэн, Кенни и Кайл. Снова мальчишки, и снова всё замечательней некуда, если бы не некоторые моменты…
«Знаешь, Картмана лучше не злить.»
«Он правда может заставить тебя съесть собственных предков, чувак.»
«Мы над всеми издеваемся. Над Картманом, потому что он жирный. Над Картманом, потому что он тупой. Над Картманом, потому что его мать шлюха. Над Картманом, потому что он садист и педик…»
Маленький толстый мальчик кричит вслед удаляющимся друзьям, которые, по его мнению, никогда таковыми и не были, они и сами не знали, почему по-прежнему проводят время вместе с ним:
- Подождите, пацаны! Я придумаю что-нибудь улётное, вот увидите! Будет круто, и я сам обо всём позабочусь, я… - Стэн и Кенни уходят. Кайл и вовсе пропал, да, к тому же, раньше них, и Эрик не может разглядеть его вдалеке. – Я сделаю всю грязную работу… Даже грязнее той, что обычно выполняет Кенни.
<i>Кап-кап-кап…</i>
- Картман.
Он оборачивается на голос и…
Карие глаза распахиваются и упираются безумным взглядом в потолок, окрашенный занимающимся утром нового и неизвестного дня. Этой ночью что-то произошло, но сейчас он как ни в чём не бывало лежит в своей постели, укрытый одеялом, а его обувь стоит тут же, внизу, подле тумбочки. Сердце колотится, что есть сил, воздуха не хватает, но все до последней и самой незначительной декорации его повседневности на месте, однако данное обстоятельство почему-то приводит парня в ужас.
«Либо я схожу с ума, либо этой ночью действительно произошло что-то ужасное,» - думает Эрик, на автоматизме выключая будильник и начиная собираться в школу, где ответы на некоторые вопросы сами найдут его.
Он, как обычно, спускается на кухню и ест приготовленный матерью завтрак. Всё, как всегда. С разницей лишь в том, что он совершенно не чувствует вкуса еды, а весёлое щебетание Лиэн влетает в одно его ухо и вылетает через другое.
По пути в школу, в автобусе, он слышит знакомые голоса одноклассников и ребят из параллели, но нужного голоса не находится, поэтому Картман продолжает пребывать в прострации.
Он - прозрачная и неуловимая тень. Никто не обращает на него внимания, все чем-то озабочены, что-то обсуждают. До него же доносятся лишь обрывки разговоров:
- …не вернулся домой…
- Никто его не видел после…
- А, по-моему, нечего переживать! Взрослый же мужик!..
- Ага, к тому же, получается, что у нас его урок отменят.
- …в местных новостях…
Эрик спокоен, как удав.
Казалось бы, весь день мог бы пройти мимо него, если бы не Кенни, оттащивший его на перемене в укромный уголок и со смесью злости и страха спросивший:
- Где Доунс? Я не поверю ни слухам, ни местным новостям, ни ещё кому-нибудь из тех, кого ты наверняка подкупил или подкупишь, или ещё что-нибудь в твоём духе! Так что скажи мне правду!..
И Картман, только сейчас осознавший, что всё действительно «It's all over», прям как в песне, отвечает вопросом на вопрос:
- Разве не ты был вместе со мной тогда, когда мы?..
Не договаривает. Выражение побледневшего лица Маккормика говорит само за себя.
«Зря спросил, - думает Эрик, равнодушно глядя в округлившиеся голубые глаза друга, - ведь это точно был не Кенни, только не он. Он бы никогда никого не убил. Стэн тоже. Баттерс – тем более. – Мимо него и Кенни проходят несколько учеников; их шаги становятся всё тише и дальше, пока не затихают для них двоих насовсем. Их общая компания сейчас наверняка уже в столовой, и Эрик не удивится, если главной темой для обсуждения будет являться пропажа физрука. Он ухмыляется, не позволяя себе паниковать раньше времени. Размышляет: - Так кто же убивал Доунса вместе со мной? Кому, так же, как и мне, его смерть принесла бы успокоение? На ком я мог остановить свой выбор? Это должен быть человек, который не выдаст себя своим поведением, то есть… Кто-нибудь непробиваемый, надёжный, кто-нибудь, кто как-то связан с Кенни, Баттерсом или…»
- Эй, пацаны, вы идёте? – слышат они голос Твика. – Вы чего тут, тайное собрание устроили? – улыбается блондин, пока его друг стоит в стороне и ничего не выражающим взглядом окидывает Картмана с головы до ног. Затем Крейг смотрит на светловолосую макушку Твика, и взгляд его теплеет, в то время как всё внутри Эрика Картмана переворачивается вверх дном.
<right><i>And now you're dead inside,
Still you wonder «why»…
When you're on the edge and falling off,
It's all over for… you.</i></right>
Дата добавления: 2015-08-13; просмотров: 112 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| В дождливый день | | | Позабытое чувство |