Поцелуй меня

Как целуется Оле? Сладостно и нежно? Покусывает?

Чутко ли он улавливает твои реакции, перенимая их и делая оттого бесподобными?

Захватывает ли он так мощно и властно, что не остается ничего больше, как покориться, не дыша?

Проникает языком?

Целует ли, возбуждая тебя несколькими легкими быстрыми по- целуями подряд?

Любит ли он блеснуть тем, насколько искусен, когда его язык ласкает и дразнит твои губы?

Размыкает ли он губы, чуть дыша и покоряясь, или они становятся упругими и требовательными, когда приливает кровь?

Наслаждается ли он поцелуем и всё, или это всегда начало пре- людии?

Запускает ли он одну руку в твои волосы, удерживает ли твое лицо или голову, в то время как другой рукой…

Стонет ли он, погружаясь в твои губы, или ловит ртом воздух, отпуская тебя…

Сжимает ли он, толкая вверх и изгибаясь всем телом, или, за- хватив твою руку, прижимает ее к напряженно наливающемуся…

Ой, это уже не про поцелуй…

Я хочу целовать Оле Тойво и чтобы он целовал меня».

Среди тех записей, на которые Фрея не знала, как раз- умно реагировать, была датированная февралем прош- лого года. Слива Мэй*. Под этим именем на Портале по- явилась та, кто создала в разделе #offtop тему «Это неспра- ведливо».

Казалось бы, повторяемостью этой темы, сконцентри- рованной и обсуждаемой как проблемы в каждом конкрет- ном случае на Портале, это письмо насколько предполага- ло вызвать «обычное» внимание, то есть просто рабочее внимание ОТ и остальных, настолько не должно было стать чем-то особо значимым. И, тем не менее, на этот раз все произошло как раз особо.

* Слива Мэй Хуа является одним из самых известных образов в китайской живописи и поэзии. Она известна благодаря своему раннему февральскому цветению. В горах она часто цветёт под снегом, тем самым символизируя стойкость и силу всего прекрасного. Дабы подчеркнуть женственность образа, ветки сливы Мэй пересекают в форме иероглифа «женщина» ዪ. Слива Мэй – крайне глубокий, яркий и в то же время мистический символ во всей китай- ской культуре.

В тексте речь не шла о каких-то остро социальных – хотя кто назовет не остро социальным именно то, о чем шла речь – не о политических, не о философско-этических ве- щах – хотя каждое такое «не», пожалуй, тут же опрокидыва- ет само себя, ясно показывая, насколько то, что было напи- сано, остро социально и, если обсуждается, то никак иначе, как только философски и этически.

Текст был такой:

«Он признавал мои лучшие стороны. Восхищался талан- тами, разделял ценности, которые разделяю я. Высказывал отношение, иногда отличавшее меня от других людей моего пола. И ушел, как только я захотела ребенка. Зная, что я не из тех, кому легко найти того, от кого забеременеть, он об- рек меня на годы безрезультатных поисков и желаний. Кому это не нужно, у тех все получается. У кого это могло бы быть просто потому, что все для этого есть – и в жизни, и в душе – обречены не понимать, почему именно с ними такое проис- ходит. Это несправедливо».

ОТ написал ей.

Дорогая Слива Мэй,

Löysin Vedana hyvin houkutteleva. Se ilo minua tutkimaan sitä tarkemmin.

Свободны ли вы в пятницу вечером?

Скопировав непонятную строку, Фрея перевела ее в электронном словаре: «Ведана* вашего существа тронула до глубины и взволновала меня. С упоением я бы вошел в нее, откликаясь на зов с отрадой».

Через неделю Слива Мэй написала в продолжение.

«Я как подснежник. Как подснежник. Тычусь в снег, укрывший меня от убийственного холода. Это только ка- жется снаружи, что снег холоден. Для кого-то да. Но для цветка, который он накрыл, он один может быть исполнен

* Ведана (пали. vedanā IAST, санскр. वेदना, vedanā IAST; кит. упр. ཷ, пи- ньинь: shòu) – чистые чувства, ощущения без эмоций, опознание, когнитив- ная обработка, апперцепция.

жаром нежности. Особенно, когда солнце пропитывает его насквозь».

Еще через две недели он ответил:

За поворотом ограды скрывается ветка Сливы Мэй В ознобе и одиночестве цветет она

Уже отступили снега вдали Поведал мне ее аромат.

И еще через неделю:

⍞㞷㎡Ⱙ

⭅ᱵ㏄᫓

Благородный снег провожает Зиму Богоугодная Мэй встречает Весну.

Вот тебе и лицо, вызывающее смех, возбуждение, ото- ропь, дрожь, инсинуации и скандалы.

Не удивительно и удивительно, как все не сходится. И в то же время, как сходится ни по одному из допустимых правил.

Непостижимо.

XXVII. Это баранки? –

Это и есть баранки

Фрея ждала этой весны почти с тем же пронизываю- щим, захватывающим и сложным волнением, что и в год, когда мир встречал 450-летний юбилей Шекспира. Будучи продюсером театра «Серебряный меридиан» в Саутворке на Блэкфрайерс-Лейн, в буквальном смысле начавшего вто- рую жизнь после обновления с литературно-драматургиче- ской истории, главным действующим лицом которой был Великий Бард, она встретила и запомнила апрель 2014 года и весь последовавший сезон не просто как человек театра. Торжества во славу Уильяма Шекcпира стали неотделимы-

ми и неразрывно связанными со всеми предшествовавши- ми и последовавшими фактами ее собственной биографии. Не как стороннего наблюдателя, но как непосредственного участника. В тот год «Серебряный меридиан» играл «Зим- нюю сказку», «Цимбелина», «Двенадцатую ночь» и «Бурю». Потом настало время работы над фильмом по книге Джи- ма, другими пьесами и новыми идеями. В этом сезоне «Се- ребряный меридиан» ставил «Гамлета».

За ним Джим планировал выпустить еще две пьесы. Но «Гамлет» занимал теперь все внимание Фреи. Обладая мощной энергией, деятельным характером, сильной во- лей, настойчивостью и упорством и нетерпеливостью к промедлению, Фрея вот уже несколько месяцев предпри- нимала все возможное, чтобы помедлить с предстоящими репетициями. И причиной тому было беспокоившее ее убеждение, что найденный ими вариант прочтения глав- ной пьесы главного драматурга мира неточен. Джеймсу тоже. Он чувствовал, что работа, если не стоит на месте, то циркулирует замкнутыми кругами, и что вот-вот напря- жение и затянутость подготовительной работы перевесят воодушевление и энтузиазм, прорвавшиеся из самого за- мысла, как только он был озвучен, что время вдохновения и интерес исполнителей будет упущен и растрачен. Это тревожило его.

Камень преткновения поддался и сдвинулся с мертвой точки, а поток постепенно вновь начал набирать энергию и скорость, когда помощь пришла, как это часто бывает, из совершенно неожиданного источника. Предположить, что сложится так, не смог бы даже специалист по лабирин- там.

Камень преткновения, замкнутые круги.

Тогда они впервые обсуждали костюмы к спектаклю

«Гамлет».

Массируя висок, подперев голову, Фрея сидела на терра- се и выводила на чистом листе круги с объемными краями. Они напоминали то ли бейглы, то ли пончики, то ли кольца детской пирамидки, то ли крепости, когда она рисовала их поверхность твердой насколько, что она казалась камени- стой.

«Разбухшей каменной баранкой в воде Венеция плыла...»*

Вдруг Фрея резко вскочила и, схватив листок, стреми- тельно вошла с террасы в дом.

– Джим!

Она знала, что он в библиотеке, но молчать не было сил.

– Джим! Джим!

Он встал из-за стола.

– Что случилось?

– Ничего. То есть все сразу. Я знаю, как это сделать.

– Что?

– Прозрение Гамлета. Прозревание. Его взгляд. Просве- чивание. Если ты скажешь, что ты не это имел в виду, я не знаю...

– Да ты скажи сначала...

– Смотри.

Она отдала ему свой рисунок.

– Представь себе, что каждая окружность – это личность.

У нас – персонаж трагедии.

– Человек?

– Да. Существует его серединное – свободная дышащая точка, которая, не ограничивай человек себя жесткими, непреодолимыми им самим эгоцентрированными установ- лениями, является точкой его полной свободы. Граница – поверхность, наполняемая из эгоистичных целей, даже эго- центричных – формальные результаты бытия, которые за- меняют душу бездушием – такой бейгл с начинкой – и ино- гда эта начинка бывает очень объемной. Представь, что это пресловутое своекорыстие...

– Солипсизм**.

* Б. Пастернак, «Венеция».

** Солипси  зм (от лат. solus – «единственный» и лат. ipse – «сам») – ради- кальная философская позиция в рамках философии субъективного идеализма, характеризующаяся признанием собственного индивидуального сознания в ка- честве единственной и несомненной реальности и отрицанием объективной реальности окружающего мира. Иногда этот термин употребляется в этиче- ском смысле как крайний эгоцентризм.

– Да. А теперь послушай – «Разбухшей каменной баран- кой в воде Венеция плыла...»

– Баранкой?

– Это такой твердый бейгл.

– Так…

– То есть вот эта плотность, если хочешь, плоть этого явления, образ личности как окружности, в центре кото- рой есть ресурс для наполнения по выбору, либо для пусто- ты тоже по выбору. В зависимости от поведения и выбора личности меняют фактуру. Она может быть питательной и тонкой, воздушной, наполненной воздухом внутреннего ре- сурса. И она же может становиться черствой. И становится. И может очерстветь, даже окаменеть. Стать каменной. И тогда уж точно никакой внутренний ресурс одного не ус- лышит внутренний ресурс другого.

– Так.

– Всякий конфликт – а наивысшая точка всякой челове- ческой проблематики и трагичности – это конфликтность, от самого масштабного до самого бытового мелкого смыс- ла, столкновение, расстыковка, несоприкосновение, болез- ненное соприкосновение – это и есть болезнь мира. Это и есть взаимодействие краев этих «баранок».

Джим кивнул.

– В сущности, вся история – это история борьбы. Иначе откуда бы взяться истории? Иначе – вот уже единомыслие и все хорошо. А история – тот момент, когда что-то с чем-то вступает в противоречие и борется.

– Именно. Это с ними и происходит. Они стукаются, бьются, ломаясь и ломая друг друга, или просто проскаль- зывают мимо друг друга. Тогда как соединение может про- изойти только двумя способами одновременно: смягчением оболочки и соприкосновением. Как слияние – соприкосно- вением того свободного пространства, которое есть в каж- дом. Я сейчас объясню, к чему я веду, и причем тут Венеция. Теперь посмотри вот это.

Фрея протянула ему еще один лист с распечатанной на нем репродукцией натюрморта. На сером фоне на плоской бежевой поверхности перед зрителем предстояла компози- ция из занимавших нижний и центральный план картины

шести, видимо, копченых рыб, лежащих на коричневых листьях, напоминавших виноградные, двух бутылок – полу- прозрачной, низкой и толстой и темной с изогнутым гор- лышком, пустого стакана и подвешенных над столом двух связок круглых баранок. Они были нанизаны на бичевки, и по-разному парили в воздухе, закрепленные как бы выше уровня верхней границы картины. Та, что была слева, оче- видно, висела на одном креплении, представляя собой зам- кнутый круг. Румяные и аппетитные баранки по внутренней и внешней окружности были обведены синим. К краям гир- лянды плотная прорисовка вдруг исчезала, оставляя только контуры. Справа нить выглядела так, точно нарушала все за- коны физики. Закрепленная только одним концом за преде- лами правого верхнего угла, она, прямая, тянулась к связке, висящей слева, и точно «выпадала» из нее. Ее первое коль- цо выходило между двумя баранками – из закольцованного множества левой связки, открывая череду тех, которые тя- нулись в правый верхний угол одно за другим, постепенно превращаясь в неразделенную спираль.

– Это баранки?

– Это и есть баранки.

Джим всматривался внимательно.

– А представь себе, что вот эти круги – в итоге и есть го- род. Государство. В пределе – мир. «Разбухшей каменной ба- ранкой в воде Венеция плыла...»

– Эльсинор?

– Да!

– И как ты их самих видишь?

– Костюмы должны состоять из двух слоев по принци- пу одежды эпохи – верхнего плотного и нательного. При этом представь себе верхний сшитым из легкой дышащей шелковистой ткани, но по виду такой – и пусть мастера возь- мутся за это – чтобы одежды смотрелись, как каменные. Как скалы, как руины, как старая кладка. Или как более-менее новая, недавняя, еще не покрывшаяся мхами и трещинами. Как части самой крепости – этой самой «тюрьмы» Дании, дворца и крепости, такие окаменевшие и каменеющие вет- ви и плоды самого Эльсинора.

– Предположим. А на теле?

– Нательные одежды – с одной стороны, светлые рубаш- ки – по традиции, как положено, с другой, они должны быть похожи на плоть и такого вида, где символически, цветом и очертаниями рисунка будет изображена суть самой лич- ности.

– Допустим.

– Всех, кроме Офелии. Она должна остаться совершен- но нагой. В своей первозданности.

– Допустим.

– Тогда в момент, когда каждый вступает в пространство диалога с Гамлетом, он так или иначе освобождается от сво- их верхних одежд.

– На одинаковом расстоянии от него?

– Нет, зависит от мизансцены. Причем и снимать их с себя они должны по-разному в соответствии с характером и моторикой каждого. Клавдий и Полоний – как бы освобож- даясь от душащих ремней и петель, друзья – просто сбрасы- вая куртки, как это бывает с дороги, Офелия – по-девичьи кокетливо в естественности своего кокетства поначалу и потом уже бесконтрольно, свободно, пройдя границу от своих земных бытийственных пут к иномирному состоя- нию. Гертруда – просто входя к себе в покои, и так далее. При этом они должны надевать их каждый раз, когда от Гамлета уходят, и не снимать, оставаться в своих загородках и защи- тах в диалогах друг с другом.

– То есть только в контакте с ним с них сходит «чешуя»,

«шелуха»?

– Для каждого свое. Чешуя, шелуха, защиты, маски, себя- любие, глухота, слепота, алчность, лицемерие, ложные на- слоения, вынужденные наслоения. Все, что начинает про- низывать и растапливать его взгляд.

– Сканирующий взгляд.

– Просвечивающий. Насквозь.

Джим задумался, представляя себе работу костюмов в действии.

Фрея продолжала.

– Тогда мы не зависим от технологии. Если понадобится воспроизвести спектакль на наскоро собранных подмост- ках, допустим, как в шекспировское время – мы поступим,

как он – создавая спецэффект подручными средствами. Все те же материалы, ткань и нити. И мастерство портного. Ко- стюмера. И осветителя.

Позже она нашла записи обсуждений после прочтения комментария Оле Тойво, где он подробно расписал прием с костюмами и его значение.

– В такие моменты я не могу не спросить – что было раньше, курица или яйцо?

Фрея протянула мужу лист с распечатанным транскрип- том беседы.

Джим прочел.

Это был транскрипт семинара «Герменевтика и феноме- нализм».

Дата добавления: 2015-08-18