Дочь Вождя, или Тщетная предосторожность

С нею я знаком не был. Однако знал людей, ее хорошо запомнивших.

Попробую восполнить то, что не вошло в мемуары Светланы Аллилуевой,

используя рассказы моих знакомых.

В 30-е годы в Москве были всего две "элитарные" школы. О школе № 32

(Московская опытно-показательная школа имени Лепешинского) речь впереди.

Другая школа — № 175 была тоже питомником для детей руководителей партии и

правительства "сталинского призыва". Среди учениц в этой школе были две

Светланы - дочери Вячеслава Михайловича Молотова и Иосифа Виссарионовича

Сталина. О первой из них ничего особенно приятного я не слышал от ее

соученицы Аллочки Преображенской, моей подружки детских лет. О второй

говорили хорошо и по-доброму. Ее в школе любили прежде всего за скромность и

полное отсутствие какого-либо зазнайства. Она явно не ощущала

исключительности своего положения. Аллочка как-то мне рассказала об одном

забавном эпизоде. На перемене (они тогда учились в третьем классе) к ней и

двум ее подругам подошла Светлана и пригласила их в гости на свой день

рождения. Девочки смутились и не знали, что ответить. Именинница их уверенно

успокоила: "Да вы не бойтесь — будут все свои: папа, Вячеслав Михайлович и

Климент Ефремович!"

Просто и легко было учиться рядом с дочерью Вождя ее сверстникам. Иное

дело педагоги — им было все это огромной нагрузкой. Бывший завуч 175-й школы

Петр Константинович Холмогорцев рассказывал мне о том, как тяжко ложилось на

плечи педагогов и дирекции это бремя. Соорудили в школьном дворе ледяную

горку. Ребятишки с визгом и хохотом с нее скатывались и снова становились в

очередь, чтобы не потерять ни минуты перемены. Села на фанерку и помчалась

вниз Светлана. И надо же было! Неосторожное движение — и она упала. Далее

события развивались с кинематографической стремительностью. Откуда ни

возьмись, к горке подбежал какой-то человек. Его бледное лицо было

перекошено. Появились еще какие-то люди, которых завуч никогда около школы

не встречал. Пока Петр Константинович не столько утешал Светлану, сколько она

успокаивала его, уверяя, что ей не больно, позади них происходило нечто

невероятное. Когда завуч оглянулся, ледяной горки он не увидел — она исчезла,

ее как не бывало.

Наряду с подобными драматическими случаями можно вспомнить и

трагикомические. Пришла в класс молодая учительница. Она объяснила

школьникам, что у нес особые требования к их учебе и дисциплине. При этом она

распорядилась, чтобы все записали в дневнике: "Родителям прийти на

родительское собрание завтра, во вторник", — и добавила, что явка строго

обязательна. После этого она дала понять, какие меры будут ею предприняты по

отношению к нерадивым отцам и матерям, а также их детям.

Как произошла эта "накладка", не берусь объяснить, да и узнать об этом уже не

у кого. То ли ей не сказали, кто учится во вверенном ей классе, то ли она что-то в

волнении пропустила мимо ушей. Не знаю. Только когда она после уроков

рассказала завучу о своем строгом распоряжении, все решили, что для нее все

уже кончено. Шутка ли! Вождь прочтет, что его явка обязательна и что за

неповиновение его и дочку ожидают какие-то неприятности.

В одиннадцать часов ночи в прихожей ее "коммуналки" зазвучали многократные

звонки. Бедная женщина все поняла и заметалась по комнате, соображая, что из

белья ей разрешат захватить с собой в камеру. В дверях уже стояли двое в

военной форме: "Внизу машина. Пойдемте!". Она обреченно кивнула.

Когда машина остановилась, ее повели какими-то коридорами. Где она

находится, понять было невозможно. Наконец, открылась дверь, и она увидела,

что к ней идет сам Учитель Всех Учителей.

Сталин учтиво усадил ее в кресло, угостил чаем с конфетами и сказал: "Вы уж

меня извините. Завтра заседание Политбюро и я никак не смогу быть на

родительском собрании. Может быть, Вы великодушно согласитесь поговорить со

мною о школьных делах сегодня?". Учительница, когда сумела осилить первые, с

трудом давшиеся ей слова, "великодушно согласилась"...

Назавтра почти вся педагогическая Москва знала о великой скромности вождя

и его внимании к простой молодой учительнице. "Реклама — двигатель торговли", да и не только торговли.

Мой коллега, профессор Владимир Михайлович Кларин был студентом

исторического факультета МГУ в годы, когда там же училась Светлана. Опять-

таки о ней сокурсники отзывались с симпатией и уважением. Конечно, они видели,

что неподалеку от нее всегда находился гражданин явно не студенческого

возраста и вида. Однако не могли не отметить, что самой Светлане это

обязательное сопровождение радости не доставляет. В дни экзаменов, когда его

подопечная заходила в аудиторию, он, "страж", оставался у дверей,

приглядываясь к очередному экзаменующемуся — не опасен ли он, не

подозрителен ли.

Шел экзамен по истории партии. Экзаменатор почему-то нервничал, был

раздражен, придирчив. У первых студентов, подошедших брать билеты, спросил:

"Светлана пришла?". Узнав, что пока ее нет, стал просматривать какие-то бумаги.

Уже ответили на его вопросы пять или шесть человек, когда он еще раз спросил,

здесь ли интересующая его особа. Ее еще не было. Опять один за другим

выходили к его столу студенты. Экзамен шел привычной колеей. И тут...

Прежде всего, надо дать пояснения технического свойства. Получив от

подошедшего к столу студента зачетную книжку, раскрытую на нужной странице,

каждый преподаватель всегда подсовывает ее под стопку других зачеток.

Постепенно до нее дойдет очередь и после ответа экзаменующегося на этой

странице будет поставлена соответствующая отметка. После чего она перекочует

в экзаменационную ведомость. Эта процедура всем известна.

Преподаватель трудился в этот день очень долго — студентов в лицо не знал,

и когда очередь дошла до Светланы, он был зол, придирался к ней явно

несправедливо и "вкатил" ей в зачетку "тройку" ("посредственно", по вузовской

шкале отметок). Расписался, открыл первую страницу ее матрикула и пододвинул

к себе ведомость. Тут-то и произошло страшное. Он прочитал фамилию

студентки. Надо понимать, что он почувствовал. Светлана приходит домой, отец

спрашивает как она "сдала" историю "созданной им партии", а она говорит: "На

тройку".

Все дальнейшее развертывалось по схеме протекания аффекта. Мертвенная

бледность. Дезорганизация двигательной сферы — авторучку не удержали

пальцы, прерывистое дыхание, общее состояние, близкое к обмороку. Напрасно

перепуганная девушка успокаивала его, уверяя, что она в самом деле плохо

отвечала (что было неправдой), что никому она эту роковую "зачетку" не покажет

— ничего не помогало. Его отпаивали какими-то каплями, но он не мог прийти в

себя. Что было с несчастным после этого шока, я не спросил.

Недавно я узнал, что Светлана Аллилуева скромно и небогато живет за

океаном. Повторяю, я с ней не был знаком — знал ее школьную соученицу, завуча

школы, где она училась, сокурсника, не раз встречался с одним из ее бывших

мужей. Вот и все. Но думал я о ней не раз, рассматривая судьбу этой женщины с

позиций профессиональных, с точки зрения психологии времени.

Все, кто ее знали, отзывались о ней хорошо. По-видимому, она была добрым и

скромным человеком. Только хорошее я слышал от сестры кинодраматурга

Алексея Яковлевича Каплера (фильмы "Ленин в Октябре", "Ленин в 1918 году"), который осмелился дружить с "табуированной" девушкой и за это поплатился,

угодив в ГУЛАГ. Тэнна Яковлевна утверждала, что Светлана делала все

возможное, чтобы спасти ее брата, но "отец народов" был неумолим. О том же

говорила и другая сестра драматурга, Матильда Яковлевна, с которой была

знакома моя мать. Заступалась она и за семью своего первого мужа, с которым ее

развели.

Какую же личную драму пережила несчастная женщина! Любимица отца, во

всяком случае, в детстве, она не могла вырвать из сердца чувство привязанности

к нему, что бы она по этому поводу ни заявляла. Вместе с тем умная и чуткая, она

не могла не осознавать, что была дочерью чудовища. Ужасающая сшибка,

нескончаемый стресс. Может быть, отсюда ее метания — бегство из СССР,

возвращение, попытка жить в Грузии, где сталиниты готовили ей роль

некоронованной королевы, опять отъезд за границу, наконец, горькое

одиночество.

Это напоминает безнадежное бегство от человека, в ней

персонализированного, который хочет она того или нет, стал частью ее личности.

Отец как индивид навсегда ушел, а как личность навсегда остался в качестве

"отраженной субъектности" в умах современников и, конечно, дочери.

Когда-то Сталин произнес слова, которые породили у миллионов людей

надежду: "Сын за отца не отвечает!". Он солгал — лагеря в Караганде и других

местах вскоре заполнились лицами, принадлежавшими к разряду ЧСИР (члены

семьи изменников Родины), дети "врагов народа", лишенные имени и фамилии,

оказались в детских домах. Дочь была в ответе за преступления отца. Безвинно, в

ответе перед собой и Богом.

Дата добавления: 2015-07-20