Лесоводы

Вечером, гуляя по Пушкинской, я увидел в раскрытые ворота военкомата, что нашу пушку, сорокапятку, поместили на специальный помост, покрасили и как раз рисуют красные звезды на её щите.

«Завтра обязательно сбегаю в Тростянку, попробую поискать место её огневой позиции. Не с неба же она свалилась».

Но планам моим не суждено было осуществиться. Вечером мама сказала, что нам нужно идти в поликлинику, сдавать анализы, потому что мне выделили путёвку в пионерлагерь.

Лагерь располагался в селе Грушковка, что в девяти километрах от нас.

Вышли мы рано, только-только встало солнце, и с небольшой котомочкой потопали к месту назначения.

С тех пор, как мы пришли в Каменку, я такого расстояния в день не проходил. И потому, миновав хутор Шевченко и поднявшись на возвышенность, ещё не дойдя до Поддубков, я запросился отдыхать. Но в это время нас нагнал на подводе какой-то дядька.

- В Грушковку?

- Туда!

- В пионерский лагерь?

- Да вот, выделили путёвку, как многодетным.

- Вижу, малец непривычный далеко ходить. Садитесь, подвезу.

Как ни рано мы вышли из дому, и наш путь сократился благодаря доброму дядьке, всё равно к завтраку опоздали.

А тут ещё оказалось, что мы опоздали не только сегодня, но на целых два дня.

Все отряды уже разошлись по своим делам и должны были возвратиться не раньше обеда. Мама занималась оформлением разных бумаг, а я бродил по территории лагеря, расспрашивал у дежурных, что здесь да как. Оказалось, что из Каменки в основном были ребята только с Покровской и Николаевской стороны, остальные же – со всех сёл района.

Оформив всё, как нужно, мама не стала дожидаться обеда – дома дел невпроворот.

Среди ребят вернувшихся к обеду отрядов в одном я увидел знакомого со своей улицы, Колю Панченко. Он, правда, был на год моложе меня и жил далеко за рынком, поэтому мы с ним редко общались. А тут встретились, как старые друзья.

Вообще-то в Каменке с ним мало кто дружил. Его отец был большим человеком – начальником райземхоза. Двор у них большой, с садом, и к тому же примыкал к саду земхоза, так что по этой части мы скорее были противниками, чем друзьями. Кроме того, он сторонился сверстников и по другой причине: по нашим меркам, они считались богатыми, нередко Колька хвастался настоящими конфетами и даже печеньем, которого я, например, не видел с довоенных времён. Но тут мы всё-таки были с одной улицы.

После обеда он попросил вожатого отряда, чтоб меня определили именно к ним. Я был рад этому. Одному среди незнакомых всегда труднее, а тут – человек с одной улицы…

Поскольку все обязанности в отряде были уже распределены, меня пытались определить горнистом, барабанщиком, но из этого ничего не вышло. Я пробовал играть сигналы на трубе ещё в школе, как звеньевой, и на барабане. Но музыкальные способности мои оказались против.

На следующий день нас подняли раньше, чем значилось в распорядке дня. Пионервожатая и воспитатель объяснили нам, что перед нашим отрядом поставлена особая задача на сегодняшний день. А какая – мы узнаем, найдя специальный пакет. Путь к нему можно было определить по оставленным знакам.

Пока шли по дороге, обнаруживать их было просто, но вскоре полевая дорога перешла в лесную. По обочинам густо кустился подлесок, затем стали попадаться сначала молодые деревца, потом деревья покрупнее. Здесь знаки-указатели распознавать стало значительно труднее: это были не просто стрелки на пыльной дороге, а где-то обломанная ветка, в другом месте – несколько веточек, связанных в пучок, и другое. В них разобраться было сложнее. Так мы чуть не заблудились. Прошли один знак больше ста метров, когда кто-то из отставших вдруг закричал: «Сюда! Сюда!». Невдалеке от этого незаметного знака мы и обнаружили пакет. Вообще говоря, это был не пакет, а небольшой солдатский вещмешок защитного цвета, и обнаружить его было бы непросто без знака. В вещмешке оказалось не только задание, но и несколько фляжек с водой и пакет с бутербродами.

Наше сегодняшнее задание состояло в том, чтобы прополоть несколько делянок со всходами молодых дубков. Эти делянки находились неподалёку, рядом с домом лесничего, и оказались настолько заросшими, что побеги молодых деревцев обнаружить было непросто. Мы уже знали, что дуб приживается очень трудно и каждый росточек на счету. Поэтому при прополке буквально носом утыкались в землю, чтобы случайно вместо сорняка не вырвать только что проклюнувшийся дубок.

Закончили мы работу как раз к обеду, на каждое звено – по одной делянке. Вот тут-то и пригодился нам «специальный пакет». Лесники остались довольны прополкой.

Возвращались назад другой дорогой. И кое-где даже шли напрямик. В одном месте забрели в лесок молодых вязов. Сразу было видно, что это посадка: деревья росли ровными рядами и гуще, чем в диком лесу. Поэтому были не по годам высокими. Кому-то из мальчишек пришла в голову мысль забраться на верхушку вяза и спуститься, как на парашюте, на согнувшемся под тяжестью деревце. Увидав первый удачный опыт, тут же нашлись последователи, и забава растянулась на добрых полчаса, пока нас не урезонили наши вожатые:

- Хватит, ребята, а то вы пол-леса переломаете, и все наши сегодняшние труды пойдут насмарку!

До этого похода в лесничество я хорошо знал несколько пород деревьёв. Кроме дуба, среди них были берёза, клён, липа, тот же вяз. Акация тоже дерево полезное, но не лесное… Особенно часто имел дело с берестом, он очень похож, пока небольшой, на орешник: листья точь-в-точь такие, только шероховатые и мельче, чем у лещины. Но листья орешника с одной стороны мягкие, бархатные. По ним безошибочно и узнавал, что передо мной. А вот что берест и вяз – родственники, для меня оказалось новостью.

Каждое дерево имеет свои полезные качества. Одно ценится за твердую древесину, другое идёт для изготовления мебели, третье даёт больше всего тепла. И только одно – ни на что не годное. Американским клёном мы называли его.

Росло оно быстро, не по дням, а по часам, и потому забивало все другие породы. Это был настоящий сорняк среди деревьев. Его листьев не ели даже неприхотливые козы.

Так у меня и осталось в голове: американское – самое непригодное для нас.

«Полевые учения»

Вернулись мы из пионерского лагеря за несколько дней до начала учебного года. Только и успели разобраться с приобретением учебников, тетрадей и других школьных принадлежностей, как уже пора было отправляться на первое занятие. Ну, а это первое занятие в сентябре так и осталось единственным. Почти весь месяц нас направляли на помощь в колхозы. Некоторые классы ломали кукурузу, другие резали подсолнухи.

Нам нравилось участвовать в помощи сельчанам. Во-первых, нас кормили в поле, чаще всего кулешом. И хорош был не столько сам кулеш, сколько эти совместные обеды. Кроме того, к вечеру, к концу работы, нередко нас угощали «десертом»: однажды на весь наш класс привезли целую подводу арбузов. И самый ударный наш «труд за столом» не смог справиться с такой дозой, как мы ни старались. Оставшиеся арбузы мы разобрали по домам.

При уборке подсолнечника каждому из нас устанавливали норму, выполнив которую можно было заниматься, чем хочешь. Только в одиночку домой не отпускали, и многие из нас шли в ближайший лесок Поддубки, обсаженный тёрном, боярышником, шиповником. А в одном месте, недалеко от опушки, росла старая груша-дичок, куда мы тоже с удовольствием наведывались. Если не очень уставали, а такое случалось редко, шли подальше, к курганам.

В самой верхней части большой лощины, отделяющей Поддубки от дороги на Грушковку, высились три древних кургана. Говорили, что это остатки Змиевых валов. Древние русичи соорудили их для защиты от набегов степняков. Ох, и поработали! Был ещё и четвёртый. Но кто-то его раскапывал, да так сильно, что осталось от него меньше половины. Вот где, наверное, клад был!

Больше всего мне запомнилась и понравилась работа в саду хутора Шевченко. Наша задача заключалась в том, чтобы с одного из сортов яблонь снять плоды для зимнего хранения. С этой целью каждому из мальчишек давали ведро, с которым тот аккуратненько лез на дерево, и, стараясь не царапнуть, не ушибить яблоко, складывать в ведро. При этом яблоки с любыми повреждениями ни в коем случае нельзя было смешивать с отборными. А повреждённые, сколько бы их ни было, также разрешали брать домой. Для нас это было большой радостью, потому что сразу после войны в крестьянских дворах плодовых деревьев оставалось очень мало. И поэтому мы, не стесняясь, набивали яблоками полные карманы, связывали из рубах мешки и тащили домой гостинцы, кому сколько под силу.

Кроме того, как говорили нам учителя, за эти работы колхоз перечислял школе какие-то деньги, которые шли потом на дополнительные завтраки для учеников.

Работали в колхозе мы не только в сентябре, но и летом. Тогда шли в поле с неохотой: хотелось отдохнуть после учебного года «на воле», без чьего-либо присмотра. Да и работы были муторные, быстро надоедали: то собирали вредителя сахарной свёклы, серого жучка-долгоносика, то занимались прополкой чёрных паров, то колоски собирали.

Отец говорил, что все эти работы в поле, как учения в армии. Ведь там даже в военное время учатся. И как экзамен на проверку полученных знаний сначала – полевые занятия, а потом – учения.

Правду сказать, все эти занятия нам не нравились, но каждый старался не только сделать на совесть порученное, но и сверх того. Тем более, что знали: колхоз, занимающийся свекловодством, часто трудодни оплачивает сахаром.

«Ура! За парты!»

Врать не буду, как остальным ученикам нашего класса, да и других классов тоже, а мне уже не терпелось начать занятия по-настоящему. Да и о многих товарищах за лето успел соскучиться. Потому, что жили они от центра местечка подчас довольно далеко, даже на Николаевской стороне, где средней школы не было.

Особенно я обрадовался в первые дни учебы потому, что мы сели наконец-то за настоящие парты! До этого парты были только в самых младших классах. Во время войны в здании двухэтажной школы была казарма немецкой охранной команды. И солдаты извели на топливо все до единой парты. Так, видимо, было по всей территории, оккупированной немцами. Вот и не хватало сил обеспечить партами сразу все пограбленные школы.

Кроме этой двойной радости были, конечно, и обязанности, которые мне, например, не нравились. Это ежедневное исполнение нового Гимна Советского Союза. Причём, если в конце прошлого учебного года его разучивание и исполнение происходило в классах, то в этом году – на общешкольных линейках перед началом занятий.

Гимн был очень хороший: и музыка торжественная, и слова красивые и правильные. Нередко я его мурлыкал себе под нос безо всякого принуждения. А вот на линейке петь почему-то совсем не хотелось. Особенно глядя на беззвучно раскрываемые рты многих одноклассников.

Как я уже говорил, в этом году у меня в классе появился новый товарищ – Лёня Богданов. И ещё двое ребят с Николаевской стороны. Оба отличники. Володя Безверхий и Коля Гура. Пришли в класс и ещё несколько новичков, но с ними дружба как-то не заладилась.

В сёлах было неспокойно. Сельчане чесали в затылках, в какую сторону качнуться: или продать приезжим горожанам последние лишние мешки картошки, чтобы купить на вырученные деньги разную необходимую в хозяйстве мелочь, или попридержать запас на всякий случай и ходить с прорехами в давно изношенных штанах.

Этот год по урожайности был средним, и потому многие выбирали рынок. А он, рынок, с каждым месяцем становился всё малолюдней, разнообразие и количество продуктов уменьшалось. Сказывалось это и на повседневном питании каменчан.

Эти настроения вольно или невольно передавались и нам, ребятне. Особенно местечковым.

Но жизнь шла своим чередом. Мы почти каждый день радовались то новым учебникам, то свободно появившимся в продаже школьным принадлежностям: краскам, цветным карандашам, альбомам для рисования, чернилам разного цвета, линейкам, угольникам и другой всякой всячине, о которой старшие школьники начали было забывать.

После Нового года тревога о пропитании становилась всё заметнее. Хотя на нашей семье это пока не отражалось. Тем более, как и раньше, Катюшка и Витька были в круглосуточном садике, а нам, как многодетной семье и отцу-инвалиду почти каждый месяц выделяли какую-нибудь материальную помощь, чаще продуктами. Помню, однажды отец принёс большущий полукруг - размером с сито – швейцарского сыра. Попробовав небольшой ломтик, он авторитетно заявил мне:

- Настоящий швейцарский. Такой я ел, когда тебя ещё на свете не было.

- Чем же он такой настоящий?

- А ты посмотри, какие здесь крупные дырки. И почти в каждой из них – жирные «слезинки». Вот, попробуй.

Я попробовал. Действительно, хотя к тому времени сыром лакомился несколько раз, но такого вкусного ещё не попадалось.

Конечно, о голоде ещё никто не думал, но и от изобилия начали постепенно отвыкать. Вот в эти-то дни меня и начал понемногу подкармливать Лёня Богданов. Чаще всего он угощал каким-нибудь неизвестным мне раньше кушаньем. Обычно это были мясные блюда, редкие или вовсе неизвестные в нашем местечке. Думаю, что иногда эти вкусности, по которым была большая мастерица его мать, первыми пробовали именно мы с Лёней.

В учёбе особых изменений не было. Я всё так же любому обратившемуся оказывал помощь по арифметике. Остальные предметы не значились у меня среди любимых и, приходя домой, я первым делом выполнял письменные задания, оставляя на потом устные. Но часто на них времени не хватало. Зато на чтение я его не жалел. А уроки всё-таки выполнялись, потому что я на занятиях никогда не отвлекался, а память у меня была хорошая.

Дата добавления: 2015-08-05