Мой глаз гравером стал и образ твой Запечатлел в моей душе правдиво.

С тех пор служу я рамою живой,

А лучшее в искусстве — перспектива.

Сквозь мастера смотри на мастерство, Чтоб свой портрет увидеть в этой раме. Та мастерская, что хранит его, Застеклена любимыми глазами.

Мои глаза с твоими так дружны: Моими я тебя в душе рисую.

Через твои с небесной вышины Заглядывает солнце в мастерскую.

Увы, моим глазам через окно Твое увидеть сердце не дано**.

* Шекспир У. Сонет 144 (пер. С. Маршака).

** Шекспир У. Сонет 24 (пер. С. Маршака).

Ставший одним из лучших издателей Лондона, Ричард Филд от- давался своему делу с упоением и только по веской необходимости мог не появиться в типографии в течение дня или вечером. Виола часто допоздна оставалась в мастерской одна, особенно в отсут- ствие брата. Ее работа заключалась в наборе текста и требовала большого внимания, сосредоточенности и ловкости пальцев. В короткое время она легко освоила все премудрости непростого дела. Ей нравилось наблюдать по утрам, как набранные ею шаб- лоны идут в работу. Ее присутствие выдавал лишь отсвет огня, пробивавшийся из окон на запорошенную, закоченевшую под сне- гом дорогу, расквашенную повозками и лошадьми, задымленную печной копотью. Она оставалась одна и набирала и набирала текст, чтобы утром подмастерью осталось лишь в точном порядке покрыть шаблоны тушью и сделать с них оттиски.

* * *

В августе 1588 года состоялось торжество, посвященное раз- грому испанской «Непобедимой Армады». Вся Англия поднялась на защиту своей королевы, своих владений и достоинства. Анг- личане, сражавшиеся под командованием адмирала Чарлза Го- варда и трех капитанов — сэра Фрэнсиса Дрейка, сэра Уолтера Рэли и сэра Мартина Фробишера, атаковали 130 кораблей Армады в проливе Ла-Манш. Часть флотилии была уничтожена, а разра- зившаяся у берегов Шотландии буря лишила Испанию надежды на победу в этом бою.

Незадолго до этого на стол первого лорда адмиралтейства легло донесение от Фрэнсиса Дрейка, знаменитого мореплава- теля, флотоводца и корсара. Дрейк писал: «Достопочтенный милорд…, будучи в море, мы осуществляли различные разведы- вательные операции. Во время одной из них, самой важной, ко- торая имела место шесть недель назад, на траверсе Сент-Лукора видели большой флот, вышедший из Лиссабона, пользуясь се- верным ветром и направлявшийся на запад. Наш шкипер и его команда пришли к выводу, что это большой флот, который под- готовил король Испании, — кораблей было так много, что их не- возможно было пересчитать.

Надо полагать, что либо мы вскоре услышим о них, либо они плывут в сторону Грэйна, где у них назначена встреча».

Восьмого августа королева приплыла из Вестминстера в Тил- бери и проехала еще две мили по суше до лагеря, размещавше- гося на холме. Ночь она провела в Ярден-Холле, а на следующий день вернулась в лагерь, чтобы проинспектировать состояние армии и обратиться с речью к солдатам. Елизавета всю жизнь отличалась умением трогать словами сердца своих слушателей. Так было и на этот раз.

«Мои любимые сограждане, нас убедили, что мы должны быть осто- рожны, выступая перед скоплением военных из опасения предательства. Однако я заверяю вас, что не хочу жить, если не буду доверять моим вер- ным и любящим подданным. Пусть тираны боятся за свою жизнь».

Девятого августа Елизавета, покидая лагерь, уже знала, что угроза вторжения миновала — Армада потерпела поражение.

Наряду с военными кораблями на защиту Ее Величества и страны встали и торговые суда, капитанами которых были опыт- ные моряки, служившие по найму акционерных торговых компаний. Эти, предназначенные для мирных целей, суда были оснащены орудиями, всегда готовыми дать бой пиратам, наводнившим мор- ские просторы.

Английский флот отстоял свое право именоваться властите- лем вод. В честь этой победы королева приказала отчеканить медаль, на которой с одной стороны выбита надпись: «Господь подул, и они рассеялись», а на другой: «Меня можно коснуться, но нельзя истребить». Победители, встречаемые радостными и благодарными лондонцами, усыпанные цветами и яркими лен- тами, шли к королевскому дворцу, чтобы преклонить колена перед Ее Величеством. Все они получили щедрые дары из ее бла- годарных рук. По случаю славной победы Елизавета устроила пышное торжество. Подражая римским императорам, она про- ехала в триумфальной колеснице от своего дворца до собора Святого Павла, куда были свезены флаги, вымпелы и знамена, добытые у побежденных испанцев.

* * *

В июне 1589 года семнадцатилетний Джек Эджерли с дорожной сумкой за плечами, в которой, кроме его одежды и еды, лежало самое главное из всего, что он взял с собой в дорогу из Нориджа в Лондон — рекомендательное письмо мистера Флетчера, учителя

грамматической школы, к мистеру Филду, издателю в Блэкфра- йерс, и его, Джека, рисунки, выполненные углем и карандашом.

Переночевав перед въездом в столицу на постоялом дворе за Холборном, Джек проснулся с зарей под грохот нагружаемых на телеги товаров и крики возничих, кучеров, конюхов и кузне- цов. Этот утренний шум и его звонкое эхо тут же окунули его в свою волну и вынесли на самый ее гребень, наполнив дрожью предчувствия предстоящих в его жизни перемен. Проделанный им без компаньонов путь показал, что Джек отлично справ- ляется с житейскими трудностями. Когда надо, он умел постоять за себя, учтиво разговаривал, доходчиво объяснялся и узнавал все, что ему требовалось. И если дома его считали витающим в облаках мечтателем, занимающимся бесполезным рисова- нием, то теперь он доказал себе самому свою природную вынос- ливость и здравомыслие.

Мистер Флетчер, учитель, оценил способности Джека, обратив внимание на его пристрастие рисовать на всем, на чем можно и нельзя. Однажды он подозвал его к себе.

— Мистер Эджерли, вам известно, что рисование — занятие, опасное для души?*

— Мистер Флетчер, я…

— Лучше скажите мне откровенно, чем вы собираетесь зани- маться по окончании школы? Торговать, как это делали все Эд- жерли до вас, или учиться дальше?

— Я хотел бы учиться, сэр.

— И чему вы хотели бы учиться?

— Сэр, я…

— Я полагаю, тому делу, что подвергает вашу душу смертельной опасности, не так ли?

Испуганный Джек молчал.

— Возьмите это, — мистер Флетчер протянул Джеку сложен- ное и скрепленное его печатью письмо и записку с лондонским адресом.

— Это письмо к издателю. По учебникам, напечатанным в его из- дательстве, я имею счастье учить вас. Это поистине счастье, ма-

* В эпоху иконоборчества заповедь «Не создай себе кумира» считалась едва ли не самой главной. Изображать человека считалось смертным грехом (прим. автора).

стер Эджерли. Потому что, запомните — мастерство — это самое ценное, чего способен достичь человек в своей земной юдоли. Идите в Лондон. Покажите мистеру Филду мое письмо и свои ра- боты. Ведь вы храните свои работы, не правда ли? Джек готов был идти в Лондон немедленно. Он и отправился туда пешком — через месяц после окончания школы.

Теперь он стоял, перешагнув порог издательского дома Вот- роллье — Филда, как десять лет назад стоял сам Ричард, щурясь от перемены света. На улице был ясный летний день, в мастерской свет был будто заштрихован, приглушен. За небольшим столом в мастерской сидел светловолосый человек с исключительно правильными чертами лица. Джек видел разных людей — светло- и рыжеволосых, светлоглазых и высоких — среди них были сим- патичные, порой красивые и не очень. Но такого он не встречал никогда. Точеная переносица разделяла широкие штрихи темных бровей. Острый нос с тонкими крыльями, строгие складки в угол- ках красивых губ придавали ему выразительную сдержанность. Умные, поблескивающие искрой, аквамариновые глаза, будто про- зрачные, смотрели пристально и спокойно, словно ничто не могло взволновать их прекрасного обладателя.

Джек постучал по косяку двери, но шум станков заглушал все сто- ронние звуки.

— Проходите, сэр.

Человек за столом оторвался от чтения и, разминая ладони, под- нял голову. Джек от волнения забыл все слова.

— Сэр… я… простите, сэр… добрый день… я ищу издательство… мистера Вотроллье… Филда…

— Вы нашли его. Полагаю, вы ко мне. Проходите.

— Я…

— У вас есть рекомендации?

— Как вы узнали, сэр?

— Вы же хотите спросить, нужны ли нам подмастерья? Воз- можно, вы пришли по чьему-то совету.

Произнося все это, хозяин встал из-за конторки. Джек не ожи- дал такой разницы в росте и смутился еще больше. Золотоволо- сый, ясноглазый великан из рыцарского романа стоял перед ним во плоти и говорил с ним так, будто они присутствовали при дворе Ее Величества.

— Да, сэр.

— Чьему же? То есть — каковы же, собственно, ваши рекоменда- ции? Кто посоветовал вам обратиться ко мне?

— Мистер Флетчер, учитель нашей школы в Норидже. У меня письмо для вас от него.

— Прекрасно. Позвольте узнать ваше имя.

— Джеймс Эджерли, сэр.

— Джим?

— Джек, сэр.

— Сколько у вас братьев?

— Семь, сэр.

— Вы который по счету?

— Четвертый, сэр.

— Прекрасно.

Ричард протянул руку. Джек отдал ему письмо.

Начав читать, Ричард удивленно приподнял брови и улыбнулся собственным мыслям.

— Вы принесли с собой рисунки?

— Да, сэр!

— Я бы хотел взглянуть на них, если вы не против, — Джеку по- казалось, что Ричард сказал это строго. Он вздрогнул, но, посмот- рев на Филда, встретил такой мягкий взгляд и улыбку, что чуть было не засмеялся от смущения.

Ричард внимательно просмотрел работы Джека, пока тот трясся от волнения, ожидая вердикта.

— Что ж, — наконец Ричард посмотрел на него. — Ваши рисунки, бес- спорно, заслуживают внимания. Но вам есть, над чем работать. У вас иногда появляется двойной штрих, а это в работе гравера недопу- стимо. Вы ведь рассчитываете в будущем именно на место гравера? Во всяком случае, почтенный мистер Флетчер именно так вас и ре- комендует — «как будущего искусного гравера, если вам достанет усид- чивости». Он выразил это лучше, чем мог бы я. От вас действительно потребуется усидчивость и терпение. Один благородный джентль- мен, который в свое время оказал мне неоценимую услугу, сказал, что для работы в нашем деле необходима не только сила, выносливость и грамотность. Здесь нужно огромное терпение, спокойствие, вы- держка, усидчивость, стойкость и умение ладить с людьми. Книги вы- являют людей. Работа с ними — как исповедь. Даже тот, кто не пишет

книги, но лишь служит им, все равно проявляет свою натуру в работе. Видимо, сама сущность нашего дела такова, что соприкосновение с текстом делает нас самих подобием книг. Как это происходит, я не скажу, я не схоласт. Но это волшебное действие книг и работы, с ними связанной, я давно заметил, и считаю это главным.

Джек завороженно смотрел на него. Мистер Филд говорил спо- койно, не стараясь перекрыть голосом шум мастерской. И при этом не нужно было прислушиваться, Джек слышал каждое его слово. Его лицо то озарялось, повинуясь выражению глаз, то воз- вращало некую отстраненность. Джек очнулся, когда понял, что хозяин спрашивает его о чем-то. Низкий голос и весь его облик просто лишили молодого человека дара речи, руки которого уже чесались взяться за карандаш, чтобы немедленно сделать хоть на- бросок портрета этого необыкновенного человека.

— Сможете скопировать сигнет?

— Простите, мистер Филд...

— Для начала вам придется пройти испытание, я предлагаю вам скопировать сигнет — издательский знак. Сможете?

— Да, сэр.

— Сколько вам надо времени, чтобы досконально запомнить изображение?

— Меньше минуты, сэр.

— Что ж, посмотрим.

Ричард провел Джека к конторке за самой дальней наборной кассой. Там работал темноволосый молодой человек. Он посмот- рел на Джека и тут же перевел взгляд на хозяина.

— Располагайтесь здесь, — сказал Ричард, указывая на конторку.

— Сосредоточьтесь.

Он взял из кассы форму для оттиска.

— Запоминайте.

Джек рассматривал изображение. Через минуту Ричард вернул сигнет в кассу и положил перед ним лист бумаги.

— Прошу. Через час я посмотрю набросок.

Набросок? Час на один набросок? Джек решил, что ему хватит и полчаса, но все же волновался. Нет ничего хуже экзамена.

Мистер Филд вернулся к своему столу. Наборщик посмотрел ему вслед и вернулся к работе, искоса поглядывая на Джека. Тот, вы- сунув язык от напряжения, погрузился в работу.

— Как тебя зовут? — вполголоса спросил наборщик.

— Джек, — тихо ответил тот.

Хватило нескольких секунд его зорким, чрезвычайно цепким, быстро все схватывающим глазам, чтобы разглядеть то, на что, возможно, другие не обратили бы внимание. На шее у молодого человека нет адамова яблока, на щеках не прорастает щетина, нет порезов от бритвы, зато у него очень тонкая талия, стройные ноги в чулках чуть выше колена, а кожа на тонких руках с округ- лыми мягкими локтями была нежной и атласной — рукава его ру- бахи были закатаны выше локтя.

— Я — Себастиан, — сказал странный парень. — Поговорим после работы.

Джек рисовал, и вдруг случилось невозможное, не повторив- шееся потом никогда и оставшееся в памяти на всю жизнь. Он забыл. Забыл сложный переход на рисунке. Себастиан, не менее зоркий и чуткий, понял это по его лицу. На мгновение Джек уви- дел перед глазами изображение сигнета в его руке. Маневра никто не заметил. Джек был спасен.

Филд оценил его работу и оставил на обучение.

После работы Себастиан спросил Джека проголодался ли он, когда они вместе вышли из типографии.

— Сил нет, — признался тот.

— Пойдем к «Ученику типографа». Заодно и узнаешь, где будешь есть, пить, дружить и почти что жить ближайшие семь, а, если по- везет, то и больше лет. Пойдем. Здесь недалеко.

Они отправились на Феттер Лейн, где когда-то в самом начале своей лондонской жизни, снимали жилье Уилл и Виола.

— Не взять ли нам говядину с горчицей? — спросил, чуть ухмыль- нувшись, новый приятель. — Так как тебя зовут?

— Джек Эджерли.

— Меня зовут Себастиан Шакспир. Ты откуда? Из каких мест?

— Из Нориджа. А ты?

— Из Уорикшира. Значит, ты вырос у моря?

— На самом краю.

— Счастливец.

— У меня все братья на море — кто в рыбаках, кто на службе.

— А ты добрался до столицы.

— Выходит так.

Им принесли мясо, пироги и пиво.

— Ты где живешь? — спросил Себастиан, когда Джек поел и не- много размяк.

— На постоялом дворе. Но там жуткая вонь. Я же ничего здесь не знаю.

— Тогда вот что. Идем к нам. Я живу вдвоем с братом в Бишопс- гейте. Он служит на театре. Места у нас много, вместе будет весе- лее, пока не найдешь жилье.

У Джека голова шла кругом от всего, что обрушилось на него в этот счастливый день так неожиданно и удачно.

— К вам? Вот спасибо! А ты, значит, в театр ходишь бесплатно?

— Не бесплатно, — засмеялся Себастиан. — Просто плата бывает разная.

— Слушай, а ты?.. — Джек осекся, хотя любопытство не давало тему покоя.

— Допивай пиво и пойдем устраиваться, — был ответ.

Приняв предложение нового знакомого временно разделить кров с ним и его братом, Джек решил было, что закравшееся со- мнение по поводу внешности нового приятеля обмануло его. Но довольно скоро он понял, что может верить своим глазам, никогда не подводившим его. Да и хозяева дома, судя по всему, не пытались его ни в чем убедить, понимая, что столь близкое общение тайное сделает явным. Джек, деликатный от природы и благодарный им за радушие и щедрость, решил, что чужие тайны на то и чужие, чтобы их не касаться. С Уильямом они стали друзьями. Довольно скоро Виола сама объяснила ему многое и рассказала о них то, что сочла уместным. Она была удивительная. Веселая, открытая, сме- лая, будто ничего не боялась. Джеку нравилось в ней все. Сомне- ние, как первое впечатление, перелилось в его душе в удивление и благодарность, узнавание — в восхищение, пробудившее волне- ние, расшевелившее в нем чувства, о которых он и не подозревал. Теперь каждый свой день он начинал с мыслью о ней. А она отно- ситься к нему, как к брату. Жизнь и работа под одной крышей очень сблизили их. Виола любила и могла долго и интересно рас- сказывать о том, что знала. Он завороженно внимал каждому ее слову, и художник в нем стремился в работе превзойти самого себя. Он вдохновлялся ею. Он полюбил.

Однако произошло событие, которое увело Виолу из стен из- дательства, хотя она и продолжала служить у Филдов. Вернее сказать, произошли два события, одно из которых повлекло за собой другое.

Однажды осенью Виола и Ричард остались в мастерской вдвоем. Рано или поздно это должно было произойти. Ричард скрупулезно вычитывал только что принесенный оригинал-макет. Виола зани- малась своей работой.

— Виолетт, тебе пора заканчивать, — сказал он.

— Пожалуйста, — сказала она, — не называй меня Виолетт. Для Дика Филда я всегда Виола. Для мистера Филда, если угодно, Себастиан.

— Я знаю, что значит для тебя театр, но лицедейство — не для меня.

Она осторожно подошла к нему.

— Странно, мне казалось, что Жакнетт очень артистична. Ричард улыбнулся. Так улыбаются, услышав что-то даже несуще-

ственное о тех, кого любят.

— Она неподражаема и недосягаема во всем. Это правда. Мне до нее далеко.

— Почему, Дик? Я могу с этим согласиться, если речь зайдет обо мне, например. Но ты? Ты же очень умен, чтобы оценить без лож- ной скромности свои достоинства. А в зеркало ты на себя смот- ришь? Это невероятно! Чтобы так разувериться в себе! Или это она намеренно внушает тебе?

— Нет, дело во мне, а не в ней.

— Ты говоришь только о ней. Но, Дик! Она… горда и самолю- бива. Она презирает людей, лелея свое превосходство. Владеет всем, о чем другие могут только мечтать, и считает, что лучшее принадлежит ей по праву. Но, видит Бог, это не так!

Ричард смотрел на нее. На миг ей показалось, что он не намерен ей возражать.

— Ты не должна дурно говорить о ней, Виола, — помолчав, ска- зал он.

Она вдруг опустилась перед ним на колени.

— Дик! Послушай!.. Представь, что есть девушка, которая тебя любит. Ее сердце давно тоскует по тебе. На свете нет никого, кто, кроме нее, был бы готов отдать за тебя жизнь. Ты, как для тебя

Жаклин, стал для нее всем. Ну выгляни ты из своей клетки, очнись, наконец. Ричард! Ричард! Разве ты ничего не видишь? Разве нет?

Она потянулась к нему. Она взяла его руки в свои. Она, опустив голову, заплакала. Он наклонился к ней и тихо сказал:

— Судьба распорядилась иначе. Виола подняла голову.

— Если бы было иначе, я не дошла до Лондона живой и не была бы сейчас рядом с тобой!

Она стремительно обняла его. Ее руки сомкнулись с такой силой, что, казалось, невозможно разжать их. Она чувствовала, что растворяется, словно воск, распадается на частицы, пронизы- вая его и оставаясь в нем, точно свет, пролившийся во мрак, или жар, проникающий до глубин.

— Нет, Виола, нет! Я был бы последним человеком, если позво- лил бы девушке совершить эту прекрасную, но ошибку.

Он с усилием разомкнул ее руки. Она сжалась в комок у его ног, закрыв лицо руками. Долгожданный взлелеянный миг обернулся в считаные мгновения бедой, сокрушившей ее сокровенной на- дежды. Не отрывая рук от лица, она слышала, как дверь мастер- ской закрылась за ним.

Жаклин давно понимала, что происходит. Она видела, какими взглядами провожает Виола ее мужа, как расцветает ее лицо, стоит ему заговорить с ней. Прошло немного времени после слу- чившегося, и Жаклин, ведомая обостренной интуицией, решила эту задачу, доставлявшую ей неприятные волнения, простым и изящным способом. Она нажала на самую чувствительную точку душевного склада своего деятельного, ответственного и скрупу- лезного в работе мужа. В разговоре о работниках типографии она, как бы невзначай, заметила, что Виола делает ошибки при наборе, а отвлекается потому, что по характеру слишком нетерпелива и темпераментна для столь кропотливой работы.

— Да, я заметил, — сказал он. — Но она так одарена от природы, что было бы безрассудством расстаться с ней. Ты посмотри на нее, настоящая гончая.

— Именно. Вот мы и отправим ее в нашу «гончую» — в магазин

«Белый грейгаунд». Она много читала, у нее безупречный вкус и уникальная память. Кто может быть лучше? Книги не яблоки. Чтобы их продавать, надо уметь рассказывать о них и о многом

другом. А у нашего Себастиана язык подвешен, как у герольда. За- говорить покупателя, привлечь и развлечь, даже развеселить порой — кому как не такому пересмешнику заняться этим?

Ричард задумался.

— Ну же, милый. Мы не можем допустить, чтобы она оказалась на улице.

— В свое время они с Уиллом развлекали весь город, — улыбнув- шись, сказал Ричард. Он вспомнил об их представлениях на рынке и историю об охоте на оленя в поместье сэра Люси.

— Вот и хорошо. Мы, как всегда, пришли к общему мнению, — вздохнув, сказала Жаклин.

Как тот актер, который, оробев, Теряет нить давно знакомой роли, Как тот безумец, что, впадая в гнев, В избытке сил теряет силу воли, —

Так я молчу, не зная, что сказать, Не оттого, что сердце охладело. Нет, на мои уста кладет печать Моя любовь, которой нет предела.

Так пусть же книга говорит с тобой. Пускай она, безмолвный мой ходатай, Идет к тебе с признаньем и мольбой И справедливой требует расплаты.

Прочтешь ли ты слова любви немой? Услышишь ли глазами голос мой?*.

* Шекспир У. Сонет 23 (пер. С. Маршака).

Дата добавления: 2015-08-05