Глава шестая Старые Камни Волдинга

После того как Томми Даффин вырезал свою сви­рель, он стал уходить на реку, стоило ему почувст­вовать себя одиноким или растерянным, или заду­маться о судьбе деревни; и там брал несколько низких нот, словно свирель могла сказать ему то, что не сказал ветер, на что намекнула река и о чем не пожелала говорить миссис Тиченер; однако Томми старался играть тихо, чтобы его не услыша­ли и не спросили, чем это он занимается. Тихая песня свирели утешала его в неведении насчет всего того, из-за чего вибрировал вечерний воздух и как будто трепетал весь — от круга из старых камней наверху до самого подножия — глядевший на деревню Волд. Однако, утешая, мелодия не рас­крывала деревенскому парню смысл вечернего по­слания, из которого, как ни печально, он не мог прочитать ни слова. Так Томми мучил и утешал себя, но никому не рассказывал о своей свирели и старался потише дуть в нее, чтобы его никто не услышал. А потом случилось так, что на закате го­ра вновь позвала его.

Мистер Даффин курил возле камина, читая га­зету, а миссис Даффин беседовала с сыном. Из-за невозможности сбежать он сидел и ждал удобного случая, не в силах больше ни о чем думать, подоб­но тому, как запертый в хижине лесника дикий зверь мечтает о воле. Так как его матери предсто­яло кормить пса, Томми не мог отвести взгляд от минутной стрелки, которая никак не желала дви­гаться. Пока миссис Даффин сидела в гостиной, Томми не смел напомнить ей о собаке, но нако­нец она ушла, и Томми тоже покинул дом вместе с нею. В сумерках ему удалось улизнуть от нее, и он бросился на гору.

Во всех домах в деревне двери были открыты и звали порадоваться веселому убранству залитых светом комнат; но Томми было не до них, потому что его звало нечто куда более старое, чем электрический свет. В одном из открытых окон он уви­дел игравших в шахматы мужчин, однако шахма­ты не интересовали Томми так же, как не интере­совали его отца, разве что в любимых комиксах в качестве объекта для шуток о бесконечном время­препровождении. Дом, где играли в шахматы, сто­ял почти на краю деревни, а дальше в темноте поднималась гора.

Вскоре Томми был уже возле кустов шиповни­ка, которые, словно компания диких детей приро­ды, остановились недалеко от деревни, не желая идти дальше. Пока не желая; хотя, возможно, они заполонят ее после ухода людей. Томми уселся между кустами и стал смотреть вдаль. Тайна все еще чувствовалась, но не так близко и не так силь­но, как прежде. Тем не менее небо над головой, хотя почти скрытое деревьями, побуждало Томми идти на поиски того, что он жаждал найти. Итак, он поднялся с земли и отправился наверх, в лес­ную чащу; его вела тропинка, которую он едва различал, пока она не исчезла в густой тени тисов. Стало так темно, что Томми пришлось несколько раз зажигать спички; правда, ночи это как будто не нравилось, словно слабый огонек осквернял ее, и темнота наступала с утроенной силой, едва спички гасли, так что Томми перестал их жечь. Когда он ступил на вершину горы, тропинка по­явилась снова в свете звезд, проникавшем между ветками деревьев, и Томми зашагал вниз по скло­ну, обходя черные сосны. Едва ему показалось, что в лесной чаще не видно ни зги, как черные со­сны опять стали, отделяясь друг от друга, выступать из темноты. Когда же Томми приблизился к опушке леса, он увидел последний проблеск дня в западной части неба и огромные темные облака, после чего услыхал собачий лай, доносившийся из деревень. Ниже — в темноте — находились Ста­рые Камни Волдинга.

Томми спускался по склону, пока не увидел их: двенадцать камней, поставленных в круг, и один — тринадцатый, тяжелый и плоский — посе­редине. Молча Томми стоял между ними, тогда как наверху сверкали звезды и одна большая пла­нета. Похоже, тайна была готова поведать о себе и ответить на вопросы, которые не давали Томми покоя; но в это время вдалеке загорелся свет: фер­мер отправился с фонарем в коровник, разбудив по дороге гусей. Они загоготали и не успокаива­лись минуты три-четыре, а потом на Старые Кам­ни вновь опустилась тишина — на весь остаток ночи.

Камни больше не хотели говорить. Поняв это, Томми стал подниматься по склону к вершине. Он вновь вошел в лес и молча зашагал в темноте, слыша, как убегают с тропинки крошечные, мень­ше кроликов, существа. Когда же он стал спус­каться вниз со стороны Волдинга, то тут то там выступающие перевитые корни деревьев служили ему ступенями. Неожиданно вновь показались звезды и заросший травой и кустами шиповника склон. Томми устремил взгляд поверх долины, по­груженной во тьму и безмолвие, если не считать окон, подмигивающих таким же, как всё кругом, тихим горам, а на небесах светили звезды, следуя своими молчаливыми путями, столь же непо­нятными, как сам Космос, и Томми показалось, что он никогда не узнает тайну. Им завладела пе­чаль, и он взял в руки свирель, поднес ее, чтобы утешиться, к губам и выдул из нее, как никогда, ясно и громко мелодию, которая неожиданно явилась ему.

И мелодия стала ответом на все вопросы. То, что сказали ему чистые звуки, он ни за что не смог бы выразить словами; наверное, никто не смог бы. Но пока звучала музыка, пока эхо разносило ее по округе, Томми был спокоен, его не мучили вопро­сы, ибо он получил ответ, ничто не раздражало его и не мешало ему, все тайны, которые таились за горным перевалом, стали как будто близкими, понятными и дружественными, и он ощутил себя частью того сообщества, которому все ведомо о тихой ночи, о лесной чащобе, об откровениях лун­ного света и недомолвках тумана.

Когда мелодия стихла, вернулись прежние во­просы, тайна показалась Томми еще менее пости­жимой, чем прежде, и все вокруг вновь стало не­понятным. А ведь несколько мгновений назад ни один из вопросов, которые он мог бы задать но­чи, ни одна тайна, спрятанная во тьме, даже тай­на крошечных лапок, топочущих в шелестящей траве, не остались без ответа. И то, что это было и может быть опять, наполнило душу Томми ве­ликим покоем.

Что же это был за ответ? Томми сам не знал, по­нимая лишь, что получил его. Тихая ночь ничего не сказала. Над головой Томми промелькнула серебряная молния, упал метеорит. Светляки остава­лись на своих постах. Застрекотал кузнечик. Том­ми вновь поднес свирель к губам, и мелодия вновь ответила ему на все вопросы; однако ее ответ нель­зя было передать человеческими словами, так что, когда стихло эхо, Томми сам не мог сказать, каким образом несколько мгновений назад знал все тай­ны — от предназначения Старых Камней до тех чувств, что побуждают стрекотать кузнечика.

В деревне залаяли собаки и лаяли еще долго после того, как умолкла свирель. Мужчины отры­вались от газет или от карт и, ничего не понимая, полагали, что им что-то померещилось. Девушки тоже слышали свирель, но они верили своим ушам и знали, что она звучала на самом деле. Вот толь­ко они не задумывались о том, что звучало, и лишь вопросительно смотрели на своих матерей. Одна из девушек спросила: «Можно мне пойти к Мэри Меритон?» Другая сказала: «Я обещала навестить старую миссис Скеглэнд». Третья якобы побежала взглянуть, все ли в порядке с теленком.

И все, кому удалось сбежать из дома, отправи­лись в заросли шиповника и ежевики на поиски музыканта. В тот вечер они не нашли его. Томми убежал, опасаясь, как бы не узнали, что это он, ведь прежде он не вырезал ни одной свирели, вот и боялся, как бы его не засмеяли. Но в деревню он не вернулся, а пошел на северную сторону горы, чтобы не встретить никого из деревенских, если им придет в голову подняться на Волд. Так он по­пал на маленькую полянку, спрятавшуюся за вы­сокими зарослями и темную из-за нависших над ней ломоносов. Едва заметно поблескивала в тем­ноте белая тропинка. Томми остановился и снял ботинки, потому что его раздражал стук каблуков в вечерней тишине. С босыми ногами он сразу же почувствовал себя ближе к тайне, ключом к кото­рой была его свирель.

Полянка оказалась незнакомой, так как нахо­дилась в стороне от привычных дорог. Томми бес­шумно ступал по гладкому известняку вдоль высо­кой зеленой изгороди, и ему казалось, что он остался один на один с первозданной бессловес­ной ночью. Внезапно между ломоносами и как будто прямо над головой Томми, а на самом деле в верхнем этаже дома, который оказался всего в нескольких ярдах от полянки, зажгли свет. От не­ожиданности Томми остановился как вкопанный, всматриваясь в близкое окошко. Еще нестерпимей ему показалось его одиночество. Опять ночь суме­ла удивить его. Усевшись на высоком берегу реки, Томми поднес к губам свирель и потихоньку заиг­рал на ней. И тайна одинокого окошка открылась ему. Тогда он вернулся на полянку, вышел на от­крытое звездам место, потом на дорогу и по ней стал двигаться дальше в северном направлении, пока не встретил человека, который направлялся в долину, и решил по мосту перейти речку. Свои бо­тинки Томми все еще держал в руке, а свирель ле­жала у него в кармане. Утешенный и наконец-то успокоенный, Томми возвращался в деревню сов­сем не с той стороны, с какой покидал ее. А над ломоносами, за окном, которое светилось в ночи, девушка-служанка со странным и непонятным ей волнением вглядывалась в ночь. Полянка была ос­вещена льющимся из гостиной светом, потому что никто не позаботился зашторить окно. Значит, волнующая мелодия не могла доноситься оттуда. Старая миссис Эрлэнд читала в гостиной и тоже слышала мелодию или, по крайней мере, была почти уверена, что слышала ее. Она встала, подо­шла к окну и, выглянув наружу, сначала посмот­рела налево, потом направо. Не заметив ничего необычного, она позвонила в колокольчик, чтобы спросить Лайли, не слышала ли она что-нибудь. Ведь то, что услышала сама миссис Эрлэнд, если она действительно это слышала, было ни на что не похожим и, самое неприятное, звучало совсем близко. Однако еще прежде чем зазвонил коло­кольчик, Лайли выскользнула из дома, пробежала по двору, открыла калитку и оказалась на краю по­лянки. Когда же Томми босиком зашагал по доро­ге, она крадучись последовала за ним, потом так же крадучись проводила его до речки, сама не зная зачем, однако в песне свирели было что-то такое, из-за чего Лайли не могла поступить иначе.

Дата добавления: 2015-08-18