Ночные звонки и проникновения

Звук шагов, но никого рядом нет. Он один. Тогда кто это идёт? А, точно. Они принадлежат ему, эти шаги. Тогда всё в порядке.

В порядке, да?..

Дом Брофловски позади уже… Давно? Нельзя сказать наверняка. Сколько времени прошло? Без понятия. Темно. Значит, ночь ещё в самом разгаре, и этот сраный Валентинов день всё никак не подойдёт к концу, чёрт бы его побрал!.. Если его «я» и бушует по этому поводу, то где-то очень глубоко внутри, так как внешне он выглядит отстранённым и печальным, а уж никак не разозлённым.

Он продолжает идти, не сбавляя прежнего темпа.

Нельзя оборачиваться. Нельзя возвращаться. Нельзя пытаться влиять на неизменное решение Кайла быть вместе. Ничего нельзя. В общем-то, как всегда. «Нельзя» Кайла, если подумать, имеет чудодейственный эффект: оно убивает всё пока ещё живое в душе Эрика, медленно и неотвратимо. Процесс разложения его сердца начался с момента получения удара игрушечной битой, когда стало ясно: ничего не выйдет.

Пустая и холодная улица равнодушно заключает его в свои объятия, позволяя выплакаться и всё такое прочее, да только Эрик не способен проделать ни одну из так называемых живительных процедур, ибо чувствует себя выжатым лимончиком, ко всему прочему скукожившимся и выброшенным в мусорное ведро, такое же пустое, как и пространство вокруг него.

Одинокая фигура в ночи, глядя прямо перед собой, но ничего не видя, идёт куда-то. Бездумно, чисто механически шагает эта одновременно массивная и хрупкая фигура. Несмотря на габариты парня, постороннему наблюдателю может показаться, что, подует ветерок, и он сломается; какая-то не треснувшая его часть разобьётся в последний раз.

Благо, ночь сегодня безветренная. Пустая, в общем-то, унылая. Другие определения подходят едва ли.

Картман вздыхает и, остановившись, поднимает взгляд ввысь.

- Зато звёздная, - тихо шепчет он.

Стоит посреди шоссе, в тайне от себя желая несчастного случая.

«Кого я обманываю?..»

Он продолжает путь. Поддавшись другому своему «я», позволяет управлять собой, между тем думая о своём. Ему всегда казалось, что стоит чего-нибудь очень сильно захотеть, приложить к осуществлению желаемого все свои силы, и всё обязательно получится. Но Кайл, этот сукин сын, этот рыжий ангел, красивый говноед, всё испортил. Он это вообще любит делать, еврейский поганый выродок.

Мысли крутятся вокруг одного рыжего субъекта, и это уже начинает действовать на нервы. Вроде бы, получил отказ, и надо порадоваться хоть какой-то определённости (пусть она его и не устраивает, но всё же), да только сил никаких нет; Кайл обладает не только «нельзя» в отношении взаимности, но и «невозможно» в отношении забыть себя как такового, такого желаемого и холодного, так что Эрику, в любом случае, остаётся только тихонечко страдать в уголке. По правде говоря, путь в «команду Стэна» был открыт ему лишь благодаря Брофловски, с которым он хоть как-то связан, имеет нечто общее: неприкрытую вражду, а теперь?.. Что теперь? Кенни всегда на стороне Стэна, Стэн всегда на стороне Кайла, а Кайл всегда против него, Картмана. Баттерс?.. Не смешите. Он жутко бесит, какой из него еврей? Какой из него, мать вашу, друг? «Меня родители накажут.» Очень, блять, охуенная помощь. А оставаться одному сейчас жуть как не хочется.

«Мне кажется, или я о ком-то забыл?» - напрягает свои извилина шатен.

Твик. Вот, с какого-то перепугу, его единственный друг. Как так вышло? А хуй знает. Этот невротик похож одновременно и на Кайла, и на него самого, но главное не это странное сходство. Главное то, что Твик никогда не станет его упрекать в чём-то, отмахиваться от его проблем или отталкивать от себя в трудную минуту.

Помнится, он не хотел, чтобы Кайл приближался к Твику, считая последнего монстром, готовым чуть что наброситься на кого угодно. А теперь что? Теперь он стоит напротив кофейни Твиков, раздумывая: пойти ли к блондину или нет? А если да, то зачем? Чтобы тот утешил, пожалел, побыл рядом с ним, напоминая: жизнь продолжается, даже если любимому человеку дела до тебя нет? Мда.

«У меня для себя плохие новости,» - мысленно усмехается Картман.

Твик, в отличие от простачка Баттерса, всегда был для него загадкой. Во-первых, он, прежде чем пуститься с Эриком в какую-нибудь авантюру, всё тщательно продумывал, дабы в случае чего воспользоваться «запасным планом Б» или же удержать жиртреста от свершения какой-нибудь глупости. Во-вторых, Твик отличался, да и до сих пор отличается, поразительной проницательностью, которая порой кажется Картману жуткой до невозможности. Складывается впечатление, что эти болотные глаза видят тебя насквозь, но молчаливо и понимающе хранят все-все известные им тайны. Эти глаза часто смотрели с сочувствием и поддержкой. Эти глаза умели улыбаться даже тогда, когда всё казалось безнадёжным.

Если бы Картмана спросили, почему он общается с Твиком, то он на первых порах не знал бы, что ответить, а в глубине души прятал бы правдивый ответ: поначалу <i>он</i> пожалел Твика, а потом, по прошествии времени, жалеть стали <i>его</i>, и это и бесило, и радовало, так как заставляло чувствовать себя небезразличным хоть одному из известных ему маленьких монстров.

Да и, в-третьих, в спальню Твика пробраться даже легче, чем в кайловскую.

Дождавшись звонка Твика, он сбрасывает и перезванивает сам. Спустя один волнительный гудок ему отвечают. Слушая нервное бормотание из трубки, не может сдержать улыбки, хотя нарастающая тревога никуда не девается, а наоборот, усиливается. Крейг понимает: он сам сделал шаг навстречу, как, в общем-то, и три года назад, возле кабинета мистера Мэки, поэтому теперь тем более не имеет права отступать.

«Твик, Клайд… Всё так запутано.»

Он с удивлением отмечает, что сегодняшний его день вертелся исключительно вокруг Твика, и все-все прочие события напрочь стёрлись из его памяти. К слову, зачем их обоих вызывали к психологу? Тревожный звоночек намекает, что речь шла о чём-то важном, но память подводит, несмотря на прилагаемые им усилия. «Бесполезно. Не помню.» Когда спрашивает об этом собеседника, тот, смеясь, признаётся, что не то что бы не помнит, а что он вообще Мэки не слушал.

Пожелав Твику спокойной ночи и нажав отбой, Такер укладывается спать.

«Что я хочу от Твика?»

Вздыхает и прикусывает губу. Вспоминает, как на этой же самой постели каких-то полтора часа назад целовался с Твиком, обнимал его, хотел большего и сдерживался. («Вот это я помню с дотошной отчётливостью,» - думает он, усмехнувшись.) Этот повзрослевший, но так и оставшийся ребёнком человек столь невинен, что…

Крейг одёргивает руку, тянущуюся к паху. Он дрочил на Твика уже очень много раз, сгорая от стыда, удовольствия и желания. «До чего я опустился…»

Парень переворачивается на спину и смотрит в потолок, полностью погрузившись в свои мысли.

«Это всё соблазн. Я просто хочу это чудо в перьях целиком и полностью, чтобы он был, как раньше, только моим, и чтобы он позволял делать с его душой и телом всё, что я только пожелаю. Знаю, эгоизм чистой воды. Я превращаюсь в животное, не способное думать здраво, вообще думать, когда дело касается Твика. Только этот идиот ничего не понимает. И это к лучшему, ведь так?..

Чёрт возьми, Твик. Горе с тобой, катастрофа – без тебя…»

Воспоминание из их общего прошлого застаёт врасплох. Он и не подозревал, как давно зародилось в нём чувство собственничества.

<i>Столовая, болтовня, и они вчетвером сидят за одним столиком. Разговор заходит о девчонке, признавшейся Крейгу на днях, и которую он, разумеется, отверг. Если Токен и Твик видимо равнодушны к произошедшему, то Клайд, напротив, в своём репертуаре: дебильничает и подшучивает, также зачем-то ластясь к Твику и загадочно ему подмигивая.

- Посмотри, какой он милашка, - хихикая и накручивая на палец белокурые локоны, щебечет раззадорившийся Донован, обращаясь к насупившемуся Крейгу. – Прям как девчонка. - Твик испуганно дёргается, но не отстраняется, боясь обидеть своего друга. В отличие от брюнета, который решает высказать своё независимое мнение по поводу приставания к его Твику.

- Руки от него убери, - неожиданно для самого себя огрызается Крейг.</i>

Покраснев и пробубнив себе под нос что-то про детскую вспыльчивость, Крейг Такер, поддавшись наконец своим «ёбнутым желаниям», позволяет правой руке закончить начатое, а потом, удовлетворённый по окончанию сего действа, засыпает.

Последняя, сопровождающая его в царство сновидений, мысль: «Интересно, а мой маленький мальчик думает обо мне в этом же плане?»

(С утра первой его мыслью будет: «<i>Маленький мальчик</i>, блять?»)

В его комнате царит полумрак, но это совсем не пугает Твика, ведь сегодня, в этот пока ещё не закончившийся волшебный день, не может произойти ничего плохого. Пусть многие вещи до сих пор остаются для него загадкой, и он по-прежнему чувствует себя растерянным, пусть его роль в жизни Крейга Такера теперь кажется ещё более неопределённой, он слепо надеется на лучшее, упорно продолжая верить в благоприятное развитие дальнейших отношений с брюнетом. К тому же, мама и папа так рады за него. «Ах, они не знают и половины из того, что происходит с их запредельно странным сыном…»

Напевая себе под нос и довольно хихикая, поглядывая на телефон, Твик расправляет постель и, выключив свет, включает ночник. Страх темноты никуда не делся: ему жизненно необходимо знать, что окружающие его предметы не несут в себе никакой опасности. В противном случае – истерика и экстренный звонок.

Ложась в постель, вспоминает о том, как, просыпаясь от ночных кошмаров, звонил Крейгу, доставая его и мешая спать, ничуть не задумываясь о причинённых мальчику неудобствах. Со временем во всём полагаться на Такера вошло в привычку, что привело Твика к слепому эгоизму, который впоследствии обернулся для него чуть ли не трагедией. Ведь настало время, когда его друг стал бывшим другом и перестал отвечать на звонки и сообщения одного прилипшего и никак не желавшего отлипать от него чудика, свято верившего в то, что на помощь к нему придут в любое время дня и ночи.

Однако это оказалось неправдой.

А правда…

Два года назад, сбегая от монстров, щупальца которых истекали горяченной кровью убитых ими людей, Твик проснулся в кромешной тьме, так как генератор сдох. Слёзы душили, и мальчик покрылся мурашками, холодным потом и чудовищным детским ужасом.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…»

Позже Картман ввёл его в курс дела, объяснив многие из придуманных им самим традиции и правила «команды Стэна», но той ночью всё осталось, как есть: монстры, непринятый вызов и слёзы в подушку.

В ночной час, когда все наши мысли и впечатления от прожитого дня как бы расслабляются, оседая где-то глубоко внутри нас, Твик неожиданно ловит себя на мысли об одном очень важном для них всех человеке.

Стэн Марш, как он есть, представляет из себя парня альтруистичного, бескорыстного и окружённого аурой спокойствия, внушающей окружающим следующее: перед ними не просто кто-то там, а человек-опора. На него всегда можно положиться, зная наверняка, что он не откажет в помощи.

«Наверное, поэтому Стэн всегда казался мне таким одиноким,» - думает Твик.

После того рокового дня, когда нашёлся блокнот Твика и он вместе с «командой Стэна» прогулял уроки, жизнь невротика претерпела множество существенных преобразований.

Например, когда умирает Кенни, надо дождаться, чтобы Стэн и Кайл выкрикнули положенные им реплики, а уж потом самому как-то реагировать или, что ещё лучше, вообще этого не делать. Картман сказал, что «всё в порядке», и Твик поверил. Также, когда Кайл и Картман ссорятся, а Стэн сжимает пальцами переносицу, надо либо болтать о чём-то с Кенни, либо смотреть на Марша, либо… Чёрт, да всё, что угодно, только не вмешиваться в чужую перепалку.

Насчёт лидера команды никаких неписанных законов не имелось и не имеется до сих пор.

В новоприобретённой компании было также ещё одно правило, оглашённое как-то раз Картманом: «когда прям вообще пиздец, всегда можно позвонить Стэну и истерично поорать ему в трубку.» Все тогда дружно рассмеялись (хотя Кайл подозревал во фразе жиртреста адресованный именно ему подтекст), кроме, разумеется, Марша, который упрямо заявил, что не является ничьей жилеткой. Но несмотря на заявление, которое всё равно никто не воспринял всерьёз, на ночные звонки Стэн Марш отвечал всегда, говоря с собеседником спокойно и буднично, внушая таким образом необходимую в данном случае уверенность в том, что, как бы то ни было, а есть в мире человек, неравнодушный к участи звонящего. И этот человек всегда рядом, учится с тобой в одном классе и имеет забавную привычку сжимать переносицу, когда ситуация кажется ему откровенно дерьмовой.

<b>Полгода назад</b>

Заброшенный дом, окружённый непроходимыми зарослями, стал для него ловушкой. Он блуждает в полутьме, пытаясь от кого-то спастись, в то время как конечности не слушаются, и ему кажется, что он погружается в трясину, хотя под ногами – обычный пол, покрытый толстым слоем пыли. Он держит в руках фонарик, который то и дело мигает, а потом его собственный детский голосок произносит:

<i> - А что ты ищешь?</i>

«Крейг!»

<i> - Фонарик, - отвечает знакомый голос.

- А зачем?

- Чтоб светить.

- Не надо. Ну вот представь: идём мы такие в темноте, и ты светишь перед собой, в то время как всего остального не видно… И вот, понимаешь, очень страшно будет, если вдруг луч света упадёт на какую-нибудь неожиданно выскочившую рожу, прям как в ужастиках…

- Уйди от меня. Никогда ко мне больше не приближайся.</i>

«Нет, неправда! Он ответил тогда совсем не это!»

<i> - Пошёл прочь. Ненавижу тебя.</i>

Фонарик перестаёт работать совсем. Крик застревает в горле. Раздаются чьи-то шаги.

- Крейг.

- Да. Я искал тебя.

- Я тоже! Я… Я так рад, что…

Прежде такие тёплые руки теперь холоднее льда, и вот-вот сломают тонкую шею; злобные серые глаза кажутся почти что черными. На них обоих сыплется дождь из битого стекла, и их тела, вплотную прижатые друг к другу, терпят множество ранений в виде глубоких порезов. Некоторые осколки так и остаются под кожей, и, к ещё большему ужасу Твика, начинают движение. Прямиком к сердцу.

- Исчезни из моей жизни.

- Кре…йг… - хрипит он, умирая от боли. Не только от физической. А затем…

Тяжело дыша, открывает глаза и первым делом ищет телефон. Найдя, скрепя сердце, набирает <i>не Крейга</i>. Как оказалось, бороться с привычками довольно трудно. Не вполне отойдя от кошмара, говорит невнятно:

- Мне такое приснилось… А, ой… - Часы на прикроватной тумбочке показывают 3. 21. - Я тебя разбудил?

- Нет, - врёт Стэн, прекрасно понимая: предстоит просто слушать; его притворство сейчас никому не нужно; Твика вот-вот прорвёт на откровения. Сбивчиво и едва ли не плача пересказав свой сон, Твик заканчивает разговор так:

- Но я всё равно так скучаю по нему…

Позже Венди закончит свои отношения со Стэном так:

- Ты возишься с ними, как с маленькими детьми. Твои долбанутые друзья, - при последнем слове она выразительно закатывает глаза, - просто используют тебя.

- Я всё понял, Венди.

- Неужели? – язвительно спрашивает девушка.

- Да. Моим «долбанутым друзьям» я гораздо нужнее, чем тебе. Я прав?

На это брюнетка лишь раздражённо фыркает и уходит. В закат, как скажет потом Кенни перед очередной своей смертью.

Погрузившись в воспоминания, он не сразу замечает своего ночного посетителя, незаметно прокравшегося в его спальню, что довольно странно, учитывая внушительные размеры Эрика Картмана.

- День прошёл хорошо? – тихо спрашивает Картман, закрывая за собой окно. Твик рывком поднимается в постели, за четверть секунды осознавая, какой он ужасный друг. - Хотя, можешь не отвечать, и так знаю. А вот у меня день выдался херовый. Я у тебя останусь, ладно? Хотя, и на это можешь не отвечать, я всё равно останусь.

Прежде такой эмоциональный и наполненный различными интонациями голос сейчас походит на жалкое подобие прежнего Картмана. Он говорит так, словно его совершенно не волнует… Ничего.

- Ээээ, твой «Прыжок веры» прошёл?..

- Я упал в пропасть, - перебивает его Картман, устраиваясь в кресле. – О, да ты до сих пор спишь с ночником. Клёво. Спокойной но-…

- Эрик! – Твик поднимается с постели и подходит к сжавшемуся на кресле парню.

- Чего?

- Я… Мне… - лепечет хозяин комнаты, не зная, что сказать.

- Просто ложись спать. Как будто меня нет.

- Не могу.

- Что, жалко меня? Особенно сейчас, когда у самого всё налаживается?

Твик замирает. Несмотря на смысл сказанного, произносится всё это так равнодушно и отстранённо, с полнейшим отсутствием жалости к себе, что он не успевает сообразить и подумать как следует над своими действиями, как прижимает голову Эрика к груди. Склонившись над ним, Твик всей душой желает своему вспыльчивому другу вновь приобрести всё утерянное им за этот долгий день. Перед ним словно кто-то другой, не тот Картман, которого весь город знает, как неугомонного расиста, эпицентра неприятностей и по совместительству сына самой шикарной шлюхи Южного парка.

Шатен не двигается: не отталкивает от себя, но и не отвечает на неожиданное для них обоих объятие. Когда Твик уже было собирается отстранится, вдруг чувствует, как его рубашка - в районе груди, там, куда Эрик уткнулся лицом – намокает от горячих и молчаливых слёз. В противовес неподвижности крупного тела, не содрогающегося от рыданий и не издающего ни вздохов, ни всхлипов, внутри мальчик в голубой шапке с жёлтым помпоном плачет громко и навзрыд.

Тонкие пальцы Твика гладят его по голове, и до него доносятся какие-то бессмысленные и в то же время драгоценные слова, которые он не может разобрать. А потом, когда поток слёз иссякает и он приподнимает голову, чтобы посмотреть Твику в лицо, встречается со взглядом тех самых всепонимающих глаз, которые при свете ночника имеют совсем иной цвет, нежели при свете дня. Это кажется странным и вызывает некое чувство удовлетворения, не совсем понятное Картману.

- Спи, Эрик, - ласково говорят ему и накрывают пледом.

«За этим я пришёл сюда? За его добротой?..»

Возможно, их дружба начала крепчать с того дня, как оба столкнулись с одной и той же проблемой: как в общем душе спрятать стояк? Твик старался не смотреть на Крейга, а Картман – на Кайла. Так они и пересеклись, и никого не смущало, что эта странная парочка везде и всегда ходит вместе. Ибо психу товарищ псих. Или же с признания Картмана в том, что он влюблён в Кайла Брофловски, и точно такого же признания Твика, только относящееся к Крейгу Такеру? Ну, допустим, с чего-то из этого.

А когда она началась? Когда один из них пожалел другого и пригласил в свою компанию? Или ещё раньше? Например, когда один разъярённый мальчик, страдающий от, как ему тогда казалось, безответный любви, от всей души врезал другому, оказавшемуся в точно таком же положении?.. Да, скорее всего, их своеобразная дружба началась с удара и крови из носа.

Хотя, чего же тут удивительного, если дело касается неугомонного жиртреста, страдающего манией величия, и невротика, помешанного на кофе и гномах?..

<i>Правильно или неправильно?</i>

Карие глаза, то и дело жмурясь, наконец открываются и первом делом натыкаются на электронные часы, стоящие на тумбочке Твика. 6.35. Ещё так рано.

Если вчера после проникновения в спальню Брофловски Картман производил впечатление человека, из которого за раз высосали всё живое, то сегодня, ранним утром 15-ого февраля, он лихорадочно ищет выход из дерьма, в которое сам же влез. Он всё окончательно разрушил, но в полной мере осознаёт это только сейчас, когда сделанного не воротишь.

Поругав себя на чём свет стоив и бесцельно побродив по комнате мирно спящего Твика, выключает ночник, ибо уже относительно светло, и начинает процесс самоубеждения.

Всё вернётся на пути своя, и ничего страшного нет. Стэн, Кенни, - они всегда будут рядом, даже если он окончательно рассорится с Кайлом, ведь так? Ну а Твик тем более. (Верится ему только в последнее утверждение.) Тупые разговоры и посиделки с пиццей и компьютерными играми, пошлые шуточки Кенни, всегда такой рассудительный Стэн и беспокойный Твик, даже чёртов Баттерс, вечно наказанный за всё что ни попадя… Это всё так бесценно. Как он не понимал этого раньше? А Кайл? Он-то, стало быть, как раз и понимал.

Нет, нет, нет. Мыслим позитивно. Картман просто вернётся к своим будням, и они с Кайлом, выкинув из головы вчерашнюю ночь, будут снова орать друг на друга, грызться из-за всякой ерунды и действовать окружающим на нервы. Кайл будет жаловаться Стэну; а тот будет качать головой и сжимать свою разнесчастную переносицу пальцами; Кенни будет сочувствующе глядеть на Стэна своими большими голубыми глазами, сжимая в руках старый порно журнал; а он сам, Эрик, как обычно, будет сидеть вместе с Твиком за одной партой, а когда Кайл пройдёт мимо них, обязательно скажет что-то вроде:

- Что, еврей, брезгуешь с нами, пидорами, водиться?

- Да пошёл ты! – огрызнётся Брофловски.

Иллюзия прежней нормальности рассеивается вмиг, стоит только вспомнить тот проклятущий поцелуй.

Без толку уверять себя в невозможном.

Ничего он не скажет, и Кайл не ответит.

Синие глаза распахиваются, когда на часах ровнёхонько 6. 40. Чьё-то бормотание он различал ещё сквозь сон, но, интуитивно догадываясь, кто именно расхаживает в его спальне, Стэн Марш нарочно не поднимался, ожидая, когда его разбудят.

Позже он об этом пожалеет.

Когда ожидание объяснений становится невыносимым, парень, уже смертельно уставший, хотя новый день только-только занимается, переворачивается на бок и, совершенно не удивляясь, принимается наблюдать за Кайлом, что разговаривает сам с собой, совершенно не заботясь о том, что его могут услышать. Чёрные брови хмурятся. Что-то не так.

- Ну вот что это ещё бы-ыло за признание такое хуёвое, бл…

Рыжий валится на пол, продолжая материться.

- Кайл, твою мать! – восклицает Стэн, сбрасывая с себя одеяло. Подходит к другу, наклоняется к нему и тут же морщится от запаха перегара. – Срань господня, ты что, напился? – Трясёт Брофловски за плечи, прекрасно понимая, что лучше этого не делать, да и вообще вопрос его лишён всякой логики. Тут всё ясно, как день.

Тем не менее, ответом ему было пьяное «ик» и кивок.

«Но как он тогда в таком состоянии?..»

- Как ты вошёл? – требовательно спрашивает он, со всей серьёзностью глядя в пьяную физиономию, что вызывает у последней полный недоумения взгляд и тупой смешок.

- Чр…ез дверь… Я в…зял клю-юч. Он у ва-ас под…

- Так, ладно, не перетруждайся, алкаш ты бестолковый.

- Стэ-эн, - ноет Кайл, когда его силком тащат в сторону ванной комнаты.

- Ну что?

- Он сказал мне… Что люби-ит, а я такой муда-ак… Я ему такой…

- Ты идиот, - беззлобно перебивает его Марш, а потом вдруг останавливается и, чуть не выронив походящего в данный момент на безвольную куклу парня, медленно произносит: - Так, стоп… Что ты сказал?

- Картман меня лю-юбит. Прикинь? – Кайл, лишившийся поддержки чужих сильных рук, снова валится на пол и принимается ныть и верещать. – Стэн, ну ты че-его?..

«Ох ты ж блять…» - единственная связная мысль в темноволосой голове.

Когда он просыпается от звонка, оказывается, что Эрик уже ушёл. Зевнув и потянувшись, подносит трубку к уху, даже не посмотрев на дисплей.

- Твик, Картман ведь у тебя? – слышит он взволнованный голос Стэна.

- Ну... Он был. Этой ночью. Уже ушёл. – Коротко отвечает блондин, с недавних пор переставший удивляться осведомлённости Стэна насчёт всего, что происходит с ними даже без его непосредственного участия.

- Хорошо. Значит, всё в порядке. Присмотри за ним, ладно? А то надумает себе хрен знает чего, и получится, как всегда. То есть… Ну ты сам знаешь.

- Ладно, присмотрю. А Кайл?..

- У меня. Поговорим позже. Он тут не совсем в порядке.

- В смысле?

- Ничего такого, - заверяет его Стэн, понимая, что сболтнул лишнего. – Не волнуйся, я о нём позабочусь. А насчёт разговора… Думаю, нам обоим есть, что рассказать друг другу.

Прекрасно понимая, что Марш имеет в виду посредничество между Кайлом и Картманом в лице себя и его, Твика, с вызовом спрашивает:

- А разве это не их личное дело?

- Так-то оно так, но, как оказалось, глупостей может натворить не только Картман, - горько произносит Стэн, глядя на валяющегося в его постели пьяницу. Когда до Твика доносятся странные звуки, наподобие «буэ-э», Стэн, спешно назначив время и место встречи, кладёт трубку и спешит по своим делам, а именно: уходу за Кайлом. Твик же, слушая гудки, неожиданно ловит себя на мысли о том, что впервые Стэн позвонил ему сам с просьбой о чём-то. Вспоминается Токен с его сообщением «Мне надо кое-что тебе рассказать. Это касается Крейга», и беспокойство нарастает в его душе с удвоенной силой.

- Стэ-эн, чувак, я так тебя люблююю. Что бы я без тебя делал?.. Ты такой охрененный… - бормочет Кайл в полудрёме, обнимая подушку своего лучшего друга и вдыхая знакомый с детства запах. Когда в его волосы привычным движением зарываются пальцы Марша, он довольно улыбается и засыпает.

- Охрененный, говоришь?..

Пальцы другой руки поспешно тянутся к переносице.

Дела хуже некуда.

Дата добавления: 2015-08-13