О мужских сапогах и женских шляпках

"Жили мы в земле... Как кроты... Но какие-то безделушечки у нассохранялись. Весной веточку принесешь, поставишь. Радуешься. А ведь завтратебя может и не быть, - об этом про себя думали. Изапоминаешь-запоминаешь... Девочке одной прислали из дому платьицешерстяное. Мы завидовали, хотя носить свое платье не разрешалось. Астаршина, это же мужчина, ворчал: "Лучше бы тебе простынку прислали.Полезнее". У нас простыней не было, подушек тоже. Мы спали на ветках, насоломе. Но у меня были припрятаны сережки, я ночью надену и сплю с ними... Когда меня первый раз контузило, я не слышала и не говорила. Сказаласебе: если не восстановится голос, брошусь под поезд. Я так пела, и вдругголоса нет. Но голос вернулся. Счастливая я, сережки надела. Прихожу на дежурство - кричу от радости: - Товарищ старший лейтенант, докладывает дежурная такая-то... - А это что? - Как что? - Вон отсюда! - В чем дело? - Немедленно выдернуть сережки! Что это за солдат? Старший лейтенант был очень красивый. Все наши девчонки были в негонемножко влюблены. Он нам говорил, что на войне требуются солдаты и толькосолдаты. Нужен был солдат... А хотелось быть еще красивой... Я всю войнубоялась, чтобы ноги не покалечило. У меня красивые были ноги. Мужчине - что?Ему не так страшно, если даже ноги потеряет. Все равно - герой. Жених! Аженщину покалечит, так это судьба ее решится. Женская судьба..." Мария Николаевна Щелокова, сержант, командир отделения связи "Я всю войну улыбалась... Я считала, что должна улыбаться как можночаще, потому что женщина должна светить. Перед отправкой на фронт старыйпрофессор нас так учил: "Вы должны каждому раненому говорить, что вы еголюбите. Самое сильное ваше лекарство - это любовь. Любовь сохраняет, даетсилы выжить". Лежит раненый, ему так больно, что он плачет, а ты ему: "Ну,мой миленький. Ну, мой хорошенький..." - "Ты меня любишь, сестричка?" (Онинас всех, молоденьких, звали сестричками.) - "Конечно, люблю. Тольковыздоравливай скорей". Они могли обижаться, ругаться, а мы никогда. За одногрубое слово у нас наказывали вплоть до гауптвахты. Трудно... Конечно, трудно... Даже вот в юбке залезть на машину, когдаодни мужчины кругом. А грузовики высокие, специальные санитарные машины.Заберись на самую макушку! Попробуй..." Вера Владимировна Шевалдышева, старший лейтенант, хирург "Дали нам вагоны... Товарняк... Нас двенадцать девчонок, остальные всемужчины. Десять - пятнадцать километров проедем, и поезд стоит. Десять -пятнадцать километров - и опять нас в тупик. Ни воды, ни туалета... Понятно? Мужчины разложат костер на остановке, трясут вшей, сушатся. А нам где?Побежим за какое-нибудь укрытие, там и раздеваемся. У меня был свитерочеквязаный, так вши сидели на каждом миллиметре, в каждой петельке. Посмотришь,затошнит. Вши бывают головные, платяные, лобковые... У меня были они все...Но не буду же я вместе с мужчинами.. Не буду вместе вшей этих жарить.Стыдно. Выбросила свитер и осталась в одном платьице. На какой-то станциичужая женщина вынесла мне кофточку, туфли старые. Долго ехали, а потом еще долго шли пешком. Был мороз. Я шла и все времядержала зеркальце: не обморозилась ли? К вечеру вижу, что обморозила щеки.До чего глупая была... Слышала, что когда обморозишь щеки, то они белые. А уменя красные-красные. Думаю, что пусть бы они всегда у меня былиобмороженные. А назавтра они почернели..." Надежда Васильевна Алексеева, рядовая, телеграфистка "У нас было много красивых девчонок... Пошли в баню, а при банепарикмахерская работала. Ну и, друг на дружку глядя, брови все покрасили.Как дал нам командир: "Вы воевать или на бал приехали?" Всю ночь плакали,оттирали. Утром ходил и повторял каждой: "Мне нужны солдаты, а не дамы. Дамына войне не выживают". Очень строгий командир. До войны он был учителемматематики..." Анастасия Петровна Шелег, младший сержант, аэростатчица "Мне кажется, я две жизни прожила - мужскую и женскую... Когда попала в училище, там сразу военная дисциплина: и на учении, и встрою, и в казарме - все по уставу. Поблажек нам, как девушкам, никаких.Только и слышалось: "Прекратить разговор!", "Разговорчики!" Вечером рвешьсяпосидеть, повышивать... Ну, что-то женское вспомнить... Не разрешалось ни вкоем случае. А мы остались без дома, без домашних хлопот, и было как-то непо себе. Давали только час отдыха: сидели в ленинской комнате, писалиписьма, можно было постоять вольно, поговорить. Но ни смеху, ни громкогокрика - это было не положено. - Песню можно было спеть? - Нет, нельзя. - А почему нельзя? - Не положено. Вот в строю иди, пой, если дадут команду. Команда:"Запевала, запевай!" - А так нельзя? - Нельзя. Это не по уставу. - Трудно было привыкать? - Мне кажется, я к этому и не привыкла. Только успеешь уснуть, вдруг:"Подъем!" Как ветром сдувает нас с постелей. Начинаешь одеваться, а у женщинодежек больше, чем у мужчин, то одно летит из рук, то другое. Наконец ременьв руки - и бегом к раздевалке. На ходу хватаешь шинель и мчишься в оружейнуюкомнату. Там надеваешь чехол на лопату, продергиваешь через ремень,надеваешь подсумок на него, кое-как застегиваешься. Хватаешь винтовку, находу закрываешь затвор и с четвертого этажа по лестнице буквальноскатываешься вниз. В строю приводишь себя в порядок. И на все на это даютсясчитанные минуты. А это уже на фронте... Сапоги у меня на три размера больше, загнулись,пыль в них въелась. Хозяйка принесла два яйца: "Возьми в дорогу, такаяхуденькая, что скоро переломишься". А я тихонько, чтобы она не видела,разбила эти два яйца, они маленькие были, и почистила сапоги. Конечно,хотелось есть, но победило женское -быть красивой. Вы не знаете, как шинельтрет, какое это все тяжелое, какое это все мужское " и ремень, и все.Особенно я не любила, что шинель шею трет, и еще эти сапоги. Шаг менялся,все менялось... Я вспоминаю, что мы были грустные. Все время ходили грустные..." Станислава Петровна Волкова, младший лейтенант, командир саперноговзвода "Не так легко было сделать из нас солдат... Не так просто... Получили обмундирование. Старшина построил: - Выровнять носки. Мы выравниваем. Носки ровные, а сами-то мы сзади, потому что сапогисорокового - сорок первого размеров. Он: - Носочки, носочки! А потом: - Курсантки, грудь четвертого человека! У нас это, конечно, не получается, и он на весь голос: - Что вы там в карманы гимнастерок положили? Мы смеемся. - Отставить смех, - кричит старшина. Чтобы четко и правильно отработать прием приветствия, все - от стульевдо вывешенных плакатов - заставлял приветствовать. Ох, и намучился он снами. В каком-то городе привели нас строем в баню. Мужчины - в мужскоеотделение, а мы - в женское. Женщины кричат, кто что закрывает: "Солдатыидут!" Нас не различишь - девчонки мы или мальчишки: мы и подстрижены, иформа на нас военная. А другой раз пошли в туалет, женщины милиционерапривели. Мы ему говорим: - Так куда нам идти? Он тогда давай на женщин кричать: - Это же девчата! - Какие то девчата, то солдаты..." Мария Николаевна Степанова, майор, начальник связи в батальонестрелкового корпуса "Помню дорогу... Дорогу... То вперед, то назад... Нас, когда мы прибыли на Второй Белорусский фронт, хотели в дивизииоставить, мол, вы женщины, зачем вам на передовую. Мы: "Нет, мы - снайперы,нас посылайте куда положено". Тогда они нам говорят: "Пошлем вас в одинполк, там хороший полковник, он девок бережет". Разные командиры были. Намтак и сказали. Это полковник нас встретил такими словами: "Смотрите, девки, приехаливоевать, воюйте, а другим делом не занимайтесь. Кругом мужчины, а женщиннет. Черт его знает, как вам еще эту штуку объяснить. Война, девки..." Онпонимал, что мы еще девчонки. В одном немецком поселке нас разместили на ночь в жилом замке. Многокомнат, целые залы. Такие залы! В шкафах полно красивой одежды. Девочки -каждая платье себе выбрала. Мне желтенькое одно понравилось и еще халат, непередать словами, какой это был красивый халат - длинный, легкий... Пушинка!А уже спать надо ложиться, все устали страшно. Мы надели эти платья и леглиспать. Оделись в то, что нам понравилось, и тут же заснули. Я легла в платьеи халат еще наверх... А в другой раз в брошенной шляпной мастерской выбрали себе по шляпке и,чтобы побыть в них хотя бы немного, спали всю ночь сидя. Утром встали...Посмотрели еще раз в зеркало... И все сняли, надели опять свои гимнастерки,брюки. Ничего с собой не брали. В дороге и иголка тяжелая. Ложку за голенищевоткнешь, и все..." Белла Исааковна Эпштейн, сержант, снайпер "Мужчины... Они другие... Не всегда нас понимали... Но своего полковника Птицына мы очень любили. Звали "Батей". Он был непохож на других, понимал нашу женскую душу. Под Москвой, это же отступление,самое тяжелое время, а он нам говорит: - Девушки, Москва рядом. Я привезу вам парикмахера. Красьте брови,ресницы, завивки делайте. Пусть это не положено, но я хочу, чтобы вы быликрасивыми. Война длинная... Не скоро кончится... И привез какую-то парикмахершу. Мы сделали завивки, покрасились. Итакие счастливые..." Зинаида Прокофьевна Гомарева, телеграфистка "Побежали по льду Ладожского озера... В наступление... Тут же попалипод сильный обстрел. Кругом вода, ранят - человек идет сразу ко дну. Яползаю, перевязываю, подползла к одному, у него ноги перебиты, сознаниетеряет, но меня отталкивает и в свой "сидор" - мешок, значит, лезет. Свой"НЗ" ищет. Поесть - хотя бы перед смертью... А мы, когда пошли по льду,получили продукты. Я хочу его перевязать, а он - в мешок лезет и ни в какую:мужчины как-то очень трудно голод переносили. Голод для них был страшнеесмерти... А я о себе вот что запомнила... Сначала боишься смерти... В тебесоседствует и удивление, и любопытство. А потом ни того, ни другого отусталости. Все время на пределе сил. За пределами. Остается всего один страх" быть некрасивой после смерти. Женский страх... Только бы не разорвало накуски снарядом... Я знаю, как это... Сама подбирала..." Софья Константиновна Дубнякова, санинструктор "Шли и шли дожди... Бежим по грязи, люди падают в эту грязь. Раненые,убитые. Так не хочется погибать в этом болоте. В черном болоте. Ну, какмолодой девушке там лежать... А в другой раз, это уже в белорусских... Воршанских лесах, там мелкие кусты с черемухой. Подснежники голубые. Весьлужок в голубом цвете. Погибнуть бы вот в таких цветах! Тут лежать...Дурошлеп еще, семнадцать лет... Это я себе так смерть представляла... Я думала, что умереть - это как будто куда-то улететь. Один раз мыночью говорили о смерти, но только один раз. Боялись произносить этослово..." Любовь Ивановна Осмоловская, рядовая, разведчица "Наш полк был полностью женский... Вылетели на фронт в мае сороквторого года... Дали нам самолет "По-2". Маленький, тихоходный. Летал он только намалой высоте, часто на бреющем полете. Над самой землей! До войны на немучилась летать молодежь в аэроклубах, но никто не мог и подумать, что егобудут использовать в военных целях. Самолет был деревянной конструкции,сплошь из фанеры, обтянутой перкалью. Вообще-то марлей. Достаточно былоодного прямого попадания, как он загорался - и сгорал в воздухе, не долетаядо земли. Как спичка. Единственная солидная металлическая деталь - это саммотор М-II. Потом уже, только под конец войны, нам выдали парашюты ипоставили пулемет в кабине штурмана, а до этого не было никакого оружия,четыре бомбодержателя под нижними плоскостями - и все. Сейчас нас назвали быкамикадзе, может быть, мы и были камикадзе. Да! Были! Но победа цениласьвыше нашей жизни. Победа! Вы спрашиваете, как мы выдерживали? Я вам отвечу... Перед уходом на пенсию я заболела от одной этой мысли: как это я небуду работать? Для чего же после пятидесяти лет закончила второй институт?Стала историком. А так - всю жизнь геолог. Но хороший геолог всегда в поле,а у меня уже силы были не те. Приехал врач, сделали кардиограмму, и меняспрашивают: - Вы когда перенесли инфаркт? - Какой инфаркт? - У вас все сердце в рубцах. А эти рубцы, видно, с войны. Ты заходишь над целью, тебя всю трясет.Все тело покрывается дрожью, потому что внизу огонь: истребители стреляют,зенитки расстреливают... Несколько девушек вынуждены были уйти из полка, невыдержали. Летали мы в основном ночью. Какое-то время нас попробовалипосылать на задания днем, но тут же отказались от этой затеи. Наши "По-2"подстреливали из автомата... Делали до двенадцати вылетов за ночь. Я видела знаменитого летчика-асаПокрышкина, когда он прилетал из боевого полета. Это был крепкий мужчина,ему не двадцать лет и не двадцать три, как нам: пока самолет заправляли,техник успевал снять с него рубашку и выкрутить. С нее текло, как будто онпод дождем побывал. Теперь можете легко себе представить, что творилось снами. Прилетишь и не можешь даже из кабины выйти, нас вытаскивали. Не моглиуже планшет нести, тянули по земле. А труд наших девушек-оружейниц! Им надо было четыре бомбы - это четыресотни килограммов - подвесить к машине вручную. И так всю ночь " одинсамолет поднялся, второй " сел. Организм до такой степени перестраивался,что мы всю войну не были женщинами. Никаких у нас женских дел... Месячных...Ну, вы сами понимаете... А после войны не все смогли родить... Мы все курили. И я курила, такое чувство, что ты немножкоуспокаиваешься. Прилетишь - вся дрожишь, закуришь - успокоишься. Ходили мы вкожанках, брюках, гимнастерке, зимой еще меховая куртка. Поневоле и впоходке, и в движениях появлялось что-то мужское. Когда кончилась война, намсшили платья хаки. Мы вдруг почувствовали, что мы девчонки..." Александра Семеновна Попова, гвардии лейтенант, штурман "Вручили мне недавно медаль... От Красного Креста... Золотуюмеждународную медаль "Флоренс Найтингейл". Все поздравляют и удивляются:"Как это вы могли вытащить сто сорок семь раненых? Такая миниатюрная девочкана военных фотографиях". Да, я их, может, двести вытащила, кто тогда считал.Мне это и в голову не приходило, мы этого не понимали. Идет бой, людиистекают кровью, а я буду сидеть и записывать. Я никогда не дожидалась,когда кончится атака, ползала во время боя и подбирала раненых. Если у негоосколочное ранение, а я приползу к нему через час-два, то мне там нечегоделать, человек останется без крови. Три раза раненая и три раза контуженная. На войне кто о чем мечтал: ктодомой вернуться, кто дойти до Берлина, а я об одном загадывала - дожить быдо дня рождения, чтобы мне исполнилось восемнадцать лет. Почему-то мнестрашно было умереть раньше, не дожить даже до восемнадцати. Ходила я вбрюках, в пилотке, всегда оборванная, потому что всегда на коленках ползешь,да еще под тяжестью раненого. Не верилось. что когда-нибудь можно будетвстать и идти по земле, а не ползти. Это мечта была! Приехал как-то командирдивизии, увидел меня и спрашивает: "А что это у вас за подросток? Что вы егодержите? Его бы надо послать учиться". Помню, не хватает бинтов... Такие страшные пулевые ранения, что кладешьна рану целый пакет. С себя все нижнее разорвала и ребят прошу: "Давайтеснимайте кальсоны, нижние рубашки, у меня люди погибают". Они поснимали,порвали на куски. Я их не стеснялась, вот как будто с братьями, мальчишечкойсреди них жила. Идем, держимся втроем за руки, и средний спит час-два. Потомменяемся. Дошла до Берлина. Расписалась на рейхстаге: "Я, Софья Кунцевич, пришласюда, чтобы убить войну". Увижу братскую могилу, я перед ней на колени становлюсь. Перед каждойбратской могилой... Только на коленях..." Софья Адамовна Кунцевич, старшина, санинструктор стрелковой роты

Дата добавления: 2015-08-03