О чертовой бабе и майских розах

"Война отняла у меня мою любовь... Мою единственную любовь... Бомбят город, прибежала ко мне сестра Нина, прощаемся. Уже думали - неувидимся. Она мне говорит: "Я пойду в сандружинницы, только где мне ихнайти". И вот я помню: смотрю на нее, а это было лето, на ней легкоеплатьице, и я вижу у нее на левом плече, тут, около шеи, родимый значок. Этомоя родная сестра, а я впервые его увидела. Смотрю и думаю: "Я тебя вездеузнаю". И такое острое чувство... Такая любовь... Сердце рвется... Из Минска все уходили. Дороги обстреливались, шли лесом Где-то девочкакричит: "Мама, война". Наша часть отступает. Идем по просторному широкомуполю, колосится рожь, а у дороги низкая крестьянская изба. Уже Смоленщина...Около дороги стоит женщина, казалось, что эта женщина выше своего домика,была она одета во все льняное, вышитое национальным русским узором. Онаскрестила руки на груди и низко кланялась, солдаты шли, а она им кланялась иговорила: "Пускай вас Господь домой воротит". И вы знаете, каждому онакланялась и так приговаривала. У всех на глазах выступали слезы... Я ее всю войну помнила... И уже другое, это было в Германии, когда мынемцев назад гнали. Какой-то поселок... Сидели во дворе две немки в своихчепчиках и пили кофе. Как будто не было никакой войны... И я подумала: "Божемой, у нас развалины, у нас люди в земле живут, у нас едят траву, а высидите и пьете кофе". Идут рядом наши машины, наши солдаты едут... Они пьюткофе... А потом я ехала по нашей земле... И что я видела? Вместо деревниосталась одна печь Сидит старик, а сзади стоят трое внуков, видно, потерял исына и невестку. Старуха собирает головешки затопить печь. Повесила кожух,значит, из леса пришли. И в этой печи ничего не варится. И такое острое чувство... Такая любовь......Наш эшелон остановился. Не помню, что там было - то ли ремонтдороги, то ли меняли паровоз. Сидим мы с одной медсестрой, а рядом двоенаших солдат варили кашу. И откуда-то подходят к нам два пленных немца,стали просить есть. А у нас был хлеб. Мы взяли булку хлеба, разделили и далиим. Те солдаты, которые варили кашу, слышу, рассуждают: - Смотри, сколько врачи дали хлеба нашему врагу! - И дальше что-то втаком духе, мол, разве они знают настоящую войну, сидели в госпиталях,откуда им... Через какое-то время другие пленные подошли уже к тем солдатам, которыеварят кашу. И тот солдат, который нас недавно упрекал, говорит одному немцу: - Что - жрать захотел? А тот стоит... Ждет. Другой наш солдат передает буханку хлеба своемутоварищу: - Ладно, отрежь ему. Тот отрезал по куску хлеба. Немцы взяли хлеб и стоят - видят, что кашаварится. - Ну, ладно, - говорит один солдат, - дай им каши - Да она еще не готова. Вы слышали? И немцы, как будто тоже понимают язык, стоят. Ждут. Солдаты заправиликашу салом и дали им в консервные банки. Вот вам душа русского солдата. Они осуждали нас, а сами дали хлеба, даеще каши, и только тогда, когда заправили салом. Вот что я помню... И такое острое чувство... Такое сильное... Война давно кончилась... Я собиралась на курорт... Как раз это былКарибский кризис. Опять в мире неспокойно стало. Все закачалось. Укладываючемодан, платья взяла, кофточки сложила. Ну, кажется, ничего не забыла?Достаю сумочку с документами и беру оттуда свой военный билет. Думаю:"Случится что, я там сразу пойду в военкомат". Уже я на море, отдыхаю и возьми расскажи кому-то за столиком встоловой, что ехала сюда и взяла военный билет. Я так сказала, без всякоймысли или желания порисоваться. А один мужчина за нашим столиком какразволновался: - Нет, только русская женщина, уезжая на курорт, может взять в собойвоенный билет и думать, что, если что такое, она сразу пойдет в военкомат. Я помню его восторг. Его восхищение. Так на меня мой муж смотрел. Этимвзглядом... Простите за длинное вступление... Я не умею говорить по порядку. Мысльвсегда у меня скачет, чувства рвутся... Мы вместе с мужем ушли на фронт. Вдвоем. Я многое забыла. Хотя вспоминаю каждый день... Кончился бой... Не верилось тишине. Он гладил траву руками, травамягкая... И смотрел на меня. Смотрел... Такими глазами... Они ушли группой в разведку. Ждали их два дня... Я не спала два дня...Задремала. Просыпаюсь от того, что он сидит рядом и смотрит на меня. "Ложисьспать". " "Жалко спать". И такое острое чувство... Такая любовь... Сердце рвется... Я многое забыла, почти все забыла. А думала, что не забуду. Ни за чтоне забуду. Мы уже шли через Восточную Пруссию, уже все говорили о Победе. Онпогиб... Погиб мгновенно... От осколка... Мгновенной смертью. Секундной. Мнепередали, что их привезли, я прибежала... Я его обняла, я не дала егозабрать. Хоронить. В войну хоронили быстро: днем погиб, если бой быстрый, тосразу собирают всех, свозят отовсюду и роют большую яму. Засыпают. Другойраз одним сухим песком. И если долго на этот песок смотреть, то кажется, чтоон движется. Дрожит. Колышется этот песок. Потому что там... Там для меняеще живые люди, они недавно были живые... Я вижу их, я с нимиразговариваю... Не верю... Мы все ходим и не верим еще, что они там... Где? И я не дала его тут же хоронить. Хотела, чтобы еще была у нас однаночь. Сидеть возле него. Смотреть... Гладить... Утром... Я решила, что увезу его домой. В Беларусь. А это - несколькотысяч километров. Военные дороги... Неразбериха... Все подумали, что от горяя сошла с ума. "Ты должна успокоиться. Тебе надо поспать". Нет! Нет! Я шлаот одного генерала к другому, так дошла до командующего фронтомРокоссовского. Сначала он отказал... Ну, ненормальная какая-то! Сколько ужев братских могилах похоронено, лежит в чужой земле... Я еще раз добилась к нему на прием: " Хотите, я встану перед вами на колени? " Я вас понимаю... Но он уже мертвый... " У меня нет от него детей. Дом наш сгорел. Даже фотографии пропали.Ничего нет. Если я его привезу на родину, останется хотя бы могила. И мнебудет куда возвращаться после войны. Молчит. Ходит по кабинету. Ходит. - Вы когда-нибудь любили, товарищ маршал? Я не мужа хороню, я любовьхороню. Молчит. - Тогда я тоже хочу здесь умереть. Зачем мне без него жить? Он долго молчал. Потом подошел и поцеловал мне руку. Мне дали специальный самолет на одну ночь. Я вошла в самолет... Обнялагроб... И потеряла сознание..." Ефросинья Григорьевна Бреус, капитан, врач "Разлучила нас война... Муж - на фронте. Я эвакуировалась сначала вХарьков, а затем в Татарию. Устроилась там работать. И вот однажды меняразыскивают, а моя девичья фамилия Лисовская. Зовут все: "Совская! Совская!"И я тогда отзываюсь: "Это я!" Мне говорят: "Идите в энкаведе, берите пропуски следуйте в Москву". Почему? Мне никто ничего не разъяснил, и я не знала.Военное время... Еду и думаю, может, муж раненый, может, меня к немувызывают. А я уже четыре месяца от него ничего не получала, никакихизвестий. У меня такое намерение, что если я его найду без рук, без ног,калеку, заберу и сразу домой. Будем как-то жить. Приезжаю в Москву, захожу по адресу. Там написано: "ЦК КПБ", то етьнаше белорусское правительство, и там таких, как я, очень много. Мыинтересуемся: "Что? Почему? Зачем нас собрали?" Говорят: "Все узнаете".Собрали нас всех в большом зале: там наш секретарь ЦК Белоруссии, товарищПономаренко, другие руководители. У меня спросили: "Хотите ли вы туда,откуда приехали?" Ну, откуда я приехала - из Белоруссии. Конечно, хочу. Именя определяют в спецшколу. Начинают готовить, чтобы послать в тыл врага. Сегодня окончили учебу, а уже на другой день посадили нас на машины иповезли к линии фронта. Потом мы пешком пошли. Я не знала, что такое фронт икакая она - нейтральная полоса. Команда: "Приготовиться! Готовность - номеродин". "Бах!" - выстрелили ракеты. Снег, вижу, белый-белый, а тут полосалюдей, это мы друг за другом легли. Нас много. Ракета погасла, выстреловнет. Новая команда: "Бегом!", и мы побежали. И так прошли... В партизанский отряд каким-то чудом мне пришло письмо от мужа. Это былостолько радости, так неожиданно, два года я о нем ничего не знала. А тут -самолет сбросил еду, боеприпасы... И почту... И в этой почте, в этом мешкебрезентовом мне - письмо. Тогда я обращаюсь письменно в ЦК. Я написала, чтовсе буду делать, только чтобы мы с мужем были вместе. И это письмо тихонечкоот командира нашего отряда я передала летчику. Скоро узнаю новость: передалипо связи - после выполнения задания нашу группу ждут в Москве. Всю нашуспецгруппу. Пошлют на новое место... Все должны лететь, а Федосенко такобязательно. Ждем мы самолет, а это ночь, темно, как в бочке. И какой-то самолеткружит вверху, а потом как даст по нас бомбами. Это был "мессершмитт", немцынашу стоянку засекли, он пошел на новый разворот. А в это время наш самолетопускается - "У-2", и как раз под елку, где я рядом стояла. Этот летчик чутьприсел над землей и давай сразу подниматься, потому что он увидел: немецсейчас сделает разворот и опять пойдет стрелять. Я зацепилась за крыло икричу: "Мне в Москву! У меня разрешение!" Он даже матюкнулся: "Садись!" Такмы и летели с ним вдвоем. Не было ни раненых... Никого. В мае месяце в Москве я ходила в валенках. Пришла в театр в валенках. Ибыло прекрасно. Пишу мужу: как нам встретиться? Я пока в резерве... Но мнеобещают... Везде прошу: пошлите меня туда, где муж, дайте мне хотя бы двадня, мне только поглядеть на него один раз, а потом я вернусь и посылайтекуда хотите. Все пожимают плечами. Но я все-таки узнаю по номеру почты, гдемой муж воюет, и еду к нему. Приезжаю сначала в обком партии, показываю этотадрес мужа, документы, что я жена, и говорю, что хочу встретиться с ним. Мнеотвечают, что это невозможно, он на самой передовой, отправляйтесь назад, ая вся такая побитая, такая голодная, и как это назад? Пошла к военномукоменданту. Он посмотрел на меня и приказал, чтобы мне дали немного одеться.Дали мне гимнастерку, ремень подпоясаться. И он начал меня отговаривать: - Ну что вы, там очень опасно, где ваш муж... Я сижу и плачу, тогда он сжалился, дал мне пропуск. - Выйдете, - говорит, - на шоссе, там будет регулировщик, и он вампокажет, как ехать. Нашла это шоссе, нашла этого регулировщика, посадил он меня на машину,и я еду. Приезжаю в часть, там все удивляются, все кругом военные. "А выкто?" - спрашивают. Я не могу сказать - жена. Ну, как такое скажешь, кругомбомбы рвутся... Я отвечаю - сестра. Даже не знаю, почему я так сказала -сестра. "Подождите, - говорят мне, - еще шесть километров туда надо идти".Как это я буду ждать, когда я так далеко добиралась? А как раз оттуда машиназа обедом пришла, и там был старшина такой рыжеватый, конопатый. Он говорит: - О, я Федосенко знаю. Но это в самой траншее. Ну, упросила я его. Посадили меня, еду, нигде ничего не видно... Лес...Лесная дорога... Для меня это новость: передовая, но нигде никого. Изредкагде-то постреливают. Приехали. Старшина спрашивает: - А где Федосенко? Ему отвечают: - Они вчера ушли в разведку, их застал рассвет, и они там пережидают. Но связь у них есть. И ему по связи сказали, что приехала сестра. Какаясестра? Говорят: "Рыжая". А сестра у него черная. Ну, раз рыжая, он сразудогадался, какая сестра. Не знаю, как он там выполз, но Федосенко скоропоявился, и мы там сделали встречу. Радости было... Пробыла я у него один день, второй и решаю: - Иди в штаб и докладывай. Я с тобой здесь останусь. Он пошел к начальству, а я не дышу: ну, как скажут, чтобы в двадцатьчетыре часа ноги ее не было? Это же фронт, это понятно. И вдруг вижу - идетв землянку начальство: майор, полковник. Здороваются за руку все. Потом,конечно, сели мы в землянке, выпили, и каждый сказал свое слово, что женанашла мужа в траншее, это же настоящая жена, документы есть. Это же такаяженщина! Дайте посмотреть на такую женщину! Они такие слова говорили, онивсе плакали. Я тот вечер всю жизнь вспоминаю... Что у меня еще осталось? Зачислили санитаркой. Ходила с ним в разведку. Бьет миномет, вижу -упал. Думаю: убитый или раненый? Бегу туда, а миномет бьет, и командиркричит: - Куда ты прешь, чертова баба!! Подползу - живой... Живой! Около Днепра ночью при луне мне вручили орден Красного Знамени. А надругой день муж был ранен, тяжело. Мы вместе бежали, мы вместе шагали потакому болоту, вместе ползли. Пулемет был, допустим, справа, а мы ползлислева по болоту, и мы так прижимались к земле, что если пулемет был с правойстороны, то его ранило с левой стороны в бедро. Ранили разрывной пулей, ипопробуй-ка наложить повязку, это же ягодица. Все разорвалось, и грязь, иземля - все туда. А мы выходили из окружения. Вывозить раненых некуда,медикаментов у меня тоже никаких. Одна надежда, что прорвемся. Когдапрорвались, мужа эвакуировала до самого госпиталя. Пока я его довезла, былоуже общее заражение крови. Это был Новый год... Наступал сорок четвертыйгод... Он умирает... Я понимала, что он умирает... А он был много разнагражден, я собрала все его ордена, положила возле него. Был как раз обход,а он спал. Врач подходит: -Вам надо уйти отсюда. Он уже мертвый. Я отвечаю: - Тихо, он еще живой. Муж как раз открыл глаза и говорит: - Что-то потолок голубой стал. Я смотрю: - Нет, он не голубой. Потолок, Вася, белый. - А ему казалось, чтоголубой. Сосед ему говорит: - Ну, Федосенко, если ты останешься жить, то ты свою жену должен наруках носить. - И буду носить, - соглашается он. Я не знаю, он, наверное, чувствовал, что умирает, потому что взял меняза руки, наклонил к себе и поцеловал. Вот как последний раз целуют: - Любочка, так жалко, у всех Новый год, а мы с тобой тут... Но ты нежалей, у нас еще все будет... И когда осталось ему несколько часов жить... У него случилось этонесчастье, что нужно было поменять ему постель... Я ему постелила чистуюпростынь, ногу перевязала, а на подушку его надо подтянуть, это же мужчина,тяжелый, я его тяну, наклонилась низко-низко, и вот чувствую, что это ужевсе, что еще минута-другая и его не станет... Это был вечер. Десять часовпятнадцать минут... До минуты запомнила... И мне захотелось самой умереть...Но я носила под сердцем нашего ребенка, и только это меня удержало, япережила те дни. Похоронила я его первого января, а через тридцать восемьдней у меня родился сын, он с сорок четвертого года, сам уже имеет детей.Мужа звали Василий, сын у меня Василий Васильевич, и внук у меня Вася...Василек..." Любовь Фоминична Федосенко, рядовая, санитарка "Видела... Каждый день... Но не могла примириться. Молодой, красивыймужчина умирает... Хотелось успеть, ну... поцеловать его. Что-то женское длянего сделать, если ничем не можешь помочь как врач. Тогда хотя быулыбнуться. Погладить. Взять за руку... Через много лет после войны мне один мужчина признался, что помнит моюмолодую улыбку. А для меня это был обыкновенный раненый, я его даже незапомнила. Он говорил, что эта улыбка вернула его к жизни, с того света, чтоназывается... Женская улыбка..." Вера Владимировна Шевалдышева, старший лейтенант, хирург "Прибыли на Первый Белорусский фронт... Двадцать семь девушек. Мужчинына нас смотрели с восхищением: "Ни прачки, ни телефонистки, адевушки-снайперы. Мы впервые видим таких девушек. Какие девушки!" Старшина внашу честь стихи сочинил. Смысл такой, чтобы девушки были трогательными, какмайские розы, чтобы война не покалечила их души. Уезжая на фронт, каждая из нас дала клятву: никаких романов там небудет. Все будет, если мы уцелеем, после войны. А до войны мы не успели дажепоцеловаться. Мы строже смотрели на эти вещи, чем нынешние молодые люди.Поцеловаться для нас было - полюбить на всю жизнь. На фронте любовь была какбы запрещенной, если узнавало командование, как правило, одного извлюбленных переводили в другую часть, попросту разлучали. Мы ееберегли-хранили. Мы не сдержали своих детских клятв... Мы любили... Я думаю, что если бы я не влюбилась на войне, то я бы не выжила. Любовьспасала. Меня она спасла..." Софья Кригель, старший сержант, снайпер "Про любовь спрашиваете? Я не боюсь сказать правду... Я была пэпэже,то, что расшифровывается " походно-полевая жена. Жена на войне. Вторая.Незаконная. Первый командир батальона... Я его не любила. Он хороший был человек, но я его не любила. А пошла кнему в землянку через несколько месяцев. Куда деваться? Одни мужчины вокруг,так лучше с одним жить, чем всех бояться. В бою не так страшно было, какпосле боя, особенно, когда отдых, на переформирование отойдем. Как стреляют,огонь, они зовут: "Сестричка! Сестренка!", а после боя каждый тебястережет... Из землянки ночью не вылезешь... Говорили вам это другиедевчонки или не признались? Постыдились, думаю... Промолчали. Гордые! А оновсе было... Потому что умирать не хотелось... Было обидно умирать, когда тымолодой... Ну, и для мужчин тяжело четыре года без женщин... В нашей армииборделей не было, и таблеток никаких не давали. Где-то, может, за этимследили. У нас нет. Четыре года... Командиры могли только что-то себепозволить, а простой солдат нет. Дисциплина. Но об этом молчат... Непринято... Нет... Я, например, в батальоне была одна женщина, жила в общейземлянке. Вместе с мужчинами. Отделили мне место, но какое оно отдельное,вся землянка шесть метров. Я просыпалась ночью от того, что махала руками "то одному дам по щекам, по рукам, то другому. Меня ранило, попала вгоспиталь и там махала руками. Нянечка ночью разбудит: "Ты " чего?" Комурасскажешь? Первого командира убило осколком мины. Второй командир батальона... Я его любила. Я шла с ним в бой, я хотела быть рядом. Я его любила, а унего была любимая жена, двое детей. Он показывал мне их фотографии. И язнала, что после войны, если останется жив, он вернется к ним. В Калугу. Нуи что? У нас были такие счастливые минуты! Мы пережили такое счастье! Вотвернулись... Страшный бой... А мы живые... У него ни с кем такое неповторится! Не получится! Я знала... Я знала, что счастливым он без меня небудет. Не сможет быть счастливым ни с кем так, как мы были с ним счастливына войне. Не сможет... Никогда!.. В конце войны я забеременела. Я так хотела... Но нашу дочку я вырастиласама, он мне не помог. Палец о палец не ударил. Ни одного подарка илиписьма. Открыточки. Кончилась война, и кончилась любовь. Как песня... Онуехал к законной жене, к детям. Оставил мне на память свою фотокарточку. А яне хотела, чтобы война кончалась... Страшно это сказать... Открыть своесердце... Я - сумасшедшая. Я любила! Я знала, что вместе с войной кончится илюбовь. Его любовь... Но все равно я ему благодарна за те чувства, которыеон мне дал, и я с ним узнала. Вот я его любила всю жизнь, я пронесла своичувства через годы. Мне уже незачем врать. Я уже старая. Да, через всюжизнь! И я не жалею. Дочь меня упрекала: "Мама, за что ты его любишь?" А я люблю... Недавноузнала - он умер. Я много плакала... И мы даже из-за этого поссорились смоей дочерью: "Что ты плачешь? Он для тебя давно умер". А я его и сейчаслюблю. Вспоминаю войну, как лучшее время моей жизни, я там быласчастливая... Только, прошу вас, без фамилии. Ради моей дочери..." Софья К-вич, санинструктор "Во время войны... Привезли меня в часть... На передовую. Командир встретил словами:"Снимите, пожалуйста, шапку". Я удивилась... Сняла... В военкомате насстригли под мальчиков, но пока мы были в военных лагерях, пока добирались дофронта, волосы мои немного отросли. Стали виться, они у меня вьющиеся.Барашек мелкий... Это сейчас не догадаешься... Уже старая стала... И вот онсмотрит и смотрит на меня: "Я два года женщину не видел. Хочу посмотреть". После войны... Я жила в коммунальной квартире. Соседки все были с мужьями, обижалименя. Издевались: "Ха-ха-а... Расскажи, как ты там б... с мужиками..." В моюкастрюлю с картошкой уксуса нальют. Всыпят ложку соли... Ха-ха-а... Демобилизовался из армии мой командир. Приехал ко мне, и мы поженились.Записались в загсе, и все. Без свадьбы. А через год он ушел к другойженщине, заведующей нашей фабричной столовой: "От нее духами пахнет, а оттебя тянет сапогами и портянками". Так и живу одна. Никого у меня нет на всем белом свете. Спасибо, что тыпришла..." Екатерина Никитична Санникова, сержант, стрелок "А мой муж... Хорошо, что его нет, он на работе. Он строго мнеприказал... Знает, что я люблю про нашу любовь рассказывать... Как ясвадебное платье себе за одну ночь из бинтов пошила. Сама. А бинты мы сдевчонками месяц собирали. Бинты трофейные... У меня было настоящеесвадебное платье! Сохранилась фотография: я в этом платье и в сапогах, носапог не видно, это я помню, что была в сапогах. А поясок я схимичила изстарой пилотки... Отличный поясок. Но что это я... За свое... Муж приказалпро любовь ни слова, ни-ни, а рассказывать про войну. Он у меня строгий. Покарте учил... Два дня меня учил, где какой фронт стоял... Где наша часть...Я сейчас возьму, я за ним записала. Прочитаю... Что ты смеешься? Ой, как хорошо ты смеешься. Я тоже смеялась... Ну,какой из меня историк! Я лучше фотографию, где я в платье из бинтов, покажу. Я так себе там нравлюсь... В белом платье..." Анастасия Леонидовна Жардецкая, ефрейтор, санинструктор

Дата добавления: 2015-08-03