Ным словам и никакого перевода не требует. Нам кажется странным, что А.С. Уваров считал эту картину «игрой природы». 4 страница

Наконец, завершает репертуар славянских знаков семейство йо-тованных букв. Вообще говоря, мы знаем йотованные А, Е, О, ЮС БОЛЬШОЙ и ЮС МАЛЫЙ. Однако по тем или иным причинам все они исчезли, кроме йотованного О, обозначившего слог ЙУ, — буква Ю. Она, видимо, была самой ранней из йотованных, по­скольку успела поменять качество звучания с О на У. Хотя йотация произошла уже на почве самой кириллицы как составление лигату­ры из букв, а не слоговых знаков, что выразилось в их соединении по горизонтали, но получились при этом новые слоговые знаки. Иными словами, если бы не было соединительного штриха в Ю между I и О, две эти буквы так бы и остались буквами, дающими при написании подряд слог. А слитное написание создало слоговой знак. Позже из ЮСА МАЛОГО появилась буква Я, которая уже

произносилась йотованно, хотя йота в ее начертании не было. Отмер­ла и йотованная буква Е, ибо самоЕ стало произноситься йотованно. Наконец, йотация перешла и на букву И, которая стала произноситься как ЙИ (этот способ произношения существовал еще в начале XX ве­ка). Так что в азбуку, похожую по начертанию букв на греческую, вошло по меньшей мере четыре слоговых знака. Но поскольку Ю уже перестало пониматься как I О, пришлось придумывать пятый йотован-ный знак Ё, что и сделал Карамзин. В глаголице слоговых знаков не было, почему я и полагаю, что ЮСЫ вошли в глаголицу одновремен­но с кириллицей, а йотованные ЮСЫ — еще позже.

Так что если глаголица возникла как слоговая транслитерация руницеподобных букв, но не содержала слоговых знаков, кирилли­ца с самого начала ориентировалась на буквы (греческие и глаголи­ческие), но постепенно вобрала в себя слоговые знаки, а в виде современного русского гражданского письма поменяла имена букв на их произношение как слогов. Иными словами, слоговой источ­ник славянских азбук до некоторой степени влиял на мышление их составителей и редакторов. С другой стороны, в кириллице число пережитков слоговых знаков много меньше, чем в глаголице, а на­личие цифрового значения букв, еще более приближенных к гречес­кому алфавиту по сравнению с глаголицей, а также упрощение на­чертания букв делают кириллицу полноценной буквенной азбукой, а не переходным алфавитом, каким можно считать глаголицу.

Возможные слоговые знаки в протокириллице. Здесь можно обсудить одну возможность существования слоговых знаков в про­токириллице, допуская, что «Велесова книга» — не подделка, а подлинное произведение. От обсуждения самой проблемы ее под­линности я хотел бы уклониться из-за обилия материала «за» и «против». Как известно, от самой книги ничего не осталось, но все же была сделана прорись первой дощечки, на что я и хотел бы опереться.

Представляет интерес посмотреть на знаки самой «Велесовой книги», того самого уцелевшего фрагмента, чтобы получить воз­можность сравнить его со знаками, выделенными эпиграфистами. Вот как выглядит эта дощечка¹.

Для более удобного рассмотрения можно выписать из нее от­дельные буквы. Я ограничился лишь первыми четырьмя строками, и у меня получилось вот что.

Из этого рисунка видно, что чаще всего употребляются гласные буквы и на первом месте по частотности идет буква Е. Ее начерта­ние округло, и если имеется некоторая тенденция к угловатости (четвертое употребление), то лишь как слабый намек из-за небольшо-

го отклонения от нормы. Иными словами, никакой угловатой формы здесь нет даже в единичном случае. Буква А имеет вертикальную правую мачту и слабый загиб влево в ее верхней части, однако очень часто этот загиб сливается с линией строки, образуя несуществующую крышу. И в букве Я, представляющей собой соединение I с А, нет и этого крошечного загиба. Тем самым трактовка буквы А Н.Ф. Скрип-

никои², который до этого исследовал начертание букв «Велесовой книги», не подтверждается.

Буква Б употреблена девять раз; восьмое употребление (пока­занное как первое) было взято из самого начала пятой строки, что­бы показать, что обычная форма Б велесовице не чужда. При этом первое и шестое употребление демонстрируют самую привычную для нашего глаза форму, в восьмом случае форма привычна, но внизу недописана петелька, в четвертом и пятом случаях к этой форме добавляется незначительный добавочный поперечный штрих, и только во втором, третьем и седьмом случаях формы буквы не­привычны, петля не просто недописана, но лишь намечена. Из это­го рассмотрения следует вывод, что обычная форма буквы Б явля­ется преобладающей. Попробуем разобраться, когда вместо привычной формы употребляется редуцированная. В первом случае (на рисунке на втором месте) буква Б входит в слово БГУ (БОГУ), во втором — в слово БЪ (БОГЬ); в третьем, где написание нормальное, в слово ПРИБЕЗИЦА (ПРИБЕЖИЩЕ), в четвертое, с нормальным написа­нием — БЯ, в пятом, где написание тоже нормальное, — в слово БЛГА (БЛАГА), в шестом, с редуцированным написанием, в слово ДБЕЛЕ (ДЕБЕЛЕ), в седьмом — в слово БЯ с нормальным начерта­нием. Получается, что нормальное написание присутствует везде, где графема Б передает звук Б; но где имеется редуцированное написание Б, оно передает слог БО, БО или БЕ. Иными словами, редуцирован­ное написание графемы Б является слоговым знаком. Можно даже уточнить, каким именно: лучше всего это демонстрируют вторая и третья буквы. Это не что иное, как повернутый вправо слоговой знак ПЕ.

Буква В употреблена десять раз, при этом четвертый случай является особенным: петелька сверху не замкнута, а вместо нее име­ется косой штрих, и, кроме того, нет пробела между округлыми частями и мачтой. Иными словами, данная графема редуцирована. По аналогии с буквой Б подозреваем, что и тут имеет место слого­вой знак. Слово, в которое входит этот знак, может быть прочитано различно, однако возможно, что оно читается ВОЯ, хотя написано ВЯ. Так что и здесь графически редуцированная буква может обо­значать слоговой знак.

Буква Г имеет привычное начертание, буква Д — типичное на­чертание для греков (ножки у нее редки).

Весьма интересно начертание буквы Ж, которая состоит как бы из двух букв Ш, верхней и нижней (нижняя повернута на 180 гра­дусов), соединенных центральной мачтой. Иными словами, ее мож­но понимать как диграф согласных звуков; в отличие от диграфов

гласных, где соединительная черта является горизонтальной, данная соединительная черта является вертикальной. Буква 3 очень привыч­на для начальной кириллицы; она представляет собой греческую бук­ву Z с большим орнаментальным хвостом. Буквы I, К и Л тоже при­вычны; заметим, что буква ИЖЕ (И восьмеричное) здесь отсутствует. У буквы М нижний зубец превращен в дугу; это как раз типично для ранней кириллицы, что особо отмечают палеографы; так, по мнению И.А. Шляпкина, «первоначальное начертание ее греческое, главным образом характерное тем, что средняя часть представляет дугу»³.

Что же касается буквы Н, то ее начертание совершенно нетипич­ное, ибо в ранней кириллице эта буква писалась как N; но зато она в точности соответствует слоговому знаку НЪ славянского слогово­го письма.

С буквой О мы имеем большую проблему, ибо один и тот же знак используется то для обозначения О, то для обозначения У, то в значении Ъ, то как Ъ в составе Ы. Иными словами, графемой X передавались четыре разных звука! Такое неразличение гласных звуков совершенно неизвестно для буквенной графики, но типично для слоговой. Более того, для передачи звука О слоговые тексты часто пользуются графемой ВО как в виде V, так и в виде О; знак велесовицы X, по сути дела, представляет собой лигатуру из этих знаков, начертанных один над другим.

Буквы П, Р и С хотя и несколько отличаются от привычных, но вполне читабельны, а вот буква Т с заниженной перекладиной (в виде «+», по Миролюбову) типична для слоговой графики (где данная графема обозначает преимущественно палатальный звук — ТЬ, ТЕ, ТИ).

Буква У велесовицы состоит из наклонной черты с маленьким штрихом влево. Такое начертание, равно как и начертание одной наклонной черты без штриха, характерно для изображения У в сло­говой графике.

Что же касается буквы Ц, то такой вид она имеет в самой ранней кириллице, правда, хвостик часто является непосредственным про­должением мачты. В саму кириллицу этот знак попал из слоговой графики, где изображался как F с наклонными поперечинами. Бук­ва Ш попала оттуда же, обозначая как ШЬ, так и ША, однако она могла быть начертана и в вертикальном положении как Е или F, и в наклонных положениях — при этом длина штрихов могла быть различной, в том числе с более длинным или более коротким сред­ним. Так что велесовица фиксирует два из возможных начертаний. Что же касается Щ, то, несмотря на округлость в начертании верх-

него знака Ш, видно, что перед нами находится лигатура из Ш и Т, что весьма коррелирует с графемой Ж, куда тоже входит Ш.

Наконец, особняком стоит знак 'fe, который можно считать ли­гатурой из I (в горизонтальном положении) и Ъ, то есть как бы Ы наоборот, ГЬ (кстати, рукописная буква ЯТЬ так и пишется). Так обозначался закрытый звук ё. Тем самым в данном диграфе исполь­зована горизонтальная черта для обозначения И, что опять-таки характерно для слогового письма.

Наш предварительный вывод будет таким: помимо знаков, пе­решедших из слогового письмо в кириллицу (Ш, t), в велесовице имеется несколько знаков, либо непосредственно перешедших из слогового письма (Т, У), либо являющихся лигатурой слоговых знаков (Ж как Ш-Ш; О, У, Ъ, Ы как ВО-ВО), либо передающих слоги редуцированными буквенными графемами (Б, В). При этом наряду с объединением гласных звуков по горизонтали (графема Я), что типично для буквенной графики, имеется объединение гра­фем по вертикали (Ж, Ъ), что типично для слоговой графики. Иными словами, велесовица типологически старше кириллицы, представляя собой знаковую систему, удерживающую некото­рые слоговые черты и тем самым до некоторой степени промежу­точную между силлабарием и алфавитом.

В тексте «Велесовой книги» обнаружена такая характерная фо­нетическая особенность, как «цоканье», то есть замена Ч на Ц. Это встречается очень широко в новгородских берестяных грамотах и до сих пор отличает новгородский говор. Так что если «Велесова книга» была написана в Новгороде, то можно полагать, что отме­ченные в велесовице реликты слоговой письменности присущи нов­городской системе письма.

Киевская Софийская азбука. Теперь вернемся к киевской Со­фийской азбуке, чтобы еще раз посмотреть на ее особенности. Если рассмотреть ее с частью рисунка над ней, можно будет увидеть та­кую картину: над буквой А помещен знак Т, над Е и 3 — знак Ж, над О и П — математический знак «меньше», над Р и С — буква В и две косых черты. Что это значит? Мы помним, что все перечис­ленные надстрочные знаки, кроме В, имеют слоговое чтение. Не начертано ли над Софийской азбукой тайное послание смешанным способом? Если бы это было так, следовало бы прочитать его, для этого у нас вполне хватит и арсенала дешифрованных знаков, и умения. Возможно, что лица, начертившие азбуку, хотели сделать к ней какое-то дополнение? Что ж, попробуем прочитать⁴.

Знак над А определялся наиболее просто, ибо в виде Т чаще всего изображался слоговой знак ТО. Что же касается «буквы» Ж, то как раз «буквенность» это знака и была мной поставлена под вопрос, коль скоро надстрочные знаки оказывались слоговыми. Однако в качестве слогового знака Ж можно прочитать и как Ж А, и как ЗА, но из предыдущих разделов мы помним, что так обозначался знак ЗА. На­конец, осталось прочитать остаток, букву В и другие знаки над буквой Р Софийской азбуки. Это сделать несложно: В и читается как В, а знаки слева и справа имеют слоговое чтение ВЕДИ, что выражает славянское название буквы В. Вместе с тем сочетание PC в слоговой азбуке всегда выражает слово РУСЬ, так что, читая все знаки, полу­чаем чтение ВЕДИ В РУСЬ. Но ведь это не просто слоговое значение букв, а настоящее послание! Соединив все прочитанные знаки вместе, получаем текст: ТО ЗАВЕДИ В РУСЬ. Это как раз и есть тайное, зашифрованное в виде ребуса из букв и слоговых знаков послание составителей азбуки.

Итак, в отличие от новгородцев, которые в ранней кириллице сохранили некоторые элементы слогового письма, киевляне предло­жили ввести в Русь вариант, содержащий вместо 14 всего 4 славян­ские буквы: Б, Ш, Щи, воз­можно, Ж с чтением ЗЪ, твердым (в дополнение к букве ЗЕМЛЯ, читаемой мягко). Так что если у нов­городцев было больше неко­торых букв, чем в кирилли­це, то у киевлян их было

меньше. Иными словами, новгородцы больше держались старины, тог­да как киевляне равнялись на Византию.

Тайное послание Софийской азбуки, начертанное, видимо, хри­стианскими священниками, тяготевшими к Византии, не было осу­ществлено по причине сложности передачи славянских звуков гре­ческими буквами. Но и велесовица, даже если она подлинная, не удержала пережиточных элементов слогового письма. Эти два раз­ных подхода — Новгорода и Киева — иллюстрируют две разных тенденции в переходе на кириллицу, существовавшие на Руси. В этой связи можно сказать, что вариант Кирилла и Мефодия оказал­ся средним между ними и потому наиболее приемлемым.

Вместе с тем наличие двух прямо противоположных тенденций развития письменности на Руси вполне соотносимо с существовани­ем тех же тенденций и в религии: тогда как в Киеве низвержение идола Перуна проходило довольно спокойно, в Новгороде оно было связано с массой сложностей: якобы идол Перуна стонал, будучи сброшен в воду, он якобы поплыл против течения, а место, где он был выброшен, якобы стало местом образования Перунова монас­тыря. Иными словами, новгородцы держались за старину, тогда как киевляне стремились к новшествам.

Общая гипотеза возникновения двух азбук. Слоговое письмо прекрасно справлялось со своими функциями вплоть до античнос­ти. Жрецы знали тексты почти наизусть, и слоговые знаки, чаще всего соединенные в лигатуры, подсказывали им нужную последо­вательность текстов. Но читать слоговые тексты «с листа», то есть без предварительной подготовки, без запоминания содержания, в реальном времени было невозможно. Поэтому когда другие народы поставили задачу внедрить письмо в широкие слои народа (не всем сословиям сразу, но хотя бы благородным и зажиточным) и в связи с религиозными целями, слоговое письмо уже не могло справиться с такой задачей, и пришлось переходить к письму буквенному. Воз­никает вопрос: какой славянский народ и когда испытал потреб­ность во введении (в связи с принятием христианства) буквенной письменности?

Вообще говоря, такую потребность имели все славянские наро­ды, однако было два весьма мощных центра традиционного письма (и религии). Это — Рим с латиницей и Константинополь с гречес­ким алфавитом. Ясно, что славянские страны, расположенные по соседству, были вовлечены в эту орбиту, так что иллирийцы, этрус­ки, венеты, реты, вандалы, имеющие, возможно, отношение к сла­вянской культуре, перешли на латиницу; позже перешли на нее поморяне, лужичане, поляки, чехи. Напротив, болгары, македон-

цы, словаки, поляне были заинтересованы в письме греческого типа и позже перешли на кириллицу. После некоторых колебаний размежева­лись и два южнославянских народа: хорваты, тяготеющие к католи­цизму, приняли латиницу, православные сербы — кириллицу. Так что здесь установился как бы паритет между Римом и Константинополем в деле создания письма для славян.

Остались два любопытных народа, равноудаленные от этих центров притяжения и имеющие почти одинаковое название: это альпийские словенцы и новгородские словене. Первые из них ока­зались самыми западными среди южных (а южные — близкие родственники восточных), то есть самыми западными среди юго-восточных. Вторые — самыми восточными среди западных (по мнению ряда лингвистов, новгородские словене пришли с запада). Вот тут-то слоговая письменность и столкнулась с буквенной. В пер­вом случае это столкновение привело к образованию глаголицы (в редактировании которой принял участие словенец святой Иеро-ним Стридонский). Она постепенно диффундировала от словен­цев в Далмацию к хорватам (где приняла уставные формы, подра­жающие латинскому готическому начертанию), а затем и к болгарам (где приняла курсивное начертание, похожее на существовавший в то время стиль греческих книг). Напротив, словене попытались создать свою письменность, соединив с греческим письмом некото­рые элементы слогового, но непоследовательно; возможно, что та­кую «велесовицу» и нашел в Корсуни (Херсонесе) святой Кирилл, но она требовала доработки. Так что и здесь мы видим диффузию: словене — миграция по Руси — Крым — Паннония — Македо­ния. И если глаголица начала складываться у словенцев где-то во II — III веках, то у словен кириллица стала образовываться в VII— VIII веках.

Взаимодействие азбук и силлабария. После возникновения азбук воздействие слогового письма на них вовсе не прекратилось, ибо наступил этап сосуществования, параллельного существования двух типов славянского письма. Это выразилось в нескольких эта­пах их воздействия друг на друга.

На начальным этапе слоговое письмо сохраняет свои позиции везде, кроме христианской литературы. Население приступает к изу­чению азбуки во взрослом состоянии, изучив в детстве слоговое письмо, что помогает изучить азбуку. Это продолжается несколько десятилетий. Весьма условно буквенное письмо в это время можно считать христианской буквенной тайнописью, да и то глаголицу, ибо кириллица, по сути дела, лишь уточняла слоговые знаки (на­пример, слоговая запись КНЗ в кириллице могла выглядеть

КЪШАЗЬ, что отнюдь не отменяло надписи КНЗ, но лишь уточняло значение гласных при каждом согласном).

На этапе активного наступления азбука постепенно проникает в другие сферы жизни: для записи государственных и правовых актов, в денежное обращение, в легенды печатей, в светскую лите­ратуру. Азбуку начинают изучать в детстве, приводя буквы к сло­гам в виде складов, то есть заучивают выражения типа БУКИ-АЗ = БА-БА, ВЕДИ-АЗ = ВА-ВА и т.д. Этот период характеризуется тремя видами влияния слогового письма: сознательными смешан­ными надписями (то есть включением в азбуки некоторых фрагмен­тов слоговых знаков, например надписью НЕДЕЛЬ 1Ф), включая слоговые пояснения кирилловских букв (например, ЗЕЛО как X); неосознанными слоговыми описками в буквенном тексте (например, HAWEH), слоговым чтением кирилловских букв (например, над­пись СМЕНА в смысле СЕМЁНА). Продолжительность этапа — от нескольких десятилетий до двух-трех веков, в зависимости от мест­ности.

На этапе сосуществования происходит размежевание письма по сферам употребления: кириллица оказывается основным шриф­том, тогда как слоговое письмо уходит на социальную и территори­альную периферию. Иными словами, кириллица становится офи­циальной письменностью, тогда как слоговое письмо превращается в простопись, письменный вариант просторечия, что-то вроде пись­ма малограмотных, употребляемого для бытовых нужд. Случаев описок становится значительно меньше, но зато появляется больше сознательных слоговых вставок, имеющих смысл примечаний, «мел­кого шрифта», второстепенной тематики. Так что теперь слоговое письмо представляет собой определенный стиль шрифта, характе-

ризующий письмо жителей деревни и городского простонародья, а также жителей отдаленных мест и, кроме того, второстепенное пись­мо. Это результат не столько сознательного снижения статуса сло­гового письма, сколько возвышения письма буквенного, которое можно читать гораздо быстрее, а при записи уставом или полууста­вом и писать удавалось очень быстро. Этого результата было невоз­можно добиться в слоговом письме. Вместе с тем на буквенное пись­мо распространяются некоторые особенности письма слогового, например запрет переносить части слога со строки на строку. Сло­говым способом начинают читаться различного рода аббревиатуры.

На этапе вытеснения происходит частичное забывание слогов как знаков и появление слоговых ошибок, например частая путани­ца НЕ и НИ, BE и ВИ и т.д. Самым важным показателем оказыва­ются буквенные описки в слоговых текстах, когда слоговые знаки понимаются как согласные буквы, после которых требуется писать гласную букву. Стиль слоговой письменности из простописи пере­ходит в разряд традиции, которую уже помнят плохо. Например, в граффито из Софийского собора Полоцка в надписи ОТЬЦА (И)СА-КОВА ПЕТЪРЬМА в фамилии ИСАКОВА пропущен слоговой знак И, тогда как в слове ОТЬЦА первым знаком является буква О, поставленная сознательно (слоговой знак гласного можно было про­читать как И, У, Ю и т.д., что могло приводить к ложному чтению УТЬЦА, ЮТЬЦА и т.д.). Очевидно, что называние священника ОТЦОМ и по фамилии (или прозвищу) считалось традицией, тогда как имя изображалось буквами. Важно то, что даже бытовые над­писи пишут буквами, за исключением очень небольшого числа слов, представляющих собой графические окаменелости. С другой сторо­ны, буквы азбуки иногда называются не по имени, а в виде слогов, например, БЭ, ЭЛЬ, ЭС.

На заключительном этапе многие перестают понимать слого­вые знаки, которые становятся достоянием лишь горстки людей. Теперь оно превращается в тайнопись, понятную либо жителям уж очень глухих мест, либо только посвященным, например, в рамках гонимой конфессии. Для основной массы людей оно просто пере­стает существовать, и его тексты начинают путать с письменами других народов, которые все равно одинаково непонятны. Как ни странно, эта фаза может занимать всего пару десятилетий.

Можно, конечно, представить себе и этап полного исчезнове­ния, когда данного типа письма не помнит и не использует уже никто, хотя и после него возможен этап дешифровки его исследова­телями. Но это уже, если можно так выразиться, «жизнь после смерти».

Таким образом, можно выделить как минимум шесть этапов взаи­модействия слоговой письменности с буквенной. Вместо резкого пре­кращения действия одной системы письма и широкого распростране­ния другой мы видим постепенную сдачу позиций слогового письма и столь же медленное расширение использования буквенных знаков, тем более растянутое во времени, чем дальше мы уходим от столиц и областных центров. Так что сказать, будто влияние слоговой письмен­ности ограничилось только воздействием на формирование азбук, нельзя: этот тип письма достаточно сложно взаимодействовал с бук­венной письменностью и позже.

Мы попытались рассмотреть загадки возникновения и суще­ствования славянской письменности, выяснив, что современная научная точка зрения, достаточно компромиссная, не выдержива­ет критики. К периоду создания кириллицы в славянских странах существовало достаточно много видов письма, среди них — зага­дочное письмо «алфавита икс», протокириллица и уже сложивша­яся глаголица. Ни кириллица, ни глаголица, как мы показали, не были созданы одним изобретателем, но пережили длительную, мно­говековую эволюцию, которая закончилась их подстраиванием под греческий алфавит, «устроением». Завершит этот процесс для гла­голицы в IV веке святой Иероним Стридонский, а для кирилли­цы — святой равноапостольный Кирилл (Константин) Солунский с братом Мефодием в IX веке. Обе азбуки, как мы установили, предназначались для написания на них христианских книг, причем глаголица поначалу обслуживала преимущественно католиков, у которых цифирь не играла особой роли, а кириллица — право­славных, однако, по мере вхождения в светскую культуру, они стали использоваться и для передачи текстов светского содержа­ния. Обе азбуки дожили до эпохи книгопечатания. Но главное, что они содержали цифровое значение букв, принятое в греческом алфавите и отсутствующее в латинском. При этом цифирь глаго­лицы лишь слегка отличалась от греческого оригинала, будучи в кириллице абсолютно тождественной ему. Тем самым, обе азбуки были и по замыслу, и по воплощению сакрально-христианскими, но глаголица, возникнув лет на 500 раньше, отражала менее жест­кие требования к сакральности и потому нуждалась в замене. Кро­ме того, она внешне больше напоминала латинское письмо готичес­кого шрифта, тогда как Константинополь больше устраивало письмо, напоминающее греческое. Это и обусловило необходимость созда­ния новой славянской азбуки вместо старой.

Таким образом, в данной книге удалось разрешить ряд загадок известной и прежде славянской письменности. Но мы в начале не ставили перед собой цели углубиться в проблему обнаружения и анализа наиболее загадочных славянских знаков, «алфавита икс». И задача, и материал, необходимый для ее решения, были настоль­ко обширны, что потребовали написания отдельной книги, посвя­щенной только этой проблеме. Собственно говоря, такую книгу я и написал в процессе работы над данным трудом, сделав ее второй частью с названием «Поиски и обретение «алфавита икс»». Разуме­ется, начинал я не с пустого места. Уже около десяти лет я читаю славянскую докирилловскую письменность, опубликовав при этом около полутора сотен заметок, тезисов, статей и сообщений. Обоб­щив их, я составил две научных монографии, первая из которых была посвящена рассмотрению истории вопроса, то есть тому, кто, когда и как пытался читать докирилловские знаки, что ему было известно о его предшественниках, и каковы были его взгляды на общую теорию письма, в первую очередь славянского¹. Во второй монографии, как показывает ее название, меня интересовало, что такое дешифровка, как она проводится, как можно определить зна­чение неизвестных знаков, как подтвердить найденные значения и собрать вначале полную сводку (репертуар) знаков, а потом и не­что вроде алфавита, на основании чего можно было прочитать сме­шанные надписи². Разумеется, накопленного материала эти две мо­нографии не исчерпали, ибо материала хватило бы еще на 2-3 подобных исследования. Однако стало ясно, что монографии рассчитаны на очень узкий круг читателей и, как этого требует закон жанра, очень сужают стиль и характер обсуждения возникающих при этом тайн и загадок. Вот почему на очередь стало появление данной работы, которая и расширяла круг исследуемых тем, и дала возможность не столь акаде­мично излагать материал.

Дата добавления: 2015-07-24