Строчки перед его глазами пляшут и расплываются. Заметив это, парень подмечает, что такая реакция – всего-навсего признак волнения, и в некотором смысле он прав. Доказательством правдивости теории Клайда Донована являются его собственные дрожащие руки. Однако то, что на данный момент испытывает один из членов команды Крейга, нельзя назвать «всего-навсего волнением». Мысли стремительно наслаиваются одна на другую, сопровождая свой поток следующими картинками-воспоминаниями…
Им всем 13, и в один прекрасный день оказывается, что Твик следит за Крейгом с самого утра, выжидая удобного момента для осуществления каких-то своих намерений. Когда он всё-таки подходит к столику мальчиков, начинает нести отборный бред, после чего Крейг, проявив стоическое спокойствие, решает поговорить с блондином с глазу на глаз. Клайд тогда беспечно сидел рядом с Токеном, болтая ногами, и говорил о какой-то чепухе.
«Почему только сейчас я удосужился задуматься о том, как много вещей проскользнуло мимо меня? Вещей, касающихся нашего с Токеном незаменимого друга.»
Затем оказывается, что Крейг вместе со своей семьёй был приглашён на ужин к Твикам. Почему - непонятно, а поинтересоваться Клайд как-то даже и не подумал. Ни тогда, ни сейчас, когда Твик уже прочно втесался в их компанию. Что произошло между этими двумя, отныне неразлучными, тоже неизвестно.
После следуют более чем странные дни, в течение которых между темноволосым похуистом и светловолосым чудиком налаживается некая связь. Следующей картинкой является поход. «Эта парочка ночует в одной палатке,» - подытоживает Клайд, прокрутив в своей голове тогдашние события. Мысль о том, что он сам отправил Крейга к кофеману, отчего-то грызёт его, но шатен старается не обращать на это обстоятельство особого внимания.
Так, далее. У Токена дома, опять же, именно он, Клайд, фоткает этих двоих, и Твик перекидывает фотку на свой телефон, а его спальный мешок оказывается вплотную придвинут к спальному мешку Крейга…
Карие глаза забывают моргать. Испытываемое Клайдом ощущение схоже с опустошением и пребыванием в наркотическом небытии. Болезненном таком.
«Потом? Что было потом?» - панически спрашивает он себя, и ответ тут же находится: наступают летние каникулы и… Твик чуть не утонул…
- О, чёрт…
Клайд хватается одной рукой за спинку стула, чтобы не упасть. Он полностью сосредоточен на одном эпизоде.
<i> - Я убью его, если он умрёт! Белобрысый засранец! – со слезами на глазах орал Такер.
- Крейг, успокойся, - ровным голосом твердил Токен, успокаивающе похлопывая друга по спине. – С ним всё в порядке. </i>
Тогда всё казалось не <i>таким</i>. Его сердце ускоряет бег, в то время как ладони обильно потеют, а в висках покалывает. Есть что-то ещё, что-то, что он упускает, и даже предпочёл бы упустить…
Суматоха в парке аттракционов. Он тогда поругался с Токеном, и эта парочка провела весь день один на один. Когда к вечеру их четвёрка воссоединилась… «У них был такой вид, словно они разделяют тайну, известную только им двоим. И для них это счастье,» - думает Клайд, неосознанно кусая губы.
«А потом я заревновал, и это было очень странное чувство. Твик разделял его вместе со мной, я уверен. Он поддался на провокацию и вступил со мной в нелепую борьбу за внимание Крейга. Как глупо. А самым глупым является то, каким счастливым я был, когда Крейг пришёл ко мне, оставив своего блондинистого придурка под дождём… А теперь этот самый придурок пишет любовные стишки и рисует Крейга таким… - Он смотрит на один из портретов Такера, пока наконец не приходит к выводу, что Твик либо чертовски талантлив, либо… чертовски талантлив. – …настоящим, - подыскав наконец нужное слово, заканчивает свою мысль Донован. – Итак, надо подумать. – Он присаживается на стул, раздражённо закрыв при этом блокнот. – Да, Токен бы усмехнулся, узнав, что я собираюсь подумать, но сейчас явно не до этого. Передо мной стоит… Проблема. Я зачем-то рылся в вещах Твика, чтобы убедиться в том, что мне и так известно, а теперь и вовсе не оставляет сомнений: Твик сохнет по Крейгу. Итак, проблема такая: что с этим делать и стоит ли? В силу недавних событий нужно бы для начала признаться, что возможный расклад, согласно которому Крейг и Твик будут встречаться, упаси господи, меня не устраивает. Вопрос: почему? – Он вздыхает, смахивая выступившие на лбу капельки пота. – Чёрт, да потому что я сам, похоже, сохну по Крейгу, правда, не совсем так, как Твик. Дело в том, что я… Я не хочу, чтобы с Крейгом были связаны такие вещи, как отношения с другим парнем. Я сколько угодно могу убеждать самого себя, что не являюсь гомофобом, но ведь дело касается Крейга, моего кумира, да и вообще!.. Я не хочу, чтобы что-то изменилось настолько, что Крейг будет изгоем, скрывающимся от преобладающего большинства нашей школы и, раз уж на то пошло, всего Южного парка. Если честно, мне плевать, подлинны ли чувства Твика или нет, я не допущу… Я…»
Его словно ослепляет вспышкой света, изобличающей его эмоции.
Отвращение. Злость. Недоумение.
Пальцы находят ненавистный блокнот и принимаются царапать обложку ногтями. В горле встаёт ком, когда он представляет расстроенное лицо Твика, изображение которого борется в его сознании со следующей картиной: Твик обнимает Крейга, целует его и…
В завершение: ревность и ещё раз злость. И всё-таки отвращение.
Всю эту палитру воспоминаний, раздумий и чувств Клайд переживает всего лишь за несколько секунд, но их парню с лихвой хватает для того, чтобы, скрепя сердце, сунуть чужой блокнот в карман своей толстовки.
Он может разбить чьё-то сердце своим поступком, может сотворить нечто непоправимое, но Твик всегда смотрит на Крейга с таким обожанием, что - нет сомнений - рано или поздно чувства возьмут верх над разумом, и Твик признается Крейгу. Более того, в таком случае представшая в его воображении картина может стать реальностью.
Ревность, злость, отвращение, злость, ревность, ревность, ревность…
«Я не хочу, чтобы Твик продолжал так смотреть на Крейга. Он должен прятать свои полные любви глаза.»
Он быстрым шагом передвигается по коридору к лестнице, чтобы вернуться в столовую, как вдруг замирает на месте, глядя на ожившую картинку его самых страшных фантазий.
«Нет, это неправда. Это всего лишь дурной сон.»
С его губ срывается тихий и нервный смешок, ведь его сейчашние мысли так схожи с реакцией героев фильмов ужасов на какое-нибудь паранормальное явление, убивающее главным образом подтверждением истинности своего существования.
Он может думать только о том, как не закричать.
«Я должен остановиться, - вот единственная ясная мысль, подобно поставленной на повтор пластинке крутящаяся в его голове, пока он прижимает Твика к себе, украдкой вдыхая запах его волос. – То, что мы сейчас делаем, абсолютно точно неправильно. Это совсем не невинные дружеские жесты и никак не утешение. Это… Как будто мы наконец встретились после долгой разлуки и теперь счастливы как никогда, разделяя вместе тепло наших тел. Чёрт!..»
Он чувствует дыхание Твика на своей шее, чувствует его тепло и ласковое поглаживание по своей спине, и внезапно осознаёт, что руки мгновенно покрываются мурашками, а живот странно и приятно щекочет. Щека Твика трётся о его щёку, и вот уже они оба поворачивают друг к другу головы, двигаясь медленно-медленно, пока их сердца быстро-быстро бьются в унисон. Крейг сглатывает, боясь лишний раз вздохнуть, дабы не испортить столь волшебный момент, который, по сути, не должен являться таковым, да и вообще всё это надо немедленно прекратить, но… Не хочется, не можется, не получается… Да что угодно, сойдут любые отговорки, плевать! Ведь Твик так мило дрожит и жмётся к нему, а его глаза…
Он рывком отстраняется за секунду и миллиметр до того, как их губы чуть не встретились в поцелуе, но ему всё равно кажется, что тот состоялся. Потому что, в противном случае, почему его лицо пылает, как и лицо Твика, который по-прежнему смотрит на него таким странным взглядом, одновременно пугающим и завораживающим?..
- Извини, я… - бормочет Крейг, проводя рукой по волосам, взлохмачивая их и опуская голову. – Я… Что-то… Мы ведь?.. Мне пора, увидимся!.. – с этими невнятными словами он разворачивается и во весь опор устремляется к лестнице.
Глядя ему вслед, Твик медленно соскальзывает по стене на пол и, поднеся до сих пор дрожащие руки к покрасневшим щекам, пытается стереть улыбку умиления. Дурашливые голоса в его голове нараспев вещают о том, что Крейг застеснялся, но это не помешает им завершить начатое в следующий раз.
Он касается своих губ своими тонкими пальцами и улыбается ещё шире.
Тщетно он пытался заставить уголки своих губ опуститься, радость была слишком велика. Но был верный способ, о котором Твик не знал. Стоило лишь посмотреть в карие глаза человека, который вскоре перевернёт всё с ног на голову, и улыбка тут же, как по мановению волшебной палочки, сама собой соскользнула бы с его лица.
Однако Твик не видел перед собой никого и ничего, кроме Крейга Такера, поцеловавшего его несколько волшебных мгновений назад.
День проходит в обоюдном умалчивании некоторых фактов, но Крейг с Твиком и не думают игнорировать друг друга. Не столько потому, что это ничего не изменит ни в какую сторону: ни в хорошую, ни в плохую, сколько потому, что подобный план попросту невозможно воплотить в жизнь. Они повязаны друг с другом так же, как те же самые Кайл и Картман. С того самого дня, как началась их история посредством лёгкой улыбки на тонких губах Крейга, их красные нити скрепились прочным узлом. Да так сильно, что рядом друг с другом оказались два совершенно разных человека.
Но, как бы печально это ни было, помимо красных нитей существуют также и ножницы.
- Что-то случилось? – после окончания дополнительных занятий спрашивает Токен, заметив довольно резкую перемену доселе радужного настроения Твика. Блондин какое-то время не реагирует на вопрос друга, бессмысленно дергая лямку своей сумки и бросая обеспокоенный взгляд то внутрь неё, то в предназначенное для тетрадей специальное отделение своей парты, как вдруг, словно очнувшись ото сна, бросает всего лишь одно слово:
- Пропал.
Этого слова вполне хватает для того, чтобы Токен понял: случилось что-то страшное. Пока волнение невротика постепенно передаётся и ему и он пытается найти какие-то нужные дежурные фразы, Твик добавляет обречённым голосом, обращаясь скорее к самому себе:
- И <i>я</i> пропал.
«Я не буду чувствовать себя виноватым. Я не буду чувствовать себя виноватым. Я не буду…»
- Что-то случилось? – спрашивает Крейг, присаживаясь рядом с Клайдом на скамейке. В раздевалке помимо них никого нет: тренировка закончилась около 15 минут назад, и все уже разошлись по домам. Они до сих пор здесь исключительно из-за тренера, который попросил их помочь отнести маты в кладовую. – Ты после этого случая с Твиком… - Упомянув это имя, он краснеет, что не укрывается от внимания Донована. - …сам не свой.
«Бесполезно. Я мерзостный мудак. Надо было вернуть блокнот на место, пока ещё была возможность. Сейчас их занятия закончились, и Твик уже наверняка заметил пропажу. Что мне делать?» - несмотря на раскаяние, Клайд остаётся крайне недовольным при виде того, как зарделся Такер.
- Не я один, - сухо бросает Клайд, прежде чем успевает хорошенько подумать над ответом. Но, понимая, что теперь от сказанного не отвертеться, решает отныне и впредь фильтровать базар, а сейчас, раз уж так вышло, идти не на попятную, а напролом. – Я всё видел. – С замиранием сердца выжидает несколько секунд, боясь смотреть в сторону Крейга, и продолжает извиняющимся голосом: - Знаешь, я бы на твоём месте был поосторожнее… То есть, как-то всё это…
- Неправильно, - подсказывает ему Крейг. Так как Клайд не знает особого для Такера значения этого слова, то, воодушевившись, возобновляет свою речь:
- Да, именно так. Неправильно. Я уже давно хотел поговорить с тобой об этом. Конечно, не мне тебя учить, но я всё-таки твой друг, поэтому… - «Лживая мразь я, а не друг. Прости меня за мои эгоистичные желания, Крейг.» - …я готов предложить тебе свою помощь. – «В смысле? Что я несу? Какую, ядрён батон, помощь?» - Может, ты просто запутался, да и Твик так порой напоминает девчонку?.. – «Боже мой, Крейг, не молчи! Заткни меня поскорее!» - так он думает, именно этого ему хочется: чтобы вся эта неловкая ситуация рассеялась, как дым, но, когда его нога случайно касается ноги Крейга, именно он вздрагивает, отодвигается и, проклиная себя и всю свою чёртову жизнь, краснеет до корней волос. – Крейг, я…
- Глупость какая-то, - роняет Крейг, отстранённо глядя в противоположную стену. – Я был бы та-ак счастлив, если бы всё это наконец закончилось… - мечтательно произносит он, в очередной раз прокручивая тот момент, когда ему сорвало крышу, и он до безумия хотел Твика: всего, целиком и полностью. На него находит тоска, а мысли приобретают безысходный характер. Он поворачивает голову к Клайду, долго и напряжённо смотрит в его глаза и наконец произносит: - В твоих я не вижу того же самого, но есть что-то похожее… Клайд, - тихо произносит он и всё с тем же отсутствующим выражением протягивает к шатену руку. Так равнодушно. Тот, явно ошарашенный, сидит, не шевелясь, и ждёт от Такера дальнейших действий. Внезапно очень остро ощущается их уединённость.
Сперва он поправляет взлохмаченные и влажные после душа каштановые волосы, заправив некоторые пряди Клайду за ухо. Проводит пальцами по щеке и, двигаясь дальше по подбородку, наконец останавливается на губах и слегка надавливает на них.
- Крейг? – выдыхает он, наблюдая за опускающимися ресницами парня, что подаётся вперёд и вдруг останавливается.
Ожидание. Разочарование. Желание.
Тогда Клайд, поддавшись внезапному порыву, сам придвигается к парню и робко целует в губы. В следующее мгновение его положение кардинально меняется.
Душная раздевалка. Он лежит спиной на скамейке, и над ним нависает Крейг, вцепившийся за него, как утопающий за соломинку. Он отвечает тем же. Все накопившиеся за последние недели чувства находят своё выражение в этом поцелуе. Клайд обхватывает руками крепкое тело Крейга, который, в свою очередь, вцепившись в плечи парня, остервенело хозяйничает у него во рту, зажмурив при этом глаза так, что перед его взором начинают плясать разноцветные звёздочки.
Жарко. Смущающе. Сумасшедше. Клайд начинает задыхаться от слишком ярких для него ощущений: горячие руки изучают его тело, поглаживая и сминая в некоторых местах, и он вдруг издаёт до невозможности неприличные звуки. После чего переходит в наступление.
Борьба за инициативу распаляет их ещё больше. Почему-то они уже на полу, и рядом валяются их футболки. Они продолжают вместе делать что-то неправильное, и Клайд старается не слушать свой внутренний голос, разглагольствующий о том, почему с ним Крейгу можно заниматься такими вещами, а с Твиком – нет.
Но в конце концов он отвечает самому себе, пропуская волосы брюнета сквозь свои пальцы, когда тот припадает к его шее: «Если Крейгу так хочется делать это с парнем, то пусть это буду я.» А затем его сознание атакуют их общие воспоминания, воспоминания команды Крейга, и голос Токена звучит в его ушах: «Что ты творишь, придурок?»
«Господи, что <i>мы</i> творим?»
Красные нити – не только принадлежащие Крейгу и Твику – туго натягиваются, грозясь вот-вот разорваться без шанса на воссоединение.
А затем дыхание снова приходит в норму, но сердце ещё очень долго не успокаивается. Блеск серых глаз напоминает металл. Проходит несколько минут, прежде чем один из них предлагает:
- Это будет нашей с тобой тайной, хорошо?
«Что именно? – хочется спросить Клайду: - То, что это ты гей, а не Твик, или то, что первым парнем, на которого у тебя встал, это я?..» Вслух же он произносит:
- Хорошо.
«Токен, - мысленно обращается Клайд к своему нравоучительному другу, - сдаётся мне, я вляпался по самое трынь-трынь.»
Четвёрка воссоединяется у ворот школы. Каждый из них в смятении. День выдался слишком насыщенным и наполненным событиями, о которых хотелось бы забыть навсегда.
Клайд смотрит на откровенно расстроенного Твика, погрузившегося в себя Крейга и Токена, который, должно быть, интуитивно догадывается, откуда ветер дует, так как в этот самый момент пристально смотрит в лицо шатена, силясь найти ответы на интересующие вопросы, ведь на «дебилоидной физиономии» всегда всё написано. Сейчас на ней крупными буквами, видимыми только Блэку, красуется надпись: «Я виноват». Когда Токен открывает рот, явно намереваясь что-то сказать, Донован внутренне готовиться на поток брани или, того хуже, скандал и выяснение отношений, но слышит лишь тихое:
- Смотрите, снег.
Никто не отвечает, но все смотрят.
Они могли бы, как в конце прошлой весны, слепить нечто, отдалённо напоминающее снеговика, смеяться и шутить, но, глядя на лица друзей, Клайд понимает, что разрушил нечто ценное, поэтому предложение всем вместе подурачиться так и остаётся не высказанным. Никем.
Они молча двигаются в путь, домой. Каждый думает о своём, думает о чём-то тревожном, запутанном и непонятном. Темнеет рано, поэтому усыпанная белыми хлопьями дорога светится от блеклого луча фонаря. Клайд задирает голову кверху и смотрит на сверкающие редкие снежинки, думая о том, что к утру выпадет самый меланхоличный снег в его жизни.
Оказавшись дома, Твик бежит в свою комнату и запирается в ней на замок. Сперва ему хочется рассказать обо всём своему безмолвному и понимающему другу, Личному Дневнику. В первую очередь о том, что сегодня кто-то вывернул его душу наизнанку, и ничего с этим теперь не поделать, но вместо того, чтобы открыть тетрадь на нужной странице и сделать запись, он швыряет её в стену и, заливаясь слезами, опускается на пол. Вскоре за дверью раздаётся голос мамы. Пора ужинать.
Напоминая себе, что также пора улыбаться, он спешно поднимается на ноги, вытирает глаза и спускается на кухню. Слушая вполуха болтовню родителей о том, как успешно идут дела в кофейне, Твик внезапно радостно и возбуждённо вскрикивает от блестящей идеи, посетившей его голову, загоревшись над ней видимой лишь ему лампочкой в сто ватт.
«Рано опускать руки, - решает он. – Всё ещё можно исправить.»
Даже если бы он знал, что ошибается, всё равно сделал бы то, что намеревается сделать.
Всю ночь, в течение которой Твик, размышляя, беспокойно расхаживал по своей комнате, шёл меланхоличный снег. Наутро он расстелился ослепительно белым ковром по всему Южному парку. Ступив на него, каждый из Команды Крейга оставил свой последний след в прежней привычной жизни, прежде чем наступили разрушительные перемены, развязавшие прежде такой прочный узел красных нитей.
Прыжки
<center><b>2 года спустя, им 16</b></center>
Наполненный визжащими девчонками коридор, шумный и заставляющий нервничать. У большинства проходящих мимо него учеников в руках разноцветные свёртки, чаще всего розовые и красные, со всякими ленточками и сердечками. Да, сегодня Валентинов День. Стрёмный такой день, знаете ли. Все вокруг суетятся и то и дело задевают его локтями, руками, ногами… Стресс, да и только.
Твик топчется возле своего шкафчика. У него никак не получается справиться с замком, а Крейг, обычно помогающий с этим нелёгким для блондина делом, заболел и не ходит в школу примерно неделю, кажущуюся любителю кофе вечностью. Без Такера нет того чувства защищённости, к которому он так привык, пребывая в обществе своего друга. За ним, как за каменной стеной, - это выражение в данном случае подходит лучше всего, точнее передавая сложившиеся между парнями отношения.
«Крейг, - мог бы сказать сейчас он, будь тот рядом, - тут такая толкучка, просто ужас! Это такой стресс!» «Ага, - ответил бы на это Крейг, - а всё из-за какого-то идиотского праздника. Девчонки визжат, как резаные, жесть какая-то.» И усмехнулся бы в своей обычной манере.
Твик с досадой вздыхает и, забив на шкафчик, направляется дальше по коридору, с трудом пробираясь сквозь столпотворение вручающих подарки к нужному кабинету. «Поскорее бы уроки закончились, - думает он. – Тогда я пойду к Крейгу и проведу время спокойно, без суеты и лишнего шума. Как мы оба любим.»
Улыбнувшись своим мыслям, он представляет себе лицо улыбающегося Такера, от чего на душе становится значительно легче. В последнее время, когда Твик навещает его, чтобы рассказать о том, как прошёл день и просто так побыть рядом, он часто вот так улыбается: не широко и не с ямочками на щеках, а чуть приподняв уголки губ, но так искренне и тепло, что невозможно усомниться в затаившейся где-то глубоко внутри парня радости.
Когда на его пути вдруг вырастают довольные Токен и Клайд, то оба принимаются наперебой хвастаться подарками, которыми их осчастливили девчонки. Твику кажется, что они ведут что-то вроде состязания. Хоть у обоих уже есть постоянные подружки, знаки внимания им всё равно оказывают. Пока шатен показывает блондину Валентинки, шоколадки и прочую дребедень, Токен, заметив замешательство Твика, догадывается, в чём дело.
- Твик, тебе не хватает?..
- Девчонки ему не хватает! – ржёт Клайд, перебив Блэка.
- Аргх!.. Нет, точно нет!
- Да точняк тебе говорю… О, Токи, смотри, там Ребекка! Спорим, она…
- Сто раз просил не называть меня так!
Проигнорировав «Токи» и махнув Твику, довольный собой Донован спешит дальше по коридору, оставив своих друзей наедине.
- Ну чего ты? – понимающе улыбается Твик. – Иди, тебя ждут, - кивает он в сторону Ребекки.
Токен думает о том, как незаметно, но в то же время разительно, изменился Твик.
- Окей, - говорит он. – Удачно тебе дойти до кабинета, - в свою очередь кивает Блэк в сторону толпы, через которую предстоит пройти Твику.
- И тебе.
В ответ на последнюю фразу друга Токен лишь усмехается и шагает в сторону ярких и оживлённых представителей учеников, вовсю наслаждающихся сегодняшним праздником. Для кого-то это всего лишь обычный день, а для них прям-таки событие года какое-то. Сквозь их весёлые голоса Твик также различает недовольное бурчание тех, кто не получил ни одного подарка. Мол, «глупый праздник» получается. Не хочется относится к числу этих недовольных субъектов, но и надеяться на чьё-то внимание тоже не приходится: он практически не общается с девчонками. Размышляя об этом, Твик проталкивается сквозь толпу дальше по коридору, всё ещё лелея надежду благополучно добраться до нужного кабинета. По правде говоря, есть только один человек, от которого он был бы не прочь получить что-нибудь не то что именно в этот день, а вообще. Ну, да и сегодня было бы неплохо, только вот Крейг, как уже говорилось ранее, не посещает школу примерно с неделю в связи с болезнью.
«Если бы он был сейчас рядом со мной, я был бы та-ак счастлив», - пародирует он чужую манеру речи в своей голове и улыбается. Также, повторяя свою любимую фразу, Крейг обычно безучастно смотрит прямо перед собой с таким серьёзным и комично печальным видом, что Твику ещё ни разу не удавалось самостоятельно, без грозного взгляда Такера, перестать приглушённо хихикать в кулак, а ещё…
Витая в облаках, он мало того, что пропускает нужный класс, шагая дальше, где толпа практически рассосалась, так ещё и врезается в кого-то.
- Аргх! Простите, простите! – бормочет он, не глядя на человека перед собой, как вдруг слышит знакомый голос:
- Да не тужься ты так, это я.
Голос этот он узнал бы даже лишившись слуха.
- Крейг? – Брюнет утвердительно кивает, с натужным снисхождением и пренебрежением глядя на собеседника. - Так ты ж болеешь! У тебя ещё вчера была температура… Высокая такая, я ещё, помнишь, чуть градусник от удивления не уронил! – тараторит он, энергично жестикулируя. - А если б уронил, он бы разбился, а там ртуть, и тогда бы… Аргх!
- Вечно ты дохрена треплешься зазря, - вздыхает Такер. – На вот, - он протягивает Твику какую-то коробку в нежно-розовой обёрточной бумаге в сердечко. – И не надумывай себе ничего, бери просто. Смотри, кстати, не просри.
- Спасибо. – Крейг разворачивается в сторону выхода. - Ааа, эээ? А ты куда?
- Домой. Приходи, когда занятия кончатся.
- А ты?
- А я домой, - терпеливо повторяет Крейг.
- Да это я уже понял! Почему домой?
Такер протягивает руку и треплет светлые волосы на макушке.
- Потому что, Твик. Потому что. – Он улыбается своей особенной, тёплой и нежной, улыбкой. - Всё, что надо, я уже сделал. Удачного дня. Стрессов тебе поменьше.
На прощанье махнув рукой, он оставляет обескураженного Твика наедине с подарком, в который он с силой вцепился пальцами обеих рук, неосознанно скребя ногтями по обёртке. Светловолосый парень в неправильно застёгнутой рубашке смотрит вслед удаляющемуся Такеру, теряясь в догадках и не находя ответы на вопросы, которые не может толком сформулировать, облечь в слова. Он лишь смутно понимает следующее: Крейг сделал для него нечто правильное…
Помехи.
<i>Правильно или неправильно?</i> – пробивается пугающий вопрос в его сознание, когда он полуоткрытыми глазами натыкается на потолок своей комнаты. Быстро зажмурив их, надеется успеть ещё хотя бы чуточку пробыть в неге своих фантазий, прекрасно осознавая, как будет стыдится их несколько часов спустя.
Последующие часы в школе проходят для Твика спокойно. Всякий раз, когда ему становится из-за чего-нибудь не по себе, он вытаскивает из своего ранца подаренную коробку конфет и уплетает их с выражением неподдельного удовольствия на лице. Ведь они с его любимой начинкой – капучино.
<i>Неправильно.</i> Он любит латте.
Твик Твик наконец просыпается, с горечью осознавая, что ему до сих пор сложно принимать скорбную действительность его теперешней жизни. Он твёрдо убеждён в том, что так долго страдать действительно…
<b>POV Твика</b>
Неправильно. К слову, больше всего я люблю мокко.
Так могло бы быть, если бы счастливый сон обернулся не менее счастливой реальностью. Однако сегодня и вправду День Влюблённых (хоть это совпадает с действительностью), и мне предстоит стать свидетелем так называемого «прыжка веры» (название операции, которую предстоит провести одному излишне амбициозному человеку), но об этом речь пойдёт немного позже, а именно, когда я прибуду в Обитель Зла, то бишь, старшую школу Южного парка.
Скидываю на пол одеяло и первым делом тянусь к нижнему ящику стола (чисто по привычке), но вовремя одёргиваю себя, напоминая: я не выбросил тот сопливый Дневник в память о былом лишь с условием, что больше не запишу в него ни строчки. Всё, баста.
Я забросил вести записи в своём Личном Дневнике с того дня, как кое-кто выкрал у меня блокнот, целиком и полностью посвящённый моим мечтам о Крейге Такере. Горький опыт показал мне, что доверять опасно даже бумаге, не говоря уже о людях. В общем, уже очень давно я ничего не пишу по одной простой причине: я больше не хочу быть тем наивным и трогательным мальчиком, которому можно безнаказанно плевать в лицо, душу и, чёрт возьми, в самое сердце.
Надо учиться мыслить позитивно, вместо того, чтобы пропускать через себя все те унижения, которым я подвергся в тот роковой день пару лет назад. Как быстро, однако, летит время.
Ладно, вру. (Мыслить позитивно – вовсе не то же самое, что и врать, чтобы казаться лучше самому себе.) Мне бы очень хотелось, чтобы время именно летело, но оно, к несчастью, ползёт улиткой, и всё тут. Ну да ладно. Ведь сегодня новый день, и он встречает меня громогласным воплем с улицы:
- Ёбаный в рот, Твик, блять! Я уже заебался тебя ждать!
Помимо слегка поломанного «я» жизнь моя подверглась ещё кое-каким существенным изменениям. Например, угадайте с одного раза, кто теперь мой лучший друг, и с кем я провожу большую часть свободного времени, чтобы совсем не погрязнуть в тоске и одиночестве?
- Не нервничай, Картман! – кричу я, высунувшись из окна. У моего крыльца стоит до нелепого покрасневший жиртрест, которого мы все до сих зовём этой детской кличкой лишь потому, что Эрик ужасно бесится из-за этого. Ведь он столько сил вложил в свою программу похудения. Знаю, в это сложно поверить, но так и есть. Но не переживайте: внутри этот невозможный человек остался прежним. Я-то знаю, что у него есть свои особые причины на те или иные поступки… – Береги нервные клетки, они тебе сегодня ещё ой как понадобятся!
Может, не стоило напоминать об этом? Кажется, он действительно волнуется. Хотя, это само собой разумеющееся явление, когда дело касается Кайла Брофловски. Да, да и ещё раз да: Эрик собрался наконец «сжать свои яйца в кулак» и признаться своему ненаглядному еврею. Жизнь воистину удивительная штука.
- Спускайся уже! – явно смутившись, требует он. Странно: исчерпал все оскорбления для меня.
Откуда мне известны такие подробности? Думаю, кто угодно заметил бы особое отношение Картмана к Кайлу, если бы хорошенько пригляделся к этим двоим. Хотя, думается мне, хватило бы и просто приглядеться. Без «хорошенько». Но истинная причина кроется в другом…
Пока мы идём по улице (Эрик не хочет сегодня ехать в автобусе, вместо этого нервно вышагивая рядом со мной и в сотый раз прогоняя план своих действий), я пытаюсь отделаться от чувства тревоги, вызванного сегодняшним сном об «альтернативной реальности» команды Крейга. Почему у меня такое предчувствие, что сегодня произойдёт что-то из ряда вон? Должно быть, старая-добрая паранойя. Но вернёмся к Картману. Как и почему я сблизился с ним? Ответ кроется в том дне, когда во время ужина (после моей комнатной истерики по поводу пропажи блокнота) у меня родилась гениальная, на мой взгляд, идея. Несмотря на то, что мой несчастный блокнот к тому времени мог быть по сто раз прочитан вдоль и поперёк, я отчаянно хотел вернуть его, потому что с ним так много связано, да и вообще… Просто хотел, чтобы частичка меня вернулась к законному владельцу.
И тогда я стал рассуждать логически: кто самый хитрый и находчивый человек в Южном парке, которому уж точно раз плюнуть найти какой-то несчастный блокнот? Разумеется, Эрик Теодор Картман. (Я был уверен, что он поможет мне. Не знаю, почему.) Решив обратиться к нему с просьбой на следующее утро в школе, я крупно просчитался. Частичка меня уже нашлась.
Она красовалась на стенде в коридоре, подле которого собралась целая толпа. Странно, но первой моей мыслью было: что, всем и вправду это интересно?
Среди интересующихся моей личной жизнью я нашёл Токена, Клайда и Крейга. О Токене сказать особо нечего, а вот насчёт остальных моих бывших друзей…
Было много болтовни и смешков, потрясённых и изучающих взглядов, несколько штук отметин на <i>их</i> шеях (я не заметил этого тем вечером, когда мы вчетвером шли домой после школы, и падал снег, потому что на обоих были шарфы), покрасневшие щёки и слегка, но заметно, припухшие губы. А потом, не знаю, как долго, я тонул в серой и холодной бездне. Я о <i>его</i> глазах. Я не понимал, что это за реакция такая на мои чувства, осознаёт ли он, что сейчас прочёл и увидел весь честной народ, волнует ли его это, или он злится, ненавидит меня?.. Мы просто смотрели друг на друга, а мир вокруг неосязаемо рушился, и мне, чувствительному идиоту, мерещилось, как между нами взрываются мосты.
Меньше всего я переживал о том, кто что подумает (не считая, конечно, Крейга). Также меня не особо волновал тот факт, кто выкрал мои собственность и чувства. Для меня имело значение лишь одно: что подумает Крейг, а вовсе не то, что обо мне поползут грязные слухи.
Самого важного для себя я так и не узнал. Поэтому обратимся к имеющимся у меня сведениям.
Так как на шеях Крейга и Клайда красовались засосы сразу на следующий день после того, как они вдвоём задержались в зале, чтобы помочь тренеру, гордое звание педика обошло меня стороной, ибо по сравнению с игрищами двух спортсменов, мои пописульки и почеркушки показались окружающим чем-то настолько невинным и не достойным внимания, что и думать было нечего: Твик – просто «творческая натура». Так меня и нарекли с тех пор. Замечательно, не правда ли? Творческая натура. Обалдеть.
Ни в одном стихотворении я не обращался к Крейгу напрямую, так что большинство решили, что я: либо а)просто «творческая натура», как уже было сказано, либо б) влюблён в какую-то девушку и именно ей посвящаю свои стихи, ибо тот факт, что блокнот был полон изображениями Крейга, все единогласно расценили как попытку начинающего художника сосредоточиться на одном лице, дабы создать идеальный портрет. Мол, я постоянно тусуюсь с Крейгом, а потому рисовать его мне как два пальца об асфальт. Да, пронесло так пронесло.
И всё это не важно, потому что, когда все начали расходиться, Крейг тоже ушёл. Мне кажется, он был одним из тех, кто разглядел правду. Видимо, она оказалась ему не по душе, раз он не разговаривает со мной и по сей день. Однако я ни в чём не уверен, и остаётся лишь купаться в догадках, пока я, обессилев, не утону в них и не опущусь наконец на дно. Может, там спокойнее?.. Так, хватит.
Сегодня на улице слякотно и сыро, и мне не следует думать о том, что точно такая же погода была в тот день, когда Крейг пришёл ко мне домой, и мы вместе собирали пазлы. Но для такого, как я, довольно проблематично закрывать глаза на подобного рода вещи. Говоря «таким, как я» я, разумеется, подразумеваю все творческие натуры на свете.
В этом маленьком городке, везде и повсюду, где бы я ни был, разбросаны воспоминания о тех счастливых днях, когда всё было так хорошо и невинно. Когда я не боялся быть самим собой. Когда <i>он</i> был рядом со мной.
- Эй, мы уже почти на месте, - слышу я голос Картмана. – Может, сделаешь мне прогноз? То есть, вы с Кайлом и вправду слегка похожи…
Эта интонация мне очень хорошо знакома. Она заставляет моё сердце сжиматься всякий раз, когда я улавливаю её…
<b>Два года назад, где-то за школой</b>
Твик Твик стоит, прислонившись спиной к стене, и, глядя на пустую площадку, вдыхает ртом свежий морозный воздух. Пальцы рук нервно теребят рукава куртки, постепенно коченея. Сказывается отсутствие перчаток. Холодно. Пусто.
Несколько минут назад произошло нечто, до сих пор не желающее укладываться в его сознании. Но он, по правде говоря, был бы рад, если бы Клайд, признающийся в том, что <i>это я сделал</i>, был бы галлюцинацией. И пусть его отвели бы к психологу и прописали бы какие-то таблетки, пусть. Зато он не стоял бы сейчас здесь, пропуская урок математики, бесцельно пялясь куда-то.
Хруст шагов где-то рядом и слабая надежда на то, что это Крейг, приводят его в чувство. Но человеком, пришедшим сюда, оказывается не мальчик в синей шапке.
- Я просто хотел сказать, что это не я сделал, а то, мало ли, Кайл взбесится и обвинит меня в этом, - слышит он голос Картмана. Он говорит без тени жалости, скорее для себя, чем для Твика, но почему-то это не вызывает отрицательных эмоций, а, наоборот, успокаивает. – Я знаю, ты писал какие-то стишки в тот день, когда я получил от тебя по морде, но я бы… Да даже если бы…
- Я знаю, что это не ты.
- А, отлично. Кайлу подтвердишь это, если что?
- Да.
- Эээм… - Несмотря на то, что Эрик уже получил всё, что хотел, он не уходит. – А… Кто это сделал?
- Клайд.
Повисает молчание. Твик и не надеется на участие со стороны жиртреста, ожидая скорее что-то вроде: «Няняня няняня, Твика сдали с потрохами, няняня няняня, друг его спали-ил!..», но ничего подобного.
- Знаешь, если бы <i>я</i> прочёл, то никому не сказал бы, - тихо произносит Картман, и по его голосу Твик понимает, что это чистая правда. Он поворачивает голову к собеседнику, и в этот момент находит в обращённых к нему глазах всё то, что ему требуется на данный момент. – Давай я сейчас Кайла, Стэна и Кенни наберу, и мы все свалим куда-нибудь?
«Команда Стэна, да?.. От них всегда одни только неприятности?»
- Было бы здорово, - отвечает Твик.
<b>POV Твика</b>
Терять прежних друзей оказалось не так трудно главным образом потому, что я приобрёл новых. Благодаря им я смотрел на Крейга и Клайда гораздо реже, чем делал бы это, будь один.
Воспоминания преследуют меня, и я не в силах перестать спрашивать неизвестно кого: «Почему всё так вышло?» Мне необходимо вернуться к реальности.
- Твик, не будь унылым говном! Приди уже в себя и помоги мне! – слышу я раздражённый голос Картмана, благослови его господь.
- Так, дай-ка подумать… - Притворяюсь, будто всерьёз озадачен вариацией ответа Кайла, выжидаю несколько секунд, пока Эрик, клянусь, неотрывно вглядывается в моё лицо и нервно сглатывает, а затем, взяв тон чуть выше собственного, выдаю: - Жиртрест, ты совсем спятил что ли? Съел что-то не то или?..
- Твик!
Смеюсь. Удивительно, я ещё могу смеяться. И за это тоже стоит сказать спасибо Эрику Картману.
- Ладно, я понял твой намёк, - хмуро говорит он.
- Неужели?
- Да, понял. Мне не следует недооценивать уникальность этого дебильного еврея. Пан или пропал, короче.
- Да, именно это я и хотел до тебя донести, - с умным видом киваю я.
Знаете, мне порой до сих пор не по себе дружить с Картманом.
Проникшийся тишиной класс. Все акты протеста и возмущения по поводу теста в праздник сошли на нет вот уже как минут пять, и, посчитав благоразумным не тратить зазря драгоценное время, все приступили к делу. Первая перемена позади, идёт первый урок, и я ещё ни разу не взглянул в <i>его</i> сторону. Делаю успехи. Нынче у нас нелюбимая мною физика, и я от нечего делать исподтишка посматриваю на Картмана. Он ещё не осуществил своего «прыжка веры». Видимо, будет тянуть до окончания занятий. Бедный.
Хотя, мне ли примерять на себя роль сочувствующего? Не он один бедный, по сути. Мы прям всё разделяем вместе.
Видимо, если у Картмана в программе прыжки, то и у меня тоже. С разницей лишь в том, что его связаны с верой, а мои – с воспоминаниями. Хотя, не сказал бы, что я прыгаю в них, потому что сие действие – чисто добровольное. Прыгаешь и всё. У меня же не так. Меня как будто кто-то толкает в моё прошлое. Ангел или демон, кто-то из них подсказывает, что мне стоит либо быть на стороже, либо попросту в очередной раз собственноручно истерзать свою душу, - непонятно для чего. Странные они – эти выдуманные мною ангелы и демоны.
Думая о Картмане, таком непонятном и себе на уме, я вспоминаю, как однажды на физкультуре поранил ногу. Мы бежали в парке милю на зачёт. Было до невозможности жарко, и нас буквально душил запах раскалённого асфальта. Капли пота, стекающие по нашим лица, казалось, были готовы вскипеть, скопившись в уголках губ. Я и не заметил, как мир вдруг потемнел, и моё тело оказалось распластанным на тротуаре. Поблизости не было никого, кто мог бы оказать помощь, а разодранная коленка сильно кровоточила. Поколебавшись какое-то время, в течение которого я тщетно прикладывал листки чего-то там и искал в карманах шорт не существующий платок, Эрик наконец засунул руку в карман своих спортивных штанов, вытащил из него бумажник, открыл его и достал из карманчика несколько пластырей. Этот продуманный и явно неохотный жест возбудил во мне любопытство. Картман молча дал мне одну штуку и, пока я наклеивал пластырь, пытаясь про себя сформулировать вопрос, неловко переминался с ноги на ногу. А потом вдруг сказал, показывая на остальные пластыри в своих руках:
- Мне их как-то Кайл дал. Сказал воспользоваться, если ранка на моих губах от твоего удара будет кровоточить.
То, каким тоном были произнесены эти слова, заставило меня понять многое. Во-первых, я теперь своего рода хранитель тайны, за раскрытие которой буду, вероятно, наказан изощрёнными пытками и мучительной смертью, а во-вторых, Картман не просто любит Кайла, он им живёт.
В последнем своём выводе я уверен на все сто процентов, потому что по себе знаю, каково это – жить другим человеком.
...
Человеком, что прямо сейчас, обернувшись, смотрит своими серебряными глазами в мою сторону.
<i>Неужели ты никогда не будешь забыт мною, и я всегда, веками, буду твоим? </i>
Рука сама пишет эти слова на листке для черновых записей, пока я, которого ничему жизнь не учит, встречаю твой взгляд.
Я погиб. Занавес мне, кто-нибудь…
Дата добавления: 2015-08-13; просмотров: 93 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Два таких разных монстра | | | Странные сны и привет из прошлого |