Глава третья СВИРЕЛЬ

— Я только что разговаривал с Даффинами, — со­общил викарий жене. — Непохоже, чтобы это был юный Томми.

— Так всегда бывает, — откликнулась миссис Анрел. — Люди делают то, чего от них не ждут.

— И то верно, — согласился викарий, размы­шляя о том, что в то или иное время происходило в его приходе.

Еще один день миновал, и сумерки сгустились над деревней и над долиной. В доме викария и во­круг дома было тихо, но это не останавливало стре­мительный бег мыслей священника, непродуктив­но кружившихся вокруг одного и того же: какой будет реакция епископа, и какие шаги он предпри­мет для восстановления покоя в приходе, в каких выражениях ответит на письмо.

Вечером викарий не пошел к Даффинам, по­считав корзинку недостаточным поводом для вто­рого визита в течение одного дня. Вместо этого он уселся под вечер в кресло возле своего дома и, ус­тремив ищущий взгляд на Волд, стал прислуши­ваться. Однако среди звуков, наполнявших золо­тистый воздух в ожидании колдовского вечера, не было ни одного, наводившего на мысль о незем­ном происхождении; из долины доносились кри­ки, едва различимое бормотание, далекий сереб­ристый смех; ну и, конечно же, лай собак, блеяние овец, крик петуха — что-то вроде забора, постав­ленного человеком между его домом и молчащими звездами. Так как мелодия звучала не каждый вечер, то, не слыша ее, Анрел не сомневался, что она никуда не делась и надо лишь дождаться сле­дующего вечера.

Наутро викарий был тревожно-молчалив. Не будучи воином по профессии, он приблизился, причем по собственной воле, к силам, которые ужасали его. Пусть не Томми Даффин играет по вечерам на волшебной свирели, все равно вика­рий понимал, что в долине, где была ферма Даф-финов, он окажется ближе к Волду, да еще в пуга­ющий его час.

— Вечером схожу к Даффинам и отнесу им корзинку, — сказал он жене.

— Я собираюсь к Скегландам, могу ее захва­тить.

— Нет. Мне не мешает пройтись.

Убедившись в твердости его намерения, мис­сис Анрел больше ничего не сказала. Жена вика­рия даже обрадовалась, что ее муж решил действо­вать; сколько бы она ни молчала, даже мысленно не умея облечь свои опасения в слова, она пони­мала, что мелодия, доносившаяся на закате с горы, была недоброй.

Не в силах дольше медлить, викарий отпра­вился в путь раньше, чем собирался, и пришел на ферму, когда солнце еще не достигло Волда. Даф­фин пригласил его в гостиную, где миссис Даф­фин, не отпуская от себя Томми, уже ждала гостя. Верно, его приметили издалека.

— Я принес корзинку, — сказал викарий, не делая попытки задержаться. Он знал, что может целиком положиться на миссис Даффин. Конеч­но же, она поинтересовалась насчет яиц. — Пре­восходные яйца, — ответил викарий, не уточняя, попробовал ли он хотя бы одно яйцо или съел уже все шесть.

От яиц перешли к курам, потом к уходу за ни­ми, потом к жизни вообще, и все это время Даф­фин простоял улыбаясь, а Томми, казалось, маял­ся из-за тесного белого воротничка и пребывания в четырех стенах. Усевшись, викарий вниматель­но слушал миссис Даффин, изредка вставляя ка­кое-нибудь замечание, как путешественник, при­вычный управляться с костром, подкладывает ветку именно туда, куда нужно. Беседа текла не прерываясь, а солнце тем временем приблизилось к Волду.

Томми начал ёрзать, выражая нетерпение. Че­рез некоторое время викарию, наблюдавшему за миссис Даффин, стало ясно, что она обратила внимание на ёрзанье сына. Тогда викарий встал, намереваясь раскланяться. Но миссис Даффин, которая любила посплетничать с викарием даже больше, чем с кем бы то ни было еще, в любом случае постаралась бы его задержать, тем более те­перь, может быть, с единственной целью — нака­зать Томми. Викарий сдался под двойным давле­нием, а солнце тем временем опускалось все ниже и ниже.

Теперь речь шла о луке: как его растить, как готовить, и стоит ли есть его сырым. Через какое-то время Томми перестал ерзать и словно переме­нился внешне. Он сидел с отрешенным видом, отчего лицо у него как будто сделалось тоньше, ще­ки побледнели, да глаза, заметил викарий, стали совершенно другими: они горели таким ненасыт­ным огнем, что салфеточка под головой юноши и черная софа, которую она украшала, неожиданно показались викарию нелепыми. «Очень похоже, что это он», — подумал викарий. Томми был сам на себя не похож.

— Полагаю, полезные свойства весеннего лу­ка, — сказал викарий, — важнее осуждения со­седей.

— Совершенно согласна с вами, сэр, — отозва­лась миссис Даффин, — однако мне всегда было немного боязно, ведь люди есть люди.

— И они любят осуждать, — не задумываясь о своих словах, произнес викарий. Томми Даффин сидел с отрешенным выражением лица, тогда как солнце уже коснулось вершины Волда, отчего ги­гантские тени шагнули в долину. То и дело левая рука Томми тянулась к пиджачному карману, но он пугливо отдергивал ее.

— Ах, знаете, — продолжала миссис Даф­фин, — я полагаю, если хочешь получить хорошие яйца, лучше всего разводить кохинхинок.

— Вы правы, — согласился викарий. Он чувст­вовал, что парень долго не выдержит и тогда его уже ничем не остановишь, поэтому задал вопрос, который мог попасть в цель, а мог и не попасть, но все же был лучше, чем ничего. — Что за сви­рель у тебя в кармане?

Юноша побелел.

— Нет никакой свирели.

- Ну же, Томми, покажи мистеру Анрелу, что у тебя там, — вмешалась миссис Даффин.

Воцарилось молчание. Томми замер. На его ли­це появилось угрожающее выражение, и Анрел по­думал, что он будет до последнего защищать свой карман. Не произнеся больше ни слова в сгущаю­щихся сумерках и не меняя выражения лица, Том­ми вытащил что-то из кармана.

— Что это, дорогой? — спросила его мать. Из-за потемневшей дубовой мебели в комнате

казалось темнее, чем должно было быть сразу по­сле захода солнца.

— Поди ж ты, на такой играют Панч и Джу­ди, — сказал Даффин. — Где ты?..

Он умолк, заметив, как изменилось лицо Анрела. Ужасная догадка осенила викария, который, вопреки здравому смыслу, проговорил вслух:

— Настоящая свирель Пана.

Дата добавления: 2015-08-18