Читайте также:
|
|
В связи с жанровой спецификой «Тихого Дона», связанной с соединением эпического и трагического, в эпосе Шолохова возникает особый тип взаимосвязи между характером и обстоятельствами.
Литература реализма показала огромную власть обстоятельств, которые, по словам Энгельса, «окружают героев и заставляют их действовать». Недаром возникла в русской литературе ХIХ века знаменитая формула «среда заела», недаром так горька и печальна в этой литературе судьба бунтарей: будь то «горе уму» Чацкого, печоринское ощущение себя нищим, которому кладут камень в протянутую руку, и раскаяние Раскольникова, и петля Ставрогина, и безумие Ивана Карамазова, и участь «народных заступников», которых неизменно ждала «чахотка и Сибирь». Обыкновенный же человек, сформированный «средой» и не пытающийся против нее бунтовать, склонен снимать с себя ответственность и перекладывать ее на «жизнь».
Такой тип взаимосвязи характера и обстоятельств осуществляется и в мире «Тихого Дона» – по отношению к героям, плотно включенным в свою социальную среду и обладающим мировосприятием, определенным соответствующей идеологией. Таковы, к примеру, отец и сын Коршуновы, Мохов, Калмыков, Листницкий, с одной стороны, а с другой – Штокман, Кошевой, Котляров, а также такие попавшие в водоворот событий люди, как Петр Мелехов, Степан Астахов, Христоня, Прохор Зыков и многие другие. Их действия и жизненное поведение полностью детерминированы «обстоятельствами» и «средой». Тот же Листницкий все свои грехи, все неправедные и порой тревожащие совесть поступки (как связь с Аксиньей или невестой своего друга Ольгой Горчаковой, например) списывает на войну: раз могут убить в любой момент, то ему "всё можно".
Но по отношению к главному герою романа и другим персонажам, обладающим «величием характера и могуществом субъективности», или хотя бы некоторыми признаками, свойственными трагическому герою (таковы, например, Подтелков, Бунчук, Аксинья и некоторые другие), дело обстоит иначе.
Правда, даже и по отношению к таким героям в «Тихом Доне» ссылки на обстоятельства и на жизнь встречаются нередко. В начале войны Григорий рассказывает брату об убитом австрийце и говорит: «Я будто под мельничными жерновами побывал, перемяли меня и выплюнули… людей стравили… хуже бирюков стал народ. Злоба кругом... Меня совесть убивает. Зачем я энтого срубил? Хвораю через него… душой… Аль я виноват?
Вопрос вроде бы подразумевает ответ: нет, не виноват; война, жизнь виновата. «Свои, неписаные законы диктует людям жизнь», – говорит автор, рассказывая о связи Аксиньи с Листницким. «Жизнь силком толкнет тебя на какую-нибудь сторону», – говорит Изварин Григорию. И не раз как будто бы толкала: вспомните реакцию Григория на самосуд над пленными офицерами или сцену на майдане, когда «стена лиц» повернулась к Григорию, требуя от него присоединиться к большинству настроенного против революции казачества.
Когда началось Вешенское восстание, Григорий, примыкая к восставшим, тоже вспоминает «жизнь»: «Жизнь оказалась усмешливой, мудро-простой. За кусок хлеба, за делянку земли всегда боролись люди и будут бороться, пока светит им солнце, пока теплая сочится по жилам кровь». Но вот трагическая кульминация: бой, в котором Григорий в припадке неистовой ярости зарубил четырех матросов. После этого боя Григорий приезжает домой. Между ним и Натальей, которую мучают подозрения об измене мужа, происходит такой разговор:
"- Опять за старое берешься?
- Оставь, Наталья…
- За что же ты опять меня мучаешь?
-… Ну, трошки виноват перед тобой.
Она, жизня, Наташка, виноватит … Какая уж там совесть, когда вся жизня похитнулась.. Ты погоди! Дай мне сказать: у меня вот тут сосет и сосет… всё время… неправильный у жизни ход, и может, я в этом виноватый".
Как видим, в этом трагическом размышлении о самом главном, с одной стороны, – ссылка на обстоятельства, на «ход жизни», которые резко ломают человеческие судьбы. Ведь идет война – какое может быть еще более сильное воздействие обстоятельств жизни на отдельную судьбу? Но здесь же – с другой стороны – признание своей собственной, личной, непосредственной ответственности за происходящее и принятие вины не за конкретный свой поступок только, а за весь "ход жизни" на себя. «Жизнь виноватит», – но жизнь делается в том числе и своими собственными руками, стало быть, – «я виноватый!». И этот вывод Григорий делает часто, и чем дальше, тем больше звучит в сопоставлении "вины жизни" и "собственной вины" упор на свою ответственность за "диковинно и нехорошо сложившуюся жизнь".
Эта концепция человека, характера и обстоятельств, с одной стороны, выдвигает на первый план в художественной, жанровой системе «Тихого Дона» такие – трагедийные – элементы, как действие, поступок, выбор, вина, ответственность, в содержании и построении конфликта и сюжета, а с другой стороны, именно в этих элементах и связанных с ними других приемах (например, в способах психологического анализа – о чем речь ещё впереди) эта концепция человека, характера и обстоятельств, человека и мира и находит художественное осуществление в «Тихом Доне».
6. Жанровая форма «Тихого Дона»
Дата добавления: 2015-08-18; просмотров: 101 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Эпическое и трагическое в характере Григория Мелехова | | | Как эстетический эквивалент эпохи революции |