Априоризм. Созерцание и рассудок

Прежде чем приступить к изложению учения Канта о познании, следует сделать следующую оговорку: читать его труды не легко, для этого требуются и время, и не малая затрата умственных усилий. Объясняется это, по крайней мере, двумя обстоятельствами. Во-первых, философия Канта полна про­ти­во­речий, что не может не затруднять ее усвоение. Во-вторых, в своих со­чи­не­ниях он использует большое число таких терминов, которые были хорошо известны ученым и философам — современникам Канта, но которые далеко не всегда доступны нашим современникам, не имеющим специального философского образования. К тому же Кант, как правило, интерпретировал эти понятия не традиционно. Поэтому надо, не торопясь, их освоить, без чего невозможно ни разобраться в кантовской философской системе, ни уяснить всю ее глубину и историческую значимость. По ходу изложения понятия, употреблявшиеся Кантом и впервые вводимые в текст лекции, будут вы­де­ляться курсивом.

Нельзя сказать, что до Канта философы вообще не интересовались во­про­сами гносеологии. Напротив, пожалуй, не сыщешь ни одного философа, ко­торый в той или иной мере не анализировал бы эти проблемы. Однако трудности и противоречия в объяснении процесса познания оставались. Философы, стоявшие на позиции эмпиризма, основой познания считали чувст­вен­ные данные, полученные в результате воздействия предметного мира на органы чувств человека. Что же касается мышления, то его задачу они видели в том, чтобы обобщать сходные свойства и признаки единичных объектов, данных в ощущениях, и затем выразить и закрепить их в понятиях. Возникала довольно странная ситуация: с одной стороны, философы — про­све­тители высоко превозносили разум, а с другой, принижали его роль и значимость, фактически отрицая за ним функцию получения нового знания. «В разуме нет ничего, чего не было бы в чувствах», — писал английский философ Локк. Такая установка противоречила бурно развивавшемуся в XVIII веке естествознанию. Физика, теоретическая механика и математика опе­ри­ро­вали идеализированными объектами, которых нет в объективном мире.

Эмпирикам противостояли рационалисты, которые, хотя и не отрицали значения опытного знания, все же решающую роль отводили деятельности разума. Но и они попадали в тупиковую ситуацию, поскольку не могли объ­яс­нить, откуда черпает разум материал для создания теоретических моделей. Приходилось либо допустить, что человеку изначально присущи некие врож­денные идеи, либо, как это предлагал Декарт, путем дедукции строить науч­ное здание, исходя из простейших, самоочевидных истин.

Таким образом, вопрос о том, каким образом возникает единство чувст­венного и рационального познания, оставался открытым, и именно его под­вер­гает анализу Кант в первой из трех своих «Критик». Познание он упо­доб­ляет двум стволам дерева, корни которого уходят куда-то вглубь земли. Тем самым Кант признает тот факт, что в познании присутствуют как опыт, так и мышление. Но далее Кант предлагает принципиально новое решение проб­ле­мы. Чтобы раскрыть единство и роль чувств и мышления в познании, надо исследовать познавательные возможности субъекта.

Это был решительный поворот в сторону от сложившихся философских традиций. Все философы до Канта изучали, каким образом объект воз­дейст­вует на субъект. При таком подходе только объект обладал активностью, а субъект лишь пассивно воспринимал и отражал в ощущениях воздействие извне. Более того, активность субъекта представлялась как нечто от­ри­ца­тель­ное. Его вмешательство способно лишь исказить картину. В этом смысле субъект и объект всегда антагонисты. Кант решительно отверг такое по­ни­ма­ние субъекта и впервые в философии обстоятельно проанализировал формы и способы творческой активности субъекта. Знание — это вовсе не зеркальное отражение объекта, как это представлялось метафизическому мышлению, а результат активной творческой работы рассудка и разума.

Сразу же оговоримся, выдвинув идею активности субъекта, Кант не рас­крыл ее в полном объеме: активный субъект у Канта — это познающий, мыслящий субъект. Кант далек от исследования практики, как высшей формы активности субъекта. И, тем не менее, сама идея активности субъекта была гениальной идеей, и ее влияние на развитие философской науки трудно переоценить. В дальнейшем проблема деятельности стала одной из цент­раль­ных не только в философии, но и в психологии, а также ряде смежных наук о человеке и его сознании.

Исходная позиция Канта материалистическая: он признает существование мира вещей вне человеческого сознания. Их он называет «вещами в себе». Это первое, типично кантовское понятие, с которым мы встречаемся, и ко­то­рое надлежит запомнить. Почему Кант присваивает материальным вещам именно такое наименование, станет ясным чуть позже, а пока просто за­фик­си­руем его в своей памяти.

Кант выступает с критикой как рационалистов, так и сенсуалистов, и критика эта справедлива. Прежде всего, он решительно отвергает су­щест­во­ва­ние врожденных идей. Кроме того, возражая Декарту, Кант заявляет, что простота и ясность суждений не являются доказательством их истинности, и потому такие суждения не могут стать последним основанием научной де­дукции. Что же касается эмпириков, то, принимая их исходный тезис, Кант не соглашается с их крайне упрощенным истолкованием познавательного процесса, как пассивного отражения объекта в сознании субъекта. Тем и другим он противопоставляет свою, как он ее именовал, транс­цен­ден­таль­ную критику или, что то же самое, трансцендентальную философию. Стоит отметить, что этот труднопроизносимый термин употреблялся в философии задолго до Канта. Его применяли по отношению к тем знаниям, которые были уже накоплены индивидом и оказывали воздействие на его восприятие объекта. Кант наполняет его иным содержанием: для него транс­цен­ден­тальная критика — это учение о содержащихся в сознании доопытных формах мышления.

Итак, по Канту, вне и независимо от сознания существует материальный мир, или мир вещей. Последние воздействуя на наши органы чувств, яв­ля­ют­ся причиной и источником ощущений и восприятий. Однако при этом не существует никакой зеркальности, наоборот, сознание всегда имеет дело не с копиями вещей, а с явлениями, что далеко не то же самое. Кант различает и даже противопоставляет существующую вещь и явление, т.е. то, какой она воспроизводится в нашем сознании, а точнее сказать, творится, созидается им. Как же осуществляется, с точки зрения Канта, этот сложный творческий акт?

В структуру сознания каждого индивида входят определенные, устойчивые формы, посредством которых осуществляется организация материала, по­лу­чен­ного эмпирическим путем, т.е. через ощущения. Эти формы априорны, что в переводе с греческого означает: доопытны. Иначе говоря, они существуют в сознании в силу его особой структуры, до всякого опыта и представляют собою чистые формы, посредством которых рассудок определенным образом упорядочивает чувственные данные. Образно говоря, это особые инст­ру­мен­ты, с помощью которых субъект обрабатывает имеющийся у него материал, с той лишь существенной разницей, что и инструменты, и материал в данном случае имеют не материальную, а идеальную природу.

Чрезвычайно важно иметь в виду, что априорные формы, в отличие от врожденных идей, бессодержательны, они — только присущий мыслящему субъекту способ логической обработки материала. Содержанием же сознания являются данные, полученные посредством ощущений. Кант многократно повторял, что без признания внешнего мира, воздействующего на наши ор­га­ны чувств, нельзя ни понять, ни объяснить происхождение знания. Возможно, длительное занятие естественными науками укрепляло уверенность Канта в справедливости этого тезиса.

Вместе с тем, Кант прекрасно понимал, что знания могут считаться научными только тогда, когда они имеют всеобщий и необходимый характер. На уровне чувственного познания мы имеем дело с единичным и случайным. Никакое обилие собранных воедино фактов не способно дать знания закона, отличить необходимость от случайности. На этом основании английский философ Юм утверждал, что закон вообще недоступен сознанию, поскольку оно имеет дело лишь с единичными фактами. Долгое время люди возводили в ранг закона свое многолетнее наблюдение типа: все лебеди белые. Но первый же черный лебедь показал, что их наблюдение вовсе не является законом. Исходя из этого, Юм предлагал вообще отказаться от понятия «закон» и ограничиться лишь обобщением эмпирических наблюдений, не пре­тен­дую­щем на всеобщность и необходимость. Всем известно, — писал Юм, что вода в чайнике, поставленном на огонь, закипает. Но ведь это только многократно повторенный факт, который не может быть приравнен к закону. Поэтому не следует удивляться, если вода однажды не закипит, а замерзнет. Разумеется, Юм доводил свои рассуждения до крайности, почти до абсурда. Но это был лишь способ наиболее наглядного выражения верной мысли: эмпирические знания не способны раскрыть закономерность в природе.

Кант соглашается с рассуждениями Юма об ограниченности чувственного познания. Не случайно современники даже называли его немецким Юмом. Однако выводов Юма Кант не принял. На базе априоризма он совершенно по-иному подошел к трактовке уже первой ступени познания, которая, по его терминологии, носит название чувственного созерцания. В отличие от всех своих предшественников, Кант считал, что уже на этой ступени отсутствует, так сказать, чистое не обремененное мышлением отражение предметного мира. В сознании изначально присутствуют априорные категории, которые вносят определенный порядок в поток ощущений. Такой постановкой во­проса Кант буквально взорвал старое представление о познании: сначала ощущения, а потом на их основе деятельность мышления. Ощущение — вовсе не простой, изолированный от мышления акт отражения. Благодаря наличию априорных категориальных форм, объективный мир воссоздается в сознании сквозь призму именно этих форм, т.е. субъективно.

Априорными формами чувственного созерцания являются пространство и время. Это означает, что в сознании субъекта данные ощущений вос­про­из­во­дят­ся не хаотично, а в преобразованном и организованном виде про­стран­ст­вен­ных и временных отношений. Таким образом, Кант решает казавшейся тупиковой проблему связи двух «стволов» древа познания, объединяя их в единый процесс активной творческой деятельности сознания по производству знания.

Но вместе с тем, он и сам оказался в плену противоречий. Ха­рак­те­рис­тика форм сознания как априорных и субъективных, неизбежно вела к выводу, который и был сделан Кантом: вещи, такими, как они существуют вне нашего сознании, отличны от наших представлений о них, сущность этих вещей принципиально непознаваема. Они всегда остаются для нас «вещами в себе». Попытка соединить несоединимое: материалистическую исходную по­сыл­ку — признание объективного существования мира вещей, с субъ­ек­тивно-идеалистическим истолкованием форм сознания, привела Канта к агностицизму, т.е. выводу о непознаваемости мира. Трансцендентальная философия являет собою пример дуализма (от латинского duo, что значит — два), поскольку в ней присутствуют в качестве независимых друг от друга начал материя и субъективные априорные формы сознания.

Помимо априорных форм созерцания, Кант выделяет также еще и ап­ри­ор­ные формы рассудка, а именно: группу категорий, посредством которых сознание организует и систематизирует эмпирические данные. Категории рассудка дают возможность проанализировать эти данные под углом зрения закономерности, связи, соотношения единства и множества и т.д. Тем самым знание становится всеобщим и необходимым, т.е. теоретическим или научным в собственном смысле слова. В общей сложности Кант называет 12 категорий: закон, необходимость, случайность, сущность, явление, мно­жест­во, цельность, причина, следствие, реальность, отрицание и другие. Все они, подобно категориям созерцания, принадлежат сознанию, и не должны рас­смат­ри­ваться как отражение в мышлении свойств и отношений природных объектов. Существуя независимо от человека и воздействуя на него, эти объекты остаются «вещами в себе» и не могут превратиться в познанную нами «вещь для нас». «Законы, — пишет Кант, — существуют не в явлениях а только в отношении к субъекту, которому явления присущи, поскольку он обладает рассудком, точно так же, как явления существуют не сами по себе, а только в отношении к тому же существу поскольку оно имеет чувства» [12, c.213].

С позиций априоризма Кант решает главный для него вопрос: как воз­мож­ны синтетические, т.е. выходящие за пределы чувственности и дающие новое знания, суждения a priori? Ответ на него он формулирует на базе трех основных видов знания: математики, естествознания и метафизики. (Термин этот во времена Канта употреблялся как тождественный философии).

В основе математики лежат «чистые», что на языке Канта означало независимые от опыта и предшествующие ему, формы чувственного со­зер­цания, каковыми, как уже было сказано, являются пространство и время. Осуществляя логический анализ этих форм, математика оперирует понятиями идеальной геометрической фигуры, идеальной точки, идеальной линии, а так­же упорядочивает, т.е. выстраивает систему закономерных связей и от­но­ше­ний между ними. На базе другой формы созерцания, каковой является время, функционирует наука о цифрах, арифметика. С ее помощью становится возможным логико-математическое описание процессов.

В теоретическом естествознании условием возможности синтетических суждений a priori является наличие доопытных категорий рассудка, о ко­то­рых шла речь чуть раньше. Чтобы возникло подлинное теоретическое знание, обладающее признаками всеобщности и необходимости, необходим синтез чувственных знаний и априорных категорий. А поскольку последние из­вле­че­ны не из опыта, а являются «чистыми» формами рассудка, постольку и естественные науки, подобно математике, не содержат объективных знаний о предметах природы. «Вещь в себе» и в данном случае остается не­по­зна­ваемой. Что же касается возможностей и границ метафизики, то о них мы скажем чуть позже в разделе о практическом разуме.

Сейчас же обратимся к еще одной проблеме, поставленной Кантом, а именно: каким образом возникают и какую роль выполняют понятия, фик­сирующие общие признаки предметов? Дело в том, что с помощью и при посредстве априорных категорий мир предстает в сознании субъекта упо­ря­доченным и закономерным. Но остается пока без ответа вопрос о том, каковы те «кирпичики», которые участвуют в этом закономерном процессе. Ведь не может же существовать закон сам по себе, без таких «кирпичиков» он, как мы уже знаем, только чистая бессодержательная форма. Не годятся на эту роль и ощущения, в которых воспроизводятся только единичные предметы. Следовательно, между ощущениями и априорными категориями должно быть некое промежуточное звено. Такое промежуточное звено Кант усматривает в «чувственных понятиях».

«Чувственное понятие» не следует путать с образом единичного предмета. Это — не образ, а обобщенное представление о множестве объектов, которым присущ тот или иной общий признак, зафиксированный в понятии. Прос­тей­шими чувственными понятиями являются, например, такие, как дом, лошадь, собака и т.п. Примером более сложных чувственных понятий могут служить те, которыми пользуется геометрия: окружность, треугольник, линия, точка и т.д. Огромное множество такого рода понятий как раз и образует тот ма­те­риал, те «кирпичики», из которых мыслящий субъект творит все мироздание. Творит, разумеется, не в реальном мире, а в собственной голове.

Чувственные понятия (Кант употребляет, как тождественный, также тер­мин «чувственные представления») возникают спонтанно как продукт при­су­щей сознанию способности к «продуктивному воображению». По смыслу, это нечто близкое к интуиции. Продуктивному воображению Кант придавал очень большое значение, хотя и предупреждал, что конкретный механизм его действия остается тайной. Впрочем, надо признаться, что и об интуиции мы пока еще тоже мало знаем, и многое в ее деятельности остается загадкой до сего времени.

Итак, чувственные понятия, или представления рождаются благодаря на­ли­чию воображения. Но, и это весьма существенно, воображение не есть пустая фантазия, оно действует не произвольно, а на основе транс­цен­ден­тальных схем. Схема — это метод, правило построения чувственного понятия, и потому Кант называл их монограммами чистой способности воображения. Возникает естественный вопрос: откуда берутся эти схемы? Ответ Канта соответствует логике его философии. Схемы, как и категории, трансцендентальны, т.е. выведены не из опыта, а существуют в сознании вместе с самим сознанием, из чего следует, что в основе чувственного по­ня­тия лежит не образ предмета, а схема. «Только благодаря схеме и сообразно ей становятся возможными образы», — писал Кант. [12, c.223].

Не трудно понять, что введение Кантом в теорию познания учения о схемах усилило присущий его философии крен в сторону субъективного идеа­лизма. Но вместе с тем в этом учении есть и определенное рациональное содержание. Попробуем его выявить.

Философы докантовского периода, стоявшие на позициях сенсуализма, обосновывали и развивали идею вторичности, зависимости сознания от объ­ек­тив­ного мира. Признавая связь ощущений и мышления, они, однако, со­сре­до­то­чивали внимание преимущественно только на одной стороне этой связи, тогда как взаимодействие по самой своей сути предполагает воздействие друг на друга обеих сторон. Этот пробел как раз и восполнил Кант, раскрыв осо­бую роль понятий в познании и даже его ориентации в бесконечном раз­но­об­разии единичных вещей.

Начнем с примера. В мире существуют миллионы и миллионы домов, больших и маленьких, низеньких и высотных, деревянных и кирпичных, зачастую разительно отличающихся друг от друга по своей архитектуре. Но почему при всем этом видимом многообразии мы безошибочно говорим, глядя на каждого из них: «Это строение — дом»? Потому, — отвеча­ет Кант, — что в нашем сознании присутствует понятие дома, не конкретного дома, а дома вообще. В природе такового не существует, его нельзя никаким образом увидеть, это лишь абстракция, чувственное понятие, продукт про­дук­тивного воображения. Но именно эта абстракция ориентирует и направляет наше зрение, заставляя выделять ту группу предметов, которая соответствует понятию «дом». Более того, мы можем различить разнообразие только при условии знания общего. Поэтому, чем более развита в человеке способность продуктивного воображения, чем обширнее его понятийный запас, тем шире горизонт его видения мира.

Архитектор способен увидеть в городских или сельских строениях многое из того, мимо чего проходит человек, не владеющий богатством определений понятия. С этой мыслью созвучно высказывание Энгельса, что глаз орла видит дальше человеческого глаза, однако не замечает и десятой доли из того, что видит человек. В этом и только в этом плане мы можем говорить о первичности понятий по отношению к ощущениям. Рассматриваемые в плане отражения, понятия вторичны и зависимы от внешнего мира. Именно это обстоятельство и фиксировали философы до Канта. Но, будучи вы­ра­бо­тан­ными и закрепленными в памяти человечества, понятия становятся ведущей силой познания и главным условием ориентации человека в бесконечно раз­но­об­разном предметном мире.

Добавим к этому, что кантовская теория продуктивного воображения вплотную подводила и к еще одной очень важной идее. В форме чувственных понятий человек, по Канту, творил свой идеальный мир. Отсюда оставался лишь один шаг до раскрытия такой особенности человеческой деятельности, которая изо всех живых существ присуща только человеку: идеальный план деятельности по созданию объекта предшествует самой деятельности. Как образно написал Маркс, самый плохой архитектор отличается от пчелы тем, что прежде чем строить здание на практике, он создает его в своей голове.

Именно к этому и подводит нас Кант, отвечая на вопрос о роли понятий и способах их применения. Правда, ответ этот был облечен в весьма сложную форму априоризма и признания трансцендентального характера схем и спо­соб­ности сознания к продуктивному воображению. Замкнутость анализа на изолированном от общества индивиде не позволила Канту раскрыть об­щест­венную природу познания, вследствие чего, понятия рассматриваются им только как продукт активности индивидуального сознания. Раскрыть и ис­сле­довать общественную природу сознания, а также роль практики в познании еще предстояло в дальнейшем. Философия Канта лишь подводила к по­ста­нов­ке и решению этих проблем.

По тем же причинам движущую силу познания Кант усматривал в при­су­щем субъекту стремлении к постоянному расширению пространства знания. Ограничив активность субъекта сферой сознания и исключив из своего ана­ли­за практически — преобразующую деятельность, Кант пришел к выводу, что источник развития знаний лежит в самом индивиде, точнее в его сознании, которому присущи вечная неудовлетворенность достигнутым и стремление к овладению новыми вершинами на бесконечном пути познания.

Собственной внутренней целью познания Кант считал переход от раз­роз­ненного множества явлений к единству, т.е. обнаружение единой основы многообразия. Вообще говоря, эта проблема была извечной в философии, достаточно вспомнить первых древнегреческих философов, положивших на­ча­ло поискам субстанции. Понятие субстанции со временем стало главным понятием онтологии. Но, как мы знаем, Кант отверг онтологию и свел фи­ло­со­фию к гносеологии, что однако не удержало его от решения вопроса о том, что следует считать основой многообразия. Речь, разумеется, могла идти не о единстве объективного мира, и даже не о его отражении в сознании, а только о единстве субъективного мира, спроектированного рассудком и разумом. Мир вне нашего сознания непознаваем, он «вещь в себе», а потому и по­ста­нов­ка вопроса о субстанции, обусловливающей единство «вещей в себе», попросту не корректна и не продуктивна.

Исходя из этого, Кант полагает, что единство следует искать в самом познающем субъекте, а именно в его самосознании. Человек обладает спо­собностью к рефлексии, т.е. обращению сознания не во вне, а внутрь самого себя, Таким образом он может уяснить свои особенности и ха­рак­тер­ные признаки. Если затем мысленно выбрасывать из самосознания один признак за другим, то в пределе в самосознании останется только одно непреложное: Я ЕСТЬ. Не правда ли, это напоминает декартовскую исходную аксиому: «Cogito ergo sum» — «Мыслю, значит существую». Но для Декарта эта самоочевидная истина была доказательством существования духовной суб­станции, не сводимой к материи. Кантовское же «Я есть» — это предельный акт самосознания, сопровождающий любой познавательный акт всегда тож­дест­венного самому себе субъекта. Самосознание субъекта, сведенное к по­след­нему основанию — Я есть, рассматривается Кантом как основа единства вообще. Кант называет его трансцендентальным единством апперцепции (самосознания).

А теперь, после изложения основных положений кантовской гносеологии, сделаем краткое обобщение и попробуем ответить на вопрос, каковы заслуги Канта и в чем состоит историческая ограниченность разработанной им тео­рии познания.

Прежде всего, как это уже не раз отмечалось по ходу изложения, Кант положил начало исследованию активности субъекта. И хотя активную дея­тель­ность он ограничил процессом мышления, тем не менее, это стало на­ча­лом конца традиционного представления о пассивном отражении объекта в сознании субъекта. Все крупнейшие философы после Канта так или иначе исходили из этой идеи и по-своему развивали ее.

Далее. Признавая, как и большинство философов его времени, взаимную связь чувственности и мышления, Кант совершенно по-новому истолковал существо этой связи. Введя понятие априорных форм, Кант, по сути дела, при­близился к решению вопроса о функциях и значении общих понятий в по­зна­вательном процессе. После работ Канта эта проблем стала одной из цент­ральных в философии и уйти от нее было уже невозможно.

А теперь об априоризме — основе основ трансцендентальной критики. Именно в нем наиболее наглядно видны как сильные, так и слабые и стороны кантианства. Введение понятия априорных форм позволило Канту пре­одо­леть, хотя и не до конца, метафизический (в смысле антидиалектики) подход к объяснению познавательного процесса и приступить к исследованию ка­те­го­риального строя мышления. Однако ответа на вопрос о происхождении априорных форм Кант не дал, точнее сказать, предлагаемое им решение едва ли можно признать удовлетворительным. Кант, собственно, ничего и не объ­яс­няет, а лишь констатирует факт наличия априорных форм, ибо такова, по его мнению, природа сознания.

Методологической основой такой трактовки является рассмотрение Кан­том познающего индивида вне исторического и общественного контекста. Для него это субъект вообще, субъект как таковой. Именно эта замкнутость анализ на абстрактном субъекте определяла и направление ис­сле­до­ва­тель­ско­го поиска, ограничивая его внутренним миром индивида.

И все же даже при таком подходе Кант сумел высказать гениальную до­гад­ку. Априорные категории, хотя и являются достоянием субъекта, тем не ме­нее, имеют надиндивидуальный характер, что обусловливает возможность все­общности знания. Идея надиндивидуальности форм вплотную подводила к пониманию их как результата истории культуры, в которую включен об­щест­венный человек и которую он усваивает вместе с языком, а затем развивает и преумножает. Кант такого вывода не сделал. Он был прав, если поз­во­ли­тель­но так выразиться, лишь на половину. Каждый индивид, действительно, не вырабатывает категории мышления самостоятельно. Он наследует их как член социума. Их носителем является не особая структура индивидуального со­знания, а конкретно-историческое общество. Но этот тезис принадлежит уже не Канту, а Гегелю, для которого категории не только результат развития абсолютной идеи, но и ступени развития человеческой культуры. При всем различии трактовок, обоих философов все же объединяет признание над­ин­ди­ви­дуальности форм мышления. Не будем забывать, что у истоков этой идеи стоял Кант.

Не следует с порога отбрасывать и кантовскую «вещь в себе». И дело здесь не только в том, что, как настойчиво повторял Кант, без существования вещей вне сознания и их воздействия на органы чувств человека познание не­воз­мож­но. Наиболее интересным представляется осуществленное Кантом раз­гра­ничение объекта и наших знаний о нем. Мы можем сколь угодно много и подробно говорить об объекте и его свойствах, но мы фактически всегда излагаем при этом ни что иное, как наши представления о нем, выработанные в тот или иной период времени. На вопрос о том, что такое Луна или Космос, люди в разные века давали самые различные ответы. Так каковы же они сами по себе, и имеем ли мы право отождествлять наши знания об объекте с самим объектом? Ответ очевиден: нет, не имеем. Наше отношение к объекту опо­сре­до­вано знаниями определенной эпохи. В известном смысле, мы живем в ми­ре, сотворенном нашим сознанием. Кантовская «вещь в себе» фиксирует как раз именно это обстоятельство. И тут трудно не согласиться с Кантом.

Однако в трансцендентальной философии нетождественность объекта и знания доведена до абсолютного разрыва. «Вещь в себе» принципиально не­познаваема. Методологической основой агностицизма, к которому пришел Кант, являются, во-первых, метафизика (антидиалектика) и, во-вторых, взгляд на практику, как такого рода деятельность, которая не имеет никакого от­но­ше­ния к познанию. Следует оговориться, в философии Канта имеют место некоторые весьма интересные диалектические пассажи. Но, к сожалению, не они составляют основу кантовской теории. Диалектика, как теория и все­об­щий метод познания, не нашла отражения и применения в трудах Канта. Исторически это вполне объяснимо: в естественных науках господствующее место принадлежало механике, конкретного материала, связанного с про­цес­са­ми развития, было крайне мало. Поэтому и в философии господствующее место принадлежало метафизике. Кант в этом отношении был сыном своего времени.

Выдвинув глубокую идею, суть которой в том, что наши знания об объекте не совпадают с самим объектом, существующим вне нашего сознания, Кант не смог раскрыть диалектики абсолютного и относительного в знаниях субъекта. Теоретическое описание предмета исторически меняется, и оно, дейст­ви­тель­но, никогда не достигает абсолютного совпадения с ним. В этом и только в этом смысле «вещь в себе» непознаваема, а точнее — она не может быть познана до конца, наши знания всегда беднее, чем совокупность свойств и связей исследуемого объекта. Но в этих относительных знаниях содержится момент абсолютной истины, вследствие чего они носят объективный ха­рак­тер, хотя наличие в них субъективности и относительности неизбежно. Подтверждением тому является практика, в процессе которой субъект всту­па­ет в непосредственную материальную связь с объектом. Именно поэтому практика может подтвердить истинность наших знаний или опровергнуть их.

Исключив практику из гносеологии, не проанализировав ее роли в ракурсе теории познания, Кант фактически снял и проблему истины. Кантовский субъект всегда ограничен рамками собственного сознания, вследствие чего ему не дано сопоставить продукт сознания с объективным миром. Поэтому в качестве единственным критерием истины у него оказываются логические нормы, нарушение которых порождает заблуждение.

Прорыв от замкнутого на самом себе кантовском субъекте к миру ма­те­ри­аль­ных вещей, не только познаваемых, но и реально преобразуемых, совершил Маркс, введя практику в теорию познания. И это тоже был, используя слова Канта, переворот, равный коперниковскому.

Дата добавления: 2015-08-05