Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

О Красной Шапочке и о радости встретить на войне кошку

Читайте также:
  1. IX Троцкий о советско-финляндской войне
  2. Боевые действия летом 1941 г. Причины неудач Красной Армии в начальный период войны. Битва за Москву
  3. в Великой Отечественной Войне
  4. ВНОВЬ О КРАСНОЙ ШАПОЧКЕ
  5. Говорю о войне, хоть и знаю о ней понаслышке...
  6. ГОСУДАРСТВО КЛАДЕТ КОНЕЦ ВОЙНЕ ВСЕХ
  7. ДЕПУТАТАМ ПОДАРИЛИ ТОМ ТРУДА О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ, СОЗДАННОГО ПО ПОРУЧЕНИЮ ПУТИНА

"Я долго к войне привыкала... Пошли в наступление. И когда у раненого пошла артериальная кровь, араньше я никогда не видела, бьет фонтаном, то я бросилась за врачом. А самраненый кричит: "Куда? Ты куда? Перевязывай ремнем!" И только тогда я пришлав чувство... О чем жалею? Одного мальчика... Семилетний хлопчик без мамки остался.Мамку убили. Мальчик сидел на дороге возле мертвой матери. Он не понимал,что ее уже нет, он ждал, когда она проснется, и просил есть... Командир наш не отпустил этого мальчика, взял к себе: "У тебя нет мамы,сынок, но будет много пап". Так он с нами и рос. Как сын полка. С семи лет.Набивал патроны к диску автомата ППШ. Вот вы уйдете, а мой муж будет ругаться. Он не любит таких разговоров.Войну не любит. Но он на войне не был, молодой, моложе меня. У нас детейнет. Я все вспоминаю того хлопчика. Мог бы быть мой сын... Мне после войны всех было жалко. И человека... И петуха, и собаку... Яи сейчас не могу чужой боли переносить. Работала в больнице, больные менялюбили, что ласковая. У нас сад большой. Ни одного яблока ни разу непродала, ни одной ягодки. Так раздам - раздам людям... Так с войны это иосталось... Такое сердце..." Любовь Захаровна Новик, медсестра "Тогда я не плакала... Я боялась одного... Схватят товарищей - несколько дней невыносимогоожидания: выдержат пытки или нет? Если не выдержат, начнутся новые аресты.Через какое-то время становится известно, что их будут казнить. Даютзадание: идти посмотреть, кого сегодня будут вешать. Идешь по улице, видишь:уже готовят веревку... Плакать нельзя, задержаться лишнюю секунду нельзя,потому что везде шпики. И сколько надо было, нехорошее тут слово - мужества,сколько надо сил душевных, чтобы молчать. Без слез пройти мимо. Тогда я не плакала... Я знала, на что иду, но поняла, почувствовала все, когда меняарестовали. Забрали в тюрьму. Били и сапогами, и плетками. Узнала, что такоефашистский "маникюр". Руки твои кладут на стол и какая-то такая машинкавтыкает тебе под ногти иголки... Одномоментно под каждый ноготь... Адскаяболь! Сразу теряешь сознание. Даже не помню, знаю, что боль страшная, а чтопотом, не помню. Меня растягивали на бревнах. Может, это не точно, может,неправильно. Но я помню вот что: тут такое бревно и тут, а тебя между нимикладут... И какая-то машинка начинает работать... И ты слышишь, как у тебяхрустят-выворачиваются кости... Долго ли это? Тоже не помню... Меня пыталина электрическом стуле... Это когда я плюнула одному из палачей в лицо...Молодой, старый - ничего не помню. Они раздели меня догола, и этот подошели взял меня за грудь... Я могла только плюнуть... Я больше ничего не могла.И я плюнула ему в лицо. Они посадили меня на электрический стул... Я с тех пор очень плохо переношу электричество. Помню, что вот тебяначинает бросать... И теперь даже белье гладить не могу... На всю жизнь этоу меня - начинаю гладить, и по всему телу чувствую ток. Ничего делать немогу, что связано с электричеством. Может, нужна была какая-то психотерапияпосле войны? Не знаю. Но уже прожила жизнь так... Не знаю, чего это я сегодня расплакалась. Тогда я не плакала... Приговорили меня к смертной казни через повешение. Поместили в камерусмертников. Там были еще две женщины. Знаете, мы не плакали, не бросались впанику: мы ведь знали, идя в подполье, что нас ждет, и поэтому держалисьспокойно. Говорили о поэзии, вспоминали любимые оперы... Много говорили обАнне Карениной... О любви... Мы даже не вспоминали о своих детях, мы о нихбоялись вспоминать. Даже улыбались, друг друга подбадривали. Так мы провелидвое с половиной суток... Утром на третьи сутки меня вызвали. Мыпопрощались, расцеловались без слез. Страха не было: по-видимому, янастолько привыкла к мысли о смерти, что страх уже исчез. И слезы тоже.Какая-то пустота была. Уже ни о ком не думалось... Долго мы ехали, я даже не помню сколько, ведь я прощалась с жизнью...Но машина остановилась, и мы, нас было человек двадцать, не могли слезть смашины, настолько были истерзаны. Нас, как мешки, сбросили на землю, икомендант приказал ползти к баракам. Подгонял плеткой... Стоит возле одногобарака женщина и кормит грудью ребенка. И как-то знаете... И собаки здесь, иохрана, все остолбенели, стоят и не трогают. Комендант увидел эту картину...Подскочил. Выхватил из рук матери ребенка... И, знаете, там была колонка,колонка воду качать, он этого ребенка бьет об это железо. Мозги потекли...Молоко... И я вижу: мать падает, я вижу, понимаю, я ведь врач... Я понимаю,что у нее разорвалось сердце......Нас ведут на работу. Ведут по городу, по знакомым улицам. Толькостали спускаться, в одном месте был большой подъем, и вдруг я услышалаголос: "Мама, мамочка!" И вижу: стоит моя тетя Даша, а с тротуара бежит моядочка. Они случайно шли по улице и увидели меня. Дочка как бежала, так сразубросилась мне на шею. И вы вообразите, там собаки, они специально выученыбросаться на людей, но ни одна собака не двинулась с места. Подойдешь, онаже разрывает, они для этого выдрессированы, а тут ни одна не тронулась сместа. Дочка бросилась ко мне, я не плакала, только говорила: "Доченька!Наташенька, не плачь. Я скоро буду дома". И охрана стояла, и собаки. И никтоее не тронул... И тогда я не плакала... Моя дочь в пять лет читала молитвы, а не стихи. Тетя Даша учила, какнадо молиться. Она молилась за папу и маму, чтобы мы остались живы. В сорок четвертом, тринадцатого февраля, меня отправили на фашистскуюкаторгу... Попала в концлагерь Кроазет на берегу Ла-Манша. Весной... В день Парижской Коммуны французы устроили нам побег. Я ушлав "маки". Награждена французским орденом "Боевой крест"... После Победы возвращаюсь домой... Я помню... Первая остановка на нашейземле... Мы все выскочили из вагонов, мы целовали землю, обнимали... Помню:я была в белом халате, упала на землю, целую ее, и за пазуху горстямикладу. Неужели, думаю, я еще когда-нибудь с ней расстанусь, с такойродной... Приехала в Минск, а мужа дома нет. Дочь у тети Даши. Мужа арестовалоэнкаведе, он - в тюрьме. Я иду туда... И что я там слышу... Мне говорят:"Ваш муж " предатель". А мы вместе с мужем работали в подполье. Вдвоем. Этомужественный, честный человек. Я понимаю, что на него донос... Клевета..."Нет, " говорю, " мой муж не может быть предателем. Я верю ему. Он "настоящий коммунист". Его следователь... Он как заорет на меня: "Молчать,французская проститутка! Молчать!" Жил в оккупации, попал в плен, увезли вГерманию, сидел в фашистском концлагере - ко всем было подозрение. Одинвопрос: как живой остался? Почему не погиб? Даже мертвые были подподозрением... И они тоже... И во внимание не брали, что мы боролись, всемжертвовали ради победы. Победили... Народ победил!! А Сталин все равнонароду не доверял. Вот так нас отблагодарила родина. За нашу любовь, за нашукровь... Я ходила... Писала во все инстанции. Мужа освободили через полгода. Емусломали одно ребро, отбили почку... Фашисты, когда он попал к ним в тюрьму,разбили ему голову, сломали руку, он там поседел, а в сорок пятом в энкаведеего окончательно сделали инвалидом. Я выхаживала его годами, вытаскивала изболезней. Но я ничего не могла сказать против, он слушать не хотел... "Этобыла ошибка", " и все. Главное, считал он, мы победили. Все " точка. И я емуверила. Не плакала. Тогда я не плакала..." Людмила Михайловна Кашечкина, подпольщица "Как объяснить ребенку? Как ему объяснить смерть... Я иду с сыном по улице, а лежат убитые - и по одну сторону и по другую.Я ему по Красную Шапочку рассказываю, а кругом убитые. Это когда мы избеженцев возвращались. Приходим к матери, и с ним неладно: залазит подкровать и сидит там целыми днями. Пять лет ему было, на улицу его невыгнать... Год я с ним мучилась. Никак не могла добиться: в чем же дело? А мы жилив подвале, а когда кто идет по улице, то видны только сапоги. И вот онкак-то вылез из-под кровати, увидел чьи-то сапоги в окне и как закричит...Потом я вспомнила, что фашист ударил его сапогом... Ну, как-то это у него прошло. Играет во дворе с детьми, придет вечеромдомой и спрашивает: - Мама, что такое - папа? Я ему объясняю: - Он беленький, красивый, он воюет в армии. А когда Минск освобождали, то первыми в город ворвались танки. И вотмой сын прибегает в дом с плачем: - Моего папы нет! Там все черные, нет белых... Это был июль, танкисты все молодые, загорелые. Муж пришел с войны инвалидом. Пришел не молодой, а старый, и у менябеда: сын привык думать, что отец - беленький, красивый, а пришел больнойстарый человек. И сын долго не признавал его за отца. Не знал, как называть.Мне пришлось их приучать друг к другу. Муж приходит поздно с работы, я его встречаю: - Что же ты так поздно? Дима волновался: "Где мой папка?" Он ведь тоже за шесть лет войны (он был еще на японской) отвык от сына.От дома. А когда что-нибудь куплю сыну, тогда говорю: - Это папка купил, он о тебе заботится... Скоро они подружились..." Надежда Викентьевна Хатченко, подпольщица "Моя биография... С двадцать девятого года я работала на железной дороге. Помощникоммашиниста. В то время женщины-мащиниста не было нигде в Советском Союзе. А ямечтала. Начальник паровозного депо руками разводил: "От, девчонка,обязательно ей нужна мужская профессия". А я добивалась. И в тридцать первомгоду стала первой... Я была первая женщина-машинист. Вы не поверите, когда яехала на паровозе, на станциях собирались люди: "Девочка ведет паровоз". У нас паровоз стоял как раз на продувке, то есть в ремонте. Мы с мужемездили по очереди, потому что у нас уже был ребенок, и мы устроились так:если он поехал - то я с ребенком, я поехала - он дома сидит. Как раз в тотдень муж вернулся, а я должна была ехать. Утром проснулась, слышу: что-тоненормальное на улице, шумно. Включила приемник: "Война!" Я к мужу: - Леня, вставай! Война! Вставай, война!! Он побежал в депо, приходит весь в слезах: - Война! Война! Ты знаешь, что такое " война? Как быть? Куда девать ребенка? Эвакуировали меня с сыном в Ульяновск, в тыл. Дали двухкомнатнуюквартиру, квартира была хорошая, у меня такой и сейчас нет. Сына определилив детский садик. Все хорошо. Любили все меня. Как же! Женщина-машинист, даеще первая... Вы не поверите, пожила я там немного, полгода не пожила. Ибольше не могу: как же, все защищают Родину, а я дома сижу! Приехал муж: - Что, Маруся, будешь в тылу сидеть? - Нет, - говорю, - поедем. В это время организовывалась колонна особого резерва для обслуживанияфронта. Мы с мужем попросились туда. Муж был старшим машинистом, а ямашинистом. Четыре года в теплушке ездили, и сын вместе с нами. Он у меня завсю войну даже кошку не видел. Когда поймал под Киевом кошку, наш составстрашно бомбили, налетело пять самолетов, а он обнял ее: "Кисанька милая,как я рад, что я тебя увидел. Я не вижу никого, ну, посиди со мной. Дай ятебя поцелую". Ребенок... У ребенка все должно быть детское... Он засыпал сословами: "Мамочка, у нас есть кошка. У нас теперь настоящий дом". Такое несочинишь, не придумаешь... Ты не пропусти... Обязательно запиши про кошку... Нас всегда бомбили, обстреливали из пулеметов. И стреляют-то попаровозу, им главное - убить машиниста, уничтожить паровоз. Самолетыопускались низко и били по теплушке и по паровозу, а в теплушке мой сынсидит. Я больше всего боялась за сына. Не описать... Когда бомбили, бралаего из теплушки с собой на паровоз. Схвачу его, прижму к сердцу: "Пустьубьет одним осколком". Но разве так убьет? Поэтому, видно, и живы остались.И это запиши... Паровоз - моя жизнь, моя молодость, мое самое красивое в жизни. Я бы исейчас хотела водить поезда, но меня не пускают - старая... Как страшно иметь одного ребенка. Как глупо... Вот мы сейчас живем... Яживу с семьей сына. Он " врач, заведующий отделением. У нас небольшаяквартира. Но я никуда не уезжаю в отпуск, никогда путевок не беру... Неописать... Я не хочу расставаться с сыном, с внуками. Мне на один деньстрашно с ними расстаться. И сын у меня никуда не ездит. Скоро двадцать пятьлет, как он работает, и ни разу никуда не ездил по путевке. На работе всеудивлены, что он ни разу не попросил путевки. "Мамочка, я лучше побуду стобой", - вот что он говорит. И невестка у меня такая. Не описать... Мы дачине имеем только из-за того, что не можем расстаться даже на несколько дней.Я не могу жить без них ни минуты. Кто был на войне, тот знает, что это такое - расстаться на день. Наодин всего день..." Мария Александровна Арестова, машинист


Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 59 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: О специальном мыле "К" и гауптвахте | О расплавленных подшипниках и русском мате | О мужских сапогах и женских шляпках | О девичьем дисканте и матросских суевериях | О безмолвии ужаса и красоте вымысла | О чертовой бабе и майских розах | О странной тишине перед небом и утерянном колечке | Об одиночестве пули и человека | О мамках и татках | О маленькой жизни и большой идее |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
О купании ребенка и о маме, похожей на папу| О шепоте и крике

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.007 сек.)