Герменевтика действия

Довольно привычно говорить о герменевтике как науке (или

искусстве) толкования текстов (Шлейермахер, Дильтей, Гадамер,

Рикёр), но по отношению к активности человека прямой перенос

метода истолкования требует дополнительного обоснования. Для

начала необходимо показать, что саму человеческую деятельность

можно рассматривать как текст. Когда же это будет сделано, то нам

необходимо еще обсудить проблему достоверности знаний,

получаемых в герменевтическом исследовании. Речь идет о том,

насколько точно текст отсылает нас к тому предметному

содержанию, на который стремился указать автор. Эта точность

зависит от трех моментов: во-первых, от того, насколько хорошо

автору удалось подобрать необходимые средства выражения, во-

вторых, от разрешающей способности языка и, в-третьих, от

способности читателя реконструировать замысел автора. В случае

с таким

видом текста, которым является поведение человека, прихо-

дится иметь дело с поэтапным толкованием: поведение фик-

сируется (подвергаясь первой редукции) и/или описывается

(толкуется, а значит и упрощается), затем оценивается экс-

пертами (еще раз интерпретируется), и в завершение автор

исследования делает некоторые заключения (снова толкует).

В общем, это соответствует привычному ходу научного или

прикладного исследования (в практической работе эта схема

нередко изменяется). В герменевтическом исследовании этот

момент постоянной трансформации содержания в результате

проводимых процедур относится на счет субъективности за-

нятых в исследовании людей и стремится учесть эти иска-

жения, понять их как источник важных сведений о самом

поведении человека. Делается это не путем снижения

степени субъективизма людей, а через признание его

полноправным фактором исследования. В результате

складывается некоторый перечень требований, которые могут

быть предъявлены к тексту (стимульному материалу),

толкователю (испытуемому или эксперту), а также к языку, на

котором должны быть изложены результаты интерпретации

такого текста как поведение. В этом порядке они и будут

обсуждены ниже.

1.2.1. Действие как текст

То, что каждый акт общения можно рассматривать как

сообщение, звучит тривиально в свете коммуникативных

теорий общения. Все, что касается речи (речевого

высказывания как текста, включенного в контекст

целостного сообщения), практически сразу может быть

подвергнуто традиционным приемам интерпретации текста-

Иначе обстоит дело с невербальным сообщением — нужно

еще доказать, что к нему можно применять те же

исследовательские инструменты.

Обоснование адекватности герменевтического подхода к

исследованию событий, действий сделано П. Рикёром (1995-

а). Он отмечает следующие свойства действий, роднящие их

с текстом.

1. Действие может быть прочитано. Во-первых, само дей-

ствие формируется с помощью знаков, правил, норм:, значе-

ний, совокупность которых «не коренится изначально в го-

ловах», но включена в действие. Во-вторых, действия имеют

строение, сопоставимое со строением текста. «Невозможно

понять смысл какого-либо обряда, не определив его место в

ритуале как таковом, а место ритуала — в контексте культа и

место этого последнего — в совокупности соглашений, ве-

рований и институтов, которые создают специфический

облик той или иной культуры;... таким образом, можно

интерпретировать какой-либо жест, например поднятую руку,

то как голосование, то как молитву, то как желание

остановить такси... в этом смысле сама интерпретация

конституирует действие» [Рикёр 1995-а, с. 11—12]. В-

третьих, «действие всегда открыто по отношению к

предписаниям, которые могут быть и техническими, и

стратегическими, и эстетическими, и, наконец, моральными»

[Рикёр 1995-а, с. 12]. Это означает, что действия, подобно

знакам, могут наполняться различным содержанием,

приобретая каждый раз иное значение, понимание

(восстановление) которого требует специальной работы, в

существенных чертах совпадающей с процессом чтения

текста.

2. В действии есть свое содержание — то, что может быть

понято. Это содержание, равно как и временная развертка

действия, обладает самостоятельной внутренней логикой.

«Говорить о действии... значит сопоставлять такие термины,

как

цель (проект), агент, мотив, обстоятельства, препятствия,

пройденный путь, соперничество, помощь, благоприятный

повод, удобный случай, вмешательство или проявление ини-

циативы, желательные или нежелательные результаты»

[Рикёр 1995-а, с. 13].

3. Действие вписывается «в ткань истории, на которую

оно накладывает отпечаток и в которой оставляет свой след;

в этом смысле можно говорить о явлениях архивирования,

регистрирования (английское record), которые напоминают

письменную фиксацию действия в мире...» [Рикёр 1995-а,

с. 17—18]. Отсюда прямо вытекает, как указывает автор,

проблема ответственности, которой в данном исследовании

уделено немало внимания.

Вместе взятые указанные три свойства действий как прак-

тических событий, порождаемых человеческой инициативой,

позволяют говорить о них как о квазитексте. «Как и в сфере

письма, здесь то одерживает победу возможность быть про-

читанными, то верх берет неясность и даже стремление все

запутать» [Рикёр 1995-а, с. 18]. (Забегая несколько вперед,

отмечу, что последняя фраза приведенной цитаты непосред-

ственно подводит к феномену манипуляции.)

Таким образом, вполне корректным является перенос при-

емов герменевтики на действия человека, а следовательно, и

на всю его деятельность. В этом контексте название по-

пулярной книги «Читать человека — как книгу» [Ниренберг

и Калеро 1990], хорошо знакомой широкому кругу наших

читателей, из статуса метафоры возвышается до методологи-

ческого принципа.

1.2.2. Доступность контекстов

Психологическая сущность понимания как получения по-

сланного кем-то сообщения заключается в мыслительной де-

ятельности, позволяющей соотнести слово, высказывание

или текст с объектом или идеей, которые имеет в виду автор

сообщения. Эта деятельность состоит в выяснении направле-

ния «языкового жеста», указывающего на объект [Харитонов

1988]. В своей простейшей форме определение понятия (на-

полнение содержанием «имени» объекта) состоит в указа-

тельном жесте (остенсивное определение). В более сложных

случаях используются различные виды отсылки к уже из-

вестным объектам: сравнение («похоже на»), подведение под

категорию («относится к»), конструирование («состоит из»)

и т. п. Таким образом, понимание в своих механизмах осно-

вано на установлении связей.

Процесс истолкования текста — как понимания более вы-

сокого уровня сложности — также явно базируется но уста-

новлении связей, но уже с более сложными объектами —

контекстами. В этом смысле истолковать текст, высказыва-

ние или слово означает поместить их в такие рамки, в се-

мантическом поле которых они получают новое значение,

обогащаются новыми смысловыми связями: «Каждое слово

(каждый знак) текста выводит за его пределы. Всякое пони-

мание есть соотнесение данного текста с другими текстами»

[Бахтин 1979, с. 364].

* Интересно, что само слово текст происходит от латинского textum —

ткань, связь, построение. Приставка con- (лат.) в слове контекст означает

объединение, общность, совместимость, что еще больше подчеркивает

усложнение структуры и многообразия связей между элементами.

- Толкование текста оказывается тем богаче, чем с большим

количеством контекстов он соотнесен, чем больший круг

идей вовлечен в это толкование, чем тоньше и неожиданнее

смысловые связи, чем интереснее их компоновка. Станет

толкование богатым или нет зависит от двух факторов.

Первый — потенциальный — заключается в самом тексте

(или сообщении) и состоит в том, насколько в нем сохранены

исходные связи с родственными контекстами, а также от

степени доступности последних (наличие в тексте указателей

на них). Второй — актуальный — фактор заключается в

квалификации толкователя, его готовности и умении

обнаруживать и описывать смысловые связи.

Самым богатым по количеству сохраненных (не подверг-

шихся отсеву) контекстов надо признать живое событие —

текущее действие, актуальную деятельность («лучше один

раз увидеть.-.»). Понятно почему — жизнь всегда богаче лю-

бого ее описания. Поэтому предмет нашего интереса — пове-

дение человека — представляет в этом смысле идеальный

текст: предельно насыщен контекстами и поэтому неисчер-

паем для истолкования. Однако каждое событие уникально и

быстротечно, заканчивается и исчезает прежде, чем мы

успеваем его объяснить. Поэтому для научных и учебных

целей приходится пользоваться его описанием, которое воз-

можко многократно подвергать интерпретации. Такое описа-

ние в нашей работе выступает в роли стимульного материала

— предмета экспертной оценки. Следовательно, раз уж мы

имеем дело с описанием, то хотелось бы знать, насколько по

нему можно судить о самом предмете описания, то есть

насколько в нем сохранены контексты. Обсудим некоторые

признаки, свидетельствующие о том, что эти контексты не

утеряны.

Присутствие в тексте множества контекстов прямо отра-

жается в многоуровневости, многоплановости, «многоэтаж-

ности» описания, наличии в нем разнообразных пластов.

Таких, например, как фабула, идейный ряд, художественные

аспекты, психологические наблюдения, комментарии, отно-

шения, мысли, эмоции, правила... Их разнообразие кажется

случайным лишь при перечислении, когда запятая рассмат-

ривается как место стыка. В хороших текстах, как и в жизни,

все онтологические и семантические горизонты образуют

г — Я98

«контрапункт» мотивов, то сплетающихся, то противостоя-

щих друг другу.

Множественность систем отсчета (точек рассмотрения, по-

зиций) также свидетельствует о сохранении связи с заметно

большим количеством контекстов, чем при одномерном

взгляде. С одной стороны, каждый контекст задает свои точки

отсчета, а с другой, каждая позиция опирается на несколько

наиболее родственных ей контекстов. «В действительности

текст всегда есть нечто большее, чем линейная последова-

тельность фраз; он представляет собой структурированную

целостность, которая всегда может быть образована несколь-

кими различными способами. В этом смысле

множественность интерпретаций и даже конфликт

интерпретаций являются не недостатком или пороком, а

достоинством понимания, образующего суть интерпретации»

[Рикёр 1995-а, с. 8].

Текст сохранит связи с большим количеством контекстов,

если используемые в нем понятия будут многозначными,

семантически «размытыми». Это как раз противоположно

тому, что считается нормой в научных работах, в которых

требуется соблюдение однозначности понимания используе-

мых терминов. Самыми высококонтекстуальными оказыва-

ются художественные тексты. С ними соперничать могут

разве лишь религиозные произведения. Не случайно как те,

так и другие собственно и породили герменевтическую

линию в культуре: толкование древнегреческих мифов и

канонических религиозных текстов (экзегеза). Очевидно, что

поток интерпретаций древних мифов и священных книг

(Тора, Евангелие, Коран и др.) будет пополняться все новыми

версиями.

Вместе взятые данные признаки ведут к тому, что мно-

жится количество слабых, неявных, латеральных связей. Из-

за множества семантических разветвлений на пути даже

более сильных связей все выше становится возможность

«соскочить» с основного пути на случайную мимолетную

ассоциацию, оказаться мгновенно перенесенным в иное

смысловое поле. В этих-то слабых связях, в наличии

возможностей для их обнаружения, точнее, установления,

проторения, состоит сила текста. Его сила содержится в

напряжении (силовых линиях) неясностей, неустойчивости

двусмысленностей, столкновении противоречий. Энергия

смысловых напряжений

освобождается, как только из необъятного многообразия из-

влекаются нужные элементы и соединяются по воле интер-

претатора в новую целостность, уходящую своими корнями в

текст-событие-жизнь.

Дата добавления: 2015-08-05