Глава 1. Марк поёжился от холода, чего с ним не случалось уже очень давно.

Марк поёжился от холода, чего с ним не случалось уже очень давно.

Он только что проснулся; первые лучи рассветного солнца проникали сквозь щели между брёвнами, из которых была сложена их хижина. Марк почти никогда не пользовался одеялом. Сделанное из шкуры гигантского лося, которого он убил сам всего два месяца назад, одеяло было предметом его гордости, но укрывался он только потому, что под одеялом было уютно, а вовсе не ради тепла. Ведь они жили в мире, испепелённом жаром. Однако сегодня Марк ощутил прохладу утреннего воздуха, проникшего сквозь те же щели, что и свет. Может, это признак перемен? Он натянул шкуру до подбородка и лёг на спину, с наслаждением зевая во весь рот.

Алек ещё спал на своей койке у другой стены хижины, в каких-то четырёх футах от Марка, и громоподобно храпел. Это был мужчина уже в летах; суровый, закалённый бывший солдат, он улыбался крайне редко. А когда улыбался, то это по большей части происходило по причине раскатистого бурчанья в его животе. Но сердце у Алека было золотое. После целого года, когда они все вместе — Алек, Лана, Трина и прочие — боролись за выживание, Марк больше не боялся старого медведя. И в доказательство этого парень наклонился, подхватил с пола башмак и швырнул его в соседа. Башмак ударил того в плечо.

Алек взревел и сел на койке — годы воинской службы приучили его просыпаться мгновенно.

— Что за... — заорал солдат, но Марк оборвал его, кинув второй башмак — тот угодил Алеку в грудь.

— Ты, кусок крысиной печёнки, — холодно сказал Алек. Он даже не уклонился от повторной атаки, лишь смотрел на Марка сощуренными глазами. Правда, в этих глазах явственно сверкала искорка юмора. — Жить надоело? А ну выкладывай, почему ты меня будишь таким вот образом? Да постарайся, чтобы причина была веской!

— Гм-м-м... — протянул Марк, почёсывая подбородок — так напряжённо он думал. Затем щёлкнул пальцами: — Во, точно! Надо же было как-то заставить тебя замолчать! Серьёзно, мужик, хорошо б тебе приучиться спать на боку, что ли. Так храпеть вредно. Ещё задохнёшься, чего доброго.

Алек побурчал, пофырчал, сполз с койки и начал одеваться, непрерывно ворча себе под нос что-то неразборчивое, но в этом потоке временами вполне отчётливо проскакивало: «да что б мне ни в жизнь...», «лучше б...» и «целый год, как проклятый...». Больше Марк ничего не уразумел, но это не важно — суть и так понятна.

— Да ладно тебе, сержант, — сказал Марк, понимая, что вот теперь точно повис на волоске. Алек уволился из вооружённых сил уже давно и очень, очень, ОЧЕНЬ не любил это прозвище. Когда Землю поразили солнечные вспышки, он работал на министерство обороны по контракту как гражданский. — Да если бы мы не вытаскивали тебя из передряг чуть ли не каждый день, ты вряд ли бы вообще добрался до этой расчудесной деревни! Как насчёт обняться и помириться?

Алек натянул через голову рубаху и взглянул на развалившегося на койке Марка. Кустистые брови старого солдата сомкнулись на переносице, словно две мохнатые гусеницы, собирающиеся спариться.

— Вот нравишься ты мне, парень, и всё. Жалко было бы закопать тебя на шесть футов в землю. — Он съездил Марку по уху — это был самый большой знак привязанности, который старый солдат когда-либо ему выказывал.

Солдат. Может, прошло и много времени, но Марку всё равно нравилось думать об этом человеке как о солдате. Это почему-то вселяло в него уверенность. Так он чувствовал себя в большей безопасности.

Алек протопал к выходу из хижины навстречу новому дню. Марк улыбнулся настоящей, искренней улыбкой — наконец это стало немного более привычным после целого года бегства от смертей и ужаса, в результате которого они оказались здесь, на западе Северной Каролины, высоко в Аппалачах. Юноша решил вопреки всему отодвинуть в сторону то плохое, что случилось в прошлом, и насладиться славным днём. Вопреки всему.

А это значило, что нужно ввести Трину в эту радужную картинку прежде, чем часы отсчитают следующие десять минут. Марк торопливо оделся и выскочил за дверь.

* * *

Он нашёл её у ручья, в одном из тех тихих мест, куда она обычно уходила, чтобы почитать. Во время своих скитаний они как-то наткнулись на старую библиотеку и унесли с собой несколько книг. Эта девушка просто обожала читать, и сейчас навёрстывала упущенное за все те месяцы, когда им приходилось думать только о том, как бы остаться в живых, и когда на мили вокруг не было видно ни одной книги. Электронные читалки, насколько понимал Марк, пошли прахом, поджарившись вместе со всеми прочими электронными приборами. Трина читала теперь старомодные бумажные книги.

Прогулка подействовала на Марка как обычно — отрезвляюще. С каждым шагом его решение несмотря ни на что провести отличный день слабело. Вид беспорядочного скопления бревенчатых домов и хижин, среди которых попадались даже землянки, столь непохожего на величественный метрополис, в котором он когда-то жил, сделал своё дело. Торопливо шагая по узким, забитым народом проулкам и вьющимся между строениями тропинкам, юноша не мог не вспоминать о прекрасных временах в большом городе, когда жизнь била ключом и была полна заманчивых обещаний; всё в мире было тогда доступно и близко — лишь протяни руку. А он тогда этого даже не понимал.

Он шёл мимо толп истощённых, грязных людей, которые, казалось, находились на грани смерти. В нём поднималась волна жалости к ним, однако не настолько сильная, как то отвращение, которое он испытывал при мысли, что выглядит ничуть не лучше их. Чтобы не умереть с голоду, им хватало пищи, добытой из разрушенных поселений и на охоте в лесу; иногда им также подкидывали припасы из Эшвила — но продукты приходилось строго нормировать. При взгляде на любого обитателя деревни становилось ясно, что люди недоедают. А грязь... Ну что ж, живя в лесу, приходится смиряться с тем, что ходишь чумазый, хоть целыми днями не вылезай из речки.

Над головой простиралось голубое небо с легчайшим оттенком оранжевого — будто оно подгорело. Такой цвет атмосфера приобрела после опаливших Землю солнечных вспышек. С той поры прошло уже больше года, и всё равно — в воздухе словно висел тончайший туманный занавес; наверно, он будет теперь вечно служить напоминанием о катастрофе. Кто знает, станет ли жизнь такой же, какой была когда-то. Прохлада, которая разбудила Марка, только подразнила и ушла — он весь вспотел, температура становилась всё выше по мере того, как жестокий диск солнца поднимался над поросшими редколесьем горами.

Но не всё было так плохо. Выйдя за пределы поселения и вступив под сень леса, можно было заметить множество хороших признаков. Выросли новые деревья, ожили старые, белки шныряли между почерневших сосновых иголок, кругом зеленели ростки и бутоны. Он даже увидел вдали что-то похожее на оранжевый цветок и чуть было не поддался искушению сходить и сорвать его для Трины, но не посмел, зная, что она отругает его на чём свет стоит — нельзя мешать лесу оправляться от ран! Может, несмотря ни на что, день всё равно будет удачным? Они сумели пережить самое страшное бедствие в известной истории человечества. Так, может, дела теперь пойдут как надо?

Он быстро шёл по крутому склону горы и совсем запыхался, когда добрался до места, в котором любила прятаться Трина. Она предпочитала ходить сюда по утрам, когда шансы встретить здесь кого-то ещё были невысоки. Марк остановился, спрятался за деревом и залюбовался ею. Она, конечно, слышала, как он подошёл, но не подала виду — чему он был несказанно рад.

Какая же она красивая! Девушка сидела, прислонясь к громадному гранитному монолиту — так и казалось, будто его специально поместил здесь некий великан-декоратор — и держала на коленях книгу. Она перевернула страницу, её зелёные глаза заскользили по строчкам. На Трине была чёрная футболка, поношенные джинсы и кроссовки, которым на вид было не меньше ста лет. Она словно бы осталась в том мире, который существовал до всеобщего пожара.

Марк всегда испытывал такое чувство, что она с ним только потому, что так сложились обстоятельства. Почти все, кого она раньше знала, погибли; остался только он — жалкий обрывок той жизни, который она и подобрала, потому что альтернатива остаться в полном одиночестве была ещё хуже. Но он не возражал — он играл свою роль и даже считал себя счастливцем. Конечно, ему повезло — что бы он делал без Трины?

— Эта книга много бы выиграла, если бы за мной не увязывался какой-то жуткий тип каждый раз, когда я за неё принимаюсь.

Трина проговорила это без малейшего намёка на улыбку, затем перевернула страницу и продолжила чтение.

— Это всего лишь я, — сказал Марк. Вот так всегда — при ней он через раз умудряется ляпнуть какую-нибудь глупость?

Он вышел из-за дерева.

Она засмеялась и наконец подняла на него глаза.

— Ну наконец-то! Я тут с самого рассвета сижу, уже чуть сама с собой не разговариваю!

Он плюхнулся на землю рядом с ней. Их объятие было крепким и жарким и полным радужной надежды, которую он почувствовал, когда проснулся утром.

Марк отодвинулся, чтобы взглянуть на неё. К его лицу словно приклеилась глуповатая улыбка, но ему на это было наплевать.

— Знаешь что? — сказал он.

— Что?

— Сегодня будет прекрасный, чудесный день!

Трина улыбнулась, а ручей продолжал свой бесконечный бег, как будто людские слова ничего для него не значили.

Дата добавления: 2015-08-18