Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава двадцатая. Все закончилось, меня поднимают

Читайте также:
  1. Глава двадцатая
  2. Глава двадцатая
  3. Глава двадцатая
  4. Глава двадцатая
  5. Глава двадцатая
  6. Глава двадцатая

 

Все закончилось, меня поднимают

Тишины вечерней настало время

Ковер клевера подо мной расстилают

Иначе не вынести мне это бремя

 

«ТИШИНА»

«ВОЗМЕЩЕНИЕ УЩЕРБА», ТРЕК 13

 

 

Взяв себя в руки и успокоившись, я вдруг ощущаю, что руки и ноги словно одеревенели. Глаза начинают слипаться. Я только что выпил гигантскую кружку крепкого кофе, а такое чувство, что туда подсыпали снотворного. Я мог бы прилечь прямо здесь, на этой скамейке. Я поворачиваюсь к Мии и говорю, что мне нужно поспать.

 

- Моя квартира в нескольких кварталах отсюда, — отвечает она. — Можешь поспать там.

 

У меня сейчас такое пассивно-спокойное состояние, какое обычно бывает после того, как основательно проплачешься. Последний раз я испытывал нечто подобное, когда был ребенком, очень чувствительным ребенком, который мог реветь из-за какой-нибудь несправедливости до тех пор, пока мама не уложит спать. Я представляю Мию, укладывающую меня в детскую кроватку и накрывающую одеялом с изображением База Светика до самого подбородка.

 

Утро уже в полном разгаре. Люди проснулись и торопятся по своим делам. По мере нашего продвижения тихий жилой квартал сменяется торговым, заполненным бутиками и кафе, и, конечно, хипстерами, облюбовавшими их. Меня узнали. А я не задумываюсь даже об элементарной конспирации — будь то солнечные очки или кепка. Я вообще не пытаюсь скрываться. Миа умело лавирует меж заполоняющими тротуар людьми и затем резко сворачивает на покрытую листьями улочку, пестрящую роскошными особняками и кирпичными зданиями. Она останавливается у небольшого домика из красного кирпича.

- Дом, милый дом. Его мне сдает в аренду один профессиональный скрипач, который сейчас играет в Венской Филармонии. Здесь я живу уже целых девять месяцев — для меня это рекорд!

 

Вслед за ней я вхожу в самый компактный домик на моей памяти. Первый этаж включает в себя небольшую гостиную и кухню с раздвижными стеклянными дверями, ведущими в сад, который вдвое больше самого дома. Здесь же стоит белый угловой диван, и она приглашает меня прилечь на него. Я сбрасываю обувь и плюхаюсь на одну из секций, погружаясь в это плюшевое великолепие. Миа приподнимает мою голову, кладет под нее подушку и накрывает меня одеялом, подоткнув его так, как я и хотел. Я жду, когда раздастся звук шагов по лестнице, ведущей, скорее всего, в ее спальню. Но вместо этого я чувствую легкое колебание обивки по мере того, как Миа забирается на вторую половину дивана. Она ворочает ногами, устраиваясь поудобнее, и ее стопы оказываются всего в нескольких сантиметрах от моих. Затем она тяжело вздыхает, после чего ее дыхание выравнивается. Она заснула. Спустя несколько минут засыпаю и я.

 

Открыв глаза, я вижу, что комната залита светом, и я чувствую себя таким отдохнувшим, будто проспал десять часов кряду и пропустил свой вылет. Но беглый взгляд на кухонные часы говорит мне, что время только два часа дня и по-прежнему суббота. Я спал всего несколько часов и должен буду встретиться с Олдосом в аэропорту в пять.

 

Миа все еще спит, глубоко дыша, и чуть посапывая. Некоторое время я наблюдаю за ней. Она выглядит такой умиротворенной, такой знакомой. Даже до того, как я стал страдать бессонницей, у меня всегда были проблемы с тем, чтобы заснуть по ночам, в то время как Миа могла пять минут почитать книгу, повернуться на бок и мгновенно забыться сном. Прядь волос упала ей на лицо, и с каждым вздохом засасывается в рот, а с каждым выдохом взлетает вверх. Без раздумий я наклоняюсь к ней и убираю непослушный локон с лица, палец нечаянно задевает ее губы. Прикосновение ощущается таким естественным, словно не было последних трех лет, и я чуть не поддаюсь желанию провести рукой по ее щеке, подбородку, лбу.

 

Чуть. Но все же я сдерживаюсь. Я словно вижу Мию сквозь призму, и в основном она такая же, как и прежде, но что-то изменилось, и все иначе, поэтому теперь мысль о том, чтобы дотронуться до спящей Мии не кажется милой или романтичной. Теперь это отдает помешательством.

 

Я потягиваюсь, разминая затекшие конечности. Хочу разбудить ее, но никак не могу решиться. Вместо этого, осматриваю дом. Я был настолько отрешен, когда мы пришли несколько часов назад, что был не в состоянии что-либо заметить. Теперь же я вижу, что дом до странности похож на тот, в котором выросла Миа. На стене такая же разномастная коллекция картинок — Элвис на бархате, постер 1955 года, рекламирующий игру Мировой серии между «Бруклин Доджерс» и «Нью-Йорк Янкиз», — те же декоративные элементы, вроде гирлянды в виде перчиков чили, украшающей дверной проем.

 

И фотографии. Они повсюду: висят на стенах, покрывают буквально каждый сантиметр всех полок и столов. Сотни фотографий ее семьи, кажется, даже включая те, что когда-то висели в их старом доме. Среди них свадебный портрет Кэт и Дэнни; снимок, где Дэнни в шипованной кожанке держит на руках малютку Мию; восьмилетняя Миа с широченной улыбкой на лице, прижала к себе виолончель; Миа и Кэт держат краснолицего Тедди, всего через несколько минут после его рождения. Здесь даже тот душераздирающий снимок, на котором Миа читает Тедди, тот самый, на который я не мог заставить себя смотреть в доме бабушки и дедушки Мии, хотя здесь, дома у самой Мии, он не так больно бьет по оголенным нервам.

 

Я прохожу по маленькой кухне, и моему взору открывается целая галерея снимков бабушки и дедушки Мии перед множеством различных оркестровых ям, снимков тетушек, дядюшек и кузенов Мии, лазающих по горам Орегона или сидящих за столом с поднятыми кружками эля. Здесь же куча снимков Генри, Уиллоу, Трикси и маленького мальчика, должно быть, Тео. Есть фотографии Мии и Ким со старшей школы и один снимок, где они позируют на вершине Эмпайр-стейт-билдинг, который является колющим напоминанием о том, что их отношения не прекратились, что у них есть история, о которой я не имею ни малейшего понятия. Здесь есть еще снимок Ким, где она в бронежилете, ее волосы запутаны и развеваются на пыльном ветру.

 

Здесь также имеются фотографии музыкантов в торжественной одежде, с бокалами шампанского в руках. Есть снимок парня с горящими глазами в смокинге, с копной курчавых волос, и дирижерской палочкой в руках. Затем этот же парень дирижирует кучей ребятишек в потрепанной одежде, и вновь он, рядом с красивой темнокожей женщиной, целующий ребенка, не в потрепанной одежде. Должно быть это Эрнесто.

 

Я выхожу на задний дворик, чтобы получить свою утреннюю дозу никотина. Похлопав себя по карманам, я обнаруживаю лишь кошелек, солнечные очки, одолженный Айпод, и обычный набор медиаторов, которые, кажется, всегда при мне. Затем я вспоминаю, что должно быть оставил свои сигареты на мосту. Никакого никотина. Никаких таблеток. Полагаю, сегодня идеальный день для того, чтобы избавиться от всех вредных привычек.

 

Я возвращаюсь внутрь и вновь осматриваюсь. Дом совсем не такой, каким я ожидал его увидеть. После всех разговоров о ее переездах, я представлял себе комнаты, заваленные не распакованными коробками, что-то безликое и необжитое. И, несмотря на то, что она сказала о духах, я бы никогда не подумал, что она так плотно закутается в одеяло, сотканное из воспоминаний.

 

За исключением воспоминаний обо мне. Здесь нет ни единого снимка со мной, не смотря на то, что Кэт просила меня присоединиться ко многим их семейным фотографиям. Она даже повесила в рамку фото со мной, Мией и Тедди в хэллуиновских костюмах над их старой каминной полкой в гостиной — место, олицетворявшее своеобразную «доску почета» в семье Холл. Но здесь этого фото нет. Здесь нет ни одного из тех глупых снимков, которые мы с Мией любили делать, снимая друг друга или делая совместные фото во время поцелуя или объятий, когда кто-то из нас держал фотоаппарат на вытянутой руке. Я любил эти снимки. Она всегда были или с обрезанными головами, или наполовину прикрытые чьим-нибудь пальцем, но они, казалось, запечатлели нечто настоящее.

 

Я не в обиде. Раньше, возможно, меня бы это задело. Но сейчас я понимаю. Какое бы место я не занимал в жизни Мии, в ее сердце, оно было безвозвратно утеряно в тот день в больнице, три с половиной года назад.

 

Подведем черту. Ненавижу это выражение. Мозгоправы же его просто обожают. Брин любит его. Она говорит, что я так и не подвел черту в отношениях с Мией.

 

- Более пяти миллионов людей купили и прослушали эту черту, — мой стандартный ответ.

 

Стоя здесь, в этом тихом доме, где слышен щебет птиц, доносящийся снаружи, я думаю, я наконец осознал весь смысл этой фразы. Подведение черты не означает драматическое разделение на «до» и «после». Это больше похоже на то меланхоличное чувство, которое возникает в конце очень хорошего отпуска. Нечто особенное подходит к концу, и тебе грустно, но ты не можешь грустить, ведь… эй, было здорово, и будут еще отпуска, и снова будет хорошо. Только уже не с Мией, и даже не с Брин.

 

Я смотрю на часы. Мне нужно вернуться на Манхэттен, собрать вещи и ответить на самые срочные имейлы, которых, я уверен, набралось уже не мало. А затем отправляться в аэропорт. Надо будет вызвать сюда такси, но прежде необходимо разбудить Мию и подобающе попрощаться.

 

Я решаю приготовить кофе. Раньше было достаточно одного только его аромата, чтобы поднять ее. Иногда по утрам, когда я оставался у нее с ночевкой, я просыпался пораньше, чтобы поиграть с Тедди. Позволив ей достаточно выспаться, я относил кофейник прямо в ее спальню и разносил запах кофе по всей комнате до тех пор, пока Миа не отрывала голову от подушки, глядя на меня заспанными глазами.

 

Я захожу на кухню и, кажется, инстинктивно знаю, где что находится, словно это моя собственная кухня, и я готовил здесь кофе уже тысячу раз. Металлический кофейник — в шкафчике над раковиной. Кофе — в банке на дверце холодильника. Я насыпаю насыщенный темный порошок в ситечко на вершине кофейника, заполняю его водой и ставлю на плиту. Раздается шипящий звук, за которым следует появление роскошного аромата. Я почти вижу его, словно мультяшное облачко плывет по комнате, побуждая Мию проснуться.

 

Конечно же, не успел завариться полный кофейник, как она потягивается на диване, втягивая немного воздуха, как она всегда делает, когда просыпается. Она видит меня на кухне, и на ее лице отражается сиюминутное замешательство. А я не знаю, то ли это из-за того, что я веду себя как порядочная домохозяйка, то ли из-за того, что я вообще все еще здесь. Затем я вспоминаю, что она говорила о своем ежедневном чувстве потери по утрам.

- Снова все вспоминаешь? — задаю я вопрос. Вслух. Потому что я хочу знать, и потому что она попросила спрашивать.

- Нет, — отвечает она. — Этим утром нет. — Она зевает и вновь потягивается. — Я подумала, что вчерашний вечер мне приснился. А затем я почуяла запах кофе.

- Прости, — шепчу я.

Она улыбается и скидывает одеяло.

- Ты действительно думаешь, что, если не будешь упоминать мою семью, я их забуду?

- Нет, — признаюсь я. — Полагаю, нет.

- И, как ты можешь видеть, я и не пытаюсь их забыть, — говорит Миа, указывая на фотографии.

- Да, я рассматривал их. Впечатляющая у тебя здесь галерея. Со всеми.

- Спасибо. Они составляют мне компанию.

 

Я смотрю на фотографии, представляя, как однажды собственные дети Мии заполнят еще больше рамок на этой стене, создавая для нее новую семью, новое поколение, частью которого мне уже не быть.

- Я знаю, что это просто фотографии, — продолжает она, — но иногда они действительно помогают мне вставать по утрам. Ну, они и кофе.

 

Ох, точно, кофе. Я возвращаюсь на кухню и открываю шкафчик, в котором, уверен, найду кружки. Хотя я немного ошарашен, что даже они — это та же коллекция керамических кружек 1950х и 60х годов, которой я не раз пользовался, и удивлен, что она таскала их с собой из общаги в общагу, из квартиры в квартиру. Я осматриваюсь в поисках моей любимой кружки, с изображением танцующих кофеварок на ней, и так чертовски счастлив, когда обнаруживаю, что она все еще здесь. Такое чувство будто нашел фотографию с собой на стене. Маленькая частичка меня все еще существует, даже если для частички побольше места уже нет.

Я наливаю кружку кофе себе, а затем Мии, добавляя чуточку молока и сливок в равных пропорциях, как она любит.

 

- Мне нравятся фотографии, — говорю я. — Они отлично вписываются. — Миа кивает, дуя на свой кофе. — И я тоже по ним скучаю. Каждый день.

Она выглядит удивленной. Не потому что я скучаю по ним, а потому, полагаю, что я в этом, наконец, признался. Она мрачно кивает.

- Я знаю, — отвечает она. Она идет по комнате, проводя рукой по рамкам с фотографиями. — У меня уже не хватает места. Пришлось повесить кучу последних снимков Ким в ванной. Ты с ней в последнее время говорил?

Должно быть, она знает, что я сделал Ким.

- Нет.

- Правда? Тогда ты, наверное, не знаешь про скандал? — В ответ я качаю головой.

- Она бросила колледж в прошлом году. Когда разгорелась война в Афганистане, Ким решила, пошло все к черту, хочу быть фотографом, а лучшее обучение происходит на практике. Поэтому она просто взяла свои фотоаппараты и уехала. Она начала продавать все эти снимки в АП[21]и в New York Times. Она там разъезжает в парандже и все свое фотооборудование прячет под туниками и выхватывает в нужный момент, чтобы сделать снимок.

- Могу поспорить, Миссис Шейн в восторге от этого. — Мама Ким известна своей чрезмерной опекой над дочерью. Последнее что я о ней слышал, то, что у нее чуть не случился нервный срыв из-за того, что Ким уезжала учиться на другой конец страны, в чем, по словам Ким, и была вся суть.

Миа смеется.

- Поначалу, Ким сказала семье, что она просто взяла академический отпуск, но теперь, когда она на волне успеха, она окончательно бросила учебу, и у Миссис Шейн действительно случился нервный срыв. Плюс ко всему, Ким — примерная еврейская девушка — находится в мусульманской стране. — Миа вновь дует на свой кофе и делает глоточек. — Но с другой стороны, теперь Ким печатается в New York Times, и она только что получила заказ от National Geographic, так что у Миссис Шейн есть чем похвастаться.

- Ну, матери без этого никак не могут обойтись, — говорю я.

- Она, между прочим, большущий фанат «Shooting Star», ты знал?

- Миссис Шейн? Я всегда думал ей больше нравится хип-хоп.

Миа улыбается.

- Нет. Она тащится от дэт-метал. Хардкора. Влияние Ким. Которая, кстати, видела ваш концерт в Бангкоке. Сказала, что нещадно лил дождь, а ты играл несмотря ни на что.

- Она была на том шоу? Что же она не пришла за кулисы поздороваться? — говорю я, хотя прекрасно понимаю, почему она этого не сделала. Хотя она все же пришла на концерт. Должно быть, она все-таки простила меня хоть немного.

- Я сказала ей тоже самое. Но ей надо было срочно уезжать. Она была в Бангкоке на отдыхе, и тот дождь, под которым вы играли, был вызван циклоном откуда-то еще, и ей нужно было ехать, чтобы осветить его в прессе. Она теперь чертовски крутой фотограф.

Я представляю себе Ким, преследующую боевиков «Талибана» и уклоняющуюся от пролетающих мимо деревьев. И, надо сказать, картинка весьма живо вырисовывается.

- Забавно, — отмечаю я.

- Что именно? — спрашивает Миа.

- То, что Ким стала военным фотографом. Она словно одна из «Опасных девушек[22].

- Да уж, просто обхохочешься.

- Нет. Это не то, что я имел в виду. Просто: Ким, ты, я. Мы все выходцы из никому неизвестного городка в штате Орегон, и посмотри на нас сейчас! Мы трое достигли просто заоблачных вершин. И, надо признать, это довольно странно.

- Это совсем не странно, — отвечает Миа, насыпая в миску кукурузных хлопьев. — Все мы прошли через серьезные испытания. А сейчас, давай, поешь немного хлопьев.

 

Я не голоден. Я даже не уверен, что могу съесть хоть одну ложку хлопьев, но я сажусь, потому что мое место за столом в семье Холл только что было восстановлено. Время имеет вес, и прямо сейчас я чувствую, как оно всей своей тяжестью нависло надо мной. На часах почти три. Еще один день уже наполовину прошел, и сегодня вечером я отправляюсь в тур. Я слышу тиканье старинных часов на стене Мии. Позволяю минутам одной за другой ускользнуть в небытие, прежде чем произношу:

- У нас обоих сегодня рейсы. Мне, пожалуй, уже следует отправляться. — Мой голос звучит словно издалека, но сам я до странности спокоен. — Здесь где-нибудь можно поймать такси?

- Нет, до Манхэттена мы добираемся на плоту через реку, — шутит она. — Ты можешь вызвать машину, — добавляет она спустя мгновение.

Я встаю, и подхожу к конторке, на которой стоит телефон.

— Какой номер?

- Семь-один-восемь, — начинает Миа. Но затем перебивает саму себя. — Погоди.

Сначала я думаю, она остановилась в попытке вспомнить окончание телефонного номера, но я вижу ее взгляд, моментально ставший неуверенным и умоляющим.

- Есть одна вещь, — нерешительно продолжает она. — У меня есть кое-что, что в действительности принадлежит тебе.

- Моя футболка с изображением группы «Wipers»?

Она качает головой.

- От нее, боюсь, уже давно ничего не осталось. Пойдем. Это наверху.

 

Я следую за ней по скрипучим ступеням. На верху, стоя на узком пролете, справа от себя я вижу дверь, ведущую в ее спальню с косым потолком. Слева от меня закрытая дверь. Миа открывает ее, представляя взору маленькую студию. В углу стоит шкафчик с кнопочной панелью. Миа набирает код и дверца отворяется.

 

Когда я вижу, что она достает из шкафчика, моя первая мысль: «А, ну да, моя гитара». Потому что здесь, в маленьком доме Мии в Бруклине, моя старая электрогитара, мой Ле Поль Джуниор. Гитара, которую я купил в ломбарде на деньги, заработанные доставкой пиццы, когда был совсем еще юнцом. Гитара, с которой я записал песни, что привели нас к альбому «Возмещению ущерба», как собственно и сам этот альбом. Гитара, которую я отдал на благотворительный аукцион, и о чем жалел с тех самых пор.

 

Она лежит в своем старом чехле, с моими старыми наклейками групп «Fugazi» и «K Records» на ней, даже с наклейками группы отца Мии. Все точно такое же: ремень, трещина, которая образовалась, когда я уронил ее со сцены. Она даже пахнет также.

 

Я стою там, вбирая все эти мелкие детали, и только несколько секунд спустя меня, наконец, озаряет. Это же моя гитара. У Мии моя гитара. Миа была тем, кто купил мою гитару за какую-то непомерную цену, что означает, Миа в принципе знала, что она выставлялась на аукцион. Я пробегаюсь взглядом по комнате. Помимо огромного количества нотных листов, разбросанных по всей студии, я вижу еще и стопку разнообразных журналов, каждый из которых с моим лицом на обложке. И тогда я вспоминаю сцену на мосту, где Миа оправдывала причину своего ухода словами из песни «Рулетка».

 

И вдруг, у меня такое ощущение, что я всю ночь провел в наушниках, которые теперь кто-то вынул, и все, что было заглушено, наконец, стало предельно ясно. И это не просто чистый звук, это оглушительный рев.

 

У Мии моя гитара. Это настолько незамысловатый жест, и в то же время я бы, наверное, меньше удивился, если бы Тедди сейчас выскочил из шкафа. Я чувствую, словно сейчас грохнусь в обморок. Поэтому присаживаюсь. Миа стоит прямо напротив меня с моей гитарой в руках, предлагая мне взять ее.

 

- Ты? — все, что я смог выдавить из себя.

- Всегда я, — отвечает она тихо, почти застенчиво. — А кто же еще?

Мой разум явно покинул тело. И словарный запас понизился до крайнего минимума. — Но… почему?

- Кто-то же должен был спасти ее от Хард Рок Кафе, — смеясь, говорит Миа. Но в ее голосе я тоже слышу надрыв.

- Но… — я пытаюсь ухватиться за слова, словно утопающий, который хватается за обломки корабля, — …ты сказала, что ненавидишь меня?

Миа тяжело вздыхает.

— Я знаю. Мне нужно было кого-то ненавидеть, а так как я люблю тебя больше всех, эта доля выпала тебе.

Она поднимает гитару, протягивая ее мне. Она хочет, чтобы я взял ее, но я сейчас и ватный тампон не поднял бы.

Она продолжает смотреть на меня, продолжает протягивать.

- А что насчет Эрнесто?

Выражение абсолютного недоумения на ее лице сменяется изумлением.

- Он мой наставник, Адам. Мой друг. Он женат. — Она на секунду опускает взгляд. Когда она поднимает его вновь, изумленное выражение уже сменилось выражением, в котором читается ее оборонительная позиция. — И к тому же, с чего бы это стало тебя заботить?

«Возвращайся к своему призраку», — слышу я голос Брин в голове. Но ведь именно Брин жила с призраком — призраком мужчины, который никогда не переставал любить другую.

- Не было бы никакой Брин, если бы ты не решила, что тебе нужно ненавидеть меня, — отвечаю я.

Миа принимает этот каре стойко.

- Я не ненавижу тебя. И не думаю, что когда-либо действительно ненавидела. Это была обычная злость. И как только я приняла ее, как только поняла ее, она исчезла, — она опускает взгляд, делает глубокий вдох и выдыхает целое торнадо. — Я знаю, что задолжала тебе извинения, я пыталась сказать их всю ночь, но эти слова — извинения, сожаления — они словно слишком ничтожны, по сравнению с тем, чего ты заслуживаешь, — она качает головой. — Я знаю, что то, как я поступила с тобой, было неправильно, но в то время это казалось таким нужным для моего выживания. Я не знаю, могут ли обе эти вещи быть правдой, но именно так и было. Если тебе станет легче, после того, как разрыв перестал казаться таким нужным, когда я поняла, насколько это было неправильным, все что мне осталось — созерцать размеры своей ошибки, осознавать тот факт, что я потеряла тебя. И мне пришлось наблюдать за тобой издалека, наблюдать за тем, как ты воплощаешь все свои мечты в реальность и живешь, как казалось, такой идеальной жизнью.

- Она не идеальна, — отвечаю я.

- Теперь я это понимаю, но откуда я могла это знать? Ты был так, так далеко от меня. И я приняла это. Приняла как свое наказание за то, что я наделала. И затем… — она замолкает.

- Что?

Она делает вдох и кривится.

- И затем Адам Уайлд появляется в стенах Карнеги Холла, в самый важный вечер в моей карьере, и мне казалось это больше, чем простое совпадение. Словно это был подарок. От них. На мое самое первое сольное выступление они подарили мне мою виолончель. А на это — они подарили мне тебя.

 

Каждый волосок на моем теле встает по стойке «смирно!», все мое тело пробивает озноб.

Она торопливо вытирает слезы тыльной стороной ладони и делает глубокий вдох.

- Ты собираешься взять ее у меня или нет? Я уже давненько ее не настраивала.

Раньше мне снились подобные сны. Будто Миа вернулась, стоит передо мной, живая для меня. Но в этих снах все было слишком гладко, я знал, что они нереальны, и дожидался, когда прозвенит будильник. Поэтому сейчас я прислушиваюсь, ожидая, когда же он начнет разрываться. Но этого не происходит. И когда я обхватываю гитару, дерево и струны настолько реальны, что возвращают и меня в реальность. Они будят меня. Но она все еще здесь.

 

Она смотрит на меня, на мою гитару, на свою виолончель и затем на часы на подоконнике. И я понимаю, чего она хочет, ведь я сам хотел этого уже много лет, но я не могу поверить, что именно сейчас, когда у нас почти не осталось времени, она просит этого. Но я все же едва заметно киваю. Она втыкает усилитель в розетку, кидает шнур мне и включает устройство.

 

- Дай мне «ля», — прошу я. Миа дергает соответствующую струну. Я настраиваюсь на ту же тональность и затем ударяю по струнам в ля-миноре, аккорд отскакивает от стен, и я чувствую всплеск энергии, который пробирает все тело, и который я уже так давно не ощущал.

 

Я смотрю на Мию. Она сидит напротив меня, зажав виолончель между ног. Ее глаза закрыты, и я уверен, она вновь прислушивается к чему-то в тишине. И затем внезапно, Миа, кажется, услышала то, что хотела. Глаза распахнуты и смотрят на меня, словно никогда и не прекращали. Она поднимает смычок, указывает им на гитару, слегка наклонив голову.

- Готов? — спрашивает она.

 

Я столько всего хочу ей сказать, а главное — я всегда был готов. Но вместо этого, я включаю усилитель посильнее, достаю из кармана медиатор и просто отвечаю «да».

 

 


Дата добавления: 2015-07-17; просмотров: 89 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Глава девятая | Глава десятая | Глава одиннадцатая | Глава двенадцатая | Глава тринадцатая | Глава четырнадцатая | Глава пятнадцатая | Глава шестнадцатая | Глава семнадцатая | Глава восемнадцатая |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава девятнадцатая| Глава двадцать первая

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.046 сек.)