О специальном мыле К и гауптвахте

"Первого мая я вышла замуж... А двадцать второго июня началась война.Налетели первые немецкие самолеты. Я работала в детском доме для испанскихдетей, которых привезли к нам в Киев. Это " тридцать седьмой год...Гражданская война в Испании... Мы не знали, что делать, а испанские детистали рыть во дворе окопы. Они уже все знали... Детей отправили в тыл, а явыехала в Пензенскую область. Мне дали задание - организовать курсымедсестер. К концу сорок первого года я сама принимала экзамены на этихкурсах, потому что все врачи ушли на фронт. Выдала документы и тожепопросилась на фронт. Направили под Сталинград, в армейские полевойгоспиталь. Оказалась среди девчонок самая старшая. Моей подруге СонеУдруговой, мы и сейчас с ней дружим, тогда было шестнадцать лет, онаокончила только девять классов - и вот эти медицинские курсы. Три дняпрошло, как мы уже на фронте, и вот Соня сидит в лесу и плачет. Подхожу: - Сонечка, ну чего же ты плачешь? - Как ты не поймешь? Я три дня маму не видела. Сейчас ей этот случай напомню, так она смеется. На Курской дуге меня перевели из госпиталя в полевой прачечный отрядзамполитом. Прачки были вольнонаемные. Вот, бывало, едем мы на подводах:лежат тазы, торчат корыта, самовары - греть воду, а сверху сидят девчата вкрасных, зеленых, синих, серых юбках. Ну, и все смеялись: "Вон поехалопрачечное войско!" А меня звали "прачкин комиссар". Это уже потом моидевчата оделись поприличнее, как говорится, "прибарахлились". Работали очень тяжело. Никаких стиральных машин и в помине не было.Ручками... Все женскими ручками... Вот мы приходим, дают нам однукакую-нибудь хату или землянку. Мы стираем там белье, прежде чем сушить,пропитываем его специальным мылом "К", для того чтобы не было вшей. Былдуст, но дуст не помогал, пользовались мылом "К", очень вонючее, запахужасный. Там, в этом помещении, где стираем, мы и сушим это белье, и тут жемы спим. Давали нам двадцать-двадцать пять граммов мыла - на одного солдатапостирать белье. А оно черное, как земля. И у многих девушек от стирки, оттяжестей, от напряжения были грыжи, экземы рук от мыла "К", слазили ногти,думали, что никогда уже не смогут они расти. Но все равно день-два отдохнут- и нужно было опять стирать. Девчонки слушались меня... Приезжаем мы один раз туда, где стоят летчики, целая часть.Представляете, увидели нас, а мы все в грязном, заношенном, и эти хлопцы спренебрежением: "Подумаешь, прачки..." Мои девчата чуть не плачут: - Замполит, смотрите... - Ничего, мы им отомстим. И мы договорились. Вечером надевают мои девчата, что у них было лучшее,идут на лужайку. Одна наша девчонка им играет на гармошке, и они танцуют.Уговор: ни с одним летчиком не танцевать. Те подходят, а они ни с кем неидут. Весь вечер друг с дружкой танцевали. Наконец те взмолились: "Одиндурак сказал, а вы на всех обиделись". Вообще было не положено вольнонаемных сажать на гауптвахту, но что тысделаешь, когда сто девчат вместе? У нас в одиннадцать отбой - и никаких.Они старались удрать - ну, девчата есть девчата. Я сажала их на гауптвахту.Как-то раз приехало начальство из соседней части, а у меня двое сидят. - Как это так? Вольнонаемных сажаете на гауптвахту? - спрашивают уменя. Я спокойно отвечаю: - Пишите, товарищ полковник, рапорт командованию. Ваше дело. Но ядолжна бороться за дисциплину. И у меня образцовый порядок. С тем они и уехали. Дисциплина была крепкая. Как-то встретила одного капитана - проходилмимо моего дома, и я выхожу. Он даже остановился: - Боже мой! Вы вышли отсюда, а вы знаете, кто тут живет? - Знаю. - Здесь же замполит живет. Вы знаете, какая она злая? Я говорю, что такого никогда не слышала. - Боже мой! Она никогда не улыбается, она такая сердитая. - А вы хотели бы с ней познакомиться? - Боже мой! Нет! Ну, и тут я призналась: - Так будем знакомы, я замполит! - Нет, не может быть! Про нее мне рассказывали... Я берегла своих девчат. У нас была такая красивая Валя. Вызвали менякак-то на десять дней в штаб. Приезжаю, мне говорят, что Валя все эти днипоздно приходила, что была она с каким-то капитаном. Была, ну была, делопрошедшее. Два месяца проходит, я узнаю, что Валя беременная. Вызываю ее:"Валя, как это могло случиться? Куда ты поедешь? Твоя мачеха (у нее не мать,а мачеха была) в землянке живет". Она плачет: "Это вы виноваты, если бы выне уехали, ничего бы не случилось". Они со мной - как с матерью, старшейсестрой. У нее какое-то пальтишко легкое, а уже холодно, отдала я ей своюшинель. Поехала моя Валя... Восьмое марта сорок пятого года. Мы устроили себе праздник. Чай.Какие-то конфеты раздобыли. Выходят мои девчата на улицу и вдруг видят: идутиз леса два немца. Волокут за собой автоматы... Раненые... Мои девчатаокружили их. Ну и я, как замполит, конечно, написала в донесении, чтосегодня, восьмого марта, прачки взяли в плен двух немцев. Назавтра у нас было совещание командиров, начальник политотдела первымделом объявяляет: - Ну, товарищи, я хочу вас обрадовать: скоро конец войне. Вчера прачкииз двадцать первого полевого прачечного отряда взяли в плен двух немцев. Все захлопали. Когда шла война, нас не награждали, а когда кончилась, мне сказали:"Наградите двух человек". Я возмутилась. Взяла слово, выступила, что язамполит прачечного отряда, и какой это тяжелый труд прачек, что у многих изних грыжи, экземы рук и так далее, что девчонки молодые, работали большемашин, как тягачи. У меня спрашивают: "Можете к завтрашнему дню представитьнаградной материал? Мы еще наградим". И мы с командиром отряда ночь сиделинад списками. Многие девчата получили медали "За отвагу", "За боевыезаслуги", а одну прачку наградили орденом Красной Звезды. Самая лучшаяпрачка, она не отходила от корыта: бывало, все уже не имеют сил, падают, аона стирает. Это была пожилая женщина, у нее вся семья погибла. Когда мне надо было отправлять девушек домой, мне хотелось что-то имдать. Они все из Белоруссии и Украины были, а там все разрушено, разбито.Как ты их отпустишь с пустыми руками? А мы стояли в какой-то немецкойдеревне, там была швейная мастерская. Я пошла посмотреть: машинки стояли, намое счастье, целые. И вот каждой девчонке, которая уезжала, мы преподнеслиподарок. Я была так рада, так счастлива. Это все, что я могла сделать длясвоих девчат. Все хотели домой и боялись возвращаться. Никто не знал, что нас тамждет..." Валентина Кузьминична Братчикова-Борщевская, лейтенант, замполитполевого прачечного отряда "Мой папа... Мой любимый папа был коммунист, святой человек. Я невстречала в жизни человека лучше, чем он. Он меня воспитывал: "Ну, кто бы ябыл без советской власти. Бедняк. Батрачил бы у кулака. Советская властьдала мне все, я получил образование. Стал инженером, строю мосты. Я всемэтим обязан нашей родной власти". Я любила советскую власть. Любила Сталина. Всех наших вождей. Так менянаучил папа. Шла война, я подрастала. По вечерам мы с папой пели "Интернационал" и"Священную войну". Папа аккомпанировал на аккордеоне. Когда мне исполнилосьвосемнадцать лет, он вместе со мной пошел в военкомат... Из армии я написала домой письмо, что строю и охраняю мосты. Какая этобыла радость в нашей семье! Папа нас всех влюбил в мосты, мы любили их сдетства. Когда я видела разрушенный мост - его разбомбили или подорвали -отношение у меня к нему было, как к живому существу, а не стратегическомуобъекту. Я плакала... Я встречала на пути сотни разрушенных мостов, большихи маленьких, их разрушали в войну в первую очередь. Мишень номер один. Когдамы проезжали мимо руин, я всегда думала: сколько же понадобится лет, чтобывсе это построить наново. Война убивает время, драгоценное человеческоевремя. Я хорошо помнила, что каждый мост папа строил несколько лет. Ночамисидел над чертежами, даже в выходные дни. Больше всего на войне мне быложалко время... Папино время... Папы давно нет, но я его продолжаю любить. Не верю, когда о таких, какон, говорят, что они были глупые и слепые - верили в Сталина. БоялисьСталина. Верили в ленинские идеи. Поверьте мне, они были хорошие и честныелюди, они верили не в Сталина и Ленина, а в коммунистическую идею. Всоциализм с человеческим лицом, как потом это назовут. В счастье для всех.Для каждого. Мечтатели, идеалисты - да, слепцы - нет. Никогда не соглашусь.Ни за что! В середине войны у нас появились отличные танки и самолеты,хорошее оружие, но все равно без веры такого страшного врага, какгитлеровская армия - мощная, дисциплинированная, покорившая всю Европу, мыникогда бы не одолели. Не переломили бы ей хребет. Главным нашим оружиембыла вера, а не страх, даю вам честное партийное слово (я на войне вступилав партию и до сих пор коммунистка). Я не стыжусь своего партбилета и неотказалась от него, как другие, хотя многие из них все равно мои друзья. Номоя вера не много поменялась с тех пор. С сорок первого..." Тамара Лукьяновна Тороп, рядовая, инженер-строитель "Под Воронежем немецкие войска остановили... Они долго не могли взятьгород. Бомбили и бомбили. Самолеты летали через наше село Московка. Я еще невидела врага, я видела только его самолеты. Но очень скоро я узнала, чтотакое война... В наш госпиталь сообщили, что под самым Воронежем разбомбили состав, мыприехали на место - увидели... Что мы увидели? Только фарш... Выговорить немогу... Ой-ой-ой! Первым опомнился наш профессор. Он громко крикнул:"Носилки!" Я была моложе всех, мне только шестнадцать лет исполнилось, и всесмотрели на меня, чтобы я не упала в обморок. Мы ходили по рельсам, лазилипо вагонам. На носилки некого было положить: вагоны горели, не слышалось нистонов, ни криков. Людей целых не было. Я держалась за свое сердце, у меняот страха закрывались глаза. Когда мы вернулись в госпиталь, все повалилиськто где: кто на стол голову положил, кто на стулья - и так уснули. Я отдежурила и пошла домой. Пришла вся заплаканная, легла на койку итолько закрою глаза - все снова вижу... Вернулась с работы мама, и пришелдядя Митя. Слышу мамин голос: - Не знаю, что с Леной будет. Ты посмотри, какое у нее лицо стало за товремя, как она в госпиталь пошла. Она не похожа сама на себя, молчит, ни скем не разговаривает и во сне вскрикивает. И куда у нее делась улыбка и кудаделся смех? А ты сам знаешь, какая она была веселая. А теперь она никогда нешутит. Я слушаю маму, и у меня слезы текут....Когда в сорок третьем году освободили Воронеж, я пошла ввоенизированную охрану. Там одни девушки. Всем им было посемнадцать-двадцать лет. Молодые, красивые, никогда я столько красивыхдевушек вместе не видела. Первую я узнала Марусю Прохорову, она дружила сТаней Федоровой. Они - из одной деревни. Таня была серьезная, любилачистоту, порядок, а Маруся любила петь, плясать. Пела озорные частушки. Абольше всего любила краситься, сядет перед зеркалом и сидит часами. Таняругала ее: "Чем красоту наводить, лучше погладь свою форму и убери какследует койку". Была еще у нас Паша Литаврина, очень отчаянная девчонка.Дружила она с Шурой Батищевой. Та была стеснительная и скромная, самаяспокойная из нас. А Люся Лихачева любила накручивать локоны, накрутит - исразу за гитару. Она с гитарой ложилась спать и с гитарой вставала. Старшевсех нас была Полина Неверова, у нее муж погиб на фронте, и она была всегдагрустнаая. Ходили мы все в военной форме. Когда мама первый раз увидела меня вформе, она сделалась белая: - Ты решила в армию пойти? Я ее успокоила. - Да нет, мама. Я же тебе говорила, что охраняю мосты. Мама заплакала: - Скоро война кончится. И ты сразу снимешь шинель. Я тоже так думала. Через два дня после того, как мы узнали, что кончилась война, у насбыло собрание в красном уголке. Выступил на нем начальник охраны товарищНаумов. - Дорогие мои бойцы, - сказал он, - война кончилась. Но вчера я получилприказ, что на Западную дорогу требуются бойцы военизированной охраны. Кто-то из зала крикнул: - Да там же бендеровцы!.. Наумов замолчал, а потом сказал: - Да, девушки, там бендеровцы. Они воюют с Красной Армией. Но приказесть приказ, его надо выполнять. Кто хочет поехать, прошу подать заявлениеначальнику караула. Поедут добровольцы. Мы вернулись в казарму, и каждая легла на свою койку. Стало тихо-тихо.Никому не хотелось уезжать далеко от родных мест. И никому не хотелосьумирать после войны. На следующий день нас опять собрали. Я сидела за столомпрезидиума, стол накрыли красной скатертью. И я думала, что последний разсижу за этим столом. Начальник охраны произнес речь: - Я знал, Бабина, что ты поедешь первая. И вы все, девчонки, молодцы,не побоялись. Кончилась война, можно вернуться домой, а вы едете защищатьсвою Родину. Через два дня мы уезжали. Подали нам товарный состав, на полу былосено, и пахло травой. Никогда раньше я не слышала, что есть такой город Стрый, теперь этобыло место нашей службы. Город мне не понравился - маленький и страшный,каждый день играла музыка и кого-нибудь хоронили: то милиционера, токоммуниста, то комсомольца. Опять мы увидели смерть. Сдружилась с ГалейКоробкиной. Она там погибла. Еще с одной девочкой... Ее тоже ночьюзарезали... И я там совсем перестала шутить и смеяться..." Елена Ивановна Бабина, боец военизированой охраны

Дата добавления: 2015-08-03