Мысль о страданьях ближних, может быть, Способна облегчить. А излечить?

Никто цветок увядший не корит, А все бранят разгул зимы морозной.

На жертву ль должен пасть позор и стыд? Нет, на злодея. Не карайте грозно Ошибки женщин. Рано или поздно,

Все зло исходит от владык мужчин,

Винить подвластных женщин нет причин**.

Со временем они перебрались в Бишопсгейт. На новом месте жизнь была здоровее, а потому и дороже. Даже лорд-мэр жил неподалеку. В этом, в большей степени купеческом районе, не было борделей и дешевых таверн. Его иногда называли «Ма- ленькой Францией» главным образом потому, что там жили

* Шекспир У. Венера и Адонис (пер. А. Курошевой).

** Шекспир У. Лукреция (пер. В. Томашевского).

семьи французского и фламандского происхождения. Уильям проникся симпатией к деловым, стойким и упрямым выходцам с континента. Филды, посещая знакомые семьи, теперь часто бывали и у них. Ричард никогда не вспоминал о сцене в изда- тельстве. Ему казалось, что это был лихорадочный сон на двоих, который следовало оставить неприкосновенным на за- дворках памяти. В новом доме было несколько квартир, и, заняв одну из них, состоявшую из пяти комнат с окнами на вос- ток и на запад, брат и сестра стали прихожанами церкви Святой Елены у северной городской стены, основанной, как го- ворили, самим императором Константином. Одним из их сосе- дей оказался Томас Морли — джентльмен Королевской капеллы*. Морли обожал музицировать и сам писал музыку. Он нашел в лице своих новых соседей благодарных слушателей и даже клиентов. Уильям стал заказывать Тому мелодии на свои стихи, и сосед с радостью исполнял эту приятную работу. Он обработал детские песенки, звучавшие между картинами ска- зочной пьесы «Сон в летнюю ночь», и переложил на музыку пе- чальные песни влюбленных дев из трагедий и комические назидания шутов из комедий.

Успех приносил деньги. Наконец Уильям мог позволить себе и Виоле жить в достатке в хорошем доме, приобретать доро- гую одежду, лошадей и не заботиться о хлебе насущном. Но главное, что он получил от материальной независимости — была свобода выбора. Он знал цену своей деловой хватке и, по- размыслив о будущем, сделал ставку на вложения в театраль- ную сферу. Так, оценив успех привлечения в свои пьесы музыкального сопровождения, Уилл пошел дальше. Он стал за- казывать у профессионалов небольшие музыкальные произве-

* Королевская капелла — хоровая капелла при британском дворе, в XVI—XVII вв. — самый престижный английский хоровой коллектив и одна из лучших школ для первоначального обучения мальчиков музыке. Из Королевской капеллы вышли композиторы, искусство которых составляет одну из самых ярких страниц истории английской музыки. В состав капеллы входили джентльмены и дети — так назывались должности хористов. При Елизавете в капелле состояло 12 детей и 32 джентльмена. Из числа джентльменов назначался органист (прим. автора).

дения как самостоятельные номера и по мере необходимости включать их в театральные постановки разного жанра или со- провождать ими приемы, устраивать которые его приглашали в богатые дома, или развлекать гостей в собственном доме. Его интересы касались многого, и вскоре он стал совладельцем те- атрального предприятия. В 1594 году сэр Генри Кэри Хадсон, лорд-камергер Ее Величества, основал труппу «Слуги лорда-ка- мергера». Он намеревался покончить с беспорядком, царив- шим после чумного бедствия в столичных театральных труппах, дабы актеры помнили — их основное предназначение — развлекать королеву. Труппу он разделил и создал две: «Слуги лорда-камергера» и «Слуги лорда-адмирала», передав послед- нюю под покровительство своему зятю — Чарльзу Ховарду.

Главным актером «адмиральской» труппы был назначен Эд- вард Аллен, и местом для выступлений определена «Роза». Ве- дущим актером «Слуг лорда-камергера» стал Ричард Бербедж. Спектакли труппы должны были проходить на сценах, принад- лежавших Джеймсу Бербеджу в Шордиче. Начиная с этого вре- мени «Слуги лорда-камергера» становились единственными исполнителями пьес Уильяма.

Отныне до скончания веков;

С ним сохранится память и о нас —

О нас, о горсточке счастливцев, братьев*.

В новое-старое актерское братство вошли верные друг другу, ис- пытанные и закаленные кочевой жизнью Огастин Филипс, Томас Поуп, Джордж Брайан, Джон Хеминг, Джон Синклер, Уильям Слай, Ричард Каули, Джон Дьюик и непревзойденный со времен Тарлтона исполнитель джиги и специально написанной для него Уиллом роли Фальстафа искрометный, музыкальный, крепкоте- лый и подвижный Уильям Кемп. Уильям стал пайщиком — совла- дельцем компании наравне с девятью ведущими актерами под патронажем лорда-камергера.

Следующий 1595 год продолжил череду гастролей. Летом они давали представления в Кембридже и Ипсвиче, работая без от-

* Шекспир У. Генрих V (пер. Е. Бируковой).

дыха. Необходимо было хорошо заработать и запастись прови- зией – в Лондоне начались «голодные бунты». Столица все еще пе- реживала истощение после долгих чумных месяцев.

Еще через год на семью Шакспиров обрушилось несчастье. Уильям тогда вернулся из Маркет-Холла в Фаршеме и оживленно обо всем рассказывал Виоле, когда принесли то злополучное письмо. Виола, не распечатав, передала его брату.

— Это от Энн, — сказал он и скроил постную гримасу. Написанное под диктовку незнакомой рукой — Энн так и не ос-

воила навыки письма — оно, как всегда, должно было содержать отчет жены о хозяйстве, прибыли и убытках и одну строчку о здоровье детей. Он все еще надеялся, что она хотя бы в память об их первых горячих годах возьмет да и научится писать сама и напишет ему что-нибудь ласковое. Вздохнув, он распечатал письмо. Прочитал и стал белым, как мел. Там было не о здоровье детей. Это была мольба, был зов. Со времени написания письма исполнился месяц. Виола смотрела в его искаженное лицо и боя- лась спросить.

— Ну почему, почему не отправить это срочным нарочным, по- чему не заплатить вдесятеро!.. Почему…

— Скажи, что? кто?

— Он болеет. Никто не знает, чем. Судя по письму, уже месяц.

Он яростно отбросил письмо, схватил куртку, дорожную сумку и кинжал и вылетел из комнаты. Виола бросилась за ним вниз, он уже завернул к стойлам. Добежав, она увидела, что он отвя- зывает лошадь.

— Уилл, кто?

— Гэмнет. Месяц назад он был жив. Месяц! Это был поздний вечер девятого августа.

Одиннадцатого августа Уильям добрался до Стратфорда. В доме на Хенли-стрит было пусто. Он нашел родных у церкви Святой Троицы. В нескольких шагах от нее в могилу опускали гроб с его единственным сыном — Гэмнетом, так редко видев- шим его за свою недолгую жизнь и почти ничего не знавшем о нем.

Спустя три дня Виола услышала странные звуки. Обычно все, кто жил в их доме, подгоняли лошадей, сворачивая во двор. На этот раз стук копыт был другим — непривычно медленным, почти

шаркающим. Она выглянула из окна. Всадник уже въехал во двор. Это был Уилл. Она сбежала вниз. Под ним была чужая лошадь, он почти не правил ею, а сидел согнувшись вперед так, что спина его изогнулась, как колесо. Виола остановила лошадь, придержала, помогла ему спуститься с седла.

Лицо его было цвета известки. Он хотел что-то сказать и не мог. Она обняла его и почувствовала, как он всей своей тяжестью по-

висает на ней.

— Пойдем! Пойдем в дом, — сказала она. — Кивни только, что…

— Его больше нет, — беззвучно прошептал он.

Она отвела его в спальню. Посадила на кровать. Стащила с него одежду, и увидела, что за эти несколько дней от него, и так отличавшегося стройностью, остались кожа да кости. Ей стало страшно.

— Ложись, ложись, малыш.

Она помогла ему лечь. Он весь горел. Сухим, острым, едким жаром, какого она никогда, даже когда имела дело с заболевшими детьми, не чувствовала. Она подняла его волосы на шее и затылке, чтобы не мешали, и посмотрела на свои пальцы. На них был не пот, не дорожная грязь, даже не кожный жир. Это была липкая, желтая, вязкая смола, которая склеивала пальцы и пугала больше, чем охватившая его лихорадка. Позже, стирая его рубашку, она об- наружила на тех местах, где ткань особенно плотно прилегала к телу, следы той же самой кошмарной смолы. Уилл приподнялся на локте и хотел что-то сказать, но она не разобрала его слов. Как только его голова вновь коснулась подушки, он впал в полусон, не отзываясь ни на ее голос, ни на прикосновения.

Виола побежала к Тому Морли с просьбой привести лекаря. Врач, осмотрев Уилла, сказал, что у него полное истощение, при- чиной которого стало многолетнее перенапряжение и сильнейшее нервное потрясение. Потеря сына сказалась надрывом сердца, о чем свидетельствует искаженный пульс и боли, сокрушившие пациента. Остается уповать на Господа и лучший исход. И еще ле- карь сказал, что Уилл выживет, если самое долгое через три дня из тела пойдут чистые жидкости, и он заговорит. Пока Уилл лежал, словно иссохший лист. Испарины не было. Кожа горела, как головешка.

После ухода врача Морли, качая головой, тихо произнес:

— Как же это можно довести себя до такого состояния!

— Вы же знаете, — Виола вскинула голову, почти выкрикнув с до- садой и негодованием, — он работает как вол! Не разгибая спины! И в театре, и дома!

— Не спорю. Но разве можно так жертвовать собой? Ради чего? Она вздохнула.

— Ради того, чтобы вам всем было не так страшно. И скучно. Всего лишь.

Морли не ответил. Действительно, ради чего? Он ушел, смутив- шись того, что ему вдруг изменило сочувствие и понимание. Уилл никогда бы не спросил его, ради чего он ночами не спит, погру- зившись в свои ноты. Ради чего?

Оставшись наедине с братом, Виола достала из потайного ящика самое ценное, что всегда хранила при себе. Это было эбе- новое распятие, взятое в дорогу из родительского дома — тай- ное, гонимое и запрещенное по новой вере изображение страдающего Господа.

Закрыв глаза, она увидела, как наяву, воина с серебряным копьем в руке и красным крестом на белых одеждах, того, кто, она знала, защищал их всегда — их заступника и хранителя Свя- того Георгия. К нему она взывала в своей молитве, на него упо- вала и на Пречистую Деву, и на всех Святых. Стоя на коленях перед распятием, она не убоялась бы теперь предстать пред самим Спасителем. Слова молитвы были нестройны. Она про- сила о брате, как умела:

— Я все готова… нет, все я не готова отдать. Господи всемило- стивый, сделай так, чтобы он был жив. Чтобы болезнь отсту- пила, чтобы он снова увидел свет и небо, и все, что можно только видеть, ведь он так любит твой мир, Господи! Оставь ему жизнь, дай ему еще силы и радости и счастья обнять детей, ко- торые ждут его, которые без него не проживут. Ушел наш Гэмми, ушел к тебе, но не дай Уиллу уйти за ним. Оставь ему жизнь. Он отслужит, он искупит. Он сделает все, что указано волей Твоей. Я знаю. Услышь меня, потому что он теперь не может просить тебя. Но я могу, ибо я знаю его. Твоей волей я знаю его как саму себя. Смилуйся же и услышь нас грешных. Оставь моего брата в живых! Прошу Тебя! Прости его, греш-

ного раба Твоего, за все прегрешения вольные или невольные. Вдохни в него жизнь, Господи, как когда-то Ты вдохнул жизнь в Лазаря. Мать Заступница, Царица Небесная! Ты ко всем прихо- дишь в скорби, Ты всех слышишь, заступись, пошли ему жизнь и силы. Заступники Небесные! Помогите! Дайте знак, дайте мне знак, если нужно, чтобы я что-то сделала для того, чтобы он был жив. Я все сделаю. Я все отдам. Я не знаю, что я могу. Все, что у меня есть, это единственный Твой Дар, Господи, что пока еще в моей власти, что пока еще в руках и в сердце моем. Я отдам все слова, все стихи, все, что написано или не напи- сано. Я не напишу и не произнесу больше ни единой строчки, ни единого слова. Если этими словами, грешной речью своей могла я когда-нибудь оскорбить Тебя — то вырви мой язык, возьми, забери все это. У меня больше ничего нет, кроме собст- венной жизни и этого. Забери то, что есть у меня. Чтобы только он был жив. Господи, если в три дня он заговорит, если я оботру чистый пот с лица его, я обещаю, я не произнесу больше ни строчки. И не напишу. Только пусть Уилл будет жив. Я прошу Тебя, я очень прошу Тебя! Услышь меня! Я не воз- ропщу, я не пожалею, я никогда не стану больше писать. Я стану как все. Я больше не оскорблю Тебя. Я все сделаю, на что будет воля Твоя! Только прошу тебя, Господи, я очень прошу Тебя, верни ему силы… Пусть Уилл будет жив!

Дата добавления: 2015-08-05