Повседневная жизнь в Херакхане

Дни текли один за другим сплошной чередой. Я был так сконцентрирован на своих глубинных внутренних процессах, что совсем не интересовался внешними вещами. Мои основные задания: служба в храме и работа по переноске камней не оставляли времени для каких-то других занятий.

Живя в пирамиде, я постоянно ощущал мощный поток энергии, направленный снизу вверх. Иногда терялось чувство времени, пространства и собственной личности, так что приходилось делать огромное усилие, чтобы вернутся к реальности. Два раза, выглянув из своей пирамиды в сторону реки, я становился свидетелем библейской сцены: Иисус, окруженный сидящими на траве людьми, говорил о Царстве Божьем. Я не в состоянии был определить, что это - плод моего воображения или реальные события. Потом вдруг сознание переключалось, и эта картина уступала место привычному виду: в южном направлении простиралась речная долина, Гаутама Ганга текла ручейками среди камней, напротив стоял увенчанный куполом храм старого Херакхан-Бабы. Я не исключал возможности, что мой ум может таким образом реагировать на утомительный распорядок дня, изнурительную работу, постоянную изматывающую жару, недосыпание, и не предавал особенного значения этим явлениям.

Однажды мне стало плохо, поднялась температура, все тело болело. Я пошел в главный храм, нашел там одну йогиню и попросил ее сделать мне джарра. Это особая форма терапии, способность к которой Бабаджи даровал некоторым людям. Они лечат, повторяя особую молитву и одновременно водя пучком павлиньих перьев по всему телу. После нескольких минут этой процедуры я почувствовал себя намного лучше.

У Шастриджи было много детей, и, чтобы он мог подрабатывать, Бабаджи разрешил ему гадать по руке и предсказывать будущее. В подарок от Бабаджи он получил также маленький серебряный медальончик, который всегда висел на его правой кисти. Благодаря этому медальончику Шастриджи имел дар ясновидения. Однажды я нашел его в храме и попросил дать ответы на некоторые вопросы личного характера. Мы уселись на полу друг против друга. Он пристально смотрел мне в глаза пару минут, а потом начал разглядывать линии на ладонях. Сперва Шастриджи рассказал о моем прошлом. Я был удивлен тем, что он совершенно точно описал события, которые, казалось, никому не были известны. Затем он рассказал кое-что о моем детстве, например, об удивительных откровениях и видениях, бывших в пяти- и одиннадцатилетнем возрасте. Рассказал он и о том, что в прошлой жизни я был учеником Бабаджи в течение семи лет, и что Бабаджи сейчас меня призвал для возобновления этой связи и продолжения ученичества.

Потом, несколько секунд посмотрев на свой медальончик, Шастриджи начал говорить о будущем. Он сказал, что придет время, и я буду знать, чем именно должен служить Бабаджи, в чем заключается моя дхарма. В связи с этим, говорил он, у меня будут два дома, куда будут приходить люди, чтобы я их учил. Потом я ему задал несколько личных вопросов, и он на них ответил. Поклонившись ему, я удалился, чтобы побыстрее записать все, что услышал, так как информации было много, и я боялся, что-нибудь забыть или перепутать. В основном, Шастриджи нарисовал благоприятную картину моей прошлой и будущей жизни, но я не особо верил в предсказания и вскоре обо всем забыл. Недавно, найдя листочек с записями, сделанными после этой встречи, я понял, что все сбылось именно так, как он это мне предсказывал.

Как-то раз я пришел на утренний даршан в печальном и подавленном настроении. Той ночью я видел во сне своих детей и проснулся с чувством острой тоски по ним. Мне не хотелось после совершения пранама находиться среди людей, сидеть перед Бабаджи и петь бхаджаны. Сначала я решил уйти, но, завернув за угол, присел там, чтобы, оставаясь в одиночестве, все-таки послушать песнопения. Я сам не видел этого, но мне потом рассказали, что минуту спустя к Бабаджи подошла женщина с младенцем на руках и совершила свой пранам. Бабаджи взял у нее ребенка, пошел за угол, где сидел я, молча положил его мне на колени и вернулся на свое место. Конечно же, Бабаджи знал о моей тоске по детям и таким образом дал утешение. Я был растроган, но, одновременно, понял, что это великий урок. На Пути нет своей личной жизни, нет своих детей, нет ничего своего, все в руках Всевышнего. Я понял, что не следует печалиться, что все дети — мои дети, и что ко всем людям независимо от возраста и пола следует относиться с той же любовью и заботой, какую я проявляю к своим сыновьям. Вскоре после этого пришла мать ребенка и забрала его. К тому времени моя печаль полностью исчезла Ее место заняли глубокое спокойствие и благодарность к Бабаджи за любовь и заботу, которые он проявляет ко мне. Я увидел, что Бабаджи учит меня быть таким, как он сам: знать, что происходит в каждом человеке, каждому служить, помогать расти и преодолевать трудности.

В Индии принято приходить на даршан к своему Гуру с каким-либо подарком: цветами, угощением, тканью, одеждой (не будучи новой, вещь не подносится), предметом и т. п. Во время этого процесса Бабаджи своими поступками, жестами, интонацией давал уроки каждому, кто к нему подходил. Он видел все: почему человек принес именно такой подарок, что он надеялся за это получить, какие мысли крутятся у него в голове, как он оценивает присутствующих, какое впечатление сам старается произвести. При внимательном рассмотрении оказывалось, что даршан был временем интенсивнейшей учебы.

Бабаджи по-детски восхищался самыми простыми вещами, если они дарились с чистым сердцем. Люди приносили ему все на свете: золотые и серебряные украшения, часы, дорогие, изысканные вещи соседствовали с самыми скромными подарками. Он все принимал, не придавая какого-либо значения стоимости подношения. Однажды кто-то принес ему заводную игрушку, которая умела хохотать. Потянешь за веревочку и, когда отпускаешь, плюшевая фигурка начинает громко смеяться. Это было очень заразительно, и Бабаджи часто заводил ее, а мы все безудержно хохотали вместе с ней. Потом он подарил эту игрушку одному ученику, и мы еще долго развлекались ею, пока она не сломалась. Однажды один человек принес Бабаджи дорогие золотые часы, а он отдал их ребенку, который стал с ними играть и вскоре уронил в грязь. Этот мужчина был очень расстроен. Иногда Бабаджи отказывался принять чей-то подарок, и дарящий сперва чувствовал себя униженным или оскорбленным, но вскоре понимал, какую ошибку совершил, стараясь перехитрить Бабаджи или делая подношение с нечистыми намерениями. Таким людям нужен был урок, чтобы выработать правильное отношение к учителю и устранить гордыню или самолюбие.

Первое время я всегда приносил на даршан пакетик конфет, которые продавались в ашрамской лавке. Бабаджи открывал пакетик и после совершения пранама давал мне в руку несколько конфет, а остальные раздавал другим. Когда учитель дает какое-либо угощение, это считается прасадом — священной пищей, ее обязательно нужно съедать самому или делиться с кем-то. Так как я не сладкоежка, то вскоре устал от такого количества конфет и делился со всеми. Потом мне пришло в голову дарить Бабаджи кокосы, которые можно было приобрести в чайной. Так я и стал делать: в течение нескольких недель два раза в день приносил ему кокос. Бабаджи принимал его, клал на пол около своего стула и больше не кормил меня конфетами. Потом мне стало любопытно, что с этими кокосами происходит в дальнейшем? Придя с очередным кокосом на следующий даршан, я во время пранама мысленно оставил у ног Бабаджи свой вопрос, затем встал и сел на место. Бабаджи убедился, что я на него смотрю, взял только что подаренный кокос, подошел к своему личному хавану, открыл крышку и бросил его туда. Было приятно узнать, что мои подарки становятся частью приношений, которые он каждое утро бросает в огонь во время хавана.

Бабаджи прекрасно умел во время общения проявить и продемонстрировать человеку те его эмоции, которые ему мешают, которые он скрывает или с которыми не справляется. Эмоции считаются препятствием на пути к освобождению, их нужно преодолевать. Бабаджи часто давал знать о своем недовольстве кем-либо очень простым способом: не обращал на него внимания. Это было особенно тяжким наказанием для женщин, которые легко влюблялись в Бабаджи и жаждали видеть признаки ответного чувства с его стороны. Часто я видел женщин, рыдающих из-за того, что во время даршана он равнодушно отвернулся, хотя до того тепло их приветствовал и всячески ими восхищался. Мужчины тоже жаждали его расположения, но обычно не демонстрировали так явно своих переживаний. Во время даршана атмосфера была насыщена сильными эмоциями: радостью, ожиданием, сомнениями, разочарованиями, обидами. Некоторые готовы были порхать от радости, в то время как другие с тяжелым сердцем спрашивали себя: «Что я не так сделал? Чего я не понимаю?» Очень тонко и умело Бабаджи в каждом возбуждал переживание, направленное на осмысление и перестройку себя.

В ашраме были люди, которым Бабаджи поручал общественную работу, связанную с благоустройством, администрированием, поддержанием дисциплины, порядка, гигиены и т. п. Между ними тоже бывали ссоры, вызванные обидами и ревностью, которые могли перерасти в неприязнь. Мне рассказывали, что когда Бабаджи уезжал ненадолго из ашрама, то могло дойти чуть ли не до драки. Но для новичков эти ашрамиты были авторитетами, к которым можно было обращаться со всеми личными вопросами или бытовыми проблемами. Кто-то не знал, что запрещается пользоваться туалетной бумагой, и приходилось его инструктировать, как подмываться, других нужно было научить есть руками, иных — как сидеть в храме, чтобы не нарушать традиций. Так как у новичков всегда было множество вопросов духовного порядка вообще и относительно индусской традиции в частности, всегда были люди, ответственные за всеобщую просветительскую работу.

Хар Говинд Баба был ашрамским врачом и, кроме того, отвечал за музыкальное сопровождение на фисгармонии во время пения бхаджан и киртан. Также в его обязанности входило обучение новичков мелодиям и текстам песнопений. Бабаджи требовал, чтобы все ашрамиты знали их.

Гаура Дейви была секретарем, и к ней надо было обращаться, чтобы получить доступ к Бабаджи. Если она считала возможным его потревожить, то шла выяснять, примет ли он. Она также занималась личной перепиской Бабаджи и следила за его вещами.

Радхе Шьям был ответственным лицом в конторе, и ему приходилось решать административные проблемы, связанные с повседневным функционированием ашрама.

Лок Натх в основном заведовал общим распорядком и карма-йогой, будил людей в четыре часа утра и отправлял их на реку умываться, следил, чтобы все новички выходили на работу. Он был одним из Ган, личных слуг Бабаджи, и Бабаджи часто вызывал его для выполнения особых поручений.

К Шила Дейви обращались, в основном, женщины по вопросам гигиены, диеты и с разными недугами.

Рам Дасс был также одним из личных слуг Бабаджи, но часто занимался подготовкой и проведением обрядов.

Джеймал отвечал за водопровод в ашраме и занимался ремонтом тысячи мелких неисправностей.

Свамиджи был для многих духовным наставником и вдохновителем.

Но самым любимым и близким всем человеком в ашраме был Гар Хари.

Были и другие, которых я не всех знаю, так как некоторые во время моего пребывания в Херакхане находились в других местах.

Из всех удивительных и просветленных мужчин и женщин, которых Бабаджи выбрал себе в помощники, Мунирадж выделялся, как самый близкий его ученик. Его имя означает «царь молчания», но он был не столь молчаливым, сколь неуязвимым, скромным, смиренным, одинаково мягким и услужливым со всеми. Он был примером для каждого и олицетворением настоящего ученика. Мунирадж жил в Халдвани, где занимался оптовой торговлей зерновыми, но часто бывал в ашраме и, конечно, присутствовал на всех праздниках. Можно сказать, что он был правой рукой Бабаджи, и именно он стал руководителем ашрама и самаджа после ухода Учителя.

Первый раз я встретил Мунираджа в Халдвани, когда ехал в Херакхан. Я получил его координаты в Дели, когда Бабаджи разрешил мне приехать в ашрам. Мунирадж радушно принял меня, и через два дня мы с ним сели в грузовик, везший припасы и людей на праздник в Херакхан. Когда, три с половиной месяца спустя, я уезжал из Херакхана, Мунирадж также сидел рядом со мной в кузове грузовика. Многие люди, которые не знали Бабаджи в его последнем воплощении, считают Мунираджа своим гуру, как Бабаджи того и хотел. У меня к нему огромная симпатия и уважение.

За время пребывания в ашраме я познакомился со многими учениками, людьми из разных стран мира, в том числе со многими индусами, и все они стали членами моей духовной семьи. Есть и такие, с которыми я не знаком лично, но, тем не менее, чувствую родство. Быть учеником Бабаджи означает быть членом его семьи. Все, кого он позвал к себе, — мои братья и сестры.

Глава 12

Дата добавления: 2015-08-18