Констанция

Оно сейчас мне сына заменило, Лежит в его постели и со мною Повсюду ходит, говорит, как он, И, нежные черты его приняв, Одежд его заполнив пустоту,

Напоминает милый сердцу облик…*.

Это был «плач Констанции».

Уильям не видел сына последние несколько лет и теперь вспо- минал, какими он и Джудит были маленькими, как он играл с ними, как помогал Мэри в хлопотах о них. Он, будучи еще до- вольно молодым, ощущал себя по-прежнему скорее старшим братом своих собственных детей, а порой даже ровесником. И они, очарованные его искрящейся ребячливостью, любовью к ним и веселым добрым нравом, были уверены, что он не про- сто отец, как другие, он их друг и настоящий товарищ. Теперь он, тоскуя сам, страдал от жалости к маленькой Джудит, тоско- вавшей в Стратфорде и разлученной навсегда со своим братом. Такая разлука для близнецов, таких как она, пожалуй, самое страшное испытание на свете. С этого лета сердце Уилла начало болеть часто и сильно. Тогда он просил Виолу прижаться к нему. Она обнимала его, и было ощущение, что его сердце вырыва- ется из груди и колотится отдельно от тела прямо между ними.

* Шекспир У. Король Иоанн (пер. Н. Рыковой).

Тогда она сильнее прижимала его к себе, как ребенка, и сердце затихало и переставало болеть. Виола была рада приходу всех друзей и знакомых. Она понимала — теперь только заботы дру- гих людей могут вывести брата из растерянного оцепенения. Если его что-то отвлекало и оживляло в минуты уныния — так это мир людей. Если что-то он и любил больше всего в жизни — так это «совать нос в чужие дела», вникать в подробности жизни, соучаствовать в ее стремительных действах. И театр. По сути — одно и то же.

В конце концов, осенью произошло именно так, как хотела и предчувствовала Виола. Уилла заставило выйти из дома происше- ствие с компанией их старых друзей. Однажды, когда сестра читала ему новые хроники, недавно изданные у Филда, в дверь громко и настойчиво застучали.

— Боже! Ну и рвение! — сказал Уилл.

— Что ты успел натворить? — улыбнулась Виола, спускаясь вниз. Распахнув дверь, она не поверила своим глазам.

— Не здесь ли проживает потрясатель… этих… ну…

— Ой, только не выражайтесь!

— Сердец, а ты что подумала? Или ты сейчас скажешь, что мы вроде как оскверняем ваш порог, и тра-лю-ли да тра-ля-ля?

Дороти Сойер и Энни Ли! Бывшие спутницы «Слуг Ее Величе- ства королевы» и нынешние обитательницы одного из домов сви- даний в Шордиче. А с ними молчаливый Фрэнсис Лэнгли — владелец театра «Лебедь».

— Дороти, Энни! Входите, входите же!

— Это ж надо! Ты как была своим парнем, так и осталась!

— Уилл! — крикнула Виола, — к нам старые знакомые.

Они поднялись наверх, и он впервые, наконец, улыбнулся и обрел прежний дар речи.

— О-о-о! Нимфы! Грации! Кудесницы! Привет, Фрэнсис! Что вас привело? Время не властно над вами!

— Дело Уайета, — без долгих вступлений признался Фрэнсис.

Они рассказали о деле, заставившем их обратиться к нему за помощью. В Пэрис-Гарден в то время служил мировой судья, некий Уильям Гардинер, который всей округе был известен как взяточник и вымогатель. Его пасынок — Уильям Уайет, по- могал отчиму в делах неправедных, чем и расположил к себе

последнего. Два крючкотвора — старый и молодой — вот уже несколько месяцев грозили закрыть театр, намекая на непри- личия, якобы творящиеся в нем, но на самом деле откровенно ожидая взятки. Последней каплей стала угроза Уайета за- крыть не только театр, но и бордель, также принадлежавший Лэнгли.

— Возмутительно, — согласился Уилл, выслушав их жалобы. — Ни в какие ворота! Лишать самого насущного! Я считаю, это преступление!

— Ты что, смеешься? — обиделась Дороти.

— Сердечко мое, не будь я так серьезен, я ни за что не ввязался бы в это дело. Но, поскольку здесь задета репутация достойней- шего в Лондоне дома, я не могу оставаться в бездействии.

— Я не понимаю, это ты нас называешь достойнейшим домом?

— Разумеется, если вы считаете меня достойным защитником в деле Гардинер-Уайет против милашки Дороти.

Решено было действовать без промедлений. Уильям выбрался из домашнего халата, подаренного ему очередной симпатией, муж которой ходил за моря и привозил с Востока диковинные товары, и впятером они отправились к Уайету.

Через неделю Уиллу пришлось раскошелиться. В судебном иске, поданном на них, Уайет утверждал, что он, две женщины и прочие упомянутые лица грозили ему в письменной жалобе членовреди- тельством и что он, Уайет, опасается за свою жизнь.

— Вот паскудник! — Уилл больше веселился, чем злился.

Его настроение явно менялось к лучшему, и у Виолы впервые за долгое время отлегло от сердца.

В октябре Уилл чувствовал себя уже гораздо лучше и однажды сказал сестре, что им пора переехать.

— Переехать? Но мы совсем недавно здесь живем. Что это ты вдруг решил? — спросила она.

— Здесь тяжко теперь. Дух боли. Дух потери. Нужно поискать другой дом.

В конце месяца они переехали в Саутуарк, ближе к реке и теат- рам. А в ноябре к ним приехал Джон. Джон Шакспир. Отец.

Сколь невероятным было это событие, столь и закономерным. После того, как Джон потерял единственного наследника муж-

ского пола от старшего сына, он вновь решил подать прошение на герб, которое подавал 25 лет назад в 1568 году, но которое тогда отозвал. Тогда у него не хватило средств на осуществление этого честолюбивого замысла. Теперь он решился. Шакспиры должны наследовать свое право именоваться копьеносцами,

«потрясателями копья».

Как бы Джон предосудительно не относился к репутации своих старших детей и месту в жизни, какое они избрали, он не мог не оценить достаток и положение, достигнутое ими в сто- лице. Доходы Уильяма росли. Его известность в литературных и театральных сферах и близость к людям образованного и знатного круга дали повод Джону обратиться к нему за помощью в деле, касающемся подачи нового прошения о присвоении их роду герба. После долгих споров, обсуждений и проектов со- вместными усилиями выбрали следующий эскиз родового знака: на щите был изображен сокол, держащий в одной лапе копье. Крылья сокола распростерты — что означало «потряса- ние». По диагонали герба также изображалось копье — золотое с серебряным наконечником. Девиз гласил «Non sainz droit» —

«Не без права». Отец хотел, чтобы девиз был написан непре- менно по-французски — в знак того, что владельцы герба люди образованные и владеют им по праву. Как ни пытались Уилл и Виола объяснить несуразность, наивность и самонадеянность такой композиции — убедить отца они не смогли. На их счастье, он отказался от шлема с перьями, римских доспехов на соколе, перчатки, обнимающей копье, и еще кучи прочих витийств вокруг эмблемы.

Глава Геральдической палаты пожаловал этот герб Джону, «по ходатайству и получив достоверные сведения», что его «предок за свою верную службу был отмечен и награжден славной памяти рассудительнейшим королем Генрихом VII». Эту семейную исто- рию Джон пересказывал всем миллионы раз, и сам искренне верил в нее.

Эскапада Джона не осталась незамеченной. В тот же год Бен Джонсон, один из соперников Уильяма в поэтическом мире, вывел в своей пьесе «Всяк в своем нраве» деревенского простака Солиардо, который получил собственный герб и хвастал всем:

«Я могу теперь писать, что я — дворянин. Вот моя грамота, она

обошлась мне в тридцать фунтов, клянусь!» На гербе красовалась голова вепря и девиз «Не без горчицы».

Однако Уилл не обиделся. К досаде Джонсона он вместе со всеми искренне потешался над этой «головой с горчицей» в пив- ной «Надежда», куда компания сочинителей и актеров собралась после показа пьесы.

— Не без перца, — продолжил ряд Уилл.

И все подхватили — «Не без уксуса», «Не без соли» и прочая, прочая, пока насмешка не превратилась в новое меню, какое было решено прикрепить к дверям пивной.

Постепенно перипетии трудного года улеглись и закончились.

После долгого перерыва, вызванного болезнью брата, во время которого в «Белом грейгаунде» ее подменял Джаспер Филд, брат Ричарда, Виола вернулась в книжный магазин.

Ричард пришел туда в день ее выхода на работу. Один. Он был свеж и светел. Он был рад.

— С возвращением, — сказал он. — У нас много новинок. Тебе те- перь предстоит читать и запоминать.

— Чего еще можно желать, Ричард. Я истосковалась!

— Мы тоже.

«Мы» полоснуло, как лезвие. «Тоже» окутало, точно одолжен- ный плащ.

— Как ты думаешь? Может открыть здесь еще один театр? — вдруг не свойственным ему шутливым тоном спросил Ричард. — Лично для тебя?

— «Не без права», — в тон ответила Виола. Ричард качнул головой и щелкнул языком.

— Боюсь, епископ не позволит, — сказал он и вышел на улицу.

Имогена*

…То господин мой,

Британец доблестный и столь же добрый,

… Нет больше

Такого господина. Пусть пройду я

С востока к западу, просясь на службу,

* Шекспир У. Цимбелин (пер. А. Курошевой).

Дата добавления: 2015-08-05